Генеральская дочка

  Российское дворянское собрание направило Марине Антоновне Деникиной письмо, в котором дочь знаменитого белого генерала извещали о начале «кампании» по переносу праха Деникина и Врангеля в Москву. По этому поводу мы с ней тогда и встретились.
«Отец был бы рад, узнай он, что будет похоронен в русской земле, однако даже там едва ли ему захотелось бы лежать рядом с Врангелем. При жизни у них были очень плохие отношения», – первое, что сказала мне Марина Антоновна. Она хорошо говорила по-русски, и всё же с небольшим акцентом. Выглядела в свои восемьдесят два года замечательно: живые голубые глаза, стройна, элегантна.
Без малого четыре десятилетия она прожила в Версале, в старинном доме времён Людовика XV, окна которого выходят на королевский дворец. Французской графиней она стала, выйдя замуж третьим браком за известного историка графа Жан-Франсуа Кьяппа.
http://www.sovsekretno.ru/magazines/article/2957


...Какая долгая жизненная дорога отделяет королевский Версаль от временно отвоёванного у красных Екатеринодара, где в военном госпитале в годы Гражданской войны появилась на свет Марина! Годовалой увезла её мать на английском корабле из Новороссийска в Константинополь, где они месяц жили в русском посольстве в ожидании отца. Так начались долгие годы скитаний семьи Деникиных, оказавшейся «за бортом» своего отечества. Вначале была Великобритания, где власти безуспешно пытались убедить генерала возглавить русское правительство в изгнании. Потом они кочевали по всей Европе – Бельгия, Австрия, Венгрия, снова Бельгия, пока наконец в 1926 году не осели во Франции.
В семнадцать лет, получив аттестат зрелости, Марина уехала в Англию, где три года преподавала русский язык. Вернувшись в Париж, работала на радио, потом на телевидении. Начала писать книги под псевдонимом Марина Грей. Большинство из них посвящено русской истории: «Мой отец – генерал Деникин», «Расследование об убийстве Романовых», «Генерал умирает в полночь» (о похищении из Франции агентами советской разведки генералов Кутепова и Миллера), «Распутин».
О её богатой событиями жизни мы и беседовали тогда, в канун Рождества 2002 года.

– Вы всю жизнь прожили во Франции, французский стал для вас родным языком. И тем не менее – вы чувствуете себя русской?
– В молодости я старалась подражать моим французским подругам, мне надоедали семейные рассказы о России, о войне... А потом, лет в сорок, начала «русеть». Я люблю русскую историю, меня интересует то, что сейчас происходит в России. Я хотела бы и писать по-русски, но многое забыла. Папа меня учил грамматике, падежам... Когда я писала книгу о Белой армии, окончательно стала ощущать себя русской.
– Чем мы от французов принципиально отличаемся?
– Русским свойственна большая сентиментальность, они меньше думают о деньгах. По крайней мере так было раньше, когда «новые русские» ещё не приобретали виллы во Франции. Я также думаю, что русские почти всегда готовы жертвовать собой, помогать другим. У французов этого нет. Мне никогда не встречались русские, которые бы очень любили врать. Ну а французы врут – прямо невозможно.
– А как относились французы к русским эмигрантам?
– Неплохо, если не считать того времени, когда русский эмигрант Горгулов – думаю, он был подослан Советами – убил в 1932 году президента Поля Думера. Но вскоре французы об этом забыли, память у них короткая. Французы относятся к России неплохо, но ничего не понимают в том, что в ней происходит.
– За последние годы вы передали в Государственный архив России огромное количество документов – рукописи Антона Ивановича, включая его труд «Очерки русской смуты», письма, записные книжки, личные документы и фотографии. Такова была воля отца?
– Отец собирался дожить до освобождения России и надеялся вернуться. Моя мать после его смерти отдала часть архива в Колумбийский университет. Всё, что было у меня, я передала России. Архив Белого движения папа оставил на временное хранение в Праге. Во время войны немцы перевезли архив в Берлин, а оттуда, после 1945 года, часть документов забрали Советы, часть – американцы.
– В чём Антон Иванович видел причины поражения Белого движения и успеха Красной армии?
– Их было очень много. Во-первых, финансовые. Ведь наши «колокольчики», то есть рубли, которые папа печатал, невозможно было поменять ни на золото, ни на серебро... Затем – недостаток знающих, подходящих людей. Взяв город или губернию, надо было формировать органы гражданской власти. А кадров-то не оказывалось!
– Белое движение – это цвет русской армии, а Красная состояла из необученного пролетариата...
– Вначале. Поэтому мы чуть не дошли до Москвы. А потом Красную армию возглавил Троцкий, он многого сумел добиться. Это был, бесспорно, по-своему талантливый человек. А Белой армии не удалось перестроиться на ходу, когда начались неудачи... Партия ярых монархистов, которая и слышать не хотела ни о какой другой форме правления, кроме монархии, называла папу и его единомышленников «левыми». А отец считал, что нужно провести референдум, чтобы русский народ сам выбрал, что ему нужно – царь, республика или конституционная монархия.
– Ваша жизнь в эмиграции началась в 1920 году. Что было труднее всего?
– Скитания. Всюду папа чувствовал себя на чужбине, всюду было трудно. Что касается финансового положения, то оно было не самым тяжёлым. Отец все-таки получал гонорары за свои книги, писал в разных русских газетах – «Последние новости», «Возрождение», в еженедельном журнале «Иллюстрированная Россия». В английских и французских банках были деньги русского правительства, и Союз бывших русских послов, получивший к ним доступ, выделил отцу маленькую пенсию. В 1939 году она составляла 1800 франков в месяц. На троих было мало. Одежду покупали подержанную, экономили на всём.
– В двадцатые годы Париж оказался центром русской эмиграции, в том числе военной. Именно там был создан Русский общевойсковой союз, существовали десятки объединений гусар, гвардейцев, корниловцев, алексеевцев. Участвовал в них ваш отец?
– Он отказался заниматься политикой за рубежом. И только возглавлял «первопоходников» – участников первых походов Белой армии, корниловцев. Их было в эмиграции не так много.
– Он верил в возможность свержения советской власти?
– Верил. Но – как бы это сказать? – при помощи Божьей воли. В планы генерала Кутепова, с которым они очень часто встречались, он не очень верил и советовал ему быть осторожнее.
– Видимо, самыми трудными годами в жизни Деникина были пять лет, проведённые им в местечке Мимизан в годы фашистской оккупации Франции. Приходилось ли ему иметь дело с немцами?
– Однажды немецкий офицер пришёл к нам в дом в Мимизане, чтобы предложить переехать в Берлин, где отец мог бы работать с русскими архивами, которые немцы захватили в Праге. Папа спросил: «Это приказ или предложение?» «Как могу я вам приказывать! Решать должны вы сами», – вежливо сказал офицер. Последовал ответ: «В Берлин – никогда. Я остаюсь здесь».
– Но немцы арестовали вашу мать?
– Да, её продержали в тюрьме десять дней. Это произошло после того, как немцы начали войну против России. Тогда стали задерживать русских эмигрантов и беженцев от четырнадцати до шестидесяти лет. Маму, которой было пятьдесят, арестовали, а отцу тогда было за шестьдесят.
– У вас в доме в Мимизане бывали советские солдаты...
– Это были пленные. Они рассказывали, что для того, чтобы в плену не умереть с голоду, им порой приходилось есть мертвечину. И когда немцы предложили им надеть немецкую форму, некоторые решили, что уж лучше пусть будет так. Они беседовали с отцом, просили у него совета. Отец их не винил за то, что они надели немецкую форму, но советовал им сдаваться в плен американцам, англичанам или французам, если будет такая возможность. Многие так и сделали, но их потом, после войны, вернули в Советскую Россию...
– Антон Иванович следил за развитием событий на восточном фронте?
– Конечно. И очень волновался – особенно вначале, когда немцы наступали. Мы слушали радиопередачи из Лондона на французском и на немецком языках. И когда русские перешли в контрнаступление, он ликовал. Наши соседи французы недоумевали: «Почему вы так радуетесь? Ведь побеждают коммунисты, против которых вы сами сражались!» Отец отвечал, что побеждают не коммунисты, а русская армия. Он ненавидел тех, кто царствовал – если можно так сказать – в России. Но русская армия оставалась для него русской. Говорил, что, когда всё кончится, мы забудем и Белую, и Красную армии, будет только одна, русская армия.
– Почему Антон Иванович после войны перебрался в Соединённые Штаты?
– Во-первых, потому, что во Франции он больше не получал пенсию и не на что было жить. А друзья из Америки, тоже офицеры, предложили папе писать мемуары для издательства имени Чехова. Ему положили сто долларов в месяц, за которые он должен был ежемесячно сдавать пятьдесят страниц рукописи. На эти деньги можно было жить. Во-вторых, папа боялся, что во Франции к власти придут коммунисты. Второй раз такого он не хотел переживать.
– Как устроились за океаном?
– Они жили у друзей около месяца, а потом, найдя себе маленькую квартиру, переехали. Мемуары отец завершить не успел – дошел только до 1916 года и умер от сердечного приступа.
– Одним из ближайших друзей Антона Ивановича был замечательный писатель Иван Шмелёв...
– Я знала его с детства. Недавно ко мне приходили из Российского культурного фонда и расспрашивали именно о Шмелёве. Мне показали некоторые его письма, где он часто пишет обо мне, называя меня Маришей. К сожалению, мы потеряли друг друга из виду в начале войны.
– Вы мне как-то рассказывали о бунинской книге «Чаша жизни» с замечательной дарственной надписью...
– «Антону Ивановичу Деникину в память прекрасного дня моей жизни – 25 сентября 1919 года в Одессе, когда я, не задумываясь и с радостью, умер бы за него». Это было, когда отец приехал в освобождённую от красных Одессу. Уже в Париже Бунин пришёл к папе и принёс в подарок эту книгу.
– Вы долгие годы работали на французском радио и на телевидении. Гостями ваших передач были Эдит Пиаф, Жерар Филип, Франсуаза Саган, Сальвадор Дали. С Марком Шагалом вас связывали дружеские отношения?
– Шагала хорошо знал мой первый муж, архитектор. Однажды мы провели неделю у него в гостях на юге Франции, где он жил с молодой хорошенькой ирландкой, которая ждала развода, чтобы выйти за него замуж. У них был сын, которому было тогда года три. Потом ирландка вдруг сбежала от Шагала с художником – то ли шведом, то ли норвежцем – и сына захватила с собой. Для Шагала это была большая драма, он даже подумывал о самоубийстве. Его дочь Ида всё время повторяла: «Надо что-то сделать, иначе он покончит с собой. Надо ему кого-то подыскать». В конце концов мы нашли Валентину Бродскую, которая тогда жила в Англии, и уговорили её стать на некоторое время компаньонкой художника. Они встретились в Париже и полюбили друг друга.
– Как вы познакомились с Пикассо?
– Впервые меня привёз к нему общий знакомый – швейцарский издатель, приютивший во время войны в Женеве сына Пикассо от его первой жены, Ольги Хохловой. Тогда художник готовил выставку «по мотивам» Веласкеса, водил меня от картины к картине и внимательно следил за моей реакцией. Меня это удивило: он будто боялся, что мне не понравится. Потом мы заговорили о Шагале, и Пикассо неожиданно спросил: «Скажите мне правду: он действительно женился на своей кухарке?» Между художниками часто существует ревность и даже ненависть...
– Что вас больше всего поразило в Дали?
– Каждый раз, когда Дали приезжал в Париж, мы делали с ним передачи – вначале для радио, а потом для телевидения. Однажды, когда в его честь давали обед в ресторане на Эйфелевой башне, он сказал, что хочет дать мне интервью... на ресторанной кухне. Многие считали его сумасшедшим, но, по-моему, всё это была игра на публику. Однажды я поехала к нему, чтобы предложить написать его биографию. Я остановилась в отеле в Кадакесе, с террасы которого могла видеть Дали, гулявшего в своём саду. Я знала, что к нему попасть очень трудно, и передала через горничную не свою журналистскую визитную карточку, а другую, великосветскую, на которой было написано: «графиня Кьяпп». «Вы послали мне эту карточку, зная о моей слабости к титулованным особам», – сказал, принимая меня, Дали. Но о книге мы не договорились.
– Почему вы оставили тележурналистику?
– По политическим причинам. После ухода генерала де Голля на президентских выборах боролись бывший премьер-министр Жорж Помпиду и председатель Сената Ален Поэр. Так как у меня были общие знакомые с Поэром, я брала у него интервью, сопровождала его в предвыборной кампании. Когда же победил Помпиду, то он заявил, что больше не хочет видеть Марину Грей на телевидении.
– Выходит, вас выгнал с работы сам президент Франции?
– Выходит, что так. В то время знакомый издатель, первый муж Франсуазы Саган, заказал мне книгу о Белой армии. Потом я написала ещё одну. Так и пошло...
– Некоторые историки считают, что идти западным путём России помешали самодержавие и православие...
– Не думаю, что всё так схематично... Кстати, Павел I переписывался с Папой и хотел соединить католиков и православных в одну религию.
– Некоторые политики считают, что России сегодня особенно нужна какая-то спасительная национальная идея....
– В России 7 ноября превратили в праздник примирения и согласия. О каком примирении идёт речь? На какой почве?
– «Жаль, что не доживу до спасения России» – таковы, если не ошибаюсь, были последние слова Деникина... Какой он хотел бы видеть спасённую Россию?
– Это были его предпоследние слова. А последние, как мне передала мама, были: «Скажи Марине и Мише (сын Марины Антоновны. – Г. Х.), что я им оставляю безупречное имя...» Он отдавал предпочтение конституционной монархии, но не был  и против республики. Главное же – он хотел видеть Россию великой и неделимой. У многих, кто предлагал свою помощь Белой армии, – кубанских и донских казаков, украинцев, кавказских народов – были сепаратистские устремления. Они предлагали: «Мы пойдём с вами, но обещайте, что, когда мы поможем вам победить, вы нам дадите право на автономию или даже на отделение». Папа, который врать не умел, отказывался от их помощи.
– Вы, кажется, познакомились с Путиным в Париже...
– Меня ему представили на приёме в резиденции российского посла, он как будто удивился. «Вы дочь генерала Деникина?» – переспросил. «Да, – ответила я, – мой отец боролся за великую и неделимую Россию. Неделимой не получилось. Надеюсь, что вам удастся воскресить великую».
...Сбылись её надежды или нет – ей узнать уже не удалось. Перезахоронив родительский прах в России, она вскоре скончалась. Это случилось 16 ноября 2005 года.

Париж