СУД ДА ДЕЛО

История одного судебного приговора

Из воспоминаний генерал-майора юстиции Ф.Д. Титова.

11 января 1962 года в Полярном личный состав подводной лодки Б-37 проекта 641, входящей в состав 211-й бригады 4-й эскадры Северного флота, после подъема Военно-морского флага приступил к осмотру и проворачиванию оружия и технических средств. Вторым корпусом у этого же четвертого причала была ошвартована подводная лодка С-350 проекта 633.

Отдав приказание старшему помощнику капитан-лейтенанту Симоняну, командир Б-37 капитан 2-го ранга Бегеба Анатолий Степанович убыл на некоторое время на ПКЗ-82, стоявшую по корме лодки. Через 10-15 минут он вернулся на причал, откуда наблюдал за работой личного состава на верхней палубе лодки.

Минут через пять из рубки лодки внезапно повалил густой дым с нарастающим гулом и языками пламени, и сразу же оттуда выскочил матрос Параскан с черным от копоти лицом.

Командир Б-37 метнулся к находящемуся неподалеку телефону и доложил оперативному эскадры о происшествии. Поскольку проникнуть внутрь лодки через рубочный люк уже было невозможно, Бегеба предпринял попытку попасть в прочный корпус через кормовой люк, но в это время внутри лодки раздался несильный хлопок, за которым последовал мощнейший взрыв, сбросивший командира за борт.

В результате взрыва носовая часть лодки, вплоть до рубки, была полностью разрушена, оставшиеся кормовые отсеки мгновенно затонули. На С-350 повреждение получил прочный корпус первых двух носовых отсеков, лодка начала тонуть, но ее удалось отбуксировать на мель.

В жилых домах, расположенных неподалеку, взрывной волной были выбиты окна и снесены двери. Один из осколков пробил крышу и потолок одноэтажного дома, упал на кровать, где спала одиннадцатилетняя девочка, и повредил ей ногу, в результате чего она стала инвалидом.

Всего от взрыва погибли 78 человек из состава 4-й эскадры подводных лодок, из них — 59 членов экипажа Б-37 и 11 членов экипажаС-350.

К исходу дня на флот прибыла государственная комиссия во главе с Главкомом ВМФ адмиралом флота С.Г. Горшковым, в состав которой входила большая группа ученых под руководством академика А.П. Александрова. Первоначально комиссия выдвинула двадцать две версии происшедшего взрыва, но после тщательного ознакомления с первичными материалами она остановилась на четырех.

Результаты работы комиссии были доложены министру обороны Маршалу Советского Союза Р.Я. Малиновскому и через него представлены в Президиум Центрального Комитета КПСС, который безотлагательно ознакомился с ними и принял соответствующее решение, где был дан краткий анализ причин катастрофы на подводной лодке Б-37, сделаны оргвыводы и сформулированы указания МО СССР: принять меры, направленные на повышение организаторской и воспитательной работы, укрепление дисциплины и правопорядка на кораблях и в частях флота. Оргвыводы непосредственно касались двух должностных лиц: командующего Северным флотом адмирала А.Т. Чабаненко, которого сняли с занимаемой должности, и командира Б-37 капитана 2-го ранга А.С. Бегебы, в отношении которого было предписано: отдать под суд военного трибунала.

Вскоре на флот прибыл новый командующий — адмирал В.А. Касатонов. При первой встрече со мной Владимир Афанасьевич высказал свое глубокое возмущение поведением Бегебы в день катастрофы и выразил твердое убеждение, что суровый приговор трибунала Военный совет использует «как рычаг в деле решительного укрепления дисциплины и порядка на кораблях и в частях флота...».

Через три месяца в военный трибунал Северного флота поступило уголовное дело в шести томах по обвинению А.С. Бегебы в должностном преступлении. У меня как у председателя не было сомнений в том, что изучением материалов предварительного следствия я должен заниматься лично, не перекладывая это сложное дело на своих подчиненных. Еще до поступления результатов следствия в военный трибунал я самым тщательным образом вникал во все детали этого «черного дня», как его окрестили на флоте. Прежде всего съездил в Полярный, где побывал на месте происшествия, внимательно осмотрел оставшуюся часть Б-37, к тому времени поднятую из воды, побеседовал со многими подводниками, встречался с жителями города — свидетелями катастрофы, изучал оперативные документы, знакомился со списком предполагаемых народных заседателей.

Решение Президиума ЦК КПСС, приказ министра обороны и мнение нового командующего флотом вызвали необходимость обстоятельного, объективного и очень взвешенного изучения материалов следствия, поэтому к этой работе я привлек самых опытных судей военного трибунала. На распорядительном заседании, которое всегда предшествует судебному, после доклада прокурора флота полковника юстиции Титкова и моего содоклада было принято решение о предании командира подводной лодки Б-37 капитана 2-го ранга А.С. Бегебы суду военного трибунала. Процесс решили провести в Полярном. После этого уже не обвиняемому, а подсудимому Бегебе было предъявлено обвинительное заключение, а также разъяснено, что в процессе рассмотрения дела в судебном заседании у него имеется право на защиту. По просьбе военного трибунала Мурманская коллегия адвокатов выделила своего представителя для защиты подсудимого. Женщина-адвокат не имела ни малейшего представления о специфике подводного флота. Это выяснилось с первых же минут общения с ней. В результате Бегеба заявил, что в суде будет защищать себя сам, и ему были разъяснены все правовые нормы, которыми он имеет право пользоваться как защитник.

Как я уже упоминал, большое внимание мы уделили подбору народных заседателей. По моему глубокому убеждению, недопустимо выносить дело на судебное разбирательство, если народные заседатели недостаточно основательно ознакомлены с материалами следствия. Для участия в судебном разбирательстве мною были определены следующие народные заседатели: капитан 1-го ранга Шкодин — опытный подводник — и капитан 2-го ранга Савельев, замполит подводной лодки того же проекта, что и Б-37, недавно закончивший юридический факультет Военно-политической академии. Надо сказать, что названные товарищи отнеслись к исполнению возложенных на них обязанностей с высоким чувством ответственности. Я их не торопил, но они достаточно оперативно, за восемь дней, изучили все представленные материалы. Потом я ознакомил их с нормами процессуального закона, напомнил о том, что в совещательной комнате при вынесении приговора они подают свой голос первыми, а председательствующий последним.

Судебное заседание началось 18 июня 1962 года. На всю процедуру было предусмотрено три дня и еще один день — на прения сторон и составление приговора. После объявления состава и участников суда отводов и других заявлений не последовало. Обвинительное заключение было сформулировано так:

— капитан 2-го ранга БЕГЕБА Анатолий Степанович, являясь командиром подводной лодки Б-37, преступно-халатно относился к исполнению своих служебных обязанностей, систематически нарушая требования Корабельного устава (КУ) и Наставлений Военно-Морского Флота;

— 11 января 1962 года, вопреки требованиям ст. 271 и 272 КУ, ушел с корабля и отпустил командира БЧ-5 инженер-капитан-лейтенанта ЯКУБЕНКО. В результате этого оставшиеся на корабле старший помощник командира капитан-лейтенант СИМОНЯН и командир моторной группы инженер-лейтенант ТАГИДНИЙ, не допущенные к самостоятельной работе по управлению кораблем, не смогли обеспечить полное руководство по осмотру и проворачиванию оружия и технических средств;

— во время возникшего на подводной лодке пожара около 8час. 20 мин. БЕГЕБА не выполнил долг командира, как это предусмотрено ст. 156 КУ I, ст. 13 «Наставления по борьбе за живучесть подводной лодки». Зная, что в лодке осталось много людей, в главный командный пункт лодки он не спустился, обстановку не выяснил, личный состав на борьбу за живучесть корабля не возглавил и занялся выполнением второстепенных, не столь важных в создавшейся обстановке вопросов, по существу отстранившись от командования кораблем;

— личный состав, лишенный руководства и неподготовленный к борьбе за живучесть в сложных условиях, не смог организовать свои усилия в этом направлении и устремился в сторону кормы лодки, ища там спасения;

— от происшедшего вскоре взрыва погибло большое количество людей и затонули две подводные лодки — Б-37 и стоявшая рядом с ней С-350;

— в нарушение ст. 126 КУ, БЕГЕБА недостаточно осуществлял контроль за боевой подготовкой личного состава, за состоянием оружия и технических средств, а также организации службы на корабле, вследствие чего на подводной лодке Б-37 по вине личного состава имели место две аварии: в 1960 году — попадание морской воды в боевую торпеду и вывод ее из строя и в 1961 году - попадание воды в аккумуляторную батарею;

— БЕГЕБА не проявил надлежащей требовательности к своему старшему помощнику капитан-лейтенанту СИМОНЯНУ в части сдачи им зачетов на допуск к самостоятельному управлению кораблем.

После зачтения обвинительного заключения выясняю у подсудимого, понятно ли ему, в чем он обвиняется, и признает ли он себя виновным в предъявленном ему обвинении. Бегеба ответил:

— Обвинение понятно. Виновным в том, что произошло на подводной лодке утром 11 января 1962 года, себя не признаю. Что касается аварийных происшествий, имевших место в 1960 и 1961 годах во время автономного плавания, за них вышестоящим командованием я был наказан в дисциплинарном порядке. Оспаривать эти факты не имею оснований.

Как было намечено, слушание по делу завершилось в течение трех дней, хотя несколько дней приходилось продлевать время работы трибунала. В процессе подготовки дела к расследованию в суде, особенно после детального ознакомления со всеми его материалами, много пришлось пережить, передумать, пропустить через сердце, чтобы сделать единственно правильный и обоснованный вывод. С одной стороны — тяжелейшая катастрофа с многочисленными человеческими жертвами и огромным материальным ущербом, решение высшего партийного органа, приказ министра обороны, выводы командования ВМФ, мнение ученых во главе с таким авторитетом, как академик Александров А.П., наконец, материалы органов следствия. С другой — требования закона обоснованно и убедительно определить, в чем конкретно состоит вина командира в случившейся катастрофе.

Наконец, наступил день приговора. 22 июня 1962 года в 10 часов 15 минут судьи удалились в совещательную комнату и начали «по полочкам» раскладывать все «за» и «против», стараясь не упускать ни малейшего аргумента. В итоге, после длительного обсуждения, пришли к единодушному выводу:

— Бегеба не виновен, а если и виновен, то только в том, что не погиб в результате возникшего на лодке пожара и взрыва, но за это, как известно, не судят. Первым такое мнение высказал капитан 1-го ранга Шкодин. После того, как мы пришли к единому мнению, понадобилось еще более четырех часов для составления приговора, поскольку снова и снова приходилось обращаться к материалам дела, статьям уставов и наставлений.

Стрелки часов показывали 22 часа 40 минут, когда комендант суда скомандовал:

— Встать! Суд идет!

Я достал из папки текст приговора на шести листах машинописного текста и, стараясь преодолеть волнение, приступил к его оглашению. В зале установилась, что называется, гробовая тишина, и чем ближе к заключительной части, тем больше нарастала напряженность.

ПРИГОВОР

именем Союза Советских Социалистических республик 22 июня 1962 года военный трибунал Северного флота в составе: председательствующего полковника юстиции ТИТОВА, народных заседателей — капитана 1-го ранга ШКОДИНА, капитана 2-го ранга САВЕЛЬЕВА, при секретаре гр-ке СУХОРАДО, с участием военного прокурора Северного флота полковника юстиции ТИТКОВА, в закрытом судебном заседании в гор. Полярном рассмотрел дело по обвинению бывшего командира подводной лодки Б-37 211 бригады 4-й эскадры подводных лодок Северного флота капитана 2-го ранга БЕГЕБА Анатолия Степановича, рождения 23 января 1925 года, уроженца гор. Ташкента, русского, проживающего в гор. Полярном Мурманской области, с высшим образованием, женатого, исключенного из членов КПСС в связи с настоящим делом, ранее не судимого, на военной службе с октября 1943 года, в совершении преступления, предусмотренного ст. 260 п «а» Уголовного кодекса РСФСР.

На основании судебного разбирательства дела военный трибунал УСТАНОВИЛ:

Предварительным следствием Бегебе предъявлено обвинение в том, что он, являясь командиром подводной лодки Б-37, преступно-халатно относился к исполнению своих служебных обязанностей, систематически нарушая требования Корабельного устава и Наставлений Военно-Морского флота.

11 января 1962 года, вопреки требованиям ст. 271 и 272 КУ ВМФ, ушел с корабля сам и отпустил командира электромеханической боевой части (БЧ-5) подводной лодки инженер-капитан-лейтенанта Якубенко. В результате этого оставшиеся на корабле старший помощник командира капитан-лейтенант Симонян и командир моторной группы инженер-лейтенант Тагидний, не допущенные к самостоятельному управлению кораблем, не могли обеспечить полноценное руководство по осмотру и проворачиванию оружия и технических средств.

Во время возникшего на подводной лодке 11 января 1962 года около 8 часов 20 минут пожара Бегеба не выполнил долг командира, как это предусмотрено ст. 156 Корабельного устава ВМФ и ст. 13 Наставления по борьбе за живучесть подводной лодки (НБЖ ПЛ-61).

Зная, что в лодке осталось много людей, в главный командный пункт лодки он не спустился, обстановку не выяснил, личный состав на борьбу за живучесть корабля не возглавил и занялся выполнением второстепенных, не столь важных в создавшейся обстановке вопросов и по существу самоустранился от командования кораблем.

Личный состав, лишенный руководства и неподготовленный к борьбе за живучесть корабля в сложных условиях, не мог организовать свои усилия в этом направлении и устремился в сторону кормы, ища спасения.

От происшедшего вскоре взрыва погибло большое число людей и затонули 2 подводные лодки: Б-37 и стоявшая с нею рядом С-350.

В нарушение ст. 126 Корабельного устава, Бегеба недостаточно осуществлял контроль за боевой подготовкой личного состава, за состоянием организации службы, оружия и технических средств, вследствие чего на ПЛ Б-37 по вине личного состава имели место 2 аварии: в 1960 году — попадание воды в боевую торпеду и вывод её из строя и в 1961 году — попадание воды в аккумуляторную батарею. Кроме того Бегеба не проявил надлежащей требовательности к своему старшему помощнику капитан-лейтенанту Симоняну в части сдачи им зачетов на допуск к самостоятельному управлению кораблем.

В ходе судебного разбирательства дела не нашло своего подтверждения обвинение Бегебы в том, что он 11 января 1962 года во время осмотра и проворачивания оружия и технических средств отпустил с корабля командира БЧ-У Якубенко; что во время возникшего пожара не выполнил долг командира корабля, в главный командный пункт лодки не спустился, обстановку не выяснил, личный состав на борьбу за живучесть корабля не возглавил и занялся выполнением второстепенных, не столь важных в создавшейся обстановке вопросов и по существу самоустранился от командования кораблем; что не проявил надлежащей требовательности к своему старшему помощнику Симоняну в части сдачи им зачетов на допуск к самостоятельному управлению кораблем.

В суде Бегеба показал, что 11 января 1962 года перед подъемом флага Якубенко доложил ему о необходимости сходить на судоремонтный завод № 10 по делам службы и Бегеба согласился с этим, однако разговора о том, чтобы Якубенко сошел с корабля для этой цели во время проворачивания, не было. Это обстоятельство подтверждается и показаниями Якубенко, который в суде пояснил, что после разговора с Бегебой он вскоре обратился к старшему помощнику Симоняну за разрешением сойти с корабля для того, чтобы отправиться на завод, и о своем уходе с корабля вскоре после подъема флага Бегебе не докладывал. Таким образом, утверждение Бегебы о том, что он не знал об отсутствии Якубенко на корабле во время проворачивания, находит подтверждение.

В части своих действий во время пожара на лодке Бегеба показал,что в тот момент, когда он примерно в 8 часов 20 минут направился с причала на лодку, то увидел, как из ограждения рубки повалил густой дым. Он тут же доложил об этом по телефону начальнику штаба эскадры контр-адмиралу Юдину, который в этот момент находился в комнате оперативного дежурного, и сразу же пытался пройти в центральный пост или на мостик лодки, но из-за дыма, валившего под напором изнутри лодки, пройти в нее не смог. В тот момент через дверь ограждения рубки вышел старшина 1-й статьи Параскан, лицо которого было в копоти. Бегеба спросил у Параскана, что случилось, и поскольку тот ничего не ответил, то, не задерживаясь возле него, побежал к кормовому люку с тем, чтобы проникнуть в лодку через седьмой отсек. При этом Бегеба, увидев на крыше ограждения рубки матроса Черкасова, который нуждался в помощи, приказал матросам снять его оттуда и сам принял в этом участие. Пока матросы открывали люк седьмого отсека, Бегеба снова пытался проникнуть в лодку через верхний рубочный люк, но, войдя в дверь ограждения рубки, из-за едкого густого дыма был вынужден выйти оттуда и в этот момент ощутил толчок, а затем оказался в воде за бортом лодки.

Эти объяснения Бегебы находят подтверждение в показаниях ряда свидетелей. Так, свидетели Денисов, Варщиков, Вязников, Букин и Потапов показали в суде о том, что Бегеба сразу же после возникновения пожара позвонил по телефону и кому-то доложил о пожаре, а после этого он побежал на лодку. Свидетель Сидельников показал, что Бегеба после доклада о пожаре по телефону бросился на лодку, открыл дверь в ограждении рубки, и из нее повалил дым, поэтому пройти в лодку он не смог. Свидетели Барщиков и Потапов пояснили, что во время пожара они также пытались проникнуть в лодку, но из-за густого дыма сделать этого не смогли. Свидетели Денисов и Потапов показали, что Бегеба приказал им открыть люк седьмого отсека, что они успели лишь развернуть кремальеру люка, и в этот момент взрывом были выброшены за борт.

По заключению экспертов в суде, Бегеба в сложившихся условиях мог осуществить связь с личным составом только кормовых отсеков лодки и лишь через люк седьмого отсека, так как проникнуть в центральный пост или на мостик было невозможно. Таким образом, военный трибунал находит, что Бегеба пытался проникнуть в лодку, выяснить обстановку и возглавить борьбу за живучесть корабля, однако сложившиеся условия и быстротечность событий (от момента возникновения пожара до взрыва прошло не более 4-5 минут) не позволили ему выполнить это.

Военный трибунал находит также, что в данном случае Бегеба поступил правильно, лично доложив о пожаре по телефону. Бегеба в суде показал, что он решил немедленно доложить о пожаре по телефону оперативному дежурному, чтобы быстрее получить помощь береговых средств тушения пожара, а также ввиду того, что телефон прямой связи с оперативным дежурным находился в двух шагах и поблизости от себя Бегеба в тот момент никого не видел. Свидетели Денисов, Барщиков, Вязников, Букин, Потапов и Сидельников пояснили в суде, что на доклад о пожаре по телефону Бегеба потратил очень мало времени. По заключению экспертов в суде, действия Бегебы как в части личного доклада командованию о пожаре, так и в целом последовательность его действий в процессе пожара являются правильными.

Из заключения экспертов усматривается также, что допуск старшего помощника командира корабля к самостоятельному управлению кораблем является элементом подготовки его к должности командира и не связан с полноценным исполнением обязанностей старшего помощника при стоянке корабля в базе. Надолжность старшего помощника командира ПЛ Б-37 Симонян назначен незадолго до происшествия на лодке и поэтому вменять в вину Бегебе, что он не проявил к Симоняну надлежащей требовательности в части сдачи им зачетов на самостоятельное управление кораблем, оснований не имеется.

Исходя из изложенного, указанные выше эпизоды обвинения, предъявленные Бегебе предварительным следствием, подлежат исключению как не нашедшие подтверждения в процессе судебного следствия.

Что касается других эпизодов обвинения Бегебы, предъявленных ему предварительным следствием, то в процессе судебного разбирательства установлено, что они имели место, но не в том объеме, как об этом сказано в обвинительном заключении.

Бегеба 11 января 1962 года после подъема флага, когда личный состав стал спускаться вовнутрь подводной лодки, то есть приблизительно в 8 часов 1-2 минуты, ушел на плавказарму № 82 (ПКЗ-82) стоявшую у 4-го причала непосредственно за кормой ПЛ Б-37, и возвратился оттуда к своей лодке, примерно, через 8—9 минут, то есть около 8 часов 10 минут, а не в 8 часов 20 минут, перед самым появлением дыма из ограждения рубки ПЛ, как об этом сказано в обвинительном заключении.

Возвратившись к подводной лодке, Бегеба на лодку не пошел, а остался на причале и находился там в течение 10 минут до возникновения пожара.

Это обстоятельство подтверждается показаниями как самого Бегебы, так и свидетелей Букина, Денисова и Барщикова. Бегеба показал, что после подъема флага он ушел на ПКЗ-82 по естественным надобностям, пробыл там 3-4 минуты и не позже 8 часов 10 минут возвратился на 3-й причал, с которого в течение примерно 10 минут наблюдал за ходом проворачивания механизмов на внешней части подводной лодки.

Свидетель Денисов, являвшийся 11 января 1962 года верхним вахтенным и находившийся в тот момент на 3-м причале около ПЛ Б-37, видел, как Бегеба после подъема флага уходил от ПЛ в сторону ПКЗ-82, а затем увидел его на причале возле лодки до начала пожара.

Свидетель Букин показал, что он приблизительно в 8 часов 10 минут видел Бегебу, когда он возвращался к ПЛ от ПКЗ-82, и разговаривал с ним. Это обстоятельство подтвердил и свидетель Варщиков.

Своими действиями Бегеба допустил нарушение статей 184 и 271 Корабельного устава ВМФ тем, что, уходя с подводной лодки на короткое время, он не сообщил об этом своему старшему помощнику капитан-лейтенанту Симоняну и тем самым не оставилего на это время за себя, а также тем, что, возвратившись к подводной лодке в тот момент, когда личный состав занимался осмотром и проворачиванием оружия и технических средств, остался на причале и на лодку не зашел.

Судом установлено, что в подготовке личного состава ПЛ Б-37 к борьбе за живучесть корабля имели место недостатки, однако, как это видно из показаний свидетелей Журавель и Сверчкова, а также Бегебы, они не носили столь серьезного характера, чтобы можно было сделать вывод о неподготовленности личного состава для борьбы за живучесть корабля в сложных условиях. В частности, недостатки, отмеченные при проверке этого вопроса на ПЛ «Б-37» штабом 211-й бригады подводных лодок 27 декабря 1961 года, были устранены к 3 января с.г., а 10 января эта лодка сдала задачу № 1 с оценкой «хорошо».

О достаточном уровне подготовки личного состава свидетельствует и тот факт, что в 1961 году ПЛ Б-37 непрерывно находилась в числе кораблей первой линии, успешно выполняла поставленные задачи, более 80 дней несла боевое дежурствои в январе с.г. готовилась к автономному плаванию на полный срок.

Тщательное исследование в суде обстоятельств катастрофы позволило сделать вывод, что прорыв газов под большим давлением и мгновенный вывод из строя значительной части личного состава, а также скоротечность событий не позволили оставшимся в живых до взрыва людям кормовых отсеков осуществить борьбу за живучесть корабля и их спасение. Такой вывод подтверждается, в частности, тем фактом, что, как это видно из заключения экспертной медицинской комиссии (том II л.д. 192), из 40 трупов, извлеченных из ПЛ Б-37, в 29 случаях непосредственной причиной смерти явилось острое отравление окисью углерода.

Утверждение обвинительного заключения о том, что личный состав лодки, лишенный руководства и неподготовленный к борьбе за живучесть корабля, не мог организовать свои усилия в этом направлении и устремился в сторону кормы, ища спасения, сделан лишь на том основании, что матросы Чехов, Дураков, Панченко, Литвинов и Ярмухаметов покинули боевые посты и выбрались на верхнюю палубу через люк седьмого отсека.

В суде, однако, установлено, что Панченко, Дураков и Ярмухаметов находились у своих заведовании в седьмом отсеке, Литвинов — в корме шестого отсека, а Чехов — струей воздуха при возникновении пожара был отброшен в пятый отсек; когда он пришел в чувство и, ощутив едкий дым, надел противогаз, то взрывом был выброшен в шестой отсек, откуда затем и выбрался наверх через люк седьмого отсека.

Таким образом, самовольного оставления личным составом своих постов и сосредоточения в корме в действительности не было.

На подводной лодке Б-37 действительно имели место случаи попадания забортной воды: в 1960 году — в торпеду и в 1961 году - в отдельные элементы аккумуляторной батареи, однако данные случаи, как это видно из заключения экспертов в суде, относятся к аварийным происшествиям, а не к авариям, как об этом указано в обвинительном заключении. Хотя непосредственным виновником этих происшествий Бегеба и не является, в то же время, в силу требований ст. 126 КУ ВМФ, он как командир корабля несет ответственность за боевую подготовку, состояние оружия и технических средств и за воспитание личного состава, по вине которого произошли указанные выше аварийные происшествия.

Исходя из изложенного, военный трибунал находит, что в своей служебной деятельности Бегеба допустил грубые нарушения требования Корабельного устава ВМФ, в частности ст. 126,184 и 271, однако эти его действия не могут служить основанием для вывода о том, что Бегеба преступно халатно относился к исполнению своих служебных обязанностей, так как допущенные им нарушения не носили систематического характера и не добыто данных о том, что они повлекли за собою тяжелые последствия.

На основании всего вышеизложенного и руководствуясь ст. 303 и 316 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, военный трибунал Северного флота ПРИГОВОРИЛ:

Бегебу Анатолия Степановича по ст. 260 п «а» УК РСФСР оправдать.

Меру пресечения в отношении его — подписку о невыезде — отменить.

Приговор может быть обжалован в кассационном порядке в Военную коллегию Верховного Суда Союза ССР в течение семи суток со дня провозглашения приговора.

Подлинный за надлежащей подписями.

Верно: Председатель военного трибунала Северного флота полковник юстиции Ф. ТИТОВ

Бросил взгляд в зал. Полнейшее оцепенение присутствующих. Все продолжают молча стоять. Никто не ожидал полного оправдания подсудимого!

Первым пришел в себя и выскочил из зала военный прокурор полковник юстиции Титков. Несмотря на позднее время, он сумел организовать катер, на котором незамедлительно убыл в Североморск и, как выяснилось позже, сразу доложил адмиралу Касатонову об оправдательном приговоре капитану 2-го ранга А.С.Бегебе.

В свой рабочий кабинет я попал в середине следующего дня, и сразу же начальник канцелярии военного трибунала передал мне приказание командующего флотом: немедленно прибыть к нему.

Через несколько минут открыл двери штаба флота. Вошел в кабинет. Не успел толком доложить о своем прибытии, как адмирал, стуча кулаком по столу, набросился на меня с упреками:

— Вы что, решили Президиум ЦК партии учить!.. Вы выбили у меня из рук рычаг, с помощью которого я хотел повернуть всю работу командиров по искоренению серьезных недостатков в службе и укрепить дисциплину! Вы что, решили быть умнее тех, кто был в госкомиссии, которая разбиралась в происшествии, и прокуратуры флота, четыре месяца проводившей следствие по этому делу?!.

Эту тираду командующий закончил тем, что заявил: такой приговор не соответствует действительности и по протесту военной прокуратуры флота будет отменен, а Бегеба все же будет осужден... Тогда я малость вспылил и заявил:

— Что вы на меня кричите? Ведь я вам в своей работе не подчинен!

Касатонов, топнув ногой, закричал:

— А кому же вы подчинены?

Собравшись с духом, отвечаю как можно спокойнее и тверже:

— Я подчинен советскому правосудию!

В кабинете находился и член военного совета адмирал Федор Яковлевич Сизов, который молчал, однако незаметно дергал меня за рукав тужурки, давая понять, чтобы я не слишком горячился. Собственно, на этом встреча и закончилась. Каждый из нас остался при своем мнении.

Чувствовалось, что военный прокурор активно поработал по нагнетанию страстей вокруг приговора не только с командующим, но и с политработниками и командирами. Деятельность свою он не ограничил рамками Северного флота. На следующий день мне позвонили из Москвы. Председатель Военной коллегии Верховного Суда СССР генерал-лейтенант В.В. Борисоглебский беседовал со мной долго и обстоятельно, а еще дня через три-четыре последовал звонок из ЦК КПСС. Звонили по поручению первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущева. Меня на месте не оказалось, поэтому мой заместитель полковник юстиции Маслов, по просьбе звонившего, зачитал ему весь текст приговора. Это вызвало некоторое недоумение на другом конце провода:

— В документе, поступившем в ЦК от Генерального прокурора, обстоятельства оправдания Бегебы изложены несколько иначе. Пришлите копию приговора в Москву.

Подготовка к процессу, сам процесс, а особенно нервозная обстановка, сложившаяся после оглашения оправдательного приговора, изрядно измотали меня. На мое счастье, наступил срок очередного отпуска. А тут как раз подоспели две путевки в санаторий Кисловодска. Позвонил в Москву и получил «добро» использовать свое право на отдых в начале августа. Правда, генерал Борисоглебский предложил выехать дня на два пораньше, чтобы встретиться и обсудить дело Бегебы, поскольку командованием Северного флота поднята большая шумиха в верхах.

В Москве я сразу же поспешил в кабинет Виктора Валерьяновича. От него узнал, какой переполох поднял оправдательный приговор не только в Генеральной прокуратуре, но и среди всей юридической общественности столицы. В головах многих не укладывалось, как военный трибунал флота осмелился принять решение об оправдании командира Б-37, несмотря на выводы государственной комиссии, решение высшего партийного органа и министра обороны.

— До ознакомления с материалами шеститомного уголовного дела, — отвечал я, — у меня не было оснований сомневаться по поводу решений этих авторитетных органов, но после тщательного изучения всех собранных материалов возникли сомнения в виновности Бегебы. Отдаю себе отчет, что в случае отмены приговора вышестоящим судом могу быть исключен из партии, разжалован в воинском звании и уволен с военной службы.

Под конец нашей беседы генерал Борисоглебский спросил, есть ли у меня какие-либо просьбы по поводу поступившего в Военную коллегию протеста военной прокуратуры Северного флота. Я высказал два пожелания. Первое: рассмотреть протест под его - Борисоглебского — личным председательством. Второе: в составе суда желательно участие постоянных членов Военной коллегии, а не запасных, периодически привлекаемых из военных трибуналов округов, флотов, групп войск. Скажу наперед, что все мои просьбы были учтены. На прощание Виктор Валерьянович крепко пожал мне руку, пожелал хорошего отдыха, порекомендовал не думать об этом деле и заверил, что все будет рассмотрено по закону и совести.

В санатории я, как ни старался, не мог отвлечься от тревожных размышлений. В голову постоянно лезли мысли о том, где и как теперь придется устраивать свою дальнейшую жизнь. Я почти не сомневался, что под сильным давлением власть предержащих оправдательный приговор в отношении Бегебы будет отменен. Единственное, что хоть как-то скрашивало мрачную ситуацию, так это эпизод, который произошел в последний мой рабочий день — накануне отъезда из Североморска. Я уже передал все дела своему заместителю полковнику В.П. Маслову и собирался было пойти попрощаться со своими сослуживцами, но тут в кабинет вошла секретарь и попросила принять трех капитанов 1-го ранга.

— Пусть их примет Маслов.

— Они очень просят, чтобы приняли их именно вы!

— Пусть входят.

Вошли немолодые офицеры, и вдруг, как по команде, опускаются передо мной на колени, низко кланяются, и один из них говорит:

— Спасибо вам, товарищ полковник, за справедливость! Спасибо вам за спасенного командира! Спасибо за то, что не дали нам потерять веры в правосудие! Примите наш земной поклон...

Я оторопел. После постоянной нервотрепки, после мощного давления со стороны всевозможного начальства подобная сцена произвела на меня сильное впечатление. На глаза навернулись слезы, я еле-еле выдавил из себя слова благодарности, пожал каждому руку, и моряки вышли из кабинета. Позже я очень сожалел, да и сейчас сожалею, что, растерявшись, не спросил тогда их имен — кто они и откуда...

Отпуск подходил к концу. Несмотря на отличное питание, я потерял в весе несколько килограммов. Нервы... Нет ничего томительнее неизвестности. Что там ждет меня на службе?

Накануне отъезда сижу на лавочке у спального корпуса и пытаюсь дочитать библиотечную книгу. Подходит сотрудница санатория, протягивает уже распечатанную телеграмму. Читаю раз, читаю два... По щекам невольно покатились слезы. Заметив моё состояние, женщина участливо спросила:

— Вас судили, что ли?

И я каким-то сдавленным голосом, превозмогая комок в горле, отвечаю:

— Нет. Судил я.

В тексте телеграммы было следующее «ОПРАВДАТЕЛЬНЫЙ ПРИГОВОР ОСТАВЛЕН СИЛЕ ТЧК РАД ЗА ПРАВОСУДИЕ ТЧК ПОЗДРАВЛЯЮ ТЧК МАСЛОВ».

Возвратившись в Москву, поспешил в Военную коллегию, чтобы поблагодарить товарищей за не менее смелое решение и ознакомиться с текстом Определения на кассационный протест военного прокурора Северного флота. Начинаю читать с конца: «...руководствуясь ст. 45 и 49 Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик, Военная коллегия ОПРЕДЕЛИЛА:

Приговор военного трибунала Северного флота от 22 июня 1962 года в отношении БЕГЕБЫ Анатолия Степановича оставить без изменения, а кассационный протест Военной прокуратуры того же флота — без изменения...»

Надо ли говорить, как пела моя душа!?

К 23 февраля 1963 года, неожиданно для всех, мне было присвоено очередное воинское звание — генерал-майор юстиции. Полгода спустя был подписан приказ о назначении на должность начальника организационно-инспекторского отдела Военной коллегии Верховного суда СССР. Когда я пришел попрощаться с командующим Северным флотом, Владимир Афанасьевич Касатонов тепло поблагодарил меня за пятилетнюю службу в Заполярье и сообщил, что Военный совет решил организовать в мою честь прощальный ужин.

В воскресенье 24 сентября 1963 года в 14 часов все приглашенные собрались в салоне командующего. После того как были произнесены первые тосты, встреча приобрела неформальный характер, и мой сосед за столом Семен Михайлович Лобов, отношения с которым у меня всегда были хорошими, наклонился ко мне и сказал полушепотом:

— Всем ты, Федя, хороший парень, только вот Бегебу зря оправдал...

Адмирал Касатонов краем уха уловил эту фразу, встал из-за стола (разумеется, и мы все поднялись), наполнил свой бокал и сказал:

— Должен вам всем сообщить, что оправдательный приговор по делу Бегебы обсуждался в самой высокой инстанции страны и был признан обоснованным, правильным. Верховный Суд не случайно его утвердил, отклонив протест военной прокуратуры. Давайте еще раз поднимем бокал за Федора Дмитриевича и пожелаем ему здоровья и успехов в дальнейшей службе на высоком посту по руководству работой военных трибуналов.

Так вот оно в чем дело-то! Оказывается, копия приговора, отправленная в ЦК КПСС, была там изучена, и выработанная по ней позиция повлияла и на решение Военной коллегии, и на присвоение мне генеральского звания, и на назначение на вышестоящую должность.

Так завершились споры и пересуды по поводу оправдательного приговора по делу командира подводной лодки Б-37 211-й бригады 4-й эскадры подводных лодок капитана 2-го ранга Анатолия Степановича Бегебы[1].

Из письма командира БЧ-5 Б-37 капитана 1-го ранга в отставке Генриха Алексеевича Якубенко:

«...Вообще-то я был только на одном заседании суда, где давал показания как свидетель. Хорошо помню, что Титков (военный прокурор СФ) требовал от меня, чтобы я указал на то, что уйти на завод мне разрешил командир корабля капитан 2-го ранга Бегеба, то есть Бегеба санкционировал проведение проворачивания оружия и технических средств в отсутствие командира БЧ-5, что является грубейшим нарушением Корабельного устава. А Титков требовал от меня именно такого признания вот почему.

Вскоре после взрыва (часа через 3-4) в Полярный прибыл Титков. Меня он пригласил на беседу как единственного оставшегося в живых офицера (к тому времени Бегеба был в госпитале) и очень сочувственно со мной беседовал. Это был не допрос, а именно беседа. И один из вопросов был — как я оказался на берегу. А для меня этот вопрос звучал как вопрос: а имел ли я официальное разрешение на сход с корабля? То, что я ушел не самовольно, а с чьего-то ведома, мог подтвердить только командир. Мало думая (в тот момент я находился в глубоком шоке от случившегося и вообще плохо соображал) о юридических последствиях моего разговора с Титковым, я сказал, что меня отпустил командир. А когда на суде на вопрос Титкова, кто отпустил меня с корабля, я ответил, что меня отпустил старпом, — тут-то и началось. Титков стучал кулаком, топал ногами и требовал, чтобы я подтвердил то, что говорил ему в день взрыва, то есть что меня отпустил командир. В конце концов Титков ничего от меня не добился, был очень раздосадован, так как один из пунктов обвинения (а их у него было что-то около десяти) трещал по швам.

Естествен вопрос — почему меня не оказалось на проворачивании? Вернемся немного назад, то есть на день, предшествовавший взрыву.

Накануне взрыва мы производили погрузку торпед — полный боекомплект, так как нас готовили к очень серьезной автономке. Погрузку мы закончили часов в 19-20, после чего я приступил к зарядке аккумуляторных батарей. Зарядку закончил часа в 3-4 утра. Очень устал, и остаток ночи, вплоть до прибытия личного состава на корабль, провел в своей каюте на ПЛ. Повторяюсь, нас готовили к автономке в авральном порядке. Буквально за несколько дней до этих трагических событий мы вернулись после продолжительного похода, где был выявлен ряд неисправностей, выходов из строя матчасти, исправить которые собственными силамине представлялось возможным. Мне было приказано флагмехом составить ремонтную ведомость для судоремонтного завода в Палагубе. Во время зарядки АБ (аккумуляторных батарей) около 22 часов ко мне на ПЛ прибыл помфлагмеха Сверчков, подписал ремонтную ведомость и сказал, что мне ее завтра (то есть 11.01) нужно как можно скорее доставить на завод, так как с заводом достигнута договоренность, что все необходимые нам работы они будут проводить, присылая рабочих на лодку, ПЛ в завод ставить не надо, таким образом, мы одновременно будем делать заводской ремонт и заниматься вопросами БП и ПП.

Утром, после подъема флага, обо всем этом я доложил командиру Бегебе в присутствии старпома Симоняна и предложил: пока будет идти проворачивание, я вернусь с рабочими бригадами и приступлю к работам. Командир выслушал и, обращаясь к Симоняну, промолвил: «Ну, вы решайте этот вопрос вместе с командиром БЧ-5». После этого Симонян сказал, что сам проведет проворачивание, и я убыл на завод. Это было около 8 часов.

Взрыв (я его не слышал) застал меня на подходе к проходной завода. Погасли уличные фонари, и наступила какая-то зловещая тишина. Я постоял несколько мгновений и решил вернуться назад, предчувствуя что-то недоброе. Когда подбежал к главной проходной подплава, там уже было выставлено оцепление и никого не пускали. Тогда я побежал в обход через «чертов мост» и через верхнюю проходную попал к причалам. Картина была ужасной. Развороченный причал и торчащая корма моей лодки. С резким дифферентом на нос стояла соседняя ПЛ С-350. С момента взрыва прошло минут 30-40, то есть утверждения некоторых авторов о том, что Б-37 мгновенно после взрыва затонула, не соответствует действительности. Да и командир соседней ПЛ (Абрамов О.К.) который ныне также проживает в Обнинске. — В.С.) в своих воспоминаниях пишет о том, что когда после взрыва он прибыл к месту катастрофы, то увидел, что его ПЛ стоит с резким дифферентом на нос, а Б-37 к тому времени стояла на ровном киле и из рубочного люка валил густой дым. Но к моему приходу торчала только кормовая оконечность моей ПЛ. Люк 7-го (кормового) отсека не был затоплен. При мне началась эвакуация личного состава седьмого отсека. В живых оказались семь человек, один подводник (командир отсека) погиб. Всех живых вывели наверх. У спасенных были обожжены открытые части тела — лицо, руки. Вскоре после спасения личного состава корма лодки ушла под воду. Спасать больше было некого.

Через некоторое время прибыли водолазы из аварийно-спасательной службы поселка Роста, и с их помощью началась эвакуация погибших из затонувшей ПЛ. До подъема ПЛ (а подняли ее только на 10-е сутки) тела всех погибших, за исключением личного состава первого и второго отсеков, были извлечены, то есть извлекли всех тех, кого нашли.

После подъема ПЛ ее на понтонах отбуксировали в Западную Лицу (подальше от людских глаз) и там поставили в плавдок, где отрезали носовую часть вплоть до третьего отсека. Так как переборка между вторым и третьим отсеками была повреждена, в доке наварили новую переборку. Повреждений в прочном корпусе больше не было, от лодки осталось пять отсеков из семи. Первого и второго отсеков после взрыва как таковых не было. Во время доковых работ были обнаружены останки нескольких человек в районе второго отсека. Эти останки забирал катер и увозил их в Полярный, где они и были захоронены в братской могиле, в которой были похоронены погибшие члены экипажа.

После того, как устранили все течи, лодку вывели из дока, какое-то время она оставалась в Западной Лице.

Когда убедились, что вода в прочный корпус не попадает, её отбуксировали в Росту на корабельное кладбище. Вот так закончила свое существование Б-37...

К сожалению, долгие годы трагедия Б-37 замалчивалась, даже на Северном флоте до подводников не были доведены итоги работы и выводы правительственной комиссии, не говоря уже о материалах судебного разбирательства по уголовному делу, возбужденному против командира. Высоких начальников не устраивал оправдательный приговор и мужественное поведение на суде капитана 2-го ранга Бегебы А.С.

Однако во времена гласности и демократии хлынул целый поток статей в различных газетах и журналах, где события 11 января 1962 года описывались авторами, не имеющими ни малейшего понятия о флоте, тем более о подводных лодках. Приведу наиболее характерный пример. В «Комсомольской правде» 14 января 1997 года была опубликована статья «Последние минуты рокового «Танго». Не хочу упоминать фамилию автора.

Даже в самом названии статьи просматривается элементарная некомпетентность. По классификации НАТО, условное обозначение «Танго» относится к дизельным подводным лодкам проекта 641Б, головная из которых вошла в состав ВМФ только в 1971 году, то есть спустя девять лет после взрыва на Б-37. Наша лодка, согласно той же классификации, имела условное обозначение «Фокстрот», что соответствовало проекту 641. А это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Дальше — больше:

— командир подводной лодки, по воле автора, становится капитаном;

— количество жертв катастрофы значительно завышено. На самой ПЛ погибли 59 человек, на соседней (С-350) — 11, на пирсе — 8, итого — 78 подводников. В статье речь идет уже о 122 погибших. Не понимаю, откуда взяты еще 44 человека?

«Комсомольская правда» утверждает, что на Б-37 до этого трагического случая была большая аварийность. На самом деле по результатам БП и ПП за 1961 год командир лодки капитан 2-го ранга Бегеба А.С. был поощрен командующим Северным флотом наручными часами «Командирские», а ваш покорный слуга — фотоаппаратом, который до сих пор в рабочем состоянии и хранится у меня;

— всех погибших членов экипажа опознавали оставшиеся в живых товарищи (в том числе и я), а не какой-то мифический Феликс Гуцало, которого в Полярном никто в глаза не видел. Не буду дальше продолжать перечень подобных неточностей, вымыслов и догадок, ибо очень и очень больно было читать подобную статью о моем экипаже, который, поверьте мне, заслуживает, чтобы о нем говорили и вспоминали достойно. Кроме того, считаю, что безнравственно подобным образом ворошить прах и очернять память погибших...»

Постскриптум: капитан 1-го ранга в отставке Анатолий Бегеба скончался в Санкт-Петербурге в декабре 2002 года. Прах его погребен на Серафимовском кладбище. Стараниями его и клуба моряков-подводников в Морском соборе на Крюковом канале установлена памятная доска со списком погибших при роковом взрыве моряков Четвертой эскадры.