Заметки старого подводника
Подводная лодка С-273.
Северодвинск – Полярный. Сормово – Баку
Осенью, после отпуска, меня назначили командиром БЧ-2-3 в экипаж на новостроящуюся лодку 613 проекта С-273.
Экипаже был сформирован в Полярном с разных флотов. Командир – капитан-лейтенант Башкевич Владимир Дмитриевич – умный («лобастый»), проницательный, добрейший человек, грамотный, волевой, решительный командир. Никогда, даже в «разносах», не повышал голос. С подчинёнными был вежлив и уважителен, что в то время являлось редкостью. Не нахожу слов, чтобы достаточно полно охарактеризовать его. С каждым из офицеров экипажа он подробно знакомился, долго беседовал, расспрашивал не только о предыдущей службе, но и о семье, родителях, об учёбе в училище. И всем нам сразу стало ясно, что командир наш на своём месте, нам крупно повезло. В дальнейшем взаимоотношения между офицерами, между командованием лодки и офицерами сложились уважительно-доброжелательные.
Этому способствовал и старший помощник – старший лейтенант Виктор Александрович Овчинников, по специальности штурман, самостоятельный, в меру уверенный в себе, умный, требовательный, но простой и добрый. Никогда и никого он не наказывал зря, как и командир, и не увлекались они многочасовыми, как на некоторых других лодках, «разносами».
Вот только с замполитом нам не повезло. Был он человек никчёмный, скрытный, хитроватый, а, как впоследствии оказалось, ещё и «стукач», но это входило в его прямые обязанности, как и всех замполитов.
Вскоре наш экипаж убыл в город Северодвинск, где базировалась бригада учебных и новостроящихся лодок, на учёбу, продолжавшуюся в течение четырёх месяцев. Офицерскую подготовку не по специальности проводили старпом и командир, по специальности занимались самостоятельно. Командир торпедной группы Коньков Василий Макарович, выпускник Второго Балтийского ВВМУ, очень коммуникабельный и простой, этакий крепкий мужичок, имел недостаточную подготовку, тяжело и трудно усваивал новое, но уж если что усвоил, то навсегда. Много времени пришлось мне потратить для пользы дела, чтобы подтянуть Василия по специальности.
Для практического освоения устройства лодки нам была предоставлена одна из самых первых подводных лодок 613 проекта – С-46. Оказалось, что командирами боевых частей на ней были наши выпускники Шустров и Олехнович. В начале марта (8 марта) экипаж наш вновь прибыл в Полярный для отработки практических действий на плавающих лодках. Было много выходов в море, как правило, непродолжительных.
По сути дела, мы отрабатывали курсовую задачу № 2. Штурманом был лейтенант Махров Николай Васильевич. Мы с ним быстро сошлись характерами и были неразлучны, за что получили звание «близнецы».
Командиром рулевой группы у него был Афанасий Югов, несколько своеобразный молодой человек, уже обзаведшийся семьёй. Высокий и худой, большеголовый. Когда он выходил с глубины в лёгководолазном костюме, обжатый давлением, он очень напоминал Дон Кихота Ламанчского. С дисциплиной у Афони были не лады, он любил пререкаться, и Николаю приходилось его часто «воспитывать».
Командиром БЧ-5 был инженер капитан-лейтенант Редькин Юрий Данилович, уже немолодой и опытный офицер, к большому сожалению, уже тогда он был «подвержен» и впоследствии совсем спился.
Очень оригинальным в своём роде у нас был «доктор» – фельдшер, фамилию не вспомнил. У него были две особенности: первая – он всегда как бы противостоял, противился любым указаниям начальства, вторая – матросов и старшин он «лечил» своими собственными таблетками, которые готовил из мела, муки, хлеба и ещё чего-то. Внутренне он был гражданским человеком. Был призван на службу по окончании медучилища, а потому являлся разгильдяем, за что часто получал взыскания. Трудно забыть, как «доктор» демонстрировал снимание шинели: одним лёгким отработанным движением левой руки он мгновенно расстёгивал все до единой пуговицы – петли поизносились, а подкрепить их ему было лень. Остальных офицеров не запомнил, так как все они были обычными, ничем не выделявшимися, и в моей службе следа не оставили.
Хотелось бы ещё раз отметить очень важное качество командира, а именно: уже сейчас, на первых шагах, Владимир Дмитриевич приучал офицеров к самостоятельному решению тех или иных задач. В частности, он не боялся, как некоторые другие командиры, по отзывам наших выпускников, доверять нам, малоопытным вахтенным офицерам, самостоятельную швартовку к причалу, выполнять маневр «человек за бортом», осуществлять срочное погружение лодки, управлять лодкой в подводном положении на различных режимах хода и так далее. В результате экипаж хорошо подготовился, научился слаженной работе по всем боевым расписаниям.
Торпедных атак пока ещё не было, так как они не предусматривались программой подготовки на данном этапе. Экипаж успешно прошёл и выдержал все многочисленные проверки и по железной дороге убыл в город Горький на Сормовский завод, где к этому моменту заканчивалось строительство нашей лодки.
Бригадой новостроящихся подводных лодок командовал герой-подводник времён Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза капитан первого ранга Иоссилиани, типично сталинскими методами, очень жёстко. Сразу же он стал «воспитывать» наш экипаж. Первым провинился командир, и был наказан домашним арестом. Затем «на губу» попало несколько наших старшин и матросов, а потом наш доктор. Мне удалось получить разрешение на свидание с ним, чтобы поговорить и передать ему кое-какие вещицы.
Однажды я был назначен старшим патруля у кинотеатра. Патруль добросовестно выполнил свои обязанности, а затем мы посмотрели фильм на самом последнем сеансе (так делали все патрули). При выходе из зала меня заметил (эх, повязка красная!) Иоссилиани. По своей дурости и беспечности нарукавную повязку я не снял. Он подозвал меня к себе, спросил фамилию. Утром мне было объявлено десять суток ареста с содержанием на гарнизонной гауптвахте, куда в тот же день я и прибыл.
Гауптвахта размещалась в одном из зданий Новгородского кремля, в самом центре города. Меня поместили в довольно приличную комнату под самой крышей с одним большим наклонным окном. Там уже сидел один арестованный пехотный подполковник, который тут же начал изливать мне свою душу на несправедливость начальников и их хамство. Был он так обижен и огорчён арестом, что, рассказывая, плакал. Я искренне сочувствовал ему и по возможности ободрял, тем более, что условия на гауптвахте были хорошими. Единственная неприятность – нам вменялось в обязанности водить арестованных матросов и старшин на какие-то работы внутри Кремля. Мой коллега по несчастью парировал мне: «Не в этом дело, – дело в чести!».
Я считал себя наказанным хоть и сурово, но справедливо, и ни на кого не жаловался. Тем более, что нам разрешалось сходить в городскую баню, своей на губе не было. После бани я пообедал в ресторане «Россия», что рядом с Кремлём, на высоком берегу Волги, так что жаловаться не приходилось. Да и служба моя в сравнении с той, о которой поведал мне сокамерник, казалась нормальной. Одно обстоятельство меня смущало: в отсидку я пошёл 23 апреля, срок заточения заканчивался второго мая, а 30 апреля ко мне на побывку должна была приехать жена из Полярного на 3-4 дня. На всякий случай я попросил Колю Махрова встретить её, если меня не выпустят. Коля, как и я к доктору, приходил навестить меня. Но всё обошлось, – объявили амнистию, и 30 апреля в 12 часов дня меня выпустили. Я успел снять номер в гостинице «Россия» и благополучно встретил Тоню.
В Москве Тоня отстояла десятичасовую очередь и осмотрела выставку картин Дрезденской галереи. Восхищение Сикстинской мадонной она сохранила до сих пор. Кроме того, в гостинице «Гранд-отель» за очень большие деньги Тоне сделали совсем необычную для неё причёску с пробором, которая мне, да и ей самой, не понравилась.
Командир разрешил мне отдыхать весь праздник, узнав о приезде жены, – тоже деталь, но очень метко характеризующая командира. Номер в гостинице был очень удобный, питались в ресторане. Вечером мы, «бычки» и «группенфюреры», все вместе хорошо посидели в ресторане, а в последующие два дня праздника мы с Тоней принимали гостей в номере. Тоня быстренько уехала в Полярный, на сей раз поездом, так как самолёт ей пришёлся не по вкусу, – она сильно подвержена укачиванию.
А я возвратился к служебным обязанностям, «зализывать» рану, полученную от ареста. Это был первый и последний за всю службу случай ареста с содержанием под стражей. Во время отсидки от прибывающих арестованных офицеров я много узнал о жестокости и несправедливости начальства. По рассказам, были даже случаи глумления над людьми. У меня было достаточно времени, чтобы осмыслить и переосмыслить кое-какие аспекты службы и жизни. Начальство я никогда не жаловал, бывали и случаи несовместимости. Всегда сопротивлялся неразумным и вредным указаниям, за что получил ярлык «колкого» офицера.
Уже в самом конце мая вместе с заводской сдаточной командой мы двинулись «вниз по Матушке по Волге». К бортам самоходной баржи были накрепко пришвартованы две лодки, одна из них – родная наша, подводная лодка С-273. С лодок всё, что было возможно, перенесено на баржу. Часть груза шла по железной дороге; топливных запасов не было, так что нормальная крейсерская ватерлиния возвышалась над уровнем воды примерно на 1 метр. Это сделано было для того, чтобы уменьшить осадку лодки, а она достигала 4,5 метров при движении по реке. Снаружи оба корпуса подводных лодок были прикрыты брезентовыми тентами, чтобы не «мозолить» чужой недобрый глаз.
При подходе к городу Вольску как раз случился мой день рождения. Я прихватил с собой несколько бутылок водки «Спотыкач» и даже кое-какие рыбные и мясные консервы. Вообще говоря, в Горьком с продовольственным снабжением было очень плохо, в магазинах почти ничего не было, и как там умудрялись жить люди, осталось для нас загадкой. Во время обеда командир разрешил выпить по стакану, что и было сделано за моё здоровье. Оставшуюся водочку мы выпили «опосля», уже без разрешения командира, но всё было нормально и нареканий не вызвало.
Так мы благополучно добрались до назначенной точки в устье Волги. Там лодка была заправлена всем необходимым для дальнейшего самостоятельного плавания по Каспию в Баку, где была сдаточная база Баилов. Каспий встретил нас неприветливо – уже через несколько часов начало штормить. Нас крепко и долго покачало, а командир и вахтенные офицеры были мокрёхоньки с ног до головы до самых трусов. Мостик заливало водой, волнолом не срабатывал, его конструкцию в дальнейшем в ходе испытаний изменили, заливать стало значительно меньше. К Баку подходили при полном штиле.
В Баилове экипаж разместили в казарме на самом берегу, так что в воздухе вечно стоял отвратительный запах нефти, поскольку вся поверхность Бакинской бухты была покрыта её толстым слоем, а было очень жарко. Начались швартовные, ходовые и сдаточные испытания лодки, в ходе которых экипаж выявлял все огрехи, недостатки и недочёты строительства подлодки, а сдаточная команда их устраняла.
Я, как командир БЧ-2-3, кроме всего прочего, должен был подготовить свой торпедный расчёт – научить его самостоятельно готовить старенькие парогазовые торпеды к выстрелу. Торпедная мастерская находилась на противоположной стороне бухты, возле территории военно-морского училища, на Зыхе. Для тренировок расчёта несколько дней ездили туда утром, обратно вечером, городским транспортом, полностью огибая всю огромную Бакинскую бухту. Обедали в училище. Условия для приготовления торпед в мастерской были примитивными, готовить можно было только парогазовые торпеды, и то только после того, как в мастерской был наведён порядок, убран слой пыли пополам с песком.
К середине августа 1955 года после напряжённой работы на базе и в море все положенные проверки, испытания были произведены и завершены, состоялась госприёмка. Лодка подготовлена для перехода по внутренней водной системе на Север, в Полярный.
Немає коментарів:
Дописати коментар