Воспоминания командира средней подводной лодки.
Часть 1.
О том, что служба на подводной лодке и опасна и трудна мы подводники знаем практически, но не пугаемся. Пугаться и стыдно, и некогда, и вообще нельзя быть пугливым будучи подводником. Поэтому и распространяться на эту тему у нас не принято. И только тогда мы вспоминаем об этом, когда посторонние люди спрашивают об этом при посещении наших субмарин.
Вот так мне пришлось однажды водить по отсекам космонавта Волынова и знаменитого чемпиона по боксу Папенченко, которые приехали в Магадан по заданию спортивного руководства СССР, чтобы поинтересоваться как обстоит дело со спортом среди народов Севера. Они между делом, по личной инициативе, решили познакомиться с жизнью подводников, которые, как узнали, оказывается и в этих краях водятся.
Им было все очень интересно, особенно Волынову, который замучил меня бесконечными вопросами: как мы переносим качку, перепады давления и температуры; как погружаемся и всплываем; как ориентируемся под водой; как переносим нехватку кислорода и избыток углекислоты и вообще какие еще имеются вредные факторы пребывания под водой?
Интересовался не тяготит ли нас длительное пребывание в замкнутом пространстве и постоянное чувство ответственности каждого за жизнь всех остальных? Не давит ли на психику постоянная мысль о том, что над нами большая толща воды и что мы делаем если вдруг внутрь хлынет вода или случится пожар.
Много чего еще он расспрашивал и я ему настолько подробно объяснял, что невольно сам начал удивляться нашим хладнокровием и отвагой. После более чем часовой экскурсии он высказал интересную мысль. Мол полезно было бы для космонавтов в начале подготовки к полету в космос сходить на подводной лодке в автономку.
Попенченко же в основном просто внимательно слушал и каждый раз переводил взгляд то на Волынова, то на меня, когда я объяснял. Когда же мы поднялись на палубу, он задал мне вопрос, на который я тогда не смог ответить и честно сказал что не знаю, так как не задумывался. А он вот о чем спросил. Как вы подводники длительное время перенося такие физические и психические нагрузки, не черствеете душой и остаетесь нормальными людьми. При общении с вами и другими вашими коллегами я не мог не заметить, что все вы довольно общительны, энергичны и жизнерадостны.
Тогда я не смог ответить на этот вопрос. Сейчас я бы на него ответил, но Волынов далеко и, конечно, вообще обо мне не помнит, а Попенченко и в живых то давно нет. А ответ прост по сути своей. Нормальными мы остаемся потому, что живем двумя жизнями. Одна жизнь очерченная чувством долга и верностью присяге, заключается в преодолении нагрузок и стрессов, а другая, в основном скрытая от окружающих, глубоко личная, обусловленная присущей большинству нашей братии тяге к романтике, проходит в условиях неповторимости окружающей обстановки.
Ведь каждый поход не похож на предыдущий, каждый день несет что то новое, будь то хорошее, будь то плохое, но новое, порой непредвиденное. Это непредвиденное выполняет роль своеобразного противоядия против влияния неустроенного быта. И проходит наша служба не только в выполнении служебных обязанностей, но и в окружении всяческих курьезов, порой комических ситуаций и просто всевозможных хохм. А неизбежные лишения только сплачивают нас как детей одной большой семьи.
Вот о таких курьезно – комических и где – то развлекательных случаях, бывших в моей практике я и хочу рассказать .По мере возможности. 1.
Про одну якорную цепь.
Однажды ПЛ «С – 140» вместе с несколькими лодками Магаданской бригады стояла на якоре у берегов Камчатки. Отрабатывались торпедные стрельбы и другие задачи. И вот с плавбазы, где находилось руководство, поступила команда сниматься с якорей и следовать в свою базу.
Слегка штормило, так что лодку течением и ветром долго крутило и туда-сюда таскало. Когда из воды показался якорь, от якорной команды на мостик поступил доклад: «Якорь не чист!» Это, всем известно, означает, что на якорь зацепилось что-то постороннее. Пригляделись получше и убедились, что на лапах якоря намотана и запутана какая то цепь очень похожая на лодочную якорную.
Доложили семафором на плавбазу и оттуда пришло указание: ни в коем случае эту цепь с якоря не сбрасывать, а наоборот покрепче закрепить на палубе чтобы не обронить по дороге и тащить в базу. Так и сделали. Надо сказать, что в указанное время на флоте якорные цепи были в большом дефиците. А тут такая находка.
И вот по прошествии потребного на это времени пл. у плав.причала в родной гавани, а там уже и автокран и лебедка на молу приготовлены. Окрыленные подарком судьбы долго не мешкая сняли цепь с якоря, закрепили ее на лебедке и потащили на мол. Якорь же втянули в клюз и закрепили как положено
Цепь – находка змеей вползает на мол, а вокруг стоят начальники и просто зеваки и радуются. Уже более ста метров вытянули и вдруг лодка вздрогнула и тоже ни с того – ни с сего полезла на мол. Так, что затрещали швартовы. Лебедку немедленно остановили и, немного порассуждав, стали готовить к спуску легкого водолаза, чтобы посмотреть, где эта цепь еще и за корпус зацепилась. Очень скоро водолаз вылез и доложил, что эта цепь свисает из прохудившегося цепного ящика лодки, а значит является ее коренным концом.
Вот так бывает, когда лодка подолгу не докуется. Было досадно и в то же время смешно.
2. Про подводную лодку, которая плавает сами по себе.
Эта лодка была моя «С-288». Она стояла у борта водолея, который в свою очередь, был ошвартован к борту плавбазы. Водолей должен был стоять всю субботу и воскресение, так что сомнения в надежности стоянки не было. На лодке находилась одна вахта во главе со штурманом капитан-лейтенантом Костиным, команда была в кубрике на плавбазе. Я же вместе с расчетом тренировался в кабинете атаки на береговой базе, которая находилась в пятнадцати километрах от гавани.
Закончились тренировки и мы поехали на газике к себе на бригаду в гавань. Въезжаем на мол. Что такое? На палубе плавбазы народ галдит и суетится. Там же флагмех и зам. начпо, которые в эту субботу оставались старшими в бригаде. Бросил я взгляд на левый борт плавбазы и чувствую, что фуражка на моей голове стала подниматься. Нет у борта ни водолея, ни моей лодки. Глянул подальше вот она – кормилица! Находится посреди бухты и ее дрейфует на выход в море. Видимо ее тащит отливное течение. Вахта на палубе в растерянности застыла с грустью смотрят на берег и чешут затылки.
Начальство меня информирует: «Владимир Павлович, невезуха то какая. Водолей неожиданно получил от своего командования распоряжение срочно следовать в бухту Веселая. Твоя команда стала выпускать его да и уронила последний швартов за борт. Вот лодку и отнесло течением. Давай на газика дуй в морпорт, проси там буксир или катер какой, чтобы доставили на лодку».
Смотрю я и понимаю, обстановка не шутейная. У нас никаких плав.средств нет. Торпедолов в море на стрельбах, еще не скоро вернется. На газике вокруг бухты Нагаева в морской порт добираться минут двадцать. А пока там чего – то добьешься может еще час пройти, и если еще вообще чего-либо добьешься. Суббота все таки. А за это время лодку уже в открытое море вынесет, или с ней кто-нибудь столкнется – движение судов-то по бухте не прекращается. Особенно опасны рыбаки входящие в бухту. Они ведь в это время вперед не глазами смотрят, а желудком, торопятся скорее за стол во всех трех городских ресторанах.
И я решился. Взял электромегафон у оперативного и связался с дежурным по лодке у которого был обыкновенный матюгальник и хороший слух. По моим командам, дублируя их и докладывая об исполнении, вахта подготовила моторы, телеграф и руль Все встали соответственно по местам. И началось цирковое представление: «правый малый вперед! Руль лево десять! Руль прямо! Стоп правый! Руль влево 15! Левый малый назад! Стоп левый! – и так далее – в соответствии с обстановкой. Лодка потихонечку подошла к борту плавбазы носом, где я уже стоял на ступеньке штормтрапа. Я спрыгнул на ее палубу. А дальше, как говорится , дело техники. Конечно во время этого циркового номера нервы мои только что не звенели.
Чтобы в будущем такого больше не случалось, я после этого регулярно проводил со всеми офицерами тренировки по швартовке, и до того разошелся, что обучил этому искусству еще и боцмана со старшиной команды торпедистов. Медведи же в цирке научаются велосипедами управлять, а боцмана и торпедисты далеко не глупее их.
3. Про вынужденное хулиганство в эфире.
А еще вот что было. Лодкам Магаданской бригады часто приходилось плавать по бухте Нагаева и стоять там на якорях и по одиночке и всем скопом и при этом в любое время суток. Всякие там перешвартовки или массовый отход в точки якорной стоянки по всевозможным причинам: то ли штормовое предупреждение, то ли переход плавбазы на бункеровку в морпорт. Многого чего. При этом связь между собой и с оперативным дежурным часто приходилось осуществлять на УКВ, т.к условия видимости не всегда позволяли использовать сигнальный прожектор.
На УКВ переговаривались открытым текстом, но без упоминания настоящих названий и должностей. Кроме нас на тех же частотах переговаривались и рыбаки и торговые и вспомогательные суда. Когда же бухта была перенасыщена маневрирующими судами в эфире был сплошной гвалт.
Не помню уже с какой целью однажды ночью встал я на якорь у мыса Замок в пяти кабельтовых от плавбазы и должен был о чем-то срочно доложить оперативному дежурному. Но это оказалось практически не выполнимым, так как в эфире был непробиваемый галдеж. Но чего не сделает человек, если он сильно разозлится Сел я сам за микрофон и, уловив момент двухсекундной тишины, громким торжественным голосом заявил: «Всем на рейде! Запрещается бить верблюда гофрированной трубкой». Эта фраза видимо всех озадачила, или рассмешила, но в эфире наступил некоторый момент тишины, которым я воспользовался и сделал необходимый доклад оперативному. После этого эфир вновь загалдел как на ярмарке.
4.О двух встречах с командующим Тихоокеанским флотом.
Командующего Тихоокеанским флотом адмирала Амелько я видел неоднократно и на парадах и на крупных офицерских собраниях в Доме Офицеров. Я всегда его уважал как настоящего флотоводца, уважаю его по сей день и храню о нем светлую память. И мне довелось дважды близко с ним пообщаться. Оба раза это было в 1965 году.
Первый раз это случилось летом, когда, чтобы не сорвать учение и не попасть под горячую руку Главкома ВМФ, я ночью отошел от стенки Дальзавода и без гирокомпаса, без лага, без эхолота, без радиоаппаратуры, без карт и других пособий и с выключенными ходовыми огнями, ориентируясь по звездам и интуиции ушел за сотню миль в бухту Троицы, где стал на якорь. То есть хулиганским методом выполнил план учения, которым лично руководил Главком ВМФ.
Суть учения была в следующем: Угроза ядерного нападения! Ремонтирующиеся пл «С-288» и несколько других кораблей с помощью буксиров отводятся в точки рассредоточения с заводскими бригадами на борту и ускоренными темпами вводятся в строй. Но все пошло не по плану. Разыгрался шторм и то ли по тому, то ли еще почему, но буксиры к обусловленному времени не прибыли. И я, стоя на мостике уже слышал как Главком движется вдоль причальной линии и односторонне общается с участниками учения, как все сильнее нарастает звук его голоса, как все гуще становятся гневные выражения. Вот я и сделал, как сделал.
В бухте Троица мы встали на якорь на рассвете, а с наступлением следующей ночи в бухту ворвался катер командующего и прямо к моей лодке. И встал у борта. Я стоял на палубе. Доложил обстановку, а командующий меня спросил, не встречался ли мне на переходе эсминец и не заходил ли эсминец в бухту. Я ответил отрицательно. После чего он спросил, как я ухитрился сюда зайти без буксира. Я сказал, что до бухты шел по звездам, а в бухту зашел следуя за сейнером в позиционном положении со стравленным до 15 метров ниже киля якорем. Командующий ничего больше не спрашивал, махнул рукой, катер громоподобно взревел и умчался из бухты.
Вторая встреча произошла в несколько иной тональности. Наступил уже ноябрь, а ремонт все продолжался. Складывалась такая обстановка, что мы у стенки Дальзавода можем простоять до самой зимы. На такую затяжку ни я, ни командование бригады не ориентировались. По плану мы до октября должны были быть в Магадане, поэтому экипаж был в летнем обмундировании. Мои активные наезды на завод и техуправление оставались безрезультатными и только привели к обострению отношений со строителем, который имел какой-то умысел в затягивании ремонта.
И вот вышли мы наконец на ходовые испытания. Успели сделать пробное погружение с дифферентовкой и вывеской и, поскольку день окончился, стали на якорь в бухте Аякс. На следующий день планировались испытание дизелей на полном и самом полном ходу, прохождение мерной мили и уничтожение девиации. Однако на следующее утро нам добро на выход не дали, так как из- за каких- то непредвиденных обстоятельств запланированные нам полигоны оказались заняты. А с утра следующих суток объявили штормовое предупреждение. Стоим. Тут строитель начал надоедать. Мол надо бы вызвать катер и отправить бригаду рабочих домой, сегодня ведь суббота. А рано утром в понедельник они вернутся.
На этом мое терпение кончилось. Объявил я боевую тревогу, приготовили лодку, снялись с якоря и вышли в Уссурийский залив, где плавая по коридорам в основном до 20 часов выполнили все запланированные мероприятия. Уже двигаясь в сторону базы получил радио от оперативного дежурного флота: «Доложите ваши дальнейшие действия». Доложил: «Ходовые испытания закончил, прошу разрешения на вход в базу». Тут же получил «добро». Часа через полтора я уже ошвартовался к пирсу бригады в бухте Золотой рог, где меня ждал комбриг капитан 1 ранга Примаченко. Когда я докладывал ему о результатах он смотрел на меня как-то жалостливо, как на покойника. Выслушав мой доклад вручил какой-то лист бумаги и сказал: « вот тут несколько вопросов командующего. Ты их хорошо обдумай и письменно на каждый ответь, а в понедельник мы с тобой в 10.00 будем у него на ковре».
Пришел я в свою каюту. Внимательно все прочитал, каждый ответ долго обдумывал и все написал. Лег спать уже поздно, но сон не шел. Вспомнилось, что совсем недавно я был уже в такой ситуации, когда мне грозило получение строгого взыскания, а может даже и снятие с должности.
Это было когда я плавал в Охотском море с научной экспедицией. Год уже подходил в концу, так как хотя был еще июнь, но плавать предстояло до конца сентября, а ни один офицер еще не отгулял отпуск. При этом трое – штурман, старпом и командир группы движения еще и в прошлом году в отпуске не были. Обстановка складывалась очень уж нехорошая и я решился на рискованный шаг. При заходе на Камчатку по завершении первого этапа плавания я отпустил в отпуск старпома, замполита, штурмана и командира группы движения
Соображения у меня были такие: без старпома обойдусь я сам семь лет отслужил старпомом. Без штурмана тоже обойдусь потому как по образованию сам штурман, ориентироваться в море натренировался достаточно, даже свой метод определения места корабля в море придумал. Механик – капитан-лейтенант Грабовский по своему опыту и способностям без пяти минут флагмех, так что без движка обойдется. Вот с замполитом сложнее. Вполне могут задать иезуитский вопрос – как это вы товарищ командир додумались оставить лодку, выполняющую ответственное задание в море да без партийно - политического догляда. Но замполит капитан 3 ранга Светик уже довольно пожилой человек, постоянно мучается радикулитом и гастритом и жена у него нездорова. Так что надо и его отпускать. Думал как – нибудь отобьюсь, скажу, что партийно-политический фронт на пострадал. На лодке 19 коммунистов во главе с парторгом помощником командира капитан-лейтенантом Колтушкиным, да и сам тоже разбираюсь в политике партии и правительства.
Однако мои опасения оправдались. По окончании плавания при первом же моем появлении пред светлые очи начпо капитана 1 ранга Воронцова он предъявил мне грозное обвинение в том, что я оставил лодку в море без политического обеспечения, чем проявил себя незрелым командиром. Об этом он вынужден будет доложить члену Военного совета флота, и как только соберется кворум мой проступок рассмотрят на партийной комиссии. Но через день после этого разговора пришел приказ ГК ВМФ, в котором говорилось, что за то-то и то-то командирам пл пл капитану 2 ранга Щербавскому и капитану 2 ранга Кошевому, отлично выполнившим задачи объявляется благодарность. И сразу вопрос о моей преступной деятельности был снят с повестки дня.
Но вот сейчас меня вряд ли что-либо спасет. Все в руках всевышнего, которого в моем положении олицетворяет Командующий КТОФ. Все воскресенье я чувствовал себя как на собственных похоронах, а утром в понедельник вручил свои письменные ответы комбригу и в 10.00 мы с ним были уже в приемной командующего. Долго ждали, наконец адъютант пригласил комбрига и он с моими письменами спешно скрылся в дверях ведущих к командующему. Время для меня тянулось бесконечно, наконец комбриг вышел и сказал: «ну теперь ты».
Когда я сидел в приемной, то представлял как адмирал грозно восседает за громадным столом, и как я буду к нему подходить и что от него услышу. Оказалось все не так, Захожу и четко представляюсь. Командующий вовсе не сидит, а стоит сбоку от не такого уж большого стола, опираясь о край руками и согнувшись что-то читает. Выслушав мой доклад, он не спеша подошел ко мне, строго осмотрел меня с ног до головы и укоризненно, но спокойно сказал примерно следующее: «Ну командир, удивил ты меня. У тебя в роду случаем пиратов не было?» «Никак нет» - отвечаю- «не было». «Значит самоучка?» - продолжает он. Ответы твои прочитал. Убедительно, но не оправдательно. С должности пока снимать не будем, а ты должен понять простую истину: подвигов нам сейчас не нужно. Сейчас мирное время. Такие подвиги нужны на войне. А сейчас главный подвиг – это быть в любых случаях просто дисциплинированным и выдержанным. Никогда не пороть горячку. Понял? «Так точно!» -отвечаю. «Ну свободен. Готовь лодку к переходу в Магадан». Вобщем почувствовал я себя так, будто меня опустили в прорубь, а потом за шиворот подняли и поставили.
После этого мы сходили на глубоководное погружение в бухту Валентина. На обратном пути во Владивосток комбриг капитан 1 ранга Примаченко, стоя со мной на мостике в частной беседе поведал, что он был уверен в том, что меня снимут. Уж больно командующий грозен был, когда читал мои ответы, даже матерился в полголоса.
Вообще все обошлось. На подготовку к переходу в Магадан оставались еще 10 дней и один трудно разрешимый вопрос. Уже стало холодно, по ночам случаются заморозки, а экипаж теплее ватников ничего не имеет. На переходе, возможно, и льды уже встретятся. Поднимать шум на весь флот очень уж не хотелось в связи с недавними событиями. Но крепко подумав коллективно, мы выход нашли. За спирт, конечно, боцман добыл у вещевиков около сотни списанных шерстяных одеял и работая сутками непрерывно на двух швейных машинках и вручную, выделенные 12 умельцев, нашили на весь экипаж удобную экипировку. Состояла она из широких штанов вроде колготок или ползунков, которые одеваются прямо на сапоги, курток, шарфов, балахонов конусообразных на голову и рукавиц до самых локтей. В таком виде все мы были похожи не то на скифов, не то на чукчей.
И пошли мы к себе на Север. Когда прошли северный мыс Сахалина (кажется он называется мыс Желании) стали встречаться поля молодого льда. Нужно было принимать полупозиционное положение, да аварийные захлопки примерзли. Никак главный балласт не принять. Застопорили ход, развели костры из ветоши смоченной соляром в надстройках. Захлопки оттаяли, приняли сколько нужно балласту и начали ломиться сквозь льды. Лодка 613 проекта, как опытом проверено, легко режет молодой лед до 20 сантиметров толщиной. А если сделать по умному и с осторожностью, то и в полуметровом льду, если ударить вдоль длинных осей его кристаллической структуры или под острым углом к ним. По ледяному полю пойдет длинная трещина, и, двигаясь по ней , лодка будет ее как клином расширять. Так мы и дошли до дома в Магадан.
5 Про то как сами себя чуть не утопили.
Уже не помню точно когда, но где-то между 1965 и 1967 годами вышли мы из Магадана на юг, чтобы участвовать в опытовом учении. Всего-то часа полтора прошло как отдали последний швартов, только вышли из бухты Нагаева и остался позади маяк Чирикова, как снизу на мостик поступил доклад: «Поступает вода в 5-й отсек!». На мой вопрос «Как поступает?» ответили: «Быстро и с шумом»
До этого, только что была объявлена готовность № 2, и старпом капитан 3 ранга Клюшкин вышел на мостик заступать на вахту. Я посмотрел вниз, осадка вроде не меняется, и послал старпома вниз в 5-й отсек. Через пару минут он уже доложил, что вода в трюме отсека быстро поднимается и до настила уже чуть больше метра. Застопорили ход, всех с мостика отправил вниз, объявил аварийную тревогу, сам вниз, верхний рубочный люк задраил, старпома оставил у командирского перископа и сам бегом в 5-й. И механик уже там. Смотрю вода уже на полметра до настила не достает, но остановилась и больше не поднимается. Дали немного воздуха в отсек, спущенный в трюм легкий водолаз никакой пробоины не обнаружил. Как только пустили главный осушительный насос, вода стала убывать. Механик тут и сообразил в чем дело, а когда осушили трюм его догадка подтвердилась. Лопнул трубопровод на охлаждение дизелей и насос охлаждения начал качать воду из-за борта в отсек.
Быстро смастерили бугель, наложили на трубопровод резину и зажали бугелем. Еще раз подумав и вспомнив фразу из Конька – Горбунка: «Чуден божий свет – уж каких чудес в нем нет», повеселев мы продолжили движение возможно к новым неожиданностям.
6. Игры в прятки в океане.
Однажды я на своей лодке «С-288» и капитан 2 ранга Литвинцев на «С-286» отправились на учение в Тихий океан на восток за Курилы в состав ударной завесы. В завесу входили еще три подводные лодки, кажется из Улиса. Как водится скрытно: днем под водой, ночью под РДП, всякий раз ныряя при первых признаках появления самолетов. Пришли каждый в свою точку и начали как положено, маневрировать, чтобы по наведению разведывательной завесы атаковать АУС противника.
Целую неделю в большом напряжении перепахивали мы океан, и при этом творилось что-то непонятное. Практически через каждые сутки нас смещали в новую завесу. Причем каждый раз разными способами: то по пеленгу в новый центр, то давались координаты нового центра, то еще как. Иногда, чтобы успеть к назначенному времени занять свое место в новой завесе, приходилось ночью мчаться полными ходами не взирая на состояние моря и видимости. И вдруг через неделю на рассвете в сеанс связи поступает радио: «всплыть в надводное положение, донести свое место и находиться в дрейфе до следующего указания».
Всплываю по всем правилам, кручу перископ и вдруг вижу на своем курсовом 125 градусов левого борта в полсотни метров всплывающую подводную лодку. Я еще не успел удивиться, как по бортовому номеру опознал «С-286». И я и Литвинцев, каждый на свой мостик поднялись одновременно и радостно поприветствовали друг друга. Когда продули главный балласт, сблизились, встали борт к борту, подали швартовы и кранцы спустили, чтобы не дергаться постоянно во избежание столкновения. Долго разбирались, как так получилось, что мы оказались в одной точке, но так и не разобрались. Решили, что в результате частых смещений всевозможными способами мы просто окончательно запутались.
Провентилировали отсеки, дали возможность выпуская на верх по два человека всем подышать свежим воздухом и покурить. Через пару часов получили команду следовать в свои базы в надводном положении. Это выполнили с превеликим удовольствием. Несколько позже этого события, будучи во Владивостоке по каким-то делам я встретился с капитаном 1 ранга Зеленцовым Владимиром Ивановичем – бывшим заместителем комбрига, а в данный момент начальником ЗКП КТОФ. От него я узнал, что в указанное выше время нашим учением руководили слушатели Академии Генштаба и что-то запутались.
Отступление.
Теперь, я думаю, пора остановиться для тактического отступления, чтобы рассеять возможно возникшие сомнения; не противоречу ли я сам себе. Начал я с того, что утверждал: подводная служба и трудна и опасна, и быт подводников от комфортности далек, они же ни душой не черствеют, ни интереса к жизни не теряют. И это все потому, что есть в их жизни что-то особенное, что нейтрализует негативное и усиливает позитивное. Именно так я заявил в начале, а сам начал демонстрировать всякие несуразности. Где же тут оптимистическая жизнеутверждающая струя? Не слишком ли мудрено?
Вовсе нет. И чтобы долго не оправдываться, приведу отвлеченные примеры. Допустим. Некто проигрался в карты или еще в какую историю попал. Вроде не велика беда по сравнению с цунами, но постоянное чувство досады на себя, вина перед семьей и насмешки соседей могут довести до недосыпаний, чувства собственной неполноценности, и вовсе в могилу свести. А если этого человека сразу после случившегося голым задом в крапиву посадить, то он минимум пару суток будет чесаться и материться и о проигрыше вовсе забудет. Или вот идет человек по тротуару, а промчавшийся мимо грузовик окатит его с ног до головы грязной водой из лужи. Это же такой стресс, что может на весь день настроение испортить.
А ты, подводник, стоишь на тесном мостике. Зимний шторм, режущий ветер - глаз открыть не дает. И накрывает тебя холодная волна, дыхание перехватило, захлебываясь хватаешься за что попало, чтобы за борт не унесло. Но вот волна схлынула и у тебя на душе ни обиды, ни досады и страх сменился радостью. И чувство бодрости и прилив сил и желание жить дальше.
И совсем разное влияние оказывают на человека такие явления, как склока с соседями из-за уборки лестничной площадки или качание прав в кабинете командира бербазы из-за очередности помывки в бане.
У нас другие масштабы, другие ценности. Нам просто некогда душой черстветь и в пессимизм впадать. А если вспомнить, что чувствуется и как чувствуется когда ты после автономки ступил на берег. Все видится в ярких тонах: и зелень деревьев и стаи воробьев, и дома и небо над головой, и прохожие кажутся родными и близкими. Сама земля под ногами кажется мягкой и доброй. Устойчивая и надежная.
Думаю, я выполнил задачу своего тактического отступления, и теперь пойдем дальше по извилистой дороге судьбы подводника за клиньями несусветности, которые выбивают клинья обыденности.
Конец 1 части.
Воспоминания командира средней подводной лодки.
Часть 2.
Не помню, какой восточный мудрец сказал: «Человек уходит вперед, но стоит ему оглянуться, как прошлое властно позовет его, и преткнется нога его о камень и смутится дух, и глаза его потеряют цель».
В моей практике командира подводной лодки один случай заставил меня оглянуться назад, но, вопреки вышеприведенной притчи, прошлое не позвало меня назад и глаза не потеряли цель. Видимо это потому, что мое прошлое не одному мне принадлежит, и цель, на которую должны смотреть мои глаза не моя личная цель. Просто мое прошлое помогло лучше понять настоящее, и даже подбодрило, как луч маяка от позади оставленного берега подбадривает и напутствует уходящего вдаль.
Чтобы пояснить, что я имею ввиду продолжаю ранее начатое повествование.
Про пожар в 1-м отсеке и еще кое о чем.
Однажды при стоянке на якоре в бухта Нагаева в 1-м отсеке загорелась находящаяся на стеллаже электрическая торпеда. Причина была в арсенальном дефекте. При сдачи на лодку этой торпеды, в арсенале не заметили, что одна электрическая цепь идущая на электродвигатель уже замкнута. И вот как раз во время стоянки и пришло время замерять изоляцию. Торпедист, как положено, замкнул сначала одну цепь, которая по известному закону подлости оказалось той, которая единственная была не замкнутой. Так как замкнутыми одновременно оказались обе цепи то электродвигатель заработал. А так как гребные были на стопорах, то напряжение резко возросло, обмотку пробило и мотор загорелся.
Торпедист не растерялся и крикнул по переговорной трубе в центральный пост: «Аварийная тревога! Горит торпеда! Фактически!» Не прошло и минуты, как аварийная партия приступила к борьбе с пожаром. В отсеке было жарко, как в преисподней и темно от дыма. Два торпедиста за полторы-две минуты отсоединили боевое зарядное отделение и оттащили его в сторону. Остальные всеми средствами охлаждали раскаленный моторный отсек торпеды и тушили загоревшиеся постели. Когда распахнули для вентиляции торпедопогрузочный люк, столб черного дыма поднялся выше мостика лодки.
Никакой паники не было, чихая, кашляя и размазывая по лицам сажу со слезами с бедой управились довольно быстро. Погибли только сама торпеда, два матраса, два одеяла и пара подушек. Да краска облупилась на переборке и на правом борту. Потом компетентная комиссия сразу определила, что вины в этом происшествии экипажа нет, действия же его в сложившейся ситуации были правильными.
А я мысленно поблагодарил за науку моего давнего командира Николая Ивановича Китаева, у которого на пл. «С-291» я служил старпомом с 1955 по 1957 год. И с тех пор я с ним не встречался и даже ничего не слышал о нем, хотя по своим командирским качествам он должен был по службе далеко продвинуться. Во- первых он был асс в практическом управлении подводной лодкой. Саму лодку, ее системы и механизмы как и всю техническую документацию он знал до тонкостей. Он даже книжки «Боевой номер» всей команды знал наизусть и того же требовал от подчиненных офицеров. Он добился того, что офицеры практически могли управлять всеми механизмами находящимися в заведовании их подчиненных. Лично я управлял горизонтальными рулями не хуже боцмана, мог нести гидроакустическую и радиолокационную вахту
Во-вторых он был человек стальной воли и требовательный до жестокости. Но справедливый. Я ни разу не слышал, чтобы он кого- нибудь оскорблял, или кричал на кого нибудь, или матерился. Голос его всегда был твердо спокойным, а взгляд невозмутимым, чем он напоминал робота. И это пугало. Когда он спокойным голосом разносил провинившегося, тому было бы легче, если бы его просто наказали на всю катушку. Он даже команды отдавал нормальным голосом, только резко и более отчетливо.
Под его руководством я чувствовал себя как подследственный на следственном эксперименте и в тоже время как каскадер, исполняющий роль в приключенческом фильме. Было и страшно и интересно и поучительно.
Как-то после очередного разноса, он сказал мне следующее; «Старпом, когда ты будешь командиром, в чем я пока глубоко сомневаюсь, свято выполняй следующие заповеди:
- ежедневно обходи лодку не оставляя без внимания ни состояния техники ни поведения и настроения людей;
-не спускай ни малейшей провинности, так же не забывай поощрить или похвалить отличившегося;
- в начале каждого дня старайся догадаться, что сегодня может произойти с лодкой или с экипажем и приготовься к любой неприятности;
- при погружении не доверяй закрывать верхний рубочный люк никому, всегда делай это сам;
- когда слушаешь что тебе говорит подчиненный, старайся понять чего он не договаривает, о чем умалчивает;
-обучая экипаж, доводи его действия до разумного автоматизма.
Из всех этих заповедей, больше всего я следовал последней, хотя и остальные не забывал. Поэтому в вышеописанном как будто чувствуя, что что-то может произойти я настрого приказал командиру БЧ-Ш, когда он вместе с торпедистами отправлялся на стажировку в арсенал ежедневно тренировать их в отсоединении и присоединении БЗО. А так же тщательно ознакомиться с возможными неисправностями торпед и авариями. Минер это выполнил и, вот эта беда случилась и мы вышли из нее победителями. Я еще раз с благодарностью вспомнил своего командира и мысленно поблагодарил его.
Но видимо не сложилась дальнейшая служба у Николая Ивановича, и я догадываюсь, что это произошло из-за его второго недостатка. Ведь кроме жестокости он еще и пил крепко, иногда даже с каким то остервенением. Правда, пьяным его трудно было заметить. Ни речь его, ни движения нисколько не ухудшались хотя выпить он мог много. При этом у него только лицо краснело и характером он добрел. Даже добрая улыбка появлялась на его лице, чего никогда не случалось в трезвом состоянии. А уж смеющимся его никто не видел
Правда однажды мне невольно удалось его рассмешить. Как-то, распекая меня за какое-то упущение, он меня спросил в манере своего спокойного гнева: «Старпом, как должен поступать военнослужащий, получивший приказание?» И я, будучи в неменьшем гневе, но скрывая его не задумываясь четко ответил: «Немедленно выполнить полученное приказание, а потом, в свободное от службы время, подумать,- что это было за приказание».
Он сначала опешил, что уже было ему не свойственно, а потом буквально расхохотался. Отсмеявшись сказал: «Молодец, старпом, такая умная мысль мне еще не приходила в голову. Пожалуй, со временем, командир из тебя получится». И сразу дал мне новое приказание, при выполнении которого я себе чуть шею не свернул
Не буду сейчас долго распространяться об этом случае, так как это тема для целой повести. Скажу только, что в отсутствии Китаева в командировке я, не будучи посвященным, что он дал задание командиру группы движения лейтенанту Власову сделать для него очень важные расчеты, отпустил этого Власова в госпиталь где его сразу и оставили для лечения. И вот Китаев, вернувшись из командировки и узнав, что расчеты не закончены, приказал мне во что бы то ни стало доставить к нему Власова, в течение суток обеспечить окончание ему порученной работы и вернуть его в госпиталь обратно. И я выполнил это приказание разработав и осуществив целую операцию по похищению Власова из госпиталя После выполнения им этих самых, будь они неладны, расчетов возвратил его обратно в госпиталь. Причем проделал это так, что персонал госпиталя ничего не заметил.
Педантизм и жестокую требовательность Николая Ивановича не всякий мог вынести. Я выносил, хотя в душе и возмущался не раз. И в то же время не редко восхищался его твердостью и непреклонностью. Наверное потому, что с детства рос в суровых условиях. Отец у меня был строгим и справедливым, с малолетства приучал меня к труду и аккуратности. А потом все мои предки – уральские казаки привычны были жить без ласки и комфорта.
Много можно еще написать интересного и поучительного о Китаеве. Я еще опишу только два эпизода, причем противоположного характера.
В 1956 году, после окончания ходовых испытаний на Каспии, мы отправились в Астрахань для постановки в транспортный док, чтобы по рекам и озерам совершить переход на Северный флот. В районе Дербента догнали лодку, которая туда же вышла двенадцатью часами раньше нас. Лодка лежала в дрейфе, так как у нее по чьему то разгильдяйству кончилось топливо. Район же Дербента, аналогично с районом бухты Валентина в Японском море, отмечен крайне плохой проходимостью радиоволн и эта несчастная лодка никак не могла связаться по радио с базой. В довершении ко всему бушевал семибальный шторм.
После переговоров с командиром той лодки Китаев принял решение поделиться с ней топливом. Он пофамильно вызвал наверх семерых матросов и старшин, видимо тех, в ком был предельно уверен. Старшим назначил меня.
Мы приготовили швартовы с правого борта носовой части и топливный шланг. И начался апокалипсис. Ветер ревел, волны накрывали нас с головой, лично у меня сердце сжималось от страха и в то же время рождалось какая то злость, которая подавляла мысль бросить все и убежать. Вода почему-то казалась теплой и пахла рыбой и иодом. Командир непрерывно работал моторами до оборотов полного хода удерживая нашу лодку в 2 -3 х метрах от той лодки. Все мы были, конечно, в спасательных жилетах и концами привязаны к палубному лееру. Нас то одного, то другого, то нескольких сразу волна сбрасывала за борт, но мы как разъяренные коты вскорабкивались обратно и продолжали борьбу. Время для нас остановилось до того момента когда топливо было передано и поступила команда: «швартовой команде вниз!»
Командир вызвал на мостик замполита и приказал всех нас переодеть в сухое, каждому выдать по полкружки спирта, уложить спать и не будить до его приказа.
В последующем, уже будучи командиром, я не плохо натренировался в управлении лодкой, но отважиться на такое каскодерство, которое тогда продемонстрировал Николай Иванович, у меня и в мыслях никогда не было.
Теперь другой пример. Я уже упоминал выше, что очень уж суров был командир. Порой он просто изнурял и всю команду и отдельных его членов своей чрезмерной требовательностью, часто лишая исполнителей своевременного сна и отдыха. В основе же этого лежало зачастую просто желание всех переплюнуть, быть впереди всех любой ценой. Нередко я выражал несогласие с его решениями, но он подавлял меня своей волей и железной логикой. Он не наказывал меня, даже выговора ни разу не объявил. Просто получалось так, что я в конце концов сам заражался его авантюрами, соглашался и претворял в жизнь все, что ему не взбредет в голову. Видимо внутри меня тоже было что- то авантюрное.
Но, как я уже говорил ранее не все могли это стойко переносить и однажды чуть не произошла трагедия. Был на нашей лодке лейтенант, который оказался не столь стойким к постоянному психологическому прессингу. Из этических соображений не буду называть его настоящую фамилию. Пусть это будет лейтенант Птичкин. Он был нормальный средний офицер, но недостаточно сообразительный и расторопный и поэтому удары судьбы на него сыпались градом. Он не выдержал и решил покончить жизнь способом утопления.
Было воскресенье. Китаев ушел еще в пятницу на другой лодке на ходовые испытания. Командира на ней почему то в наличии не оказалось. Я остался старшим. Птичкин встретился со своим другом, таким же молодым лейтенантом, выпил с ним, чем того очень удивил, так как считался абсолютно непьющим. Потом купил еще бутылку водки, разыскал веревку и два тяжелых колосника, пошел на самый дальний пустынный пирс гавани. Под самым концом пирса над водой была площадка. Он там и обосновался. Привязал к себе колосники, распечатал бутылку и, заливаясь слезами начал ее опустошать.
Тем временем он мне зачем-то понадобился и я начал его искать. Но тщетно. И что-то на душе у меня было неспокойно. Пока искал этого бедолагу я встретил его друга который и поведал мне о странном поведении Птичкина. Потом кто-то мне сказал, что видел его, как он шел в конец гавани сгибаясь под тяжестью какого-то мешка. Я все понял и нашел его вовремя.
И вот сидим мы с ним под пирсом. Бутылка только еще ополовинена. Я не рискую к нему приблизиться, опасаюсь не сиганет ли он в воду. Глубина то там 12 метров. У нас идет беседа. Он рассказал мне все свои горести и обиды переносить которые больше не в силах и поэтому жить больше не хочет. Я его как могу успокаиваю. Согласен, говорю, полностью. И что это за жизнь? Сам не раз уже утопиться собирался, да все некогда. Да и не решусь никак. Боязно как-то.
Смотрю, всхлипывать Птичкин перестал, слушает внимательно. Захмелел крепко Тут я его неожиданно спросил: «Слушай, а ты секретную документацию передал кому-нибудь?». «Нет – спохватился он – забыл совсем».
«Да ты что? – говорю – ты же всех подведешь. Что говорить о тебе будут? Какими словами поминать? Вобщем давай так. Оставляй все эти груза тут. Я вызову из дома штурмана, ты ему все быстренько по акту передашь, а утром мы с тобой придем сюда. Я, пожалуй, тоже утоплюсь с тобой. Кончилось тем, что он сначала стал смеяться, потом запел. В результате я его чуть живого уже поздно вечером приволок на плавказарму и уложил спать.
После этого я с него глаз не спускал и в результате Птичкин будто переродился. Покрепчал духом и о преждевременной смерти не помышлял
С Китаевым я расстался в начале 1957 года. Случайно узнал, что на пл. «С-222» входящую в состав ЭОН -57, готовящуюся к переходу Северным морским путем на Тихий океан не хватает старпома. Капитана 3 ранга Таубина, который занимал эту должность медкомиссия признала негодным к дальнейшей службе на пл. Не мешкая я заявился в отдел кадров дивизии и предложил свою кандидатуру. Мою просьбу с великой радостью удовлетворили, потому что уже три кандидата на это место отказались
Настроение мое было радостно-грустное. С одной стороны я избавлялся от обстановки вечного деспотизма, а с другой же я покидал лодку с которой буквально сроднился, с экипажем, который изучил до тонкостей, сжился с ним, который уважал меня, чего я не мог не заметить. Да и Николая Ивановича как-то жалко было. От него уже сбежали два замполита, вот теперь и старпом сбегает.
Узнав о моем переводе он сильно разгневался и заверил меня, что немедленно пойдет в отдел кадров и отстоит меня Я ему сказал, что мне самому страсть как захотелось послужить на великом Тихом океане. Он конечно, все понял, но виду не показал. Мы поняли друг друга.
Когда я рассчитался, он пригласил меня в свою каюту, отворил шкаф, где на полке стояла бутыль спирта, открытая банка консервов и горка черных сухарей. Допили мы эту бутыль когда уже было темно. Все о службе и о жизни говорили. Я то в основном слушал и молчал, говорил все Николай Иванович меня напутствовал и инструктировал. В общем расстались мы с большой теплотой друг к другу.
В марте я отправил семью на большую землю, а в начале мая отправился в длительное плавание по морям Северного Ледовитого океана. И длилось это плавание аж до ноября месяца. Пройдя Китаевскую школу выживания вначале я с подчиненными управлялся с привычной для меня, но непривычной для них жестокостью. Новый мой командир Свешников В.А. даже с некоторой опаской на меня посматривал, хотя никаких упущений по службе с моей стороны обнаружить не мог.
Но был на этой лодке один замечательный душевный человек. Это был замполит Лизунов Алексей Иванович. Это был настоящий коммунист с большим опытом партийно-политической и воспитательной работы. Мы как-то сдружились с ним, много разговаривали. Я ему рассказывал о своей службе у Китаева, он мне о своей работе парторгом на заводе им.Лихачева. Он глубоко проник в мой внутренний мир и постепенно избавил меня от диктаторского синдрома, оттаял мою душу. Я до сих пор вспоминаю его с большой благодарностью. Это с его помощью я избавился от облика монстра, вернулся к человеческому облику и, впитав некоторые черты других хороших людей, встреченных мною на извилистой тропе жизни, стал средним командиром средней подводной лодки.
При встречах с людьми, далекими от морской, не говоря уже о подводной службе, нам часто задают определенные вопросы, в основном такие как например: «А как вы переносите длительное пребывание в одном и том же коллективе, разве вы не надоедаете друг другу? Как у вас решаются вопросы несовместимости? Не проявляется ли у вас чувство неприязни друг к другу? Не возникают ли конфликты?». Или : «А у вас там на лодках есть женщины?»
Между прочим до шестидесятых годов прошлого столетия такие вопросы не задавались. Тогда в наше общество еще не проникла западная культура, а вернее псевдокульура с ее обязательными надуманными от пресыщенности и этического убожества атрибутами. Такими как совместимость личностей, главенство над всем сексуальности и бесчисленность прав человека.
Не берусь судить о внутреннем мире современного российского подводника так как не имею об этом лично проверенной информации. О своих же современниках уверенно скажу, что им и в голову не могли прийти те проблемы, на которые намекают вопрошающие. Как может появиться какая – то там несовместимость среди людей, повседневно делающих глубоко осознанную совместную работу в обстановке естественной готовности к взаимовыручке, граничащей с самопожертвованием. И какой там может быть всепожирающий сексуальный голод у людей,чьи помыслы заняты выполнением непререкаемого воинского долга в условиях неизбежного напряжения всех духовных и физических сил, заставляющего не замечать множество неизбежных лишений.
Помню, однажды, когда я служил штурманом на пл. «С-142», возвращались мы в Полярный с учения, которое проходило в условиях изнуряющих зимних штормов. На мостике командир капитан 2 ранга Горбунов. Я, как обычно прильнул к окуляру пеленгатора и негнущимися от холода пальцами держу карандаш и блокнот для записи пеленгов. И вылезает снизу на мостик военный корреспондент газеты «На страже Заполярья» Тимур Аркадьевич Гайдар – отец теперешнего известного политика Гайдара Егора Тимуровича, и обращается к командиру с профессиональным корреспондентским вопросом: « товарищ командир!. Вот сейчас вы возвращаетесь в родную базу после выполнения ответственного задания. Скажите, о чем вы думаете?» И командир совершенно равнодушно отвечает: «Скорее бы добраться до теплого унитаза, который не качается». Он выразился, конечно, немного грубее, но и так, думаю, понятно, что тут вовсе не до секса.
Или вот недавно появилась традиция. Молодому подводнику, впервые погрузившемуся на лодке, дают выпить глоток морской воды с глубины. Это означает приобщение к подводному братству. В мое время этой традиции не было. Приобщение к подводному братству происходило проще, но чувствительнее и без всякой романтики. Всякий, прибывший впервые служить на пл., допускался к выходу в море на ней после обязательной сдачи легководолазной подготовки
И вот стоит он на краю бассейна в тяжелом, сковывающим свободные движения легководолазном снаряжении. Он волнуется и чувствует некоторый страх, естественный при первом погружении. Вот уже одета маска, и мир через стеклянные очки виден как бы удаляющимся от него и резиновый жгут отбирает его окончательно. Уже плохо различимый, обеспечивающий погружение старшина окончательно проверяет его снаряжение, и ему остается только верить, что тот делает все правильно и надежно. С непривычки он крепко сжимает зубами загубник и этот старшина для него сейчас все равно, что старший брат или отец родной. И вот он медленно, цепко держась за поручень, осторожно сходит в воду и холодная тяжесть обжимает его тело снизу и выше, выше и он уже погрузился в зеленоватую тьму. Вокруг головы булькают пузырьки стравливаемого воздуха и он радуется, когда чувствует периодическое подергивание сигнального конца. Это оттуда, сверху из привычного мира его заботливо спрашивают: «Как ты себя чувствуешь?» И когда он, после целой вечности вылезает наконец в кажущийся очень ярким теперь надводный мир и делает первый глоток воздуха не из дыхательного мешка, а из атмосферы, то чувствует себя новорожденным членом подводного братства.
Так о какой несовместимости и сексуальной озабоченности может идти речь, если подводник во время исполнения прямых обязанностей почти постоянно стоит на краю своей возможной могилы.
На какой бы лодке и в какой бы должности я не служил, я всегда окружающих меня и старших и младших вопринимал как братьев по крови. Все это были люди со своими достоинствами и недостатками, но в первую очередь отмечались достоинства, недостатки же прощались и сбрасывались как перхоть с расчески. И если написать здесь о всех с кем прошли мои отсечные дни и ночи, не хватило бы ни времени, ни бумаги. А расскажу я сейчас пока о командире отделения гидроакустиков пл. «С-291» старшине 2 статьи Лагнатлукове Тимбате Каспалетовиче. Адыгейце по национальности, прозванным в команде Тимбатом Мореходом, своеобразном и интересном человеке.
Весной 1955 года я был назначен на дожность старпома на новостроящуюся пл «С-291». Экипаж формировался в г. Полярный, все офицеры с 613 проекта, матросы и старшины с лодок разных проектов. и еще 15 человек прибыло из учебного отряда. Командир капитан 3 ранга Китаев после укомплектования экипажа убыл в отпуск, я же, оставшись старшим, вместе с экипажем отправился в город Молотовск ( ныне Северодвинск) для отработки и сдачи задачи № 1. Затем мы должны были принять свою лодку на заводе в Сормово
И вот мы в Молотовске. Вместе с множеством других экипажей разместились в бывшем лагере политзаключенных. Это большая территория огороженная высоким забором с колючей проволокой и сторожевыми вышками по всему периметру. Внутри ровные улицы из больших бревенчатых бараков. Один из них выделили нам. Офицеры разместились в одиночках с дверями обитыми жестью, все остальные в общем просторном помещении площадью около 100 кв.метров
И началась учеба. В казарме и городке проходила специальная и общая подготовка. На практические занятия ходили за 8 километров на остров Ягры, расположенный в акватории Судостроительного завода. Поскольку экипажей было много, то попасть на учебную лодку можно было один, реже два раза в неделю. Поэтому, чтобы улучшить и ускорить подготовку мы офицеры собрались, крепко подумали и придумали нечто оригинальное. Собрали наиболее подготовленных старшин, которые под руководством командира БЧ-5 расчертили на палубе кубрика яркой краской схему лодки. Со всеми боевыми постами и некоторыми механизмами в отсеках. Неуместившиеся были нарисованы на больших листах бумаги и развешаны на сделанных для этого стойках
Вот на этой большой схеме мы отрабатывали организацию проворачивания механизмов, приготовление лодки к бою и походу и многое другое. Делалось это так: :Койки убирались к стенам, все размещались по своим нарисованным отсекам и выполняли команды и сигналы из нарисованного центрального поста Не нарисованные офицеры ходили вдоль и поперек, а матросы и старшины по книжкам «боевой номер» и схемам рассказывали и показывали им что они по какой команде делают. Сигналы звонком имитировались на балалайке, а ревуном – на гитаре. Все это походило на спектакль, было сначала смешно но, смех смехом, а через пару недель свои обязанности по всем расписаниям все знали на зубок.
Теперь о Лагнатлукове Тимбате. Это был рослый джигит – дитя гор. В меру диковатый, в меру хитроватый, но честный, гордый и очень сообразительный. Всем своим видом и поведением он показывал, что служба на подводной лодке это то, о чем он всю предыдущую жизнь мечтал. Он хорошо содержал свою форму, бывало не пройдет мимо зеркала, чтобы не окинуть взглядом свое изображение и при этом не подкрутить усы. Очень внимательно, как музыку выслушивал команду или приказание, докладывал всегда четко и громко. Однажды, будучи дневальным он так представился прибывшему дежурному по части, что тот сначала зажмурился, а потом остановил его: «Тише, тише чего орешь, я же не на соседней горе сижу!». А уж за своими механизмами ухаживал так, как прилежный крестьянин за скотиной своей не ухаживает.
Офицеры сначала подозревали, что он просто чудит с серьезным видом, но затем поверили, что он и есть такой прилежный служака. Что особенно ценно, он не пил, даже запаха спиртного не переносил, и не курил тоже. В увольнение же ходил, чтобы поесть мороженого и, предварительно угостив мороженным, поговорить с какой нибудь красивой девушкой. Но ничего недозволенного при этом не позволял. Любил особенно молодцевато отдать честь старшему по званию. Встретив же какого нибудь старика, обязательно останавливался, снимал с головы бескозырку и здоровался. Вот такой он бы старшина 2 статьи Лагнатлуков
Зная особенности лиц кавказской национальности я все же иллюзий насчет него не строил и настороженно ждал, когда он что-нибудь отчубучит. И не ошибся. Произошло следующее. Я заметил, что когда он заступает в наряд дежурным по команде, то утром выглядит всегда настолько бодрым и деятельным как будто и ночи не было. Оказывается, что заблаговременно он заходил в соседнюю казарму, узнавал, кто там заступает дежурным, и просил того, чтобы он присматривал и за его казармой, и чтобы разбудил его за час до подъема. И не было случая, чтобы ему в такой просьбе отказали. Томбат все осмотрев и проверив, в 00 часов спокойно укладывался спать, за час до подъема вставал, не спеша умывался и брился и ровно в 6.00 своим громовым голосом делал побудку.
Узнав об этом, я сначала хотел наказать его на всю катушку, но у него был такой искренний виноватый вид и притом он честно признался, что очень плохо переносит ночь без сна. Я решил ограничиться беседой и спокойно объяснил ему к чему это может привести. Сейчас это выглядит просто, но когда-нибудь в море на лодке, не привыкнув бороться со сном он уснет на вахте и погибнет вместе с лодкой и всеми своими товарищами. И что тогда скажут его отец, его дед и прадед, который сейчас далеко в ином мире сидят рядом с Аллахом, когда узнают, что Тамбат их потомок погубил столько хороших людей
Когда он услышал это, то аж побледнел и поклялся, что никогда больше такого не сделает.. Эту клятву он выполнил. Но отчубучил другое. И опять такое, что никто до него такого не делал.
Как то, не помню уже, кто из офицеров по заведенному порядку проводил вечернюю поверку, т.е. после переклички зачитывал суточный план, статьи устава и делал объявления по службе. Как часто водится в строю кто-то нарушал дисциплину. хихикал, о чем- то болтал с соседом. Лагнатлуков это своим чутким кавказским ухом услышал, и преисполнился великим гневом. Офицер вздрогнул и растерялся, когда услышал его громкий четкий голос: «Товарищ старший лейтенант, разрешите выйти из строя!» Офицер от неожиданности разрешил. Весь строй в ожидании замер, когда Лагнатлуков сделал вперед три шага, четко повернулся влево и строевым шагом пошел вдоль строя. Дошел до нарушителя, четко повернулся к нему лицом и обратился громким голосом: «Ты пачиму нарушаиш дисцыплин? Ты пачиму мишаиш начальнику гаварить? Нигадяй!» И прямым ударом кулака вышиб его из строя. Затем четко повернулся о громко отчеканил: «Товарищ старший лейтенант, разрешите стать в строй!». Еще не выйдя из оцепенения, офицер разрешил и Лагнатлуков невозмутимо строевым шагом стал в строй. И только после этого весь строй аж присел от смеха.
Узнав об этом на другой день, я сразу вызвал к себе этого джигита, но опять не смог его наказать. Как только я сказал ему: «Товарищ Лагнатлуков что вы там вчера на вечерней проверке натворили?», он мне с великим возмущением доложил, как отвратительно вел себя матрос Ежов, как он мешал офицеру проводить поверку и что если такое не прекратить, то на лодке не будет никакого порядку и в результате она погибнет.
Тут я уже не выдержал и еще громче начал ему втолковывать, что если мы все по каждому поводу будем бить друг другу морды, то лодка погибнет еще быстрее. И что нас никто не пожалеет, а все только рады будут, что наконец Аллах убрал от них эту банду. В результате наш герой все осознал, искренне раскаялся в содеянном и поклялся, что больше никогда такого не сделает
Эту клятву он выполнил, но вскоре отчубучил еще более непредсказуемое. Однажды замполит капитан – лейтенант Белоконь отправил с утра в город двух старшин 2 статьи Тебенькова и Лагнатлукова купить подарок ко дню рождения старшине команды мотористов старшине 1 статьи Трофимову. А когда они уходили, кто-то из команды попросил их зайти к его родственнику и передать письмо. С заданием они управились вовремя, купили наручные часы и прибыли в часть. Это я видел сам. В тот день вечером я заступил в дежурство по части и только провел развод суточного наряда, как прибежал рассыльный и передал, что комендант гарнизона просит меня срочно ему позвонить. Я позвонил, представился, а комендант мне и говорит: «Здесь у меня в кабинете сидит ваш старшина 2 статьи Лагнатлуков, пришлите за ним кого-нибудь». Ничего себе – думаю, как он там оказался и чего он натворил? Поставил об этом в известность замполита и он сам отправился в комендатуру. Часа через два замполит вернулся, доставил виновника в казарму, а сам прибыл ко мне в дежурную рубку и рассказал целую детективную историю. Суть ее такова. Зайдя в универмаг, старшины сразу облюбовали и купили часы. После этого они не мешкая отправились по адресу с поручением передать письмо. По пути поравнялись с каким то пареньком, спросили у него, как пройти по такому то адресу и оказалось что парень как раз туда и идет, так как является соседом адресата. По дороге разговорились и похвалились своей покупкой. Парню часы понравились, он расспросил, где их купили и сказал, что не мешало бы и ему такие приобрести. Вобщем выполнили они и второе задание и немного погуляв, отправились в часть.
И тут Тебеньков обнаружил, что часы, которые он положил в карман своих брюк, там отсутствуют. Нет их и во втором кармане. Все ясно – парень украл! Лагнатлуков сказал Тебенькову чтобы тот его ждал, а сам помчался по известному адресу. Только он добежал до дома и как по заказу парень к нему же подходит и часики разглядывает.
Откуда у тебя часы? - спрашивает Лагнатлуков. Купил только что, - с удивлением отвечает паренек и тут же получает удар в челюсть. И вот приходят они в казарму, отдают часы замполиту. И тут обнаруживаются те часы, которые якобы были украдены. Значит парня не за что побили и ограбили..
Ни слова не говоря, Лагнатлуков разворачивается и бегом к забору к известному немногим лазу. Оттуда в город. По дороге купил в магазине бутылку водки для безвинно пострадавшего и к нему. Только выходит из магазина, а тут патруль – мичман с двумя матросами. Стой говорит мичман. Водочки, значит купил?.Кто такой? Увольнительную и служебную книжку мне, а водку сам понесешь, и пошли с нами. Если бы они знали с кем имеют дело были бы бдительнее. Улучшив момент он перемахнул зарез забор и убежал от патруля. Затем пришел к побитому парню, извинился перед ним, вручил ему часы и водку, привел себя в порядок и как истинный джентльмен отправился в комендатуру сдаваться
Там он напрямик вошел в кабинет коменданта и по всем правилам доложил, что старшина 2 статьи Лагнатлуков, купивший бутылку водки и убежавший от патруля прибыл и готов отвечать по всей строгости за свой проступок, позорящий честь и достоинство советского моряка. Комендант, отродясь такого не видавший, некоторое время сидел потеряв дар речи. Потом пригласил его сесть и рассказать все подробнее. Когда он выслушал всю эту историю, то снял трубку телефона и позвонил в нашу часть и примерно через час передал джигита замполиту.
И вот сидим мы с замполитом в дежурной рубке и рассуждаем, что делать с этим абреком. Как его наказать? А вообще за что его наказывать? И тут стук в дверь, она открывается, четким шагом входит Лагнатлуков, прикладывает руку к головному убору. Уже и рот открыл, сейчас начнет докладывать своим громоподобным голосом. Но я его опередил командой «отставить!» А потом спокойно объяснил. Я уже догадался в чем вы сейчас поклянетесь и я верю, что свою клятву выполните. Сейчас идите в казарму и укладывайтесь спать. А впредь даю вам совет: прежде чем действовать всегда сначала подумайте в течение шести минут. Почему шесть? Потому что пять мало, а семь много. После этого он ушел в казарму и с этого момента его чудачества прекратились. Все оставшееся время до увольнения в запас он был примерным старшиной и претензий к нему не было
Во время службы на лодке Лагнатлуком сдружился с командиром отделения электриков старшиной 2 статьи Кициненко. Крепкая была эта дружба, настоящая. И однажды Лагнатлуков предложил другу после демобилизации поехать к нему на Кавказ, в Адыгею. Поскольку Кициненко был сиротой и родных у него не было, то он на это предложение согласился. На Украине в городе Белая церковь у него оставались только школьные товарищи. Кициненко тоже был особенный человек. Только особенность не оригинальная, а очень распространенная. Он был отличный специалист, общительный, веселый, находчивый, но и любитель крепко выпить в увольнении да еще и подраться.
Однажды в середине сентября сильно постарался и получил от командира самое крепкое взыскание. Ему было объявлено, что он не демобилизуется в сентябре как его товарищи, а будет служить до 31 декабря. Лагнатлуков обратился к командиру с просьбой и его оставить служить до 31 декабря, т.к. домой они поедут вместе со своим другом
Положение сложилось более чем щекотливое. Командир Китаев нашел справедливое решение. Он добился, чтобы Лагнатлукова приняли на работу в гидроакустическом кабинете на береговой базе. Наступило 31 декабря 1955 года и друзья вместе уехали в Адыгею – в прекрасную страну, раз в ней рождаются такие прекрасные люди как Лагнатлуков Тимбат Каспалетович – Тимбат –Мореход, как его величали в команде.
На этом можно было закончить рассказ, но через 18 лет случайно я узнал продолжение истории дружбы подводников. Случилось так, что в 1974 году попал я в санаторий в городе Хмельник на Украине. Возвращаясь оттуда через Киев, я на 2 часа задержался там в ожидании поезда и на привокзальной площади неожиданно встретился с Кициненко, который ждал автобуса на Белую Церковь Мы, конечно, сразу узнали друг друга, были рады встречи. Но времени было мало и он успел вкратце рассказать мне дальнейшую историю их дружбы и жизни
Итак. 18 лет назад полные радужных надежд приехали они в Адыгею. Вначале все шло хорошо. Лагнатлуков поступил в милицейскую школу в Майкопе, Кициненко там же устроился на работу на электростанции. Родня у Лагнатлукова была большая. Отец – какой-то административный работник, дядя какой-то милицейский начальник. Много друзей. Но через год Кициненко женился на сестре друга и над их головами сразу стали сгущаться тучи. В адрес друзей стали поступать угрозы со стороны родственников, недовольных этим. браком по национальным и религиозным соображениям. Потом жену Кициненко украли и спрятали в горах. Тимбат собрал верных друзей и похищенную вскоре отыскали.
Освобождение ее сопровождалось перестрелкой, в которой двое было ранено..Так что не без помощи отца и дяди им всем троим пришлось спешно покидать Адыгею и уехать на Украину. Там все они сначала поступили на какую-то стройку. Жили в общежитии. Через пару лет Кициненко с женой поселились в Белой Церкви, где он устроился работать мастером электротехнического цеха. Лагнатлуков же окончил в Киеве милицейскую школу, там же в Киеве женился и через пять лет перевелся тоже в Белую Церковь где стал работать участковам инспектором. Оба они живут в одном доме в соседних квартирах, каждый имеет по трое детей. Они по-прежнему неразлучные друзья и уважаемые в городе люди. В общем все у них сложилось как в мыльной опере со счастливым концом.
Сейчас, вспоминая давние подводные будни, я, естественно вспоминаю всех, кто тогда был со мною рядом, и невольно сравниваю то время и этим, те взаимоотношения между людьми с теперешними. Изменилось многое, а в моральном плане не в лучшую сторону. Что есть – то есть. И как сожалеем мы сейчас о телевидении без рекламы, так и военная служба без дедовщины. вспоминается как утраченная добрая сказка. Казалось бы, совершенно не сопоставимы реклама на телевидении и дедовщина в армии. Но на самом деле эти явления имеют единую природу своего появления и одинаковые последствия. Причина – деньги. Реклама, вытеснив из телевидения воспитательную и образовательную суть, заменила ее деланием бешенных денег для определенного круга лиц. Дедовщина деньги не делает, но она обеспечивает получение обычных денег, без затраты труда на воспитание, которым должен заниматься другой определенный круг лиц. Эта функция была переложена на «дедов» с пудовыми кулаками, вознаграждением для которых служило закрывание глаз на их беспредел и послабление по службе.
А последствия таковы: в первом случае – нарастающая дибилизация телезрителей; во-втором – деградация армии. И, к сожалению, не все понимают, что гораздо легче проложит на карте курс, или провести зарядку аккумуляторной батареи, или покрасит забор, нежели воспитать любовь к своему кораблю и привычку добросовестно выполнять повседневные обязанности. Ведь именно это лежит в основе всех успехов.
Разве мог бы я успешно выходить из стольких сложных ситуаций в которые попадала лодка, если бы на ходовых станциях не стояли виртуозы –электрики, подводный горизонт не прослушивали бы внимательные гидроакустики, вахту на рулях не несли умелые рулевые, и вообще если бы на лодке не был бы сплоченный в единую семью экипаж
Если образцом судоводителя для меня является Николай Иванович Китаев, то образцом воспитателя - капитан 1 ранга Бадигин.( не помню его имени и отчества)
Где-то в конце 50-х годов он был назначен начальником городка, где размещались экипажи лодок, прибывающих на ремонт во Владивосток. Через год существования этого городка Зам. Командующего КТОФ адмирал Васильев заинтересовался, почему в поступающих сведениях из него дисциплинарных проступков во много раз меньше, чем из других подразделений, находящихся в более комфортабельных условиях. Взял и лично приехал туда с проверкой.
Его взору предстала большая равнина, посреди которой стоит пара аккуратных бараков , поблизости с любовью и выдумкой устроенная спортивная площадка а метрах в ста перед всем этим посреди чиста поля одиноко стоит , опять же благоустроенное КПП. И никаких других заграждений. И, главное, что его поразило, матросы из части и в часть ходят только через КП, хотя идти можно где угодно Нигде нет препятствий, никто тебя не увидит, нигде не остановят.
Очень был щедр на взыскания адмирал Васильев и очень скуп на поощрения, но Бадигина он заслуженно поощрил и , бывая в других частях ставил его в пример.
Далеко позади начавшуюся цепь повествований об особенностях быта подводников, не дающих им заскучать на этом свете, я хочу закончить последним звеном. Как глоток ключевой воды для изнуренного жарой, как глоток спирта для озябшего в стужу, в нашу повседневность вносит свой вклад беспристрастно грозный океан. Не даром есть мудрое выражение: « Кто не познал страха, тот не ведает жизнь». Мне случилось познать и это.
В 1970 году повел я свою стальную кормилицу в последнее наше совместное плавание на Тихом океане. Прежде чем отпустить меня к новому месту службы на Балтику командование Магаданской бригады повелело отвести мне мою «С-288» во Владивосток и поставить в док, так как мой сменщик еще не приобрел опыта плавания в Охотском море. Тем более, что лодка была помята льдом в прошлом году. Из десяти цистерн главного балласта на лодке четыре были с большими пробоинами. Из-за этого через полчаса плавания даже при 3-х бальном волнении она сама принимала почти позиционное положение.
И вот пробежали мы уже половину расстояния до мыса Желания на Сахалине, как начало штормить, причем выстота волн начала расти со скоростью роста укропа на грядке в дождливую погоду. Полученный японский прогноз показал, что на южную часть Охотского моря надвигается медленно но грозно тайфун.
Борьба со стихией в позиционном положении безопасности не предвещала и я дал радио ОД флота: «Погружаюсь до 06», но вскоре получил запрос: «Сообщите причину». Сообщил причину и получил «Добро».
И вот идем мы на 30-ти метровой глубине, но через небольшое время нас начинает раскачивать как на поверхности. Ушли на 60 метров, но через полчаса и там начало доставать да так, что проходить по отсекам стало возможным только держась за что-нибудь руками. Так крутило нас всю ночь, но к утру качка резко стихла. И мы всплыли.
Выхожу я на мостик и застываю от восхищения смешанного со страхом. Вокруг по всему горизонту стояла высокая стена из туч и море внутри этого круга клокотало мелкими беспорядочными волнами, как кипящая вода в кастрюле. На верху же была полная безоблачность и такая яркая синева, что глазам больно смотреть. Это и вызывало восхищение. Страх же вызывало понимание того, что мы в самом центре тайфуна, который называется глазом бури. Это подтверждалось и тем, что трудно было дышать из-за сильной разреженности воздуха.
Ну, думаю, через пару часов навалится на нас задний фронт этого чудовища и мало нам не покажется. Опять нырять было рано из-за низкой плотности аккумуляторной батареи. Надо хоть немного ее подзарядить и еще успеть хорошо лодку провентилировать. Значит погружаться придется уже под задним фронтом, который всегда мощнее переднего. Погружаться же при волнении более 7 баллов да еще изношенной лодке довольно рискованно. Придется больше хода давать, а волна такой дифферент может лодке устроить, что нырнем на запредельную глубину. И я, подавив беспокойство, решил идти в позиционном положении под РДП, чтобы не затопить центральный отсек через рубочный люк.
Когда мы закончили подзарядку, нас уже начало класть на борт.. Встали под РДП чтобы питать дизеля воздухом, через его шахту. Перевели управление рулем в рубку и задраили верхний рубочный люк. Так как при таком волнении и видимости через перископ ничего не разглядишь, я вместе с сигнальщиком остался на мостике. Оба мы в гидрокостюмах привязавшись накрепко к тумбе магнитного компаса и поручням.
Вот тут я и испытан настоящий страх. Это большой страх, когда видишь, как на лодку надвигается высокая до небес водяная стена, как саваном покрытая белой пеной. Все это происходит при гнетущей тишине, так как ветер перестает монотонно выть, потому что лодку от него закрывает эта водяная гора. Вот она уже нависла над нами. Сейчас будет чудовищный ее удар. Мы с сигнальщиком набираем воздух в легкие и зажмуряемся. Вот мы уже под горой и больно в ушах под многометровой толщей воды. Через полминуты боль проходит и нас снова оглушает истошный рев. Открываем глаза и видим, как лодка уже падает с этой горы вниз, в бездну под другую надвигающуюся гору, а на мостике вокруг нас крутится водоворот. И так длилось много часов . Но страх проходит уже через час, так как инстинкт сохранения психики уже подавил его, заменив его покорным ожиданием и чувством преклонения перед неодолимой стихией.
Но как проходит все в этом мире, так прошло и это. Наступил час когда мы по успокоившемуся наконец морю входим в бухту Золотой рог, а наши организмы заканчивают переваривание еще одной порции адреналина, укорачивающей жизнь, но зато восстанавливающей душевное равновесие.
Это и есть один из важных факторов из-за которого мы, подводники, не теряем интерес к жизни.
Капитан 2 ранга
Щербавский Владимир Павлович
Немає коментарів:
Дописати коментар