Валерий Марьин: «На 56-е сутки нашего пребывания в океане произошла авария атомного реактора. Всплыть мы не могли — над нами были льды…»
 |
— Валерий Тимофеевич, что представляло собой боевое судно, на котором вы служили?
— Это подводная атомная лодка второго поколения, построенная в 1967 году. Иначе ее еще называли ракетным подводным крейсером стратегического назначения.
— Но крейсер – это что-то очень большое, это уже не лодка…
— Технические и боевые характеристики нашей К-210 были довольно внушительны. Длина – более 120 метров и водоизмещение 12,5 тысяч тонн. На ее борту было 16 баллестических ракет. Да и расстояния, которые мы преодолевали в походах, измерялись тысячами миль. Наша задача состояла в том, чтобы спрятаться от всех в Мировом океане и ждать указаний о применении ракетно-ядерного оружия.
— Указаний от кого?
— От Генерального штаба Военно-морского флота СССР.
— Куда были нацелены ракеты?
— На Америку и Европу. Это было связано с международной обстановкой. Если помните, Рональд Рейган поставил в Европе «Першинги» – новые крылатые ракеты. Сразу нарушился паритет оружия. Пришлось чаще ходить в море нам, подводникам. И направлять советские атомные боеголовки против американских «Першингов».
— То есть вы прятались в Атлантическом океане и оттуда собирались нанести удар по Америке и Европе в случае необходимости?— Совершенно верно.
— Сколько советских подводных лодок противостояли «Першингам»?
— Целая флотилия подводных кораблей, лодок нашего типа. Потом уже их сменили другие, более современные — БДР и БДРМ. Они и сегодня стоят на вооружении. Когда они появились, то на флоте ходила такая «утка». Будто Брежнев позвонил Рейгану и говорит: «Ну что ты меня пугаешь? Я могу теперь послать ракету в твою спальню в Белом доме через форточку».
— Что, такая высокая точность попадания была у наших ракет?
— Точность была поразительная. Скажем, они стреляли, находясь недалеко от Гренландии, по цели, которая находилась в районе Норильска. Это тысячи километров. Чтобы получить оценку «отлично», надо было попасть в круг радиусом всего пять метров. Там стоял закопанный в землю телеграфный столб. Это была цель. И часто попадали в круг на «отлично». А иногда даже сбивали столб. И когда было необходимо запускать космический зонд (при этом требуется большая точность), – его запускали с лодки БДРМ. Потому что с наземных установок с такой точностью не запустили бы.
— Вы в море выходили часто?
— Часто, особенно в последние годы. Это было связано, как я уже говорил, с появлением в Европе американских «Першингов». Я бывал в 17 боевых походах. За первые семь лет моей подводной службы я отходил четыре «автономки», за последующие четыре года – шесть служб, а за три последних – 7. Естественно, это сказалось и на нашем здоровье, и, конечно, на изнашивании оборудования кораблей, участились случаи аварий. Одна из таких аварий случилась и на К-210, где мне пришлось заниматься ее ликвидацией.
— Расскажите об этом подробнее.
— Наша лодка должна была идти на ремонт. Максимальная выработка основного оборудования корабля – 40 тысяч часов. Мы вышли в море на 44-й тысяче. Нас выпустили в море на 30-е сутки. И где-то на 25-е сутки нам продлили поход еще на 30 суток.
— И оборудование не выдержало?
— Да, на 56-е сутки похода случилась авария: не выдержала система парагенераторов. Первый очень активный контур смешался с водой и стал попадать в воду второго контура, в пар.
— Чем это грозило?
— В энергетических отсеках повысился уровень радиации.
— И все это под водой, в море?
— Разумеется. Всплыть мы не могли, над нами были льды. Несмотря на то, что предельная глубина у корабля 380 метров, мы больше чем на 200 метров погружаться не могли.
— Сколько времени продолжалась ликвидация аварии?
— Пять суток. Ликвидация заключалась в том, что заглушили реактор. На лодке было два реактора. Один заглушили, а другой работал на две паротурбинные установки. Мы остались без резерва по пару. А подо льдами нужно работать только в двубортном варианте, то есть, должно работать все.
— В общем, радиации вы там изрядно хватили?
— Более чем достаточно. Для того чтобы не нервничать по этому поводу, я не менял дозиметр. Как он забился полностью, так я его и оставил. И когда мне стало нужно получить статус чернобыльца, я обратился за справкой к начальнику дозиметрической службы базы. Он посмотрел и говорит: «Тебе не поверят, что у тебя была такая доза». У меня было 140 бэр (биологический эквивалент рентгена). Хотя норма в Чернобыле была 50 бэр.
— Почти в 3 раза выше… А средства защиты какие-то были при ликвидации аварии?
— Если мы там работали пять суток, устраняя неисправности, какая там может быть защита? За пять суток я ни разу не ел – некогда было. Не спал, конечно. На пятые сутки поднимался по трапу, упал и уснул. Меня моряки подняли.
— Какая обстановка была в коллективе экипажа в это время?
— Непростая. Не все вели себя адекватно. Тогда здорово сработал замполит, молодой парень. Мы с ним дружим до сих пор. Он сейчас живет в Киеве – Виктор Шмаков – в то время он был капитан-лейтенантом. Он не испугался аварии, пришел в отсек, хотя не обязан был этого делать. А помощник командира побоялся спускаться в отсек. Он должен был организовывать питание личного состава.
— Вы имеете в виду отсек, в котором случилась авария?
— Конечно. На первой палубе авария, а наверху люди. Отсек состоит из трех палуб. С людьми надо было работать. Мне было некогда – я занимался аварией. И Виктор Шмаков взял все на себя.
— За ликвидацию аварии получили награду?
— Получил… Неполное служебное соответствие от командующего флотом и строгий выговор от главкома Черновина. Затем возбудили уголовное дело, потому что сумма убытка составила 16 млн. рублей.
— Но вы-то тут причем?
— А как же, я – главный инженер-механик, командир электромеханической боевой части лодки. С меня и спрос. Была создана очень солидная комиссия, причем многоотраслевая. В основном из представителей науки и промышленности: конструкторы, разработчики, промышленники, представители Института коррозии металлов и т.д. От флота в комиссии были заместитель командира бригады по электромеханической боевой части и я.
— Личный состав лодки сильно пострадал от аварии?
— Люди практически не пострадали. Высокие дозы радиации получили я и командир турбинной группы Саша Бондарь. Мы вынуждены были там находиться. Очень долго не могли найти причину, откуда идет соль, то есть, как в систему проникает морская вода. А причина была в том, что корабль выработал свой ресурс.
— Но комиссия такое заключение не сделала?
— Сделала. Комиссия, должен сказать, сделала очень объективное заключение. В ее акте была сделана такая запись: «Действия личного состава к развитию аварии не привели».
— Стало быть, вас оправдали?
— Да, уголовное дело было прекращено. А через две недели главком Черновин лично позвонил мне и говорит: «Ну что, твоя душенька успокоилась? Ты же понимаешь – порядок есть порядок».
— В семидесятые годы много говорили об аварии на подводной атомной лодке «Комсомолец». Что там случилось, знаете?
— Я проходил стажировку на лодке К-8. Это та самая подводная лодка, которая погибла в марте 1970 года. Я уже был в учебном центре. Она погибла в Бискайском заливе: случился пожар. Погибли процентов тридцать личного состава. Есть такой фильтр ФМТ-200Г – он пожароопасный и очень боится масла. Пожар возник потому, что в системе гидравлики произошла утечка масла, которое попало на этот фильтр. И он вспыхнул.
— Кто-то пришел им на помощь?
— Они всплыли в надводное положение. Успели выбросить плотики. Часть личного состава эвакуировали. А потом лодка потеряла продольную остойчивость и затонула. Не устойчивость, а именно остойчивость. Моряки-профессионалы только так говорят. Это технический термин.
— Два-три месяца в походах, под водой. Нельзя, наверное, было остаться незамеченным — американцы вас пеленговали?
— Конечно. Во-первых, у них были противолодочные рубежи и система СОСУС, которая перекрывала и прослушивала Атлантический океан до экватора. Вот когда с «Курском» случилась беда, они, говорят, узнали об этом от сейсмологов. Думаю, что СОСУС прослушивала. Такие системы очень мощные.
— То есть американцы знали о вашем местопребывании?
— Нет. Все это было покрыто тайной. Но они нас могли обнаружить. Мы всплывали для определения места, нам давался коридор: тысячу миль в одну сторону, тысячу – в другую. Это нейтральные воды. И они там могли ходить. Они нас ищут — нашли. Мы это заметили. Начинается отрыв от слежения.
— Удавалось это сделать?
— Удавалось.
— А вы за ними гонялись?
— Этим занимались многоцелевые противолодочные корабли. Наша задача, напротив, заключалась в том, чтобы скрыться, затаиться. Чтобы с того места можно было применить оружие.
— Атомное оружие вы, конечно, не применяли. Иначе об этом знал бы весь мир.
— Применения оружия не было. Если вам кто-то будет рассказывать, что на подводных лодках применялось атомное оружие – не верьте. По крайней мере, официально это не признано.
— А столкновения наших подлодок с американскими случались?
— Была у нас на Тихом океане такая дизель-электрическая подводная лодка К-129. Это была первая советская подлодка, вооруженная баллистическими ракетами. Лодка при очередной зарядке аккумуляторной батареи вышла на связь, и вдруг связь пропала. Потом ее подняли американцы с очень большой глубины, по-моему, более 5 тысяч метров.
— По просьбе советского правительства?
— Никакой просьбы. Это была супертайна. Когда ее поднимали, обломилась кормовая часть и ушла на грунт. Носовую часть лодки подняли, а погибших моряков похоронили с соответствующими почестями.
— Вся команда погибла?
— Все погибли. Я считаю, что за ней следила американская атомная подводная лодка. Многие опытные подводники полагают, что в случае с К-129 речь идет исключительно о столкновении лодок. Американцы столкнулись с ней просто при маневрировании. Поэтому лодка получила повреждение и затонула. Она была по водоизмещению меньше, чем американская. Лично я думаю, что американцы применили торпедное оружие…
— Как расценивалось, что американцы поднимали ее без разрешения советской стороны?
— Об этом стало известно значительно позже, после операции. Все это делалось тайно. Американцы хотели посмотреть, какое ракетное оружие имеется в СССР. На ней были одна или две ракеты. Я считаю, что американцы утопили К-129, поскольку найти в океане затонувшую лодку очень и очень сложно. А они знали, где она затонула.
— А вообще много подводных лодок в то время тонуло?
— Атомных мало. Атомные лодки начали тонуть с приходом массовой демократии, когда начался отток средств, предназначенных для армии. Деньги пошли по карманам. Армия – не донор. Она не выдает деньги, а только потребляет.
— Это подводная атомная лодка второго поколения, построенная в 1967 году. Иначе ее еще называли ракетным подводным крейсером стратегического назначения.
— Но крейсер – это что-то очень большое, это уже не лодка…
— Технические и боевые характеристики нашей К-210 были довольно внушительны. Длина – более 120 метров и водоизмещение 12,5 тысяч тонн. На ее борту было 16 баллестических ракет. Да и расстояния, которые мы преодолевали в походах, измерялись тысячами миль. Наша задача состояла в том, чтобы спрятаться от всех в Мировом океане и ждать указаний о применении ракетно-ядерного оружия.
— Указаний от кого?
— От Генерального штаба Военно-морского флота СССР.
— Куда были нацелены ракеты?
— На Америку и Европу. Это было связано с международной обстановкой. Если помните, Рональд Рейган поставил в Европе «Першинги» – новые крылатые ракеты. Сразу нарушился паритет оружия. Пришлось чаще ходить в море нам, подводникам. И направлять советские атомные боеголовки против американских «Першингов».
— То есть вы прятались в Атлантическом океане и оттуда собирались нанести удар по Америке и Европе в случае необходимости?— Совершенно верно.
— Сколько советских подводных лодок противостояли «Першингам»?
— Целая флотилия подводных кораблей, лодок нашего типа. Потом уже их сменили другие, более современные — БДР и БДРМ. Они и сегодня стоят на вооружении. Когда они появились, то на флоте ходила такая «утка». Будто Брежнев позвонил Рейгану и говорит: «Ну что ты меня пугаешь? Я могу теперь послать ракету в твою спальню в Белом доме через форточку».
— Что, такая высокая точность попадания была у наших ракет?
— Точность была поразительная. Скажем, они стреляли, находясь недалеко от Гренландии, по цели, которая находилась в районе Норильска. Это тысячи километров. Чтобы получить оценку «отлично», надо было попасть в круг радиусом всего пять метров. Там стоял закопанный в землю телеграфный столб. Это была цель. И часто попадали в круг на «отлично». А иногда даже сбивали столб. И когда было необходимо запускать космический зонд (при этом требуется большая точность), – его запускали с лодки БДРМ. Потому что с наземных установок с такой точностью не запустили бы.
— Вы в море выходили часто?
— Часто, особенно в последние годы. Это было связано, как я уже говорил, с появлением в Европе американских «Першингов». Я бывал в 17 боевых походах. За первые семь лет моей подводной службы я отходил четыре «автономки», за последующие четыре года – шесть служб, а за три последних – 7. Естественно, это сказалось и на нашем здоровье, и, конечно, на изнашивании оборудования кораблей, участились случаи аварий. Одна из таких аварий случилась и на К-210, где мне пришлось заниматься ее ликвидацией.
— Расскажите об этом подробнее.
— Наша лодка должна была идти на ремонт. Максимальная выработка основного оборудования корабля – 40 тысяч часов. Мы вышли в море на 44-й тысяче. Нас выпустили в море на 30-е сутки. И где-то на 25-е сутки нам продлили поход еще на 30 суток.
— И оборудование не выдержало?
— Да, на 56-е сутки похода случилась авария: не выдержала система парагенераторов. Первый очень активный контур смешался с водой и стал попадать в воду второго контура, в пар.
— Чем это грозило?
— В энергетических отсеках повысился уровень радиации.
— И все это под водой, в море?
— Разумеется. Всплыть мы не могли, над нами были льды. Несмотря на то, что предельная глубина у корабля 380 метров, мы больше чем на 200 метров погружаться не могли.
— Сколько времени продолжалась ликвидация аварии?
— Пять суток. Ликвидация заключалась в том, что заглушили реактор. На лодке было два реактора. Один заглушили, а другой работал на две паротурбинные установки. Мы остались без резерва по пару. А подо льдами нужно работать только в двубортном варианте, то есть, должно работать все.
— В общем, радиации вы там изрядно хватили?
— Более чем достаточно. Для того чтобы не нервничать по этому поводу, я не менял дозиметр. Как он забился полностью, так я его и оставил. И когда мне стало нужно получить статус чернобыльца, я обратился за справкой к начальнику дозиметрической службы базы. Он посмотрел и говорит: «Тебе не поверят, что у тебя была такая доза». У меня было 140 бэр (биологический эквивалент рентгена). Хотя норма в Чернобыле была 50 бэр.
— Почти в 3 раза выше… А средства защиты какие-то были при ликвидации аварии?
— Если мы там работали пять суток, устраняя неисправности, какая там может быть защита? За пять суток я ни разу не ел – некогда было. Не спал, конечно. На пятые сутки поднимался по трапу, упал и уснул. Меня моряки подняли.
— Какая обстановка была в коллективе экипажа в это время?
— Непростая. Не все вели себя адекватно. Тогда здорово сработал замполит, молодой парень. Мы с ним дружим до сих пор. Он сейчас живет в Киеве – Виктор Шмаков – в то время он был капитан-лейтенантом. Он не испугался аварии, пришел в отсек, хотя не обязан был этого делать. А помощник командира побоялся спускаться в отсек. Он должен был организовывать питание личного состава.
— Вы имеете в виду отсек, в котором случилась авария?
— Конечно. На первой палубе авария, а наверху люди. Отсек состоит из трех палуб. С людьми надо было работать. Мне было некогда – я занимался аварией. И Виктор Шмаков взял все на себя.
— За ликвидацию аварии получили награду?
— Получил… Неполное служебное соответствие от командующего флотом и строгий выговор от главкома Черновина. Затем возбудили уголовное дело, потому что сумма убытка составила 16 млн. рублей.
— Но вы-то тут причем?
— А как же, я – главный инженер-механик, командир электромеханической боевой части лодки. С меня и спрос. Была создана очень солидная комиссия, причем многоотраслевая. В основном из представителей науки и промышленности: конструкторы, разработчики, промышленники, представители Института коррозии металлов и т.д. От флота в комиссии были заместитель командира бригады по электромеханической боевой части и я.
— Личный состав лодки сильно пострадал от аварии?
— Люди практически не пострадали. Высокие дозы радиации получили я и командир турбинной группы Саша Бондарь. Мы вынуждены были там находиться. Очень долго не могли найти причину, откуда идет соль, то есть, как в систему проникает морская вода. А причина была в том, что корабль выработал свой ресурс.
— Но комиссия такое заключение не сделала?
— Сделала. Комиссия, должен сказать, сделала очень объективное заключение. В ее акте была сделана такая запись: «Действия личного состава к развитию аварии не привели».
— Стало быть, вас оправдали?
— Да, уголовное дело было прекращено. А через две недели главком Черновин лично позвонил мне и говорит: «Ну что, твоя душенька успокоилась? Ты же понимаешь – порядок есть порядок».
— В семидесятые годы много говорили об аварии на подводной атомной лодке «Комсомолец». Что там случилось, знаете?
— Я проходил стажировку на лодке К-8. Это та самая подводная лодка, которая погибла в марте 1970 года. Я уже был в учебном центре. Она погибла в Бискайском заливе: случился пожар. Погибли процентов тридцать личного состава. Есть такой фильтр ФМТ-200Г – он пожароопасный и очень боится масла. Пожар возник потому, что в системе гидравлики произошла утечка масла, которое попало на этот фильтр. И он вспыхнул.
— Кто-то пришел им на помощь?
— Они всплыли в надводное положение. Успели выбросить плотики. Часть личного состава эвакуировали. А потом лодка потеряла продольную остойчивость и затонула. Не устойчивость, а именно остойчивость. Моряки-профессионалы только так говорят. Это технический термин.
— Два-три месяца в походах, под водой. Нельзя, наверное, было остаться незамеченным — американцы вас пеленговали?
— Конечно. Во-первых, у них были противолодочные рубежи и система СОСУС, которая перекрывала и прослушивала Атлантический океан до экватора. Вот когда с «Курском» случилась беда, они, говорят, узнали об этом от сейсмологов. Думаю, что СОСУС прослушивала. Такие системы очень мощные.
— То есть американцы знали о вашем местопребывании?
— Нет. Все это было покрыто тайной. Но они нас могли обнаружить. Мы всплывали для определения места, нам давался коридор: тысячу миль в одну сторону, тысячу – в другую. Это нейтральные воды. И они там могли ходить. Они нас ищут — нашли. Мы это заметили. Начинается отрыв от слежения.
— Удавалось это сделать?
— Удавалось.
— А вы за ними гонялись?
— Этим занимались многоцелевые противолодочные корабли. Наша задача, напротив, заключалась в том, чтобы скрыться, затаиться. Чтобы с того места можно было применить оружие.
— Атомное оружие вы, конечно, не применяли. Иначе об этом знал бы весь мир.
— Применения оружия не было. Если вам кто-то будет рассказывать, что на подводных лодках применялось атомное оружие – не верьте. По крайней мере, официально это не признано.
— А столкновения наших подлодок с американскими случались?
— Была у нас на Тихом океане такая дизель-электрическая подводная лодка К-129. Это была первая советская подлодка, вооруженная баллистическими ракетами. Лодка при очередной зарядке аккумуляторной батареи вышла на связь, и вдруг связь пропала. Потом ее подняли американцы с очень большой глубины, по-моему, более 5 тысяч метров.
— По просьбе советского правительства?
— Никакой просьбы. Это была супертайна. Когда ее поднимали, обломилась кормовая часть и ушла на грунт. Носовую часть лодки подняли, а погибших моряков похоронили с соответствующими почестями.
— Вся команда погибла?
— Все погибли. Я считаю, что за ней следила американская атомная подводная лодка. Многие опытные подводники полагают, что в случае с К-129 речь идет исключительно о столкновении лодок. Американцы столкнулись с ней просто при маневрировании. Поэтому лодка получила повреждение и затонула. Она была по водоизмещению меньше, чем американская. Лично я думаю, что американцы применили торпедное оружие…
— Как расценивалось, что американцы поднимали ее без разрешения советской стороны?
— Об этом стало известно значительно позже, после операции. Все это делалось тайно. Американцы хотели посмотреть, какое ракетное оружие имеется в СССР. На ней были одна или две ракеты. Я считаю, что американцы утопили К-129, поскольку найти в океане затонувшую лодку очень и очень сложно. А они знали, где она затонула.
— А вообще много подводных лодок в то время тонуло?
— Атомных мало. Атомные лодки начали тонуть с приходом массовой демократии, когда начался отток средств, предназначенных для армии. Деньги пошли по карманам. Армия – не донор. Она не выдает деньги, а только потребляет.
Немає коментарів:
Дописати коментар