1966 г. Наш экипаж пларк проекта 675 «К-23» вышел на отработку задач БП. на другой пларк этого же проекта. На этой лодке была установлена новая систему управления горизонтальными рулями «Мрамор-2». Она отличалась от предыдущей модификации тем, что имела дополнительный регулятор коррекции глубины. Это позволяло при работе системы в режиме «автоматическое удержание глубины» вносить поправку в глубину погружения лодки до _+ 10 м. Этой тонкости наш старпом капитан 2 ранга Анатолий Иванович Пылев не знал.
Во время обеда, когда лодка шла на глубине 60 м на среднем ходу 13.5 узлов, старпом решил провести занятие с моими рулевыми по правилам использования системы «Мрамор». Он начал объяснять матросам, как регулировать глубину погружения лодки. По ошибке, вместо коррекции глубины +2 м, он установил глубину погружения +2 метра. Лодка мгновенно среагировала на команду и с таким ходом при большом дифференте на корму вслепую, «не зная» надводной обстановки, буквально выскочила из-под воды. Уменьшили ход до малого, и подняли перископ. На наше счастье надводных целей вблизи не оказалось. В этот раз всё обошлось. И такие ошибки были.
4. Радиационная опасность.
Что меня поразило на первом выходе в море на атомной подводной лодке в июне 1963 г. так это картина, которую мне показал мой штурман капитан — лейтенант Леонид Иосифович Яценко. Мы шли в подводном положении и обстановка была спокойной ( ни тревог, ни учений), и он повёл меня по лодке показать наше заведование. Когда мы зашли в 5-тый реакторный отсек и прошли в тупик по левому борту, то увидели странную картину — на разостланных альпаках спокойно спали подвахтенные спецтрюмные.
Вообще на первых лодках отношение к радиационной опасности было не очень «уважительное». Так, на Камчатке в 45 дипл 15 эскпл пларк «К-151» была ошвартована левым бортом к плавпирсу, а плавказарма находилась с другой стороны пирса. Причем, «грязную»зону и «чистую» разделял забор высотой 50 см, на который никто никогда не обращал внимания. Моряки прямо с лодки из «грязной зоны» перешагивали через условную границу — заборчик и шли в СРБ на плавбазу в свои каюты и кубрики. Спецодежду они держали в жилых помещениях в шкафчиках. Все попытки со стороны старпома навести порядок, не увенчались успехом.
Такая же ситуация была с режимом радиационной безопасности и в 26 дипл. Матросы, и даже офицеры, чтобы не оставлять в раздевалках на СРБ свои вещи и одежду, спецодежду надевали поверх повседневной формы. С этим всё время боролся командир дивизии контр — адмирал Корбан В. Я. Он хотел навести должный порядок. И вот однажды летом 1968 г, во время проворачивания механизмов, около 9 часов утра на корабль прибыл комдив. Накануне только поздно вечером наша лодка возвратилась в базу, не успев навести порядок. Комдив спустился в лодку через люк 10 отсека и пробежал до ЦП в 4-ом отсеке. Увиденный беспорядок вывел его из равновесия. Он первым делом вошел в штурманскую рубку , взял меня за руку и вывел в ЦП. Потом приказал расстегнуть верхнюю пуговицу куртки. Увидев, что на мне тужурку и кремовую рубашку, которые я должен был оставить в раздевалке на СРБ, он ещё больше распалился и вызвал в ЦП корабельного химика старшего лейтенанта Еременко Владимира Яковлевича. Когда тот явился, комдив объявил: «Вводная. Островский подвергся радиационному облучению. Его форма загрязнена до 100 распадов». Это вводная касалась и береговой службы радиационной безопасности. Меня облачили в спецодежду и обувь ( красные галоши) и под «конвоем» специалистов СРБ бербазы повели для проведения дезактивационных работ в спецпропускник. Когда меня привели, там уже собралась все специалисты службы РБ для проведения со мной работ. Но когда я им сказал, что это загрязнение «условно», а не фактически, у них пыла немного поубавилось.
Полковник Соколов начальник СРБ бербазы приказал провести мою санобработку, а тужурку, брюки и ботинки сдать на дезактивацию. Все офицеры службы смотрели на него в недоумении. Но самый ретивый капитан 3 ранга К. сразу же предложил мне переодеться в спецодежду, а форму сдать на обработку. Но тут, вахтенный матрос — дозиметрист, сказал: «Товарищ полковник. Этого делать нельзя. Во-первых, капитан-лейтенант Островский условно заражен, а во — вторых, при загрязнении до 100 распадов санобработка не производится» и показал на большой плакат с нормами загрязнения и порядком обработки. Все опешили. Я воспользовался паузой, сбросил их «чистые» шмотки и ушел в казарму. По дороге мне встретилась «Волга» с командиром дивизии, который остановил машину и спросил меня, почему меня на раздели, Я очень подробно ему изложил нормы и правила спецобработки при работе с РВ. После чего ушел в казарму.
Небольшое отступление, характеризующее «профессионализм» начальника службы РБ дивизии полковника Соколова. Дело было в субботу во время подведения итогов на кораблях и частях соединения. На одном из атомоходов шло окончательное приготовление к выходу в море. Специалисты службы РБ обеспечивали ввод установки. Когда Соколову доложили об этом, он приказал все работы отставить и специалистам РБ прибыть на совещание. На возражение, что специалисты работают с быстрораспадающимися радиоактивными изотопами, полковник Соколов изрек: «Прекратить распад. Прибыть в казарму».
Эти две моих заметки показывают, что матросы и офицеры подчас грубо нарушали нормы работ с РВ, а многие начальники их не знали.
Немає коментарів:
Дописати коментар