Черная быль бухты Чажма
 За несколько дней до новогодних праздников в администрации Находки состоялось скромное торжество. Восемь горожан – самых обычных людей, возможно, живущих с вами по соседству – тихо и без особой помпы были награждены памятным знаком «70 лет Приморскому краю». И мало кто знает, что четверть века назад – в августе 1985-го - им пришлось встать один на один против взбесившегося ядерного реактора… И среди них – Александра Анатольевна СОКОЛОВА. «Вам нужно срочно прибыть на завод…»
- В 1978 году мы переехали в поселок Дунай, - рассказывает Александра Анатольевна. – Жилось там неплохо – прекрасные места, много молодежи. Очень много красивых людей на улицах. Да и магазины в отличие от Находки поражали изобилием. На прилавках лежала дефицитная тогда колбаса – копченая и полукопченая, можно было купить импортные вещи. Мы с мужем сразу получили квартиру, мне предоставили работу на судоремонтном заводе №30 в бухте Чажма. Мне, можно сказать, повезло – я устроилась дозиметристом в службу радиационной безопасности. Это считалось очень престижным подразделением, туда в основном шли жены старшего комсостава. Можно было отработать 7 лет и в 45 уйти на пенсию.

Тут, пожалуй, стоит сделать небольшое отступление. Дело в том, что СРЗ-30 в те годы относился к ведомству ВМФ, и на нем проходили ремонт и обслуживание боевые корабли Тихоокеанского флота, в том числе – атомные подводные лодки. Весной 1985-го к пирсу №3 для перезарядки реакторов ядерным топливом встала АПЛ «К-431» проекта 675 – не слишком новая субмарина, вступившая в строй в 1964 году. Эта операция, на которую по нормативам отводится 45 суток, изрядно затянулась: по плану работы должны были закончиться еще в конце мая, однако из-за различных накладок не управились и к концу лета. В начале августа топливные элементы благополучно заменили, но при попытке закрыть крышку реактора №2 произошло ЧП. Из-за обломка сварочного электрода, попавшего в уплотнительное кольцо, не удалось добиться полной герметичности реакторного отсека. Утром 10 августа перегрузочная команда попыталась приподнять крышку, чтобы удалить посторонний предмет.
Все были уверены, что рисковая операция пройдет без проблем. Крышку застропили и аккуратно приподняли краном плавмастерской №113, стоявшей у борта субмарины. Никто из офицеров не подумал, что вместе с ней вверх пошла компенсирующая решетка и графитовые стержни-поглотители, не дававшие запуститься цепной реакции. Как раз в тот момент, когда кран начал тянуть тросом крышку, по бухте неожиданно пронесся катер-торпедолов, разогнавший волну. Плавмастерская качнулась – и крышку, а с ней компенсирующую решетку выдернуло из реактора. Грянул взрыв… Ударной волной кран отбросило почти на середину бухты. Крышка реактора взлетела на 20 метров, а потом всеми своими двенадцатью тоннами рухнула в море. Ядерное топливо разбросало по плавмастерской, по стоявшим рядом субмарине К-42 и дозиметрическому судну.
- Было субботнее утро, - рассказывает Александра Соколова. – Пасмурный денек, низкая облачность. Я была в магазине, полно народа, очередь. Где-то около полудня появились посыльные, которые подходили к заводчанам и сообщали: «Вам нужно срочно прибыть на завод». Никто не говорил, что случилась авария в реакторном отсеке с выбросом радиации. Нас посадили в автобус и повезли из поселка на СРЗ.
«Уровень неизвестен»
- Когда мы прибыли на проходную, стало понятно, что произошло что-то серьезное, - продолжает Александра Анатольевна. – Из развороченного борта подлодки, стоявшей около плавучей контрольно-дозиметрической станции (ПКДС), на которой я работала, валил черный дым. Говорили, что взорвался паровой котел или что-то еще, но об аварии ядерного реактора речи пока не шло. Никаких защитных средств нам не выдали – они находились на ПКДС, так что через зараженную зону мы, сами того не зная, шли в обычной одежде. И только когда оказались на рабочих местах, начальник службы радиационной безопасности Николай Рубцов – замечательный специалист! – сообщил, что произошла атомная авария.
Несмотря на усилия пожарных катеров, пытавшихся залить реактор пеной, лодка продолжала гореть.
- Первое, что ужаснуло – разбросанные по причалу фрагменты тел людей, погибших от взрыва, - рассказывает Александра Анатольевна. – Побелевшая, словно вываренная в кипятке плоть… По плавмастерской метался начальник перегрузочной команды, потерявший своих подчиненных, за которых нес ответственность. Он получил чудовищный радиационный ожог груди и живота…Уровень радиации в первый момент не удалось измерить – наши приборы просто зашкаливало, они не были рассчитаны на такое излучение. Прямо рядом с нашим дозиметрическим постом, развернутым метрах в 30 от субмарины, матросы складывали собранные останки, которые фонили так, что счетчики сходили с ума. Радиоактивный дым сквозняком тянуло прямо через наш пункт. Страха не было – мы просто выполняли свою работу. Никто не думал, что мы совершаем какой-то подвиг или делаем что-то героическое. Нам выдали защитные плащи и респираторы. Все это громоздкое и страшно неудобное в летнюю жару. Было душно и жарко.
Пожар удалось потушить только к вечеру. В борту К-431 зияла страшная пробоина. Субмарина получила течь и начала тонуть. Чтобы не дать ей погрузиться, аварийную подлодку вытянули с помощью буксира на отмель и буквально «подвесили» к подошедшему из Находки плавкрану «Богатырь». Окажись К-431 с развороченным реактором на дне, то и бухта еще долгое время не избавилась бы от заражения. Радиоактивное облако, образовавшееся после взрыва, затронув территорию СРЗ-30, легло в лесу между Дунаем и Тихоокеанским. Расстояние от эпицентра до границы зоны поражения составило около 20 километров. После тщательной радиохимической разведки выяснилось, что, кроме соседних с аварийной субмариной плавединиц, больше в бухте Чажма и в заливе Стрелок кораблей не пострадало.
Ликвидация.
- Что происходило в то время в Дунае, я не знаю, - говорит Александра Анатольевна. – По распоряжению руководства мы заступили на смену на трое суток. С территории никого не выпускали, ночевали мы на ПКДС, прямо рядом с лодкой. Солдаты полка химзащиты, прибывшие из Романовки, без конца поливали причал и суда спецраствором, и к ночи субботы уровень радиации упал в несколько раз, так что его наконец-то удалось замерить – около 1,5 рентген в час. Предельно допустимая суммарная норма облучения – 25 рентген, после этого человек уже не допускался к работам. Всем выдавали антирадиационные препараты, но главное – спирт. Люди были уверены, что он – самое лучшее средство для выведение нуклидов из организма, поэтому мужчины пили его, как воду. Мы, дозиметристы, проверяли тех, кто работал на лодке и в зоне заражения. Новенькие, раз надеванные защитные костюмы тут же выбрасывали – на них было столько радиоактивной грязи, что уже не отмоешь. Их свозили КамАЗами на городскую свалку – к пущей радости бомжей, промышлявших на ней. «Грязные» комбинезоны тут же растаскивались – никто же не знал, что они радиоактивные. Это уже позже все отходы отправили в могильник на мыс Сысоева… А сначала было вот так.
Честь и слава ликвидаторам – они сумели сделать невозможное. Зараженный грунт и асфальт буквально выгрызли с причалов и захоронили в спецхранилищах. Развороченный борт аварийной субмарины залили цементным раствором, а 23 августа 1985 года К-431 отбуксировали на стоянку в бухту Павловского.
Последствия
- Во время работ по ликвидации аварии в Чажме я получила радиационный ожог глаз – они у меня болят до сих пор, - рассказывает Александра Соколова. – Многие из тех, кто работал рядом со мной, обожгли себе слизистую рта и гортани. Никто из нас не думал ни о каких льготах, ни о пенсиях. Мы делали свою работу, то, что должны были делать, никаких наград мы не получили, и в санатории нас не направили, по-моему, просто оплатили эти 3 дня в двукратном размере. Поэтому меня удивляет, когда люди, не только не участвовавшие в ликвидации аварии, а даже жившие не в Дунае, а в Находке, валят свои болячки на радиацию и Чажму.
Ни о положенных льготах, ни о наградах и заботе высоких государственных мужей Александра Анатольевна разговаривать не стала.
В конце июля 2010-го аварийная подлодка была доставлена на завод «Звезда» на утилизацию, завершить которую планируется к апрелю этого года. По официальным данным в аварии пострадало 290 человек, из них 10 погибло при взрыве, а еще у десятерых впоследствии диагностирована острая лучевая болезнь. Район Чажмы и ЗАТО Фокино до сих пор считается экологически неблагополучным. СРЗ-30 погиб в 90-е в результате реформ. Поселок Дунай, некогда молодой и красивый, медленно умирает, люди бегут из него, спасаясь не столько от повышенного уровня радиации, сколько от нищеты и безработицы.