К-8: совместная жизнь и совместная смерть
Анатолий Ткаченко
«Ваш муж (сын, отец), выполняя боевое задание, погиб и захоронен в море». Такие лаконичные извещения в апреле 1970 года получили 53 семьи подводников, служивших на атомной субмарине К-8. Пришла такая похоронка и в семью уроженца Черниговщины — мичмана Анатолия Ткаченко. Но она, как вскоре оказалось, не соответствовала действительности.
http://www.gorod.cn.ua/print/news_25446.html

В канун 41-й годовщины той давней трагедии о своей службе, «гибели» и «воскрешении» нам рассказал сам Анатолий Иванович...

Родился Анатолий Ткаченко в селе Максаки Менского района, где до Великой Отечественной войны его отец, Иван Михайлович, работал председателем колхоза. В том же колхозе трудилась и мать Анатолия — Агриппина Павловна. В трехлетнем возрасте мальчик остался без отца — в 1943 году тот погиб в Белоруссии при форсировании Днепра. Пережил с матерью и сестрой Антониной (младше его на год) оккупацию. А в 1947 голодном году Анатолий пошел в первый класс максаковской «семилетки», после окончания которой работал в колхозе. В октябре 1959-го его призвали на флот. Сначала попал в Севастополь, где девять месяцев учился в отряде подводного плавания, а потом был направлен в Баку. Там, на Каспии, проходили испытания три дизельные подлодки, на одной из которых — С-159 — Анатолий Ткаченко и начал свою службу. Осенью 1960 года С-159 отправили на Север — в Северодвинск, куда она по Волге и каналам дошла за 45 суток.
А уже 5 июля 1961 года экипаж С-159 под командованием капитана 3-го ранга Григория Вассера стал участником события, всколыхнувшего весь мир. Речь идет о спасении экипажа советской атомной подводной лодки К-19.

За четверть века до Чернобыля

К-19 была первой советской атомной подлодкой (АПЛ), способной запустить ядерную ракету в направлении ничего не подозревающего противника всего за три минуты. Но с самого ее рождения над лодкой висело какое-то проклятье, из-за чего на флоте ее прозвали «Хиросимой». В феврале 1959 года, когда К-19 только готовили к спуску на воду, на ней вспыхнул пожар. Погибли двое рабочих. Чуть позже шесть женщин, оклеивавших одну из цистерн, задохнулись ядовитыми парами. В декабре1960 года крышкой ракетной шахты задавило электрика. 5 ноября 1969 года в Белом море К-19 случайно столкнулась с американской АПЛ «Гэтоу», пробив ей корпус. Американцы, приняв столкновение за преднамеренное нападение, чуть было не нанесли по территории СССР ответный ядерный удар. 24 февраля 1972 года в результате нового пожара на лодке погибли 28 моряков. Но самое страшное произошло в Атлантике (66˚ северной широты, 4˚ западной долготы) 4 июля 1961 года, когда авария реактора едва не привела в ядерному взрыву с непредсказуемыми для всего мира последствиями. От радиации тогда погибло 8 членов экипажа.

Анатолий Ткаченко рассказывает: «Мы тогда участвовали в учениях под кодовым названием «Полярный круг». И гут получили приказ идти на помощь К-19. Подошли к ней 5 июля около трех часов утра. Правда, раньше нас там оказалась лодка С-270, которой командовал капитан 2-го ранга Жан Свербилов На нее уже переправили часть экипажа с аварийной лодки, а мы забирали остальных. Я был в швартовой команде, принимал пострадавших. На них страшно было смотреть: лица распухшие, красные, желтая пена изо рта, из-под волос сукровица течет... 76 человек мы загрузили, потом нам приказали отойти на милю и подготовить торпеды, чтобы в случае появления американцев К-19 затопить. Но обошлось. На четвертые сутки подошло спасательное судно «Алтай», лодку взяли на буксир и отвели на базу в Полярное. Мы гоже взяли туда курс. По дороге, в районе норвежского мыса Нордкин, нас встретили наши миноносцы, и в узком фиорде мы шлюпками переправили на них моряков с К-19. В Полярном нас вместе с экипажем С-270 разместили на плавбазе «Линега», взамен нашей «грязной» одежды выдали белые матросские робы и повели в баню. Мыли нас долго и тщательно, потом проверили дозиметрами — и снова под душ. Наверное, мы тоже хорошую дозу радиации тогда хватанули. Но в медицинских книжках никаких записей об этом нет».

А командир С-270 Жан Свербилов об этом случае вспоминал так: «По мере приближения к К-19 уровень радиации стал увеличиваться и у борта поднялся до 4-7 рентген/час... Принимая людей, мы раздевали их. Они шли по рулям голые, неся в руках автоматы Калашникова, но мы выбрасывали это оружие за борт. Деньги, партийные и комсомольские билеты закладывали в герметичные пакеты. Потом выяснилось, что у офицеров, стоявших на мостике, уровни по бетачастицам в районе щитовидной железы были от 8000 до 11500».
Кстати, в 2002 году американцы сняли художественный фильм об этой аварии «К-19: Оставляющая вдов» с Харрисоном Фордом в главной роли. Его рекламным слоганом стала фраза: «Трагедия делает героев!»

Катастрофа «к ленинскому юбилею»

В 1963 году Анатолий Ткаченко остался на сверхсрочную службу, а через четыре года, уже мичманом, перешел на атомную подводную лодку К-8, которой командовал капитан 2-го ранга Всеволод Бессонов.
«В 1968 году я был назначен на должность старшины службы снабжения, — рассказывает Анатолий Иванович. - В феврале 1970 года мы с военно-морской базы Гремниха ушли на два месяца в автономное плавание в Средиземное море. А когда возвращались, нам вдруг приказали догрузиться и отправляться на крупнейшие в истории ВМФ учения *Океан», которые как раз начинались в Северной Атлантике. Ночью подошел к нам с одной стороны большой противолодочный корабль, с другой — танкер. Догрузили водой, продовольствием, регенерацией - приборами для очистки воздуха. И пошли мы из Средиземного моря в район Гренландии. Через Гибралтар проходили в подводном положении, спрятавшись под каким-то торговым судном, чтобы не засекли. А дальше — уже полным ходом. Двое суток шли...»

Авария случилась 8 апреля в Бискайском заливе — в 300 милях к северо-востоку от берегов Испании. В 22 часа 30 минут по корабельному времени, после вечернего чая, капитан приказал начать всплытие с глубины 140 метров «под перископ» для сеанса связи.
«Я в тот момент был во втором отсеке, - рассказывает Анатолий Иванович. — Размешал гам продукты, чтобы все как положено было. Вдруг сыграли аварийную тревогу и по «Каштану» (внутрилодочная громкоговорящая связь) сообщили: «Пожар в гидроакустическом отсеке!» И буквально через несколько минут снова: «Пожар в седьмом отсеке!» На этом связь оборвалась, свет погас, и лодка пошла вниз — дифферентом на нос. Неприятное ощущение было...»

Ситуация сразу сложилась крайне тяжелая. В подводном положении центральный отсек управления кораблем быстро наполнился дымом. В электротехническом отсеке, где находился пульт управления атомными реакторами, на правом борту произошло возгорание регенерации. В первые же минуты в полном составе погибла смена главной энергетической установки (ГЭУ): инженер капитан 3-го ранга Валентин Хаславский, инженер-капитан-лейтенант Александр Чуди нов и старшие инженер-лейтенанты Георгий Шостаковский и Геннадий Чугунов. Видя, что огонь может переброситься на пост ГЭУ, офицеры наглухо задраили люки, понимая, что выхода наружу уже не будет. Погибая, они успели заглушить ядерные реакторы. Расчет ГЭУ ценой своих жизней сделал главное — предотвратил возможность теплового взрыва, что означало бы радиационную катастрофу у берегов Западной Европы.
Подводная лодка осталась без хода. Пожар перебросился еще на несколько отсеков. Командир лодки Всеволод Бессонов принял решение всплывать. И уже через шесть минут К-8 была на поверхности.

«Когда лодка сначала пошла на глубину, продули носовую цистерну, или, как это называется, дали пузырь в нос, — продолжает Анатолий Ткаченко. — Ну и пошел дифферент на корму. Когда продули кормовые, лодка всплыла, закачалась на волнах. Прямо на душе полегчало. А потом — тишина... Конечно, некоторые испугались сильно. Я еще не видел, чтобы матрос так дрожал. Это уже когда свет в отсеке включился... Потом офицеры открыли люк первого отсека, зашли в наш, второй. Мы поднялись наверх. Море такое спокойное, небо все в ярких звездах. А из открытого люка — дым валит... Стали мы открывать люк восьмого отсека. Вообще, восьмой и девятый считались жилыми, там были лазарет и камбуз, поэтому людей там было много. Так вот, пытаемся открыть, ломик согнули, а ничего не получается. Те, кто там находились, дали противодавление, чтобы газы не поступали из седьмого отсека, и клиновые затворы зажало. Только когда стравили воздух, смогли открыть — часа в два ночи. А там, у трапа, груды тел. Только четыре человека, у кого был ИДА (индивидуальный дыхательный аппарат), смогли выйти сами. А 16 человек мы оттуда вынесли. Наш врач Арсений Мефодиевич Соловей свой аппарат отдал мичману Ильченко, которому он незадолго до этого в Норвежском море аппендицит удалил. Мичмана мы вытащили, а доктор задохнулся. Если бы он не умер, может, нам какую помощь оказал, а так... Ведь у некоторых еще прощупывался пульс! Вытащили мы моего подчиненного, старшего матроса Николая Комкова, стал я делать ему искусственное дыхание. А у него изо рта - хлопья гари. И сердце бьется, и все нормально вроде... Не помню, сколько я боролся за его жизнь, но ничего не помогло... У меня замечательный друг был - мичман Деревянко Леонид Николаевич. Из Ессентуков. Тоже погиб в восьмом отсеке. Осталеяв трюме, его даже не достали... Я ведь по боевому расчету тоже должен был находиться в восьмом отсеке, но не успел... Через полтора часа все 16 умерли. Тела мы сложили в ограждение рубки и на носовой надстройке. Пролежали они там пару дней, погода была солнечная, и почему-то запало в память, что они даже как-то загорели...»


Памятник погибшим членам экипажа К-8 в Гремнихе

«Спасите наши души!..»

К утру 9 апреля, когда рассвело, проверили и подсчитали людей. Из всего экипажа погибло 30 человек. 16 погибших лежали в надстройке, 14 остались в отсеках.
«Сидим без хода, без электроэнергии, без радиосвязи. Настроение, понятно, подавленное, — продолжает Анатолий Иванович. — Я и вино предлагал, но ни есть, ни пить никто не хотел. А примерно в 14 часов 15 минут на горизонте показалось судно. Мы дали пять красных ракет, и оно повернуло к нам. Зрение тогда у меня было хорошее. Смотрю: на борту надпись «Монреаль». Но оно подошло поближе, обогнуло нас дугой и ушло. Может, канадский капитан автоматчиков на палубе испугался, кто его знает. А через какое-то время появились американские самолеты-разведчики «Орион», стали сбрасывать гидроакустические буи. А ночью освещали нас ракетами. Впрочем, если бы канадец и рискнул нам помочь, из этого все равно ничего бы не получилось. В то время запрашивать помощь у иностранного судна считалось преступлением».
Утром 10 апреля на горизонте показалось другое судно. Снова выпустили сигнальные ракеты. К терпящей бедствие лодке подошло болгарское грузовое судно «Авиор». Немедленно через Варну в Москву ушла радиограмма. Теперь К-8 могла рассчитывать на помощь.

Тем временем стала резко ухудшаться погода. Бискайский залив — место, печально известное морякам своими небывалой силы штормами. Ветер крепчал, достигая 7 баллов. Находиться на палубе стало невозможно. И капитан Бессонов решил часть личного состава отправить на болгарский транспорт.
«Болгары подошли поближе, спустили баркас, и мы за час переправили туда две партии — всего 43 человека, — вспоминает Анатолий Ткаченко. — Отправляли пострадавших, тех, без кого можно было бы обойтись. Ребята потом рассказывали: «Мы как в раю побывали! И кормили хорошо, и вином угощали». Болгары вообще молодцы. Когда баркас в очередной раз спускали на воду, уже порядочно штормило и одному из их матросов полоснуло по лицу тросом. Разорвало всю щеку, но парень все равно остался на палубе».
Ночью подошли два советских судна — транспорт «Комсомолец Литвы» и теплоход «Касимов». Болгарское судно передало подводников на «Касимов» и ушло своим курсом. А утром 11 апреля оставшиеся на К-8 моряки попытались завести на лодку буксирный конец с «Комсомольца Литвы».

«А он подойти поближе боится, штормит ведь вовсю, — продолжает рассказ Анатолий Иванович. — Целый день мы возились. Волной нас смывает, еле держимся за леер. Трос хоть и капроновый, но тяжеленный. Потом все-таки завели, и капитан приказал всем спуститься в первый отсек, а люк задраить. На палубе только несколько офицеров осталось. Спустились мы, а там же вентиляции никакой. В носовых отсеках стал появляться угарный газ, фильтрующийся через переборку третьего отсека. Многих начало тошнить. А я так уже натаскался с этим тросом, что лег просто между торпедами и ничего больше не хотел. Вдруг слышу, какая-то суматоха поднялась. Оказывается, трос оборвался и нам дали команду выходить наверх. Так получилось, что я поднялся последним. Шапку где-то посеял, стал искать — нигде нет. Так без нее и вышел. Из-за этой шапки меня потом в погибшие и записали. Тогда ведь все обмундирование хлоркой подписывали. Когда лодка уже ушла на дно, шапку выловили, увидели подпись «Ткаченко» — ну и подумали, что я тоже утонул... В общем, выскочил я наверх, а лодку уже до кормовой части ограждения рубки волна заливает. Мы, считай, друг на друге в том ограждении висели. Тогда капитан и принял решение оставить на лодке только 22 человека, а остальных переправить на «Касимов». Дали сигнал ракетами, оттуда с огромнейшим трудом подошел баркас. Старший помощник Виктор Антонович Ткачев, помню, лодку оставлять отказался. Сказал: «Товарищ командир, я судно покину предпоследним!» А лодка уже кормой под воду уходила. Не знаю, на что капитан надеялся. Конечно, если бы он всех на «Касимов» переправил и сам ушел, ему бы потом не поздоровилось. Но зачем было столько людей оставлять, ведь вполне хватило бы человек пять...

Когда баркас подошел, мы туда попрыгали, но как-то получилось, что трос попал под винт и мы шли к «Касимову» задом. И вот еще... Замполит у нас был, правда, с другой лодки приписанный. Когда в баркас погрузились, стал он нам спасательные жилеты бросать. Потом увидел, что на всех не хватит, — и один себе под мышку... Очень мы этому удивились. А когда с «Касимова» опустили штормтрап, этот зам первым наверх полез. И свалился в воду между баркасом и теплоходом. Так мы еще упирались руками в борт, чтоб его не раздавило.

На «Касимове» нас быстро переодели в сухое. Несли кто что мог: спортивные костюмы, пиджаки, бушлаты. А я свою куртку отдал торпедисту, который на лодке оставался, так что продрог страшенно. Отправили нас в душ, покормили и распределили по каютам. Я попал к четвертому помощнику капитана, который радиолокацией занимался. К тому времени штормило уже так, что по каюте стулья летали, незакрепленные почему-то. И вот где-то в начале седьмого утра 12 апреля заходит этот помощник капитана и говорит: «Кажется, ваша лодка утонула. Было два взрыва, и . она исчезла с локатора».
К-8 с шестью ядерными торпедами по 15 килотонн каждая обрела вечный покой на глубине 4680 метров. Это была первая гибель советского атомохода за всю историю подводного флота СССР. Американцы к тому времени потеряли уже две своих АПЛ.

Курс на жизнь

На судах сразу же приняли меры по поиску людей. В темноте это оказалось очень сложным делом. Когда рассвело, матросы с баркаса увидели тело капитана Бессонова. Его сумели зацепить багром, подтянуть к баркасу, схватить за руку. Но мощная волна отбросила баркас. В руке спасавшего осталась только книжка «Боевой номер» со списком оставшейся на корабле смены. Командир корабля, словно исполнив последний долг, передал живым имена двадцати двух подводников, погибших вместе с ним.
«Одного только вытащили, — вспоминает Анатолий Ткаченко. — Кстати, нашего черниговца — командира второго дивизиона капитана 3-го ранга Владимира Петровича Рубеко. Но, к сожалению, тоже уже мертвого. Все, кто остался на лодке, погибли. Вместе с погибшими во время пожара наш экипаж потерял 52 человека».

В тот же день «Касимов» взял курс на Фарерские острова, где встретился с плавбазой «Волга», которая и доставила оставшихся в живых моряков К-8 в Североморск. Там их сразу же отправили на десять дней отдохнуть в один из местных санаториев. Как вспоминает Анатолий Иванович, даже на концерт Анатолия Соловьяненко возили.
Закрытым Указом офицерский состав, мичманов и погибших наградили орденом Красной Звезды, а оставшихся в живых матросов — медалью Ушакова. Командиру лодки Всеволоду Бессонову посмертно было' присвоено звание Героя Советского Союза. Потом матросов демобилизовали, офицеров и мичманов, не пожелавших больше служить на подводном флоте, перевели на берег или на надводные корабли. А Анатолий Ткаченко остался. Не нравилось ему на надводных кораблях, хотя там и воздух свежий, и каюты просторные. Он перешел на атомную подводную лодку К-159, на которой и прослужил до самой демобилизации —13 лет.

Моряков часто упрекают в излишней суеверности, но вот что удивительно: Анатолий Иванович был призван на службу в 1959 году. Первая его лодка имела номер С-159, последняя — К-159. В 2000 году российское телевидение показало документальный фильм о трагической судьбе К-8 — «К-8. Секретный монумент», в котором были постановочные эпизоды с применением пиротехники (борьба за живучесть и последствия аварии). Так вот, все эти эпизоды снимались на... К-159! А в августе 2003 года К-159 тоже погибла и унесла с собой жизни 9 подводников. Такая вот мистика...
После службы Анатолий Ткаченко вместе с женой Надеждой Афанасьевной приехал в Чернигов. Здесь у них родились дочь Ольга и сын Павел. Работал на спасательной станции — сначала завхозом, потом водолазом. Даже спас одного человека. Сегодня работает вахтером.

Когда-то ему платили к пенсии за особые условия службы 35% оклада. А потом, уже после распада СССР, урезали до 25%. Мол, подводных лодок у нас нет, стратегических бомбардировщиков нет, ядерных ракет тоже нет. Так за какие такие «особые условия» платить? Будто отставник виноват, что всего этого у нас уже нет.
Зато у Анатолия Ткаченко остались фотографии. Одна из которых, подаренная ему командиром БЧ-5 инженером-капитаном 2-го ранга Виталием Пашиным, подписана так: «Толе в день нашей совместной смерти и жизни».

P.S. Редакция «Гарта» благодарит Виталия Ивановича Ковальчука, оказавшего нам огромную помощь в подготовке этого материала!

Олег Яновский, еженедельник «ГАРТ» №14 (2507)