К концу 1963 года наш экипаж окончательно сформировался и приступил к непосредственному изучению и освоению материальной части АПЛ. Нам как второму экипажу довелось осваивать каждую из прибывших субмарин и выходить на них в море для отработки своих задач. Поскольку подлодки были разных проектов и несколько отличались друг от друга, мы получали универсальный опыт. 5. ЛЮДИ
Командиры групп были молодыми инженер-лейтенантами, а командир корабля, старший помощник командира и командиры боевых частей, а также мичманский состав уже имели определённый опыт службы на подводных лодках.
Матросы и старшины срочной службы призывались из разных регионов страны – от Украины до Приморья и были довольно разношёрстны по своему характеру и привычкам. Не смотря на то, что мы были разных сроков службы – от новичков, вроде меня, и до «дембелей», прослуживших уже четыре года, я не помню ни одного случая проявления в нашем экипаже «дедовщины» или других неуставных отношений. Вероятно, это была заслуга как наших непосредственных командиров и старшин-мичманов, постоянно уделявших нам внимание, так и то, что экипаж формировался заново, без устоявшихся дурных традиций. Ежегодно одни, отслужив положенный срок, демобилизовывались, другие прибывали вновь. Но среди электриков нашей группы конфликтов никогда не возникало. Нашими приятелями были матросы и старшины и других подразделений экипажа.
С дисциплиной среди срочнослужащих экипажа, чего греха таить, проблемы иногда возникали. Некоторые предприимчивые матросы, находясь в наряде вне базы, иногда разживались спиртным, принимали сами «на грудь» и товарищей не забывали угостить. Кроме того, на ПЛ для протирки механизмов выдавали спирт-ректификат. Но в практике его применения спирту нашли почти равноценную альтернативу – дистиллированную воду (бидистиллят). А сэкономленный спирт шёл на традиционные нужды. Проконтролировать, куда тратился драгоценный продукт, было довольно сложно, что также давало повод к соблазну «употребить». Когда же отцы-командиры это замечали, действовали по уставу. Но такие нарушения были не часты и не являлись системой. А спирт в дальнейшем всё-таки перестали выдавать.
Офицеры по своему характеру тоже были разными, но наши взаимоотношения с ними не выходили за рамки служебных и оставались вполне корректными. Возможно, и среди них бывали какие-то конфликты с Уставом и с вышестоящими командирами, но эти случаи не были достоянием срочнослужащих и не становились предметом обсуждения в нашей среде. С офицерами мы общались в той степени, на сколько были связаны с ними подчинённостью и службой. Но это не значит, что у нас не складывалось никакого мнения о них. И чаще всего наши мнения совпадали.
Например, командир корабля Вилен Петрович Рябов заслужил уважение личного состава своим спокойным, уравновешенным характером, уверенностью в своих действиях и надёжностью. Не помню случая, когда бы он повысил голос на кого-либо или высказал что-либо оскорбительное в чей-то адрес.
Старший помощник командира Альфред Павлович Софронов отличался в экипаже подчёркнутой строгостью и высокой требовательностью ко всему личному составу. В основу нашего воспитания было положено требование: «Матрос должен быть постоянно занят делом!». Поэтому мы, срочники, старались не попадаться старпому лишний раз на глаза, если выпадала минута отдыха. Но все строгости Альфреда Павловича, конечно, не выходили за рамки уставных требований.
Командиром БЧ-5 был у нас Роальд Ефимович Воронов. Два высших образования, цепкий ум, демократичный характер, высокий профессионализм и борода, какой не было больше ни у кого из офицеров. Не ошибусь, если скажу, что в экипаже его уважали все. Запомнились два характерных эпизода.
Однажды мы собрались на занятия в одном из кабинетов и уже сидели за столами. Тут открывается дверь, ко мне стремительно подходит командир БЧ-5 Роальд Ефимович Воронов и крепко пожимает руку, поздравляя с днём рождения. Я даже опешил от неожиданности. То, что у меня сегодня день рождения, я не распространялся и считал, что никто и не знает об этом. И поздравление командира БЧ-5 явилось для меня, рядового матроса, приятной неожиданностью, о которой я помню до сих пор.
И Роальду Ефимовичу мы обязаны спасением экипажа и корабля от неминуемой катастрофы. А случай был такой. В сентябре 1963 года наш экипаж находился в море на АПЛ К-122 на отработке задачи № 2. Шли в подводном положении на глубине около ста метров. Время было ночное, никаких вводных не было, и свободный от вахты личный состав отдыхал. В 24.00 я сдал вахту очередной смене и тоже ушёл в восьмой, спальный, отсек отдохнуть, пока есть возможность. Лежу на верхней полке и где-то минут через 10 - 15 чувствую, что голова моя начинает упираться в переборку, а из нагрудного кармана робы выскальзывает блокнот. Не трудно было догадаться, что лодка с большим дифферентом на нос стремительно идёт в глубину. Продолжалось это не долго. Затем лодка как бы остановилась, дифферент стал уменьшаться и всё, как мне казалось, пришло в норму. С тем я и заснул.
И только утром на следующем разводе я узнал, что лодка ночью едва не провалилась за предельную глубину и не была раздавлена. Спас положение командир БЧ-5 Р.Е. Воронов, который в считанные секунды оценил обстановку и успел дать команду «Пузырь в нос!». Времени на выяснение причин уже не оставалось. Подробности об аварии до нас не доводили, но поговаривали, что просто сгорелишестивольтовые предохранители на пульте дистанционного управления носовыми горизонтальными рулями. И только совсем недавно из воспоминаний А.И. Островского я узнал, что настоящей причиной провала лодки на глубину оказался лопнувший баллер носового руля правого борта. При исследовании в базе внутри баллера была обнаружена огромная «раковина», которая и привела к поломке.
По-отечески относился к нам, матросам, заместитель командира по политической части Виктор Михайлович Бахлюстов. Он регулярно проводил с нами политзанятия и беседы, интересовался нашим бытом и отношением к службе. «Бойцы!- обращался он к нам. – Враг хитёр и коварен!». Обычно такими словами начинал он свои выступления. Ни одно общественное мероприятие не проходило без его участия.
Более тесное общение нас, электриков, сложилось с командиром электро-технической группы Эдуардом Алексеевичем Вильсоном, который по боевому расписанию был командиром и нашего 7-го отсека. Мы видели в нём целеустремлённого, заботливого командира. Благодаря его настойчивости и терпению уже через полгода вся наша группа стала отличной и полностью классной.
Цельностью натуры, прямотой и независимостью суждений всегда отличался младший штурман БЧ-1 Александр Иосифович Островский. Пожалуй, он единственный из офицеров мог не соглашаться с мнением старшего помощника командира по каким-то спорным вопросам и до конца отстаивать свои позиции.
Характерен и такой штрих. Когда в марте 1965 года было принято решение в честь международного женского дня всколыхнуть население двух улиц – Вилкова и Гусарова – и провести между ними КВН, выбор капитана команды наших офицеров-гусаровцев, проживавших на этой улице, был не долгим. Если команду улицы Вилкова возглавил командир 45-й дивизии В.С. Салов, то достойным соперником ему мог стать только наш смелый и находчивый А.И. Островский. И когда он долго не соглашался, все нервничали и разными способами пытались его уговорить. И уговорили. В результате поединка команда улицы Гусарова одержала победу.
Приятно было общаться и с командиром БЧ-1 Леонидом Иосифовичем Яценко, когда он дежурил по части или организовывал какие-либо мероприятия. Его спокойный, рассудительный характер и простота в общении импонировала не только тем, кто служил рядом с ним, но и многим из других боевых частей.
Командиром электротехнического дивизиона был Виктор Михайлович Кудряшов. Это был спокойный, добродушный офицер. Он охотно помогал мне в общественной работе, шёл навстречу, когда мне было необходимо съездить в П-Камчатский на семинары и активы. Но однажды, когда мы ещё жили на плавказарме, я попал по своей самонадеянности в неловкое положение.
В один из осенних выходных дней Виктор Михайлович попросил меня и ещё одного матроса сходить на ближайшую сопку и собрать немного плодов шиповника и нарвать черемши. «Знаешь, что такое черемша?»,- спросил он. Ответил, что знаю. И мы ушли. Нарвали шиповника с бумажный кулёк и принялись искать черемшу. А черемша – это, вообще, что и для чего? Мой товарищ в камчатской флоре разбирался тоже не лучше меня. Дома у нас, на Урале, есть растение с похожим названием – чемерица. В народе называют её ичеремица, и черемика. Может быть, она здесь черемшой называется? Чемерица – растение ядовитое, особенно – для скота. Поэтому при заготовке сена мы всегда чемерицу собирали и выбрасывали из скошенной травы. Может быть, ей лечить надо что-то Виктору Михайловичу? В этих раздумьях мы нарвали полную сумку этой чемерицы, и принесли всё собранное на плавказарму.
На следующее утро я выглянул в иллюминатор и увидел, как наша «лечебная» чемерица сиротливо плавает возле борта. И только позже я узнал, что черемша – это дикий вкусный чеснок, который полезно употреблять в пищу. Но Виктор Михайлович за принос ядовитых растений не сказал мне тогда в упрёк ни слова.
Выделялся какой-то особенной офицерской статью, выправкой и манерой держаться, которая сразу же обращала на себя внимание, командир группы дистанционного управления Олег Иванович Гронский. На ПЛ через наш отсек он проходил как правило молча. Да и мы ни разу не нашли повода обратиться к нему, чтобы завести разговор. А хотелось. И многие из нас так и не услышали его голоса.
Командиром группы электриков после ухода Э.А. Вильсона на повышение к нам был назначен Евгений Сергеевич Белоконь. Менее трёх месяцев довелось прослужить мне при нём – в сентябре 1966 года я демобилизовался – но он прочно остался в моей памяти как добрый, мягкий по характеру, душевный человек.
Хотя с офицерами других боевых частей и групп общаться напрямую приходилось довольно редко, мы их видели почти ежедневно, знали по именам и фамилиям, подмечали для себя особенности их характеров и манеры поведения, оставаясь сами в общей массе незамеченными.
Большую роль в нашей повседневной жизни играл старшина группы электриков мичман Аркадий Кузьмич Пукас. Он был нашим наставником и старшим товарищем, постоянно заботился о нашем профессиональном росте и повседневном быте. И в казарме, и на лодке он постоянно был с нами рядом, а в выходные дни старался организовать нам приличный отдых за пределами базы – на природе. Вряд ли ещё кто из других групп мог получать такую возможность.
Панибратства с мичманом мы не допускали, но иногда необидно подшучивали над ним. А он обычно прощал нам эти мелкие проказы, хотя и ворчал для вида. Вот одна из таких шуточек. Как правило, на период выхода нашего экипажа в море к нам прикомандировывали несколько офицеров и мичманов из других экипажей, видимо, для стажировки или обмена опытом. Одним из таких прикомандированных однажды оказался мичман по фамилии Стокас. И наши юмористы решили использовать фамилии мичманов для своей шутки. На ходовой станции в отсеке имелся кнопочный пуск одного из электромоторов с табличками «Пуск» и «Стоп». И на табличках вместо этих слов появились новые надписи: «Пукас» и «Стокас». И первыми эту замену обнаружили не хозяева этих фамилий, а кто-то из старших офицеров. В результате мы получили замечание за это «безобразие», а мичман Пукас – за недосмотр.
Часто мы общались и с другими мичманами экипажа – Поддубным, Луценко, и реже – с Пчелинцевым.
Шло время, и офицеры, получая новые звания и новые назначения, начали уходить на новые места службы и в другие экипажи. Ещё в декабре 1965 года старшим штурманом в другой экипаж был назначен А.И. Островский. В 1966 году получил назначение в штаб дивизии наш командир В.П. Рябов. В июне 1966 года ушёл на повышение – командиром БЧ-5 АПЛ К-14 Э.А. Вильсон. Хотя это было естественным и неизбежным развитием событий, но в душе появлялось какое-то уныние от распадения нашей флотской семьи.
Считаю, что мне очень повезло тогда - попасть во вновь формирующийся экипаж. В него пришли молодые, способные, любящие своё дело офицеры. Они не сливались в общую массу, а каждый по-своему становился личностью. И в дальнейшем почти все они достигли значительных высот в карьерном росте, а затем и в общественных делах. Для офицеров служба на ПЛ стала судьбой, а для нас,срочников, хорошей школой жизни. Мне кажется, ни в каких других родах войск нет такого искреннего братства, как у моряков-подводников, сплочённых прочным корпусом, надёжными шпангоутами и, в первую очередь, общей ответственностью друг за друга и общей судьбой.
6. ТЕХНИКА
Первое знакомство с лодкой поражало воображение. Во-первых, сами размеры субмарины. Дизельные подлодки, стоявшие поодаль, в сравнении с АПЛ казались игрушечными.
Внутри прочного корпуса, куда ни ткни пальцем, попадёшь в трубопровод, кабель или прибор. Действительно, АПЛ до пределанасыщена сотнями электродвигателей, тысячами приборов, сотнями километров кабелей. Но везде всё блестит чистотой и ухоженностью. Как это достигалось, уже скоро я узнал на собственном опыте.
В свой первый выход в море я был просто пассажиром. Мы тогда выходили вместе с первым экипажем, и на боевых постах находились опытные матросы того экипажа. Место мне определили около корабельного телефона у задней переборки седьмого отсека. Оттуда я и наблюдал за всем происходящим. Слушал, какие команды передаются из центрального поста, как они выполняются в отсеке, какие доклады из отсека передаются в центральный пост. По возвращении в базу теперь мы ежедневно, насколько позволяла обстановка, знакомились с устройством АПЛ, лазили по трюмам и выгородкам, кроме пятого (реакторного) отсека, и в первую очередь знакомились с электрооборудованием. Разобраться в этом огромном электрохозяйстве казалось нереальным. Но шло время, постепенно под руководством офицеров и старшин у каждого из нас накапливался необходимый объём знаний.
Через несколько месяцев я был допущен к самостоятельному обслуживанию боевого поста. В моём заведовании оказалось 122 больших и малых электродвигателей. Ежедневно при проворачивании механизмов необходимо было проверить состояние каждого электродвигателя, измерить мегомметром сопротивление его изоляции, по возможности провернуть его вручную и периодически очищать коллекторы. А при работающем двигателе – проследить, нет ли искрения, и не греются ли подшипники.
Во время зарядки аккумуляторных батарей требовалось периодически измерять ареометром плотность электролита в банках и заносить показания в специальный журнал. Для измерения плотности надо было пролезть через лаз и лечь на подвесную тележку под низким потолком, и, переезжая на ней над аккумуляторными банками, делать замеры на контрольных элементах. При этом надо было следить, чтобы не расплескать электролит, не разбить ареометр и не отравиться от загазованности помещения.
Мой боевой пост находился в седьмом отсеке по правому борту. В море при длительной работе всех механизмов в отсеке становилось очень жарко. Температура поднималась до 45 градусов и выше. На вахте в ночное время или даже днём, когда прекращалось хождение по отсекам, я раздевался почти полностью и оставался по форме: часы, трусы и сандалеты. В соседнем, восьмом отсеке, имелся душ, и после вахты можно было хорошо освежится пресной водой. Просто помыть руки можно было и морской водой, но нужно было специальное мыло для солёной воды. Обычное мыло пены не давало.
Курить в лодке строго запрещалось – специальных мест для этого проектами в то время не предусматривалось. И при каждом всплытии заядлые курильщики всеми способами (с мусором, например) пытались подняться наверх, в рубку, чтобы успеть сделать несколько затяжек. Но это удавалось далеко не всем. А меня, некурящего, эта забота не обременяла, и почти всегда я оставался в отсеке. Только однажды, из любопытства, я поднялся в рубку, когда лодка находилась в надводном положении. Была ночь. Звёзд почти совсем не видно. Чёрное небо, чёрная вода и чёрный корпус лодки – всё это сливалось воедино, и только слабые всплески волн и свежий ветерок нарушали ощущение нереальности.
За три года службы, непосредственно связанной с выходами в море, управление механизмами боевого поста так впечаталось в память, что и после демобилизации ещё лет семь часто снилось мне, что я всё ещё на лодке, в своём отсеке, где каждый механизм знал с закрытыми глазами.
Особенно мне нравилось работать на ходовой станции во время швартовки. Это требовало быстрой реакции, чёткости и уверенности действий, чем, как мне казалось, я обладал. По крайней мере, замечаний от командира корабля в мой адрес ни разу не поступало.
7. БЫТ
По прибытии в бухту Крашенинникова первое время жили мы на плавказарме. Это было довольно старое судно, в изобилии населённое крысами и тараканами, которые себя считали здесь хозяевами и, практически, совершенно не боялись новых квартирантов. База АПЛ только создавалась. Достаточных условий для жизнеобеспечения людей и подводных лодок заранее подготовлено не было. В посёлке Рыбачьем, где предстояло поселить семьи офицеров, дома ещё только строились, и заселение их ожидалось не ранее нового года.
Территория, где находились пирсы АПЛ, в целях обеспечения особого режима секретности была надёжно огорожена, и никто из гражданских и военнослужащих других подразделений без специального разрешения высоких инстанций через КПП не пропускался. Но как-то через год, во время уборки территории, мне бросилось в глаза, что в конце забора, который был ближе всего к казармам, появилась щель, через которую вполне мог пролезть человек. Там стояли лодки других экипажей. Видимо, кто-то не хотел обходить кругом – через КПП – и ходил напрямую. Потом этот проход был заделан.
После постройки новой казармы, куда нас переселили, было начато строительство учебного центра. Появилась баня. А до этого помывка у нас проходила на каком-то отслужившем свой срок мониторе.
Питание было отличным, как у космонавтов. Если матросов, служивших на берегу, кормили на 90 копеек в день, то нас – на 2 рубля 87 копеек. А в море нам дополнительно давали ещё вино и шоколад.
На завтрак мы делали себе военно-морской бутерброд: на большой кусок сдобной булки или белого хлеба намазывали слой мёда или сгущёнки, на него – слой масла (50 г.), сверху – нарезанный пластинками сыр. Кроме этого нам давали куриное яйцо и творог. Запивали стаканом кофе.
Обед был не менее сытным и калорийным: стакан сока или большое сочное корейское яблоко; на первое – суп или борщ, на второе – шницель или рагу с комбинированным гарниром (капуста + картофельное пюре), на третье – кофе или компот.
На ужин – гречневая каша с маслом, что-нибудь мясное с гарниром и компот или кофе.
После вечерней прогулки в 21.00 – вечерний чай: Какао или кофе на сгущённом молоке с галетами.
Затем вечерняя проверка и в 22.00 – отбой. В 23.00 – полный отбой.
Кто заступал в наряд, мог использовать час до полного отбоя для подготовки.
Ещё разрешалось час поспать, не раздеваясь – после обеда. Таким образом, на сон уходило 8 – 9 часов. Как говаривал мой товарищ по службе Валера Сандаков: «Крепкий сон, сытный рубон и ненависть к работе – что ещё матросу надо!». Но такой режим обеспечивался, если мы находились на берегу, и для тех, кто не заступал на вахту. А уж в море о полноценном сне можно было забыть. Кроме вахты на боевых постах, днём постоянно давались вводные для отработки навыков борьбы за живучесть корабля. А когда выпадала ночная вахта, и днём поспать не удавалось, то хорошо, если за сутки набиралось на сон 3 – 4 часа. Но мы были молоды, здоровы, хорошо питались и трудности службы преодолевали легко. Больных у нас почти не было, даже в зимний период. Разве что зубы у кого заболят. Тёплой одеждой мы были обеспечены хорошо. У меня, например, тёплых вещей для зимы было более, чем достаточно: зимние тёплые носки, тёплые брюки и свитер из верблюжьей шерсти, тёплая феска, меховые рукавицы и меховая куртка с башлыком.
8. БУДНИ
В зимнее время ко всем прочим работам добавлялась уборка снега. На камчатке мягкая, но очень снежная зима. За нашим экипажем была закреплена часть бетонки, которую постоянно приходилось расчищать. Дорога со временем превращалась в глубокую снежную траншею, из которой проходящую автомашину было почти не видно.
В казарме и, особенно, на лодке постоянно проводили тщательную приборку: мыли, чистили, подкрашивали, словом, наводили лоск и блеск. Особенно старались перед праздниками или прибытием высокого начальства. Поэтому и воскресенья часто объявлялись рабочими днями. А ещё – вахты – «через день – на ремень», наряды на различные работы. Так что «служба раем не казалась».
На третьем году службы я был назначен ещё и оповестителем. При получении дежурным сигнала о приближении Цунами или сборе по тревоге в вечернее или ночное время приходилось сломя голову бежать в посёлок, где жили наши офицеры, и сообщать им о сигналах. А когда кому-либо из офицеров удавалось сходить в Матросский клуб на концерт или в кино, то вызывали их прямо из зала.
Когда наваливалось много работы, бывало и так, что по несколько дней таскаешь в кармане полученное письмо и не то, что ответить, но даже прочитать некогда. Крутишься на предельных оборотах, и день с ночью сливаются в одно серое пятно.
Иногда приходилось помогать и соседним экипажам. Например, в конце августа 1963 года во время выхода в море АПЛ К – 122 произошло затопление реакторного отсека. По прибытии в базу на лодке была организована авральная работа по ликвидации последствий аварии, в которой по очереди участвовал и наш экипаж. Мы надевали пластиковые комбинезоны, изолирующие противогазы и спускались палубой ниже, где нужно было шкуркой счищать с труб из нержавейки серебристый налёт и протирать очищенные места спиртом. Но работать разрешалось не более двух минут, иначе можно было получить большую дозу радиации.
Вообще-то, для контроля за получаемой дозой облучения каждому из нас при переходе на АПЛ выдавали «карандаши» - индивидуальные дозиметры, которые при уходе на базу сдавали на проходной. Радиация не имеет ни цвета, ни запаха, и к опасности облучиться мы, порой, относились довольно легкомысленно. Офицеры постоянно предупреждали нас: пятый отсек проходить быстро, не задерживаясь. А когда лодка у пирса, то вообще из кормы в носовые отсеки лучше проходить верхней палубой. Но всё-таки было любопытно посмотреть на реактор с близкого расстояния – и задерживались, и разглядывали его со всех сторон.
Парогенераторы на лодке были наиболее слабым звеном. Они уже вырабатывали свой ресурс, и почти не было ни одного похода,когда бы не возникало проблем с этими «бочками». Но нет худа без добра. В одном из выходов в мае 1966 года на К-66 уже на вторые сутки традиционно потекли парогенераторы. Дальнейшее пребывание в море грозило осложнениями, и ПЛ была возвращена на базу. Одну смену оставили для расхолаживания установки, остальных отправили отдыхать в казарму. Но в 02.27 мы были подняты по тревоге: на лодке пожар! Прибегаю в седьмой – в отсеке пахнет дымом. Межотсечная дверь в шестой отсек задраена. Рассказали, что аварийная команда шестого отсека пыталась вытаскивать банки с пластинами для регенеративных установок – могут взорваться от жары. Отправляли матросов в защитных костюмах на пеньковых концах, но те быстро перегорают. Пытались - на стальных тросиках, но огонь уже не пускает.
Я занял место у ходовой станции на случай отвода лодки подальше от причала. Все молчали и ждали худшего. Если банки с регенерацией начнут взрываться, то межотсечная переборка может не выдержать. Через некоторое время в лодке погас свет.Светонакопители ещё какое-то время различались, но не долго. Аварийные фонарики еле тлели. Тут меня вызвали через посыльного в центральный пост. Там тоже свет погас. На какой-то подставке лежал электрощит, снятый со штатного места, и над ним, подсвечивая фонариками, склонились офицеры. Кабеля в шестом перегорели, насосы ожлаждения остановились, а реактор не расхоложен. Возникла опасность перегрева реактора, что могло привести и к тепловому взрыву. Поэтому надо было срочно запитать насосы по временной цепи– от батареи. Схемы щита под рукой не было, а если где-то она и была, то в суматохе отыскать её было трудно.
«Щит знаешь?» – спрашивают меня. «Нет, этот не знаю»,- отвечаю. Действительно, на практических занятиях мы ни разу не разбирались в этом электрощите и подобной вводной не проигрывали.
«Найди Пукаса, пусть бежит в Центральный!». Бегу снова в седьмой. Отсек полон удушающего дыма. Переборка с шестым отсеком от высокой температуры деформировалась и стала пропускать дым в седьмой отсек. Всем было приказано подняться наверх. Последним собрался выходить мичман Пукас, держа в руке большой мешок с секретной документацией. Я помог ему вытащить этот мешок, и Аркадий Кузьмич ушёл с ним в Центральный пост. Всех, не занятых в носовых отсеках, отправили обратно в казарму.
Через некоторое время запитать насосы всё же удалось. Но пожар в шестом не унимался. Поэтому было принято решение затопить отсек забортной водой. Так и поступили.
Когда вода из аварийного отсека была откачана, и можно было войти в него, предстала ужасная картина. Всё было в чёрной копоти. Кабеля и приборы обгорели и оплавились. Электродвигатели выведены из строя, и вряд ли их можно будет восстановить. Обмотки главных генераторов оплавлены.
А если бы этот пожар произошёл в море? Не известно, или, наоборот, известно, чем бы это могло закончиться.
Интересно и то, что авария произошла 6-го мая 1966 года в 6-м отсеке на К-66 у 6-го пирса. Стечение цифр, или стечение обстоятельств?
Высокая государственная комиссия в течение недели пыталась выяснить причину возгорания. Проводились эксперименты. Но тщетно. Точно было установлено только место возгорания – выгородка масляного радиатора. И предположительно – от короткого замыкания в пучке кабелей.
И это тоже были наши будни.
9. ДНИ ОТДЫХА И ПРАЗДНИКИ
Праздники и на службе были праздниками. Но я лично относился к ним неоднозначно. Конечно, праздник – это отдых, развлечения, поздравления, иногда и поощрения. Но с другой стороны праздники нарушали привычный ритм службы. В канун праздников резко прибавлялось всякой суеты, дополнительной работы, всяких проверок и смотров.
Особенно тщательно готовились мы к своему профессиональному празднику – Дню ВМФ. В 1965 году даже выпало нам подряд два праздничных дня: 24 июля – день вручения Тихоокеанскому флоту ордена Красного Знамени, а 25-го традиционный день ВМФ.
Интересно и празднично всегда встречали мы Новый год. Начинали готовиться заранее: Накапливали яблок и соков, заготовляли кедровый лапник и мастерили из него ёлку, которая почти не отличалась от настоящей.
В день праздника в кубрике накрывали один длинный общий стол, составленный из нескольких столов, который ломился от обилия фруктов, соков, печенья, конфет и тортов. Все усаживались, наливали в кружки сок, ну, не совсем один сок. Многие незаметно, под столом, добавляли из своих фляжек спирт, и коктейль получался, что надо. Поздравлял нас обычно командир корабля, а также другие офицеры, приходившие с ним в наш кубрик.
А ещё приходили к нам на ёлку школьники из подшефных классов со своими учителями, выступали с концертом, в котором участвовали и наши моряки. Проводили мы различные аттракционы, лотереи, смотрели кинофильмы, ходили в Матросский клуб на концерты дивизионной художественной самодеятельности.
Довольно часто приезжали к нам в Рыбачий артисты эстрады, кино, целые эстрадные группы, а так же известные, интересные своей судьбой знаменитости.
Одними из первых в декабре 1963 года москвичи показали нам спектакль «Стряпуха замужем». В январе 1964 г. побывали мы на концерте украинской эстрады «Днiпро». В том же году посетил нас эстрадный оркестр «Амур».
В следующем году приезжали артисты Московской эстрады, в которой принимали участие Пётр Корниец (буриме), ИринаБратановская (пластический этюд), актёр кино, снявшийся в фильме «ЧП» и др. Затем - Эстрадная группа Раисы Жемчужной. Снова – Московская эстрада с участием Шурова и Рыкунина, поэта-сатирика Кривицкого из журнала «Крокодил». Рижская эстрада, Саратовская эстрада и другие. За эти два года у нас побывали композитор Ян Френкель, звёзды эстрады - Людмила Зыкина, Тамара Миансарова, Валентина Дворянинова, Гелена Великанова, Миров и Новицкий, Роман Карцев. В 1966-м – Муслим Магомаев, Иосиф Кобзон, артисты Киевской эстрады. Всех трудно перечислить.
Особенно мне запомнилось выступление перед Новым 1966-м годом Заслуженного артиста Азербайджанской ССР МуслимаМагомаева. Пел он очень здорово! С полной отдачей. Много песен исполнял на бис – почти весь свой репертуар повторил дважды. Зал Матросского клуба буквально сотрясался от его голоса и наших аплодисментов.
Встречались мы с такими известными людьми, как космонавт Герман Степанович Титов, старый большевик (не помню фамилии), работавший в охране В.И. Ленина, прославленный разведчик, дважды Герой Советского Союза Виктор Николаевич Леонов.
Если в воскресенье не было других мероприятий, наша группа электриков, кроме занятых на вахте, отправлялась вместе с мичманомПукасом на природу – в сопки, где мы отдыхали и душой, и телом. Ходили на озеро Вилюй, или просто располагались на бережке безымянных речек, похожих на ручьи.
Вот, например, один из таких походов, состоявшихся в сентябре 1964 года. Нас было семеро, не считая…, нет, считая и мичмана. Остановились мы на берегу небольшой речки километрах в четырёх от нашей базы. Два километра – в гору и два под гору, и мы – на месте. Погода – пять баллов, шесть шаров, семь червей, - как выражались наши бывалые. Природа чудесная. Кругом сопки – будто стены древней крепости со сторожевыми вышками. Берега речки в густых зарослях ивы, двухметрового лабазника и крапивы. Заблудиться можно запросто, если шага на три сойти с тропинки. На склонах сопок – сплошной лиственный лес – камчатская берёза и дубняк. Местами – густые джунгли ольхи и чернотала. Тёмно-зелёными островками кое-где раскидан стелющийся кедрач. В низинах много ежевики, брусники, черники, жимолости, на склонах сопок – черемши – дикого чеснока.
С купанием – не получилось. Вода в речке ледяная, течение быстрое, глубина – до лодыжки. Но в одном месте речка делает поворот, и там образовалась ямка с метр глубиной и «зеркалом» три на три метра. В ней оказалось полно рыбы: и омули килограмма на два – три, и другая, более мелкая рыбёшка. Рыболовные снасти были с нами, и скоро в котелке вкусно запахло ухой. Клёв был отменный. Стоило забросить крючок с наживкой (кусочек рыбы), как тут же на него набрасывалась вся стая. Вода была прозрачна, как стекло, и всё было прекрасно видно. Трое из нас занимались рыбалкой, остальные – заготовкой хвороста для костра и любованием природой. За каких-то полчаса мы втроём поймали ещё четыре крупных омуля и 80 рыбок помельче. Все свои трофеи мы потом отнесли на камбуз, и для нашего экипажа была сварена чудная уха. К вечеру мы, «уставшие, но довольные», возвратились в казарму.
Осень – самая красочная страничка в жизни камчатской природы. Особенно это заметно в пору преддверия листопада. В первые три-четыре дня увядания – это буйство красок всей палитры. Трава краснеет, будто огонь пробегает по сопкам. А берёзки дрожат, ёжатся и вспыхивают жёлтым пламенем. Пройдёт ещё две-три недели, и сопки вообще преобразятся – станут щетинистыми от голых деревьев.
В зимнее время мы по выходным нередко ходили на лыжах и даже устраивали соревнования. А в конце апреля, когда солнце уже начинало припекать, катаясь на лыжах, мы раздевались по пояс и загорали. В тенистых местах, особенно на северных склонах сопок, снег лежал почти до августа, и трава начинала пробиваться прямо из-под снега. Лето короткое – ждать некогда.
Большой радостью и залогом нашего душевного равновесия были для нас письма – своеобразные птицы счастья, которые прилетали из разных уголков страны – из нашей малой родины. Письма сокращали расстояния, не позволяли чувствовать себя оторванными от дорогих нам людей. Но самым большим подарком для нас был отпуск. Мне, да и почти всем остальным из нашего экипажа, посчастливилось побывать в отпуске дважды – на третьем и четвёртом годах службы. И каждый отпуск был не менее, чем на 90 суток. И каждый раз он казался коротким.
Запомнилось окончание первого отпуска. Возвращались мы вместе с моим земляком Валерием Сандаковым. Уезжали из дома с запасом времени на случай непредвиденных задержек рейсов. Позади 14 часов полёта с пересадкой в Хабаровске – и мы в Елизово. Получили свои чемоданчики, постояли и решили, что оставшиеся два дня отпуска проживём в гостинице, посмотрим город. Там заодно и переоденемся по форме.
22 км автобусом, и мы – в Петропавловске. В белых форменках, в бескозырках без чехлов, с «канадками» на затылках (стрижка такая была в моде на гражданке) прём прямо на патруль. Пронесло. Не задержали. Пошли в гостиницу. Мест нет. А времени уже восьмой час вечера. Нам сказали, что можно обратиться к коменданту – он поможет устроиться. Пошли к коменданту, а сердце чует, что устроит он нас на «губу» за такой внешний вид. Пришли. «Ваши документы!» Подаём. «Почему не стрижены? Где чехлы на бескозырке? Туфли не уставные, носки не уставные, причёски не уставные… Флот позорим?!». Вот и влипли. «В лучшем случае – прекращение отпуска, в худшем – несколько суток ареста!». Приказал переодеться и до 24.00 быть в своей части. Вот и переоделись, вот и устроились. Да, не ласково встретила нас Камчатка. Бегом бежим на последний катер. Успели. В 23.50 были уже в своей казарме. Досрочно. Но за это не наказывают.
Возвращение из второго отпуска прошло без происшествий – мы были уже научены.
10. ОБЩЕСТВЕННЫЕ ОБЯЗАННОСТИ
Значительную часть службы мне пришлось сочетать с общественными делами. С первых же дней пришлось участвовать в выпусках стенгазет, Боевых листков. А 30 ноября 1964 года меня избрали секретарём первичной комсомольской организации. Кроме оформления наглядной агитации, выступлений на читательских конференциях добавились собрания, семинары секретарей первичек, комсомольские активы. Поскольку мне приходилось участвовать в выпуске стенгазет и Боевых листков, то посещал я и семинары военкоров, где активно работали корреспонденты газет Е. Алтухов, В. Наумов и Вл. Науменков.
В том же году меня направили на учёбу в одногодичную вечернюю партийную школу при политотделе в/ч 60018, которую я успешно закончил в 1965 году. Видимо, потому, что одной из обязательных дисциплин были вопросы партийной и комсомольской работы. Директором школы был капитан 2-го ранга Куц. Занятия проводились вечером в Матросском клубе по несколько часов дважды в неделю. Кстати, во всех этих общественных мероприятиях я участвовал между очередными вахтами и нарядами, а не вместо них.
В начале 1965 года мне предложили вступить кандидатом в партию, и комсомольская работа стала моим партийным поручением. 3 декабря 1965 года состоялось отчётно-выборное собрание. Конечно, мне постоянно помогали офицеры-комсомольцы, замполит, секретарь первичной партийной организации. И, прежде всего, это была их заслуга в том, что наша комсомольская организация вышла в отличные и заняла первое место в соревновании среди первичных комсомольских организаций базы. А в мае 1966 года я был принят в члены партии.
Проходили у нас и торжественные мероприятия. Если дивизия АПЛ только формировалась, то у эскадры ПЛ уже была своя история, свои герои, свои традиции, участие в которых принимали и мы. Так, в канун 20-летия Победы, в мае 1965 года, около Матросского клуба состоялось открытие памятника Герою Советского Союза Николаю Вилкову, именем которого уже была названа одна из улиц посёлка Рыбачий. Во время боевых действий против Японии в 1945 году при штурме высоты на острове Шумшу старшина первой статьи Николай Вилков повторил подвиг Александра Матросова – закрыл грудью амбразуру японского дота и тем самым помог своей роте захватить высоту. А служил Н. Вилков на одном из кораблей нашего гарнизона.
31 июля 1966 года также в районе Матросского клуба был торжественно открыт ещё один памятник – экипажу подводной лодки Л-16, погибшему от вражеской торпеды в 1942 году при переходе с Камчатки на Северный флот. Именем командира этой лодки, Д. Гусарова, в посёлке также была названа улица. При открытии этого памятника присутствовали командующий ТОФ Н.Н. Амелько, ряд офицеров, старшин и матросов и около полусотни учащихся школы № 8 посёлка Рыбачий.
11. ИНТЕРЕСЫ
В Матросском клубе была хорошая библиотека. Мне там приходилось бывать довольно часто, и я был знаком с её сотрудниками. Это были Антонина Григорьевна Струтинская, Людмила Дмитриевна и Евгения Михайловна (фамилий не помню). Они разрешали мне рыться в огромном книжном фонде и выискивать интересные книги. А.Г. Струтинская организовывала при клубе вечера поэзии, встречи с местными авторами, печатавшими свои стихи и корреспонденции в газетах «Залп» и «Тихоокеанская вахта». Посылал и я иногда в редакции этих газет свои стихи.
На вечера поэзии собиралось до двадцати человек. Это – и начинающие и более опытные. Среди них были такие уже известные тогда поэты и журналисты, как Валентина Коркина, Владимир Науменков, Лев Янченков, Пустовит и другие. Мы читали свои стихи, обменивались мнениями. Решили при библиотеке издать сборник местных авторов. Потом, в мае 1966-го, мне показали этот сборник, в нём было помещено около десятка и моих вирш.
Однажды предложили мне написать и пару песен для репертуара дивизионной художественной самодеятельности. Стихи я написал, а самодеятельный композитор из в/ч 60018 Сергей Изюмов положил их на музыку. Одну песню я услышал на концерте – вышло, вроде бы, ничего. Третью песню я сочинил на окончание срока службы. При расставании спели её под гитару в кубрике.
Через наших офицеров доводилось даже сотрудничать с женсоветом посёлка. Узнав, что я сочиняю стихи, попросили меня принять участие в выпуске их новогодней газеты. Не знаю, каков был результат, но несколько стихов по теме я им написал. Да ещё потом дляКВНа написал немного.
Ещё в начале 1964 года в газете «Тихоокеанская вахта» был объявлен конкурс на лучший рассказ, очерк, стихотворение, фотоснимок или рисунок. И в начале ноября того же года были подведены итоги. Сюрпризом для меня оказалось то, что за лучшее стихотворение 2-я премия досталась мне.
Чтение книг и увлечение поэзией также давало разрядку голове, которая была загружена в те годы уставами, наставлениями, инструкциями и прочей совершенно необходимой, но сухой и однообразной информацией.
12. ШЕФСТВО
22 июня 1966 года исполнилось ровно четыре года со дня моего призыва на службу. До демобилизации оставалось три месяца. А 2 июля меня в порядке шефской помощи неожиданно направили в пионерский лагерь вожатым 1-го отряда имени Героя Советского Союза, подводника, капитана 1-го ранга И.В. Травкина. Пионерлагерь был организован при школе № 8 посёлка Рыбачий. Начальником лагеря была Нина Алексеевна Кольцова, а воспитателем 1-го отряда – Элеонора Михайловна Бойкова. В моём отряде было 50 отчаянных сорванцов с пятого по седьмой класс. А всего таких отрядов было три.
Политотдел выдал мне удостоверение в том, что мне разрешалось «ежедневно с 9.30 утра до 19.00 вечера (кроме воскресенья, а также в понедельник с 14.30 до 19.00) хождение по маршруту: военный городок – школа № 8 пос. Рыбачий». В понедельник – только после обеда, т.к. до обеда - политзанятия, а это дело было святое.
Ребята очень развитые, любопытные, суматошные. Постоянно требовали внимания и полной мобилизации сил. Правда, с октября 1964 года по просьбе моего учителя Н.М. Мараевой я уже переписывался с 5-Б классом родной Пышминской средней школы. Кстати, это привело, в последствии, к тому, что я стал больше писать вожатой этого класса, а после демобилизации вообще на ней женился. Но кой-какой опыт общения с пятиклашками всё же получил.
Ежедневно мы проводили всевозможные мероприятия: устраивали походы на озёра Вилюй, Пресное, Лесное или просто в сопки, совершали поездки в П-Камчатский на экскурсии по памятным местам города, посещали музеи Боевой славы и краеведческий, побывали на городской телестудии. В своём посёлке проводили спортивные игры и соревнования с другими отрядами, занимались художественной самодеятельностью. Многие ребята хорошо играли на рояле, аккордеоне, баяне. Классические вещи исполняли не хуже приезжих гастролёров. Одна девочка прекрасно читала стихи.
В воскресенье, 10-го июля, мы съездили в Петропавловск на праздник рыбаков, проходивший на городском стадионе. День был чудесный. Народу собралось – тысячи. Посмотрели там большой концерт с участием артистов кино и эстрады – Виктора Авдюшко, Ирины Головко, Юрия Белова, Ал. Пена, болгарской певицы Маргариты Другаровой и многих других. В конце представления наши пионеры преподнесли всем артистам букеты цветов. Ребят сняли на киноплёнку и уже вечером показали по телевизору.
Интересным был четырёхдневный поход нашего отряда в Паратунку – знаменитую водо-грязелечебницу союзного значения. Начался он 16 июля. День был жаркий. Дождей не видели уже более месяца. Пошли всем отрядом – человек 50. Взрослых пятеро: воспитатель, вожатая и нас трое вожатых-мореманов. Добирались и на катере, и – на машине, и на своих-двоих, а где и - на четырёх. Преодолев километров 20 с гаком, добрались до цели. Все порядком устали – волокли на своих горбах семь палаток, 24 надувных матраса и сухой паёк на четыре дня. Но ничего, писка не было. И вот мы увидели эту знаменитую лужу. Небольшой четырёхугольный бассейн с целебной горячей водичкой, обрамлённый низенькой – до колена – кирпичной стенкой, рядом речушка с прохладной водой, и всюду груды трепещущих розовых тел отдыхающих. Недалеко ещё один бассейн, крытый – то ли зимний, то ли платный. Но нам больше подошёл открытый. Скинули мы с себя поклажу и одежду и попрыгали в воду.
Чувствуешь себя в этой воде, как в горячей похлёбке. Дольше 15 минут купаться нельзя, на сердце, говорят, отражается. Действительно, в горячей воде утомляешься быстро. В углу, где бьют ключи, вода очень горячая, дальше – немного прохладнее. На другом конце бассейна через небольшое окно вода выливается в речку. Глубина всего метра полтора. Дно усыпано камешками, до блеска отшлифованными тысячами ног. Но я в первый же раз ухитрился чем-то разрезать кожу на больших пальцах обеих ног. Но это не испортило мне впечатления. Как-никак, здесь даже Герман Титов однажды купался.
Совершив «паломничество», мы отправились дальше. Остановились у озера Лесного, между двумя пионерскими лагерями. День клонился к вечеру, да и небо что-то стало хмуриться. Разбили палатки, поужинали, и тут хлынул дождь – первый в это лето. Мы – в палатки, комары - за нами. Палатки двухместные, и в каждой набилось по семь человек. Хворост кончился, костёр почти погас, палатки стали промокать. А впереди ещё целая ночь. И до утра никто не сомкнул глаз. Но не от экстремальных условий. Всю ночь ребятагорланили песни, галдели и плясали танец огня вокруг хилого костерка.
Настало утро. Надсаженные от смеха животы почувствовали голод. А дождь и не думал переставать. Но многие убежали купаться на озеро. Кое-чем позавтракали, а обсохнуть негде. Оглядевшись, обнаружили около нашего стойбища пустое строение. Перетащились со своим скарбом туда. Послали разведчиков в соседний лагерь попросить воды и сушилки. Воды нам дали. Но пусти лису… Пришлось директору лагеря и накормить нас, и сушилку дать, и фильм показать.
Дождь льёт, но у нас всё-таки крыша, стены, буржуйка затоплена – жить можно. Электричества тут нет, сидим при свечах. Пристанище довольно тесное для, того, чтобы разместиться на ночлег пятидесяти путешественникам. Кое-как втискиваемся. И снова неугомонная детвора бесилась до двух часов ночи.
На третий день дождь стал стихать. Чуть просохло, и мы договорились сыграть в волейбол и футбол с обитателями пионерлагеря. После игр пошли купаться, хотя на солнце и намёка не было – туман да сырость. Словом, погода шептала… Погрелись втроём. Слегка, конечно. Всё-таки на пионерской работе.
На четвёртый день, собрав свои манатки, отправились в обратный путь. Но уже другой дорогой – через город – 75 км на автобусе. До дома добрались около девяти вечера. Все целы, здоровы и невредимы. Из трёх ночей две почти не спали, но все бодрились и не унывали. Крепкий народ – пионеры!
Погода снова наладилась. Снова солнечно и жарко. Дождь, видимо, специально для нас был заказан, для испытания. Договорились, в следующий раз такое большое количество ребят в поход не брать. Хотя бы – половину. Каждого накормить, уложить – целая проблема.
Снова – походы, спортивные игры, поездки в город. 31 июля праздновали День ВМФ и закрытие пионерского лагеря. Утром была проведена торжественная линейка. Нас, шефов, поздравили с праздником, поблагодарили за работу и подарили по большой коробке фигурного шоколада. После обеда – состоялся концерт худ. самодеятельности и прощальный пионерский костёр. Остаток вечера провели в своём кругу воспитателей и вожатых за шампанским.
За месяц мы так привязались к своим пионерам, что наутро просто не могли оставаться в казарме и снова все собрались в школе. Ребята тоже рвались в походы, и нам разрешили ещё немного позаниматься с ними. 2-го августа мы были уже в пути. На этот раз в отряде было 24 человека кроме нас, вожатых. Маршрут пролегал через турбазу «Снежная», пионерлагерь «Камчатские зори», село Коряки, посёлок Южные Коряки, безымянное озеро и обратно тем же путём. В оба конца – более 200 километров. Поход продолжался пять суток при переменной погоде. Впечатлений было очень много, все были довольны. Жаль, что никто не захватил фотоаппарат. Виды природы были удивительные. Но и этот поход не был у нас последним. Самый запомнившийся – ещё впереди.
Накануне последнего похода обстановка была нервозная. Пионеры наседали: когда да когда пойдём в поход? Сначала не было руководителя. Затем не стали отпускать нас, шефов, когда руководитель был уже найден. Наконец, нас отпустили, но воспитатель руководителем отказалась пойти с нами. И это уже в последний день. Объявление о дате похода уже висело – выход 14-го, то есть завтра. Пришлось срочно опять искать руководителя. Наконец, нашли.
Утром к школе, где был назначен сбор, пришло всего 15 желающих: четыре девчонки и десять парней. Почти все из 8-го класса. Из нашего первого отряда пришло всего четверо. Остальные решили, что поход отменён из-за отсутствия руководителя. Лагерь уже был закрыт, и никто не хотел брать на себя ответственность за поход. Ждать больше не имело смысла, и мы отправились в путь. Мы – это руководитель Элеонора Михайловна Бойкова, студентка третьего курса пединститута Ольга Георгиевна Сопкина, трое шефов: Владимир Руднев, Виктор Будницкий и я и 15 школьников. Самому старшему – руководителю – 35 лет, самому младшему – её сыну Сереже – 9 лет. Им в походе больше всего и досталось.
Маршрут мы взяли сложный, но по своей неискушённости в трудностях такого похода, мы эти трудности и недооценили. Путь наш лежал через Начики (точнее, через 89-й километр в сторону Начиков), Туристский лагерь и – на Банные Ключи. Там должны мы были отдохнуть, выкупаться в горячих источниках и вместе с геологами вернуться обратно.
До туристского лагеря мы добрались к шести часам вечера. Там нас должны были снабдить картой и проводником. Первую свою ночёвку мы решили провести вблизи этого лагеря. Погода была чудная, и свои три палатки решили раскинуть на берегу речки. Приготовили себе ужин и беззаботно уснули.
То обстоятельство, что проводника в лагере нам не дали, и карты тоже не оказалось, нас не омрачило. Мы опоздали, и все уже ушли по маршрутам. Чтобы мы как-то могли сориентироваться, старший инструктор турлагеря довольно примитивно изобразил наш маршрут на листке бумаги и утешил, что до Банных Ключей километров 40, и можно дойти за сутки. Предстояло пройти вброд пять речек и преодолеть горный перевал Козельского. Однако предупредил, что этот путь сложный, и можно избрать другой – по тракторной дороге. Но мы – народ бывалый, нам давай что-нибудь посложней. Не смутило нас и то, что пополнить запас продуктов в лагере нам не удалось, а мы, понадеявшись на лагерь, сами тоже впрок не запаслись в городе. Но раз до цели всего сутки, мы и не волновались. На сутки у нас продуктов хватало.
Проснулись в семь утра, сварили завтрак, свернули палатки и – в путь. Хлеб свой у нас, правда, кончился, но в столовой лагеря нам дали две булки. Да перед самым отходом ребята выловили в речке крюком огромную кижучь – килограммов на 15. Захватили и её с собой.
Часа через три пути в стороне от нашей тропы мы заметили озеро. Повернули к нему. Время было обеденное. Пока варили одним ведром первое, второе и третье – подошёл вечер. Решили тут и заночевать. Остаток дня провели весело и шумно. Купались, собирали грибы, жимолость, шикшу, голубицу. Обед у нас довольно затянулся, поэтому ужинать не стали. Да и осталось всего полбулки хлеба. Оказалось, что и соль кончилась. Рыбу ели уже без соли. Многие начали предлагать вообще остановиться здесь и не ходить дальше. Тем более что хлеб и соль кончились, консервов совсем немного, а впереди ещё более тридцати километров бездорожья. Я тоже склонялся к этому варианту, но один из вожатых и несколько ребят упорно настаивали идти дальше. После долгих споров всё-таки решили продолжать свой поход. Не зря мол проехали 100 километров, а такое озеро у нас и дома есть. Под палатки нарвали травы, освободили вещмешки и тоже набили их травой – получились подушки. А одеяла мы несли с собой. Спали с комфортом.
Наступил день третий. Проснулся в шесть утра – привычка. Выкупался в озере, развёл костёр и вскипятил чай. В восемь все уже были на ногах. Сварили грибной суп, какао и доели последнюю половинку булки. В 10 утра снова вышли на тропу и двинулись дальше. Через километр увидели на берёзе затёску и на ней букву «Т» - тут, значит, сворачивать с дороги. Она пошла круто влево, а мы пошли по тропке вправо. День снова жаркий, грызут комары. Идём вдоль ручья уже часа три. Тропа то взбегает на высокий берег, то спускается к самой воде. Перешли вброд десяток ручейков. Вода ледяная. Стали подниматься на перевал. В расселинах ещё лежит снег. Барахтаемся в снегу, загораем, фотографируемся. В 14.00 скромно пообедали – три небольших баночки лосося на троих. Надеемся, что к вечеру дойдём до Банных Ключей, а там геологи снабдят нас провизией. Часам к четырём дня поднялись на перевал. Картина чудесная: кругом высокие сопки, в долинах – джунгли. Вокруг красивейшие цветы.
Тропа снова идёт по кедрачу и ольхе. Еле продираемся. Воспитательница и её сын стали отставать. Приходится постоянно их дожидаться. Тропа часто теряется среди густых зарослей и массы ручейков. Переходим их, не разуваясь – пришлось бы слишком часто снимать да надевать обувь. Вдруг на илистом участке тропы мы увидели огромный медвежий след, и совсем свежий. Даже ямки от когтей не успел ещё илом затянуться. В это время года медведи не нападают на людей, если их не дразнить, но всё же стало как-то не по себе. «Топоры передать вперёд!»,- прозвучала бодрая команда. Наше «вооружение» составляли три маленьких топорика размером с молоток и несколько перочинных ножей. Так что встречи с медведем можно было не бояться. Медведю, конечно, достаточно слегка махнуть лапкой, и мы бы разлетелись, как комары, но когда сжимаешь рукоять топора, чувствуешь себя гораздо уверенней. Следов человека мы так и не увидели нигде, а медвежьи – по всей тропе. Так и шли мы за косолапым, пока нас не настигли сумерки.
Остановились около какого-то ручья. С установкой палаток пришлось повозиться. Земля возле речки каменистая, колья никак не хотели вбиваться. Пришлось их обкладывать камнями. Развели костёр, слегка обсушились, поели немного оставшихся консервов, попили чаю с остатками сахара и легли спать прямо на камнях – траву рвать уже было некогда, стемнело быстро. По расчётам сегодня мы должны были уже дойти до назначенного места, но, увы! Я ещё прошёл вперёд километра четыре, пока тропу ещё можно было различить, но никаких признаков людей или жилья не обнаружил.
Ночь прошла спокойно. «Хозяин» не наведывался. Наступил четвёртый день нашего путешествия. Проснулись в семь утра. На завтрак – кружка чая без сахара, без хлеба, без масла и без надежды утолить голод. Всего лишь кружечка чая. А студентке Оле даже и этого не досталось. Пустились дальше в путь. А тропа всё больше и больше уклонялась влево. Шли по огромному лугу. Трава по плечи. Много жимолости, и мы набивали этой ягодой свои пустые желудки. Дальше – снова Кедрач, ольха, крапива и бесчисленное количество ручьёв. Снова по пояс мокрые, искусанные мошкой и комарами. Идём без обеда. Рады бы, да поклевать нечего. Осталось несколькобаночекк консервов, но это – НЗ.
Перешли широкую быструю речку. То ли это Банная, то ли Прямая – спросить не у кого, а медведь не скажет. Тропа пошла вверх по этой речке, перебегая, то на правый, то на левый берег, потому что или слева, или справа от самой воды начинали подниматься отвесные скалы. Самый младший – Серёжка Бойков – начинает хныкать. Брести по ледяной воде, по скользким камням, когда быстрое течение почти сбивает с ног, и старшие едва выдерживали.
В 16.00 провели совет племени. Видимо, заблудились, и никаких Банных Ключей нам не видать. Решили возвращаться. Но идти снова по ледяной воде, по своим старым следам, делая большой круг, не хотелось.
Когда мы подходили к перевалу Козельского, я запомнил его особый зубчатый рисунок. И теперь, ориентируясь на него, предложил идти напрямую. Пробираться придётся совершенно безо всяких тропинок, но зато путь короче.
Решили идти напрямик. Трава – в рост человека, местами – и выше. Каждый шаг даётся с трудом. Как обычно, иду впереди, раздвигая руками стену плотных трав и зарослей. Сквозь кедрач и ольху еле продирались. Постоянно приходилось карабкаться на крутые склоны сопок и по-суворовски спускаться с них. Жара. Комары. Под ложечкой сосёт. Но – ничего, идём бодро, напевая свою походную песню:«Ты снова идёшь со стадом диких слонов
среди лиан, среди болот и лесов…»
Ну, почти, как про нас. Идём, не останавливаясь до 21.00, пока не стемнело. Весь день шли на одной кружке кипятка – и ничего, выдержали. На ужин – несколько оставшихся баночек консервов на всех 20 человек - это, в среднем, по микроскопическому кусочку рыбки на брата. В 22.00 – отбой.
Мы уже пятый день в пути. А по плану должны быть уже дома, до которого ещё не известно, когда доберёмся. Утром вскипятили ведро воды, бухнули в него баночку рассольника, попили этой жижи и побрели дальше. Снова по пояс в воде и с ног до головы в комарах и мошке. Полное бездорожье. Трико на моих коленях давно расползлось, кеды, теперь уже бывшие, или то, что от них осталось, привязано к ступням тесёмками. Веду прямо на перевал, ориентируясь по солнцу. Из высоченной травы и густых зарослей кроме солнца больше ничего и не видно. Около трёх часов дня, наконец-то, вышли на старую тропу, ведущую через перевал. Ура!
Облегчённо вздохнув, решили идти сразу до турлагеря, хотя и ночью. Дорога уже знакомая. Снова карабкаемся на перевал. На вершине наши силы почти иссякают. Падаем на мох, едим ягоды, которых тут очень много. Тем временем подул сильный северный ветер, пополз туман. Когда шли вперёд на этом перевале изнывали от жары, а теперь – от холода. Пошёл дождь. Серёжка снова хнычет, остальные держатся молодцом. Идём дальше. Тропинок теперь масса, и все они расходятся в разные стороны. Сопки в тумане, солнца не видать. Снова – медвежьи следы. По какой тропе идти – не понятно. Пошли по самой торной. А дождь припускает. Все вымокли до нитки. Намокшие мешки стали тяжёлыми. Под ногами – болото, сверху – льёт как из ведра. Спешим выйти на дорогу к лагерю, а дороги всё нет. Стемнело. Поняли, что пошли в противоположную от лагеря сторону. До перевала, даже до озера я вёл безошибочно, а тут – завёл! Мне казалось, что если по дороге вперёд горная гряда оставалась справа, то на обратном пути она должна быть, естественно, слева. Но, видимо, с благополучным выходом на перевал после напряжённых скитаний мозг расслабился и всё пустил на самотёк.
А дождь всё усиливался. Тьма – кромешная. За стеной ливня пальцев вытянутой руки нельзя было разглядеть. О поисках дороги и думать было нечего. От холода трясло, как в лихорадке. Надо было как-то устраиваться и дожидаться утра. Нащупали кедрач. Берёзу в такой ливень не разожжёшь. Кусок берёсты и спички хранили мы в целлофане, и сумели разжечь под навесом палатки небольшой костёр. Но кедрач руками ломался плохо, и топорики мало помогали. Ветки быстро прогорали, и ливень быстро погасил наш очаг. С большим трудом установили на ощупь свои палатки и забрались в них. Кто сидя, кто лёжа дремал.
К трём часам ночи наша палатка оказалась затопленной. Сидим на мешках, а ноги по щиколотку – в воде. И сверху капает. Дождь льёт, и выходить из палатки всё равно не хочется.
Шестой день нашего похода стал последним. Когда чуть рассвело, собрали свои пожитки и пошли искать дорогу к турлагерю. Побродив изрядно по болоту, наконец, наткнулись на знакомую тропу, а затем и на дорогу. Сразу приободрились. Да и дождь начал стихать. Идём по дороге – кто в обуви, а кто и босой, в одних носках - всё равно до ушей мокрые, но горланим свою песню. Почти нигде не отдыхаем. Только остановились съесть две банки шпротов (НЗ) на всех и по чайной ложке тушёнки – не еда, а только запах.
К пяти вечера добрались до турбазы. Дали нам три булки белого хлеба и соли. Но оставаться ночевать ещё ночь в мокрых палатках и мокрой одежде никому не хотелось. Через два часа сели на проходящий автобус и двинулись в город. В автобусе снова пели песни, острили над своими злоключениями. Столько пробыли и в холоде, и в голоде, и хоть бы что! Даже никто насморка не получил. Видимо, наши организмы так мобилизовались, что стали невосприимчивы ко всем тяготам. Нет еды, и не хотелось есть. Усталости тоже никто не чувствовал. В два часа ночи на попутном катере мы вернулись в Рыбачий. Так завершился наш самый памятный поход по земле Камчатской.
Небольшое дополнение: в городе мы купили ребятам компот, а за одно прихватили себе две бутылки «Анапы». Проводив детей и учителей, мы по дороге в казарму осушили эти бутылки, досталось по полтора стакана каждому. Но удивительно, что я совершенно не почувствовал никакого влияния алкоголя – так сильно был настроен организм, хотя кроме жимолости последние четверо суток я почти ничего не ел.
В кубрике взглянул на себя в зеркало - худой, обросший, сам себя еле узнал. Сразу лёг на койку и проспал до обеда. Проснулся – в казарме кроме дежурного никого нет. Оказывается, наш экипаж два дня назад вышел в море. Вместо меня пришлось брать электрика из другого экипажа. Не знаю, может быть, у кого-то из-за моего опоздания были неприятности, но мне никто претензий так и не предъявил.
От родителей наших ребятишек нареканий тоже не было. 1-го сентября в школе проходила торжественная линейка. Поздравил всех своих подшефных с наступлением учебного года, подарил им самодельные стихи о нашем последнем походе. Все ребята были довольны и весело вспоминали наше лагерное лето.
За полтора месяца с пионерами 1-го отряда и его воспитателями у меня сложились добрые, дружеские отношения, о которых я с теплотой вспоминаю до сих пор.
Интересно было бы узнать, как сложилась их дальнейшая судьба, где теперь Саша Жовтяк, мастеривший космическую ракету; озорная девчонка Таня Гиленко, маленькая хрупкая девочка Наташа Бархатова, которую, почему-то, называли Раффлезия; сестрички Рита и Света Ковальчук, Миша и Серёжа Бойковы, младший из которых участвовал в нашем последнем, трудном походе; Мила Боева, Нелли Сулейманова, Таня Лазаренко, Саша Рябцев, Саша Носенко, Таня Казанцева, Валя и Володя Шумейко, Люда Гончар, ТаняСауляк и десятки других замечательных ребят. Может быть, они случайно увидят свои имена, вспомнят, отзовутся…
Итак, позади 4 года и 4 месяца моей срочной службы на флоте. Они пришлись на самые лучшие годы моей юности и стали лучшими годами моей жизни. 23-го сентября 1966 года в 10.50 местного времени самолёт, оторвавшись от камчатской земли, унёс меня туда, где всё начиналось впервые.
23.02.2009 В. Томаткин
Немає коментарів:
Дописати коментар