"Меня хотят покарать за ранее пережитый нынешней бандократией страх" 

// Бывший глава МВД Юрий Луценко рассказал Ъ о своем пребывании за решеткой 

Фото: PHL

Содержащийся с конца прошлого года в Лукьяновском СИЗО экс-министр внутренних дел ЮРИЙ ЛУЦЕНКО уверен, что никаких законных оснований для его задержания не было. Об этом он сообщил в интервью корреспонденту Ъ ВАЛЕРИЮ КАЛНЫШУ. Господин Луценко также рассказал об условиях пребывания в СИЗО и своем политическом будущем после выхода на свободу.

– Как известно, вы были задержаны по одному обвинению, а в СИЗО оказались по другому. Не является ли это основанием для обращения в Европейский суд по правам человека? 

– Да, действительно, меня задержали по эпизоду с оперативно-розыскной деятельностью в деле отравления Виктора Ющенко, а арестовали – по эпизоду с моим водителем. Причем формулировка Печерского районного суда была предельно откровенна. Суд счел возможным меня арестовать за: 1) отрицание вины; 2) отказ давать показания; 3) дачу интервью и комментариев СМИ. Учитывая, что первые два основания – это гарантированные мне Конституцией права, я делаю вывод, что причина моего пребывания в тюрьме – исключительно политическая. Соответствующую жалобу на такое решение суда я уже отправил в Европейский суд по правам человека. 

– Но факт с начислением льгот вашему водителю Леониду Приступлюку был? В СИЗО вы нашли для себя ответ на вопрос: вы в заключении, потому что совершили преступление, или оказались жертвой политических репрессий? 

– Я в заключении не из-за каких-то вопросов, связанных с карьерой водителя. Все предыдущие водители всех предыдущих министров внутренних дел работали там же (в департаменте разведывательно-поисковой деятельности МВД.–Ъ) и имели те же звания (старший оперуполномоченный.–Ъ). Я в заключении, потому что стоит задача – покарать меня за ранее пережитый нынешней бандократией страх. Да, подконтрольная им Генпрокуратура спасла их от наказания, но экс-министра нужно наказать, чтобы другим неповадно было. Вторая задача – запугать общество, задушить дух Майдана. 

– Расскажите об условиях вашего содержания, о распорядке дня. Находясь в СИЗО, что нового вы узнали о жизни, о себе? 

– Условия содержания стандартные – камера площадью 9 кв. м на троих, железные нары. Кирпичный стол, кирпичный стул, цементный пол. Умывальник и отхожее место начала прошлого столетия. Есть телевизор, кипятильник, электролампа. Единственное украшение – страница из "Зеркала недели" с изображением Деда Мороза за решеткой и надписью "Не спрашивай, по ком звонят новогодние колокольчики". 

Никаких привилегий я не просил. В армии в свое время я служил, так что особых проблем бытового характера не испытываю. Конечно, остро ощущается оторванность от семьи. Спасают книги. На днях перечитал "Фиесту" любимого Хемингуэя. Там есть очень хорошие строки: "Не падай духом. Никогда не падай духом. Секрет моего успеха. Никогда не падаю духом. Никогда не падаю духом на людях". 

Что касается жизни в тюрьме, то она намного честнее, чем на свободе. Конечно, есть здесь и воры, и взяточники, и грабители. Но никто не разглагольствует о наведении порядка во имя построения новой страны для людей так, как это делают нынешние мегаворы, взяточники и грабители при власти. 

– Помимо вас, в Лукьяновском СИЗО содержатся и другие известные представители прошлой власти, например бывший глава Гостаможни Анатолий Макаренко, бывший первый зампред правления НАК "Нафтогаз Украины" Игорь Диденко, бывший первый заместитель министра юстиции Евгений Корнийчук... Встречаетесь ли вы с ними, возможно, во время прогулок? О чем говорите? 

– Ежедневные часовые прогулки проводятся только в компании сокамерников. Так что это время физкультуры, а не общения. Корнийчук содержится в камере на нашем этаже. Передавал ему прочитанные книги. Макаренко, с которым у меня во время службы сложились дружеские отношения, к сожалению, не видел. А перестукиваться не научился. Жаль – он сильный, интересный и порядочный человек. 

– Почему вы не покинули страну? Была ли у вас такая возможность? 

– Конечно, я знал о гиперактивности МВД и Генпрокуратуры, которые с апреля 2010 года перевернули массу документов, пытаясь найти на меня компромат. Но я был спокоен – санаториев МВД при мне не воровали, "фирмы друзей" госзаказов не получали, дворцов и дач я силами МВД не строил... Поэтому мысли об эмиграции мне в голову и не приходили. А потом пришла новость – в МВД и ГПУ считают незаконным празднование Дня милиции в 2008 и 2009 годах. Бред, подумал я. Как можно считать преступлением торжественное собрание МВД для заслушивания выступления верховного главнокомандующего, президента Украины в связи с никем не отмененным официальным праздником? Тем более что расходы состояли лишь из оплаты аренды зала и цветов для награжденных госнаградами и вдов погибших милиционеров. Ни одной бюджетной копейки на вторую – развлекательную – часть не было потрачено. 

– И все же первым уголовным делом в отношении вас стало "дело водителя" (см. Ъ от 9 ноября 2010 года). 

– В ноябре прошлого года я встретился с одним из руководителей Генпрокуратуры. Он сообщил, что есть уголовное дело о стаже водителя. Перспективы дела, по его словам, были нулевые, но руководство ГПУ сильно давило, требуя активного следствия. 'Ты же не собираешься уезжать из-за этого маразма?' – спросил он. 'Конечно, нет',– ответил я. 'Не переживай, об аресте не может быть и речи',– сказал он. Но мне стало ясно – именно к этому идет. Через несколько дней все окончательно встало на свои места: несмотря на абсурдность обвинений, дело расследуют 11 следователей-"важняков", темпы расследования – ударные, задача – мой арест. Перспективы оспорить дело в суде – нулевые, так как следствие за день до суда объявлялось законченным, суд в связи с этим не рассматривал жалобу о законности возбуждения дела по существу, а через пару дней следствие опять открывалось и движение к поставленной цели – Луценко в камеру – продолжалось. 

– Не было ли правильным в этих условиях покинуть страну? 

– Многие политики говорили мне, что в таких условиях нельзя испытывать судьбу. Некоторые, в том числе зарубежные друзья, предлагали помощь в оформлении статуса беженца. Решение я принимал вместе с семьей. С одной стороны, я в стране, где родной брат главы ГПУ (Виктора Пшонки.–Ъ) руководит высшей для меня судебной инстанцией (Николай Пшонка, заместитель председателя Высшего специализированного суда по рассмотрению гражданских и уголовных дел.–Ъ), и, получается, перспективы справедливого суда нулевые. А раз так, то сначала мне светит изолятор, а потом – зона, где содержатся люди, не слишком жалующие главу МВД. С другой стороны – не с моей физиономией прятаться и не с моими деньгами жить в эмиграции. И главное – почему я должен бежать, тем самым давая повод поливать меня грязью, а моих соратников по оппозиции без слов арестовывать из-за прецедента побега? Семья меня поддержала. Они знают, что я не смогу жить в трусости. Я никогда не прятался за спины, всегда брал удар на себя. Я и сегодня готов отвечать, уверен в своей правоте. Единственная проблема: где найти независимый суд? 

– Вы знакомитесь с материалами следствия. Чувствуете ли вы вину за те эпизоды, которые установили следователи? 

– Месяц я просидел в камере без каких-либо следственных действий, в том числе и без ознакомления с материалами следствия. С прошлой недели я начал знакомиться с 47 томами полного собрания фальсификаций ГПУ, поэтому не знаю всех деталей. Но методы формирования обвинения уже достаточно ясны. Во-первых. У меня есть заявления свидетелей, которых ГПУ под угрозами уволить с работы заставляла давать неправдивые показания. Только такими методами 1937 года можно объяснить ключевые показания одного из моих замов. На первом допросе он заявлял, что узнал о проблеме стажа водителя из прессы. Потом вспомнил, что именно он получил решение Кабмина "разрешить засчитать стаж в порядке исключения". Кстати, замечу, что и аналогичные обращения по поводу стажа, и соответствующие решения Кабмина были неоднократно и до, и после Приступлюка. Этот же заместитель организовал кадровую комиссию по Приступлюку, которая коллегиально приняла положительное решение и постановила "объявить этот вывод приказом по МВД". Но чуть позже генерал уже вспоминает, что именно такого-то числа в таком-то кабинете он якобы получил от Луценко такое-то устное указание по этому поводу. 

– Судя по всему, у вас есть вопросы к следствию относительно расследования празднования Дня милиции и дела Ющенко? 

– ГлавКРУ в декабре 2009 года ничего незаконного в проведении официальных мероприятиях МВД не увидело. Но власть поменялась, была назначена новая проверка – и нарушения нашлись! Что касается моей подписи об утверждении продления срока оперативно-розыскной деятельности (ОРД) по фигуранту в деле об отравлении Ющенко. На очной ставке инициатор продления не дает необходимые следствию показания о том, что документ якобы был изготовлен после моего ухода в отпуск. А значит, обвинение Луценко в утверждении документа задним числом рассыпается. Да еще и экспертиза подтверждает, что дата поставлена не мной. Что делать? Правильно, арестовать непонятливого милиционера, чтобы получить нужные показания. КраIна маЭ таланти! 

– И все же – вы считаете, что все ваши действия были законными? 

– Понимаете, ошибочные, в том числе незаконные, действия – не обязательно преступны. Для этого нужно установить преступный умысел и корысть. Именно этого и нет в моих действиях. Ошибка кадровиков, наверное, есть. Но если подпись министра под завизированными всеми службами, коллегиально принятыми решениями считать преступлением, тянущим на 12 лет тюрьмы, то у кого-то неладно с головой. А учитывая гениальную формулировку обвинения: "У перiод з 4 лютого по 12 лютого 2005 року в невстановленому слiдством мiсцi Луценко розробив злочинний план заволодiння бюджетними коштами, ознайомив з ним Приступлюка, на що останнiй погодився", то и вовсе напрашивается диагноз тяжелого политического обострения функций досудебного следствия ГПУ. 

– Насколько корректно ведут себя следователи, охранники в СИЗО? 

– Отношение работников СИЗО – корректное. Все все понимают. Другое дело – следователи ГПУ. Они отрабатывают заказ, прекрасно понимая незаконность своих действий. Помню, как дрожали руки у заикающегося руководителя следственной группы Войченко, когда он во главе 11 бойцов спецназа СБУ задерживал меня по делу об отравлении. Он же прекрасно понимает, кто будет "стрелочником" после провала дела в суде. Вообще-то я уже выиграл 5 уголовных дел, возбужденных в отношении меня ГПУ в 2007 и 2008 годах. И хотя они были признаны незаконными, я никогда не преследовал исполнителей. Но допросы моих сына и брата по инициативе следователя Войченко сильно поколебали мое понимание участи "шестерок". 

– Возможно, вам известно, как идет расследование дела Ющенко, что в нем нового? 

– Да нет там никаких новостей. Только следуя политическим указаниям, все упоминания об отравлении теперь реформулированы на "возможное отравление". Воистину, у нас "страна непредсказуемой истории" – даже заявление генпрокурора Медведько о том, что отравление является точно установленным фактом, теперь, после смены караула, всего лишь артефакт. 

– Не пыталась ли власть в какой-то форме с вами договориться? Например, предлагала свободу в обмен на прекращение оппозиционной деятельности. Что вы ответите, если такое предложение поступит? 

– Когда-то в 29 лет я в должности заместителя председателя Ровенского облсовета инициировал и возглавил комиссию облсовета по проверке законности приватизации. Большинство членов комиссии, в том числе силовики, перезвонили и отказались приходить на заседание. Одних купили, других запугали. Я тогда спросил у отца – почему на меня не давят? Он ответил, что это высшая степень уважения, поскольку знают, что давить бесполезно. Так и сейчас. Правящая бандократия знает по моей работе в МВД и оппозиции – я не договороспособен, убеждениями не торгую. 

– Юлия Тимошенко недавно рассказывала журналистам, что слышала, как вы кричали на Борисоглебской 

– В тот день (25 января.–Ъ) меня привезли в ГПУ в 10 утра. До 17.00 я сидел, прикованный наручниками к конвою, без каких-либо следственных действий. Мне было отказано в консультации с адвокатом. Где-то в пять вечера, в очередной раз отказав в разговоре с адвокатом, не дав ему сделать заявление или ходатайство, следователь начал читать постановление о предъявлении мне нового обвинения – за незаконное празднование Дня милиции. Учитывая, что все это беззаконие снималось на видео, я громким голосом требовал обеспечить гарантированные законом права на адвокатскую помощь и заявлял о восьмичасовом лишении меня воды, пищи, туалета. Думаю, этот эпизод наплевательства на закон будет достойно оценен судом. 

– А может, в стране торжествует тот лозунг, который сначала использовался Вячеславом Чорновилом, а потом Виктором Ющенко,– "Бандитам – тюрьмы"? Если все же репрессии, то чем и как скоро они закончатся? 

– О борьбе с криминалом и коррупцией можно было бы говорить, если бы хоть в одном из уголовных дел в отношении оппозиции была установлена личная корысть. На сегодня же ни одному (!) бывшему члену правительства Тимошенко, да и ей самой, следствие как ни старалось, не смогло вменить в вину ни одной (!) гривны, присвоенной с целью личной наживы. По поводу перспектив прекращения использования ГПУ в политических расправах процитирую Лину Костенко, ее последнюю книгу "Записки українського самашедшого": "Непокаране зло регенерує себе". 

– Скоро Виктор Янукович отметит год своего пребывания у власти. Что бы вы хотели ему сказать по этому поводу? 

– Это был год лжи, насилия и грабежа, небрежно замаскированных имитацией реформ. Хотелось бы передать ему, что, принимая решения, убивающие жизнь людей и страны, он должен помнить, что, когда Муму выплыла и выжила, она стала собакой Баскервилей. 

– Отдаете ли вы себе отчет в том, что даже в случае получения условного срока вы не сможете баллотироваться в народные депутаты в виду наличия судимости? 

– Я никогда не рвался в депутаты, пытаясь удовлетворить собственное тщеславие или получить гарантии неприкосновенности. В парламенте нужно писать и принимать законы. Уверен, что в Верховной раде всегда будут представлены мои единомышленники, способные инициировать наше видение законов. А что касается депутатства как политической трибуны, то я не считаю это жизненной необходимостью. Все свои политические достижения я добывал не на трибуне парламента, а среди людей. 

– Каким вы видите свое политическое будущее после выхода из СИЗО? 

– И в СИЗО, и на воле я останусь Луценко, которого и вы, и многие украинцы знают. Независимо от места пребывания я буду открыто говорить о том, что происходит в стране, верить в свои идеалы. Насчет политической перспективы – не знаю. Думаю, что сейчас не время политических проектов, сейчас время индивидуальной борьбы. Главное сейчас – не опустить руки, не перейти на сторону торжествующего зла. Уверен, что такая позиция рано или поздно приведет к победе демократических проевропейских сил в Украине. 

– Но вы готовы к тому, что можете сесть в тюрьму на несколько лет? 

– В стране победившего криминала министр внутренних дел, который не играл в поддавки, должен априори быть готовым к тюрьме. 

– Что вы сразу же сделаете, выйдя на свободу? 

– Первым делом поцелую жену – и за неотпразднованный юбилей, и вообще за все, что она вынесла. А после этого возьму сыновей – и в баню. 

источник. Коммерсант. Украина.