Под медленными пулями (из архива)
18 октября 1951 года на Семипалатинском полигоне был произведен взрыв ядерного устройства при бомбометании с самолета на высоте 400 метров. Это была первая атомная бомба, сброшенная с самолета на территории СССР. Именно она стала аналогом той бомбы, что предстояло применить на Тоцких учениях. К ним готовились в обстановке строжайшей секретности. Вряд ли кто из 45 тысяч военнослужащих, отправленных в 1954 году на Тоцкий полигон, догадывался, что войска будут брошены едва ли не в эпицентр ядерного взрыва.
По грибу били что было мочи
О тех событиях до сих пор не слишком многое известно. Подписки о неразглашении государственной военной тайны (сроком на 25 лет) оказалось достаточно для того, чтобы люди дали себе пожизненный обет молчания.
Лишь в пору демократизации об учениях, которые давно уже перестали быть тайной, заговорили те участники, кому довелось выжить и кому, надо думать, хватило смелости.
По воспоминаниям руководителя Ярославского отделения комитета ветеранов подразделений особого риска РФ Станислава Казанова, на учения под командованием маршала Георгия Жукова стекались целые дивизии и полки всех родов войск с разных концов страны. Окопов и траншей на полигоне было вырыто на сотни километров, только блиндажей сделано 500 штук, а еще капониры — специальные укрытия для техники. Вкалывать пришлось солдатам не покладая рук. И так на протяжении трех-четырех месяцев.
И наконец настал час “Х”. Утром 14 сентября тревожный вой сирены сообщил о необходимости приготовиться. Люди разместились в окопах на расстоянии от четырех с половиной до 18 километров от эпицентра, а технику укрыли в капонирах. Вдруг на пронзительно голубом и очень мирном небе появились три самолета. По рассказу очевидца, люди буквально вжались в землю, боясь даже поднять голову. Через некоторое время они поняли, что взорвалась бомба. Никакого звука не слышали, но от трех мощных толчков заходила ходуном земля. Атомная бомба была взорвана на высоте 358 метров, и ее мощность (от 40 до 60 килотонн) оказалась в несколько раз больше той, что взорвали над Хиросимой на высоте 600 метров.
Через 40 минут после ядерного взрыва начался обстрел специально выделенных боевых участков. Задействовано было шестьсот танков и самоходных артиллерий-ских установок, пятьсот орудий и минометов, триста двадцать самолетов, шесть тысяч автомобилей. Стрельба велась только боевыми снарядами и авиабомбами. В тот день, говорят, их было выпущено больше, чем при штурме Берлина. Войска, поделенные на “своих” и “чужих” (одни вели наступление, другие оборонялись), продвигались в сторону большой низины — эпицентра взрыва. Такая им была поставлена боевая задача. А индивидуальной защитой участников ядерных учений служило обычное солдатское обмундирование: шинель да накидка типа плащ-палатки, еще противогаз. Видимо, это сочли достаточным, чтобы защитить людей от радиации.
А вот взгляд на события 14 сентября 1954 года другого ветерана подразделений особого риска, жителя Кемеровской области Н.Гусева:
— Тугой и мощный взрыв пошатнул мой танк, как бы подбросил многотонную машину. Взрывная волна, споткнувшись о капониры, грохнула с ужасной силой, смела брустверы. Сквозь вентиляцию, пулеметную щель, жалюзи турбин в танк хлынул горячий воздушный поток, изрядно сдобренный пылью. Сухая, как порох, земля забила прицелы. Машину, известно теперь, от смертоносной почвы нужно было очистить. Для чего требовалось как минимум вылезть из танка. Однако делать этого по инструкции в течение пяти минут после взрыва запрещалось. Но еще круче спросили бы за то, что танк недееспособен...
Открылись люки, и танкисты изумились: огромный гриб с шаровидной шляпкой переливался всеми цветами радуги. По грибу что было мочи били из орудий; самолеты тройками влетали в него, бросали бомбы — пытались разорвать на части. На земле в это время пришли в движение огромные массы войск. Началась репетиция сражения с применением ядерного оружия. Из орудий лязгающих гусеницами танков с жутким свистом вылетали огненнохвостые реактивные снаряды; гвоздила куда-то вдаль артиллерия; запыленные пехотинцы в противогазах бежали к заданной командирами цели. Ближе к эпицентру взрыва измотанную живую силу подобрали на свою броню танки. Весь путь — зараженная радиацией местность. Но кто из солдат знал тогда об этом?
Необходимость учений, столь страшных по своему воздействию на человеческий организм, политическое и военное руководство страны обосновывало важностью наработки военного опыта боевых действий в условиях применения ядерного оружия и, конечно, угрозой империализма. Цена демонстрации, по мнению ученых-экологов, — масса облучившихся людей и огромная территория, подвергшаяся радиоактивному загрязнению (в том числе севернее Омска, Новосибирска и Красноярска).
К сожалению, сегодня на торжественном собрании ветеранов подразделений особого риска в Абакане не удастся услышать оценку событий 50-летней давности из уст непосредственного участника Тоцких учений. Уважаемый житель поселка Коммунар, фронтовик-орденоносец Николай Михеев — единственный из ныне здравствующих в Хакасии ветеранов тех учений. Но состояние здоровья уже не позволяет Николаю Михайловичу прибыть на встречу в Абакан.
Это все равно, что одеяло тряхануть
А она, встреча, долгожданная. Никогда прежде в Хакасии не собирались вместе ветераны подразделений особого риска. Им, выдержавшим испытания временем и подпиской о сохранении государственной военной тайны, есть что теперь сказать друг другу и властям. Им есть что вспомнить и сравнить. Да-да, сравнить. Ведь многие наши земляки в разные годы служили на одном полигоне — Семипалатинском.
В истории создания отечественного ядерного оружия август 1953 года — ноябрь 1955 года отмечены как этап термоядерного оружия. 12 августа 1953 года на 33-метровой вышке был осуществлен взрыв сахаровского термоядерного заряда мощностью 480 килотонн. Этому оружию по мощности и разрушительной силе не было тогда равных в мире.
22 ноября 1955 года была испытана первая водородная бомба, мощность которой значительно превышала мощность первого термоядерного заряда и составляла 1,5 мегатонны. Свечение ядерного “солнца” было такой силы, что наблюдалось за сотни километров, а ударная волна ощущалась на расстоянии более 500 километров. Таким образом было положено начало завершающему этапу в деятельности Семипалатинского полигона (с ноября 1955-го по 1989 год здесь шли испытания, связанные с совершенствованием ядерных боеприпасов всех типов с учетом разновидности их носителей).
В памятное для Семипалатинского полигона время — с сентября 1955-го по декабрь 1957 года — там служил Василий Марьин. Ныне он живет в Абакане, но вся его трудовая жизнь была связана с совхозом имени Куйбышева (впоследствии — с АОЗТ “Куйбышевское”) Бейского района. Василий Андреевич в воспоминаниях, оставленных по просьбе республиканского краеведческого музея “в назидание потомкам”, отмечает: “Во взводе было семь механиков-водителей, семь артиллеристов, восемь авиатехников и шесть моряков. В наши обязанности (как механиков-водителей) входило выставлять на площадку бронетехнику. По одной машине всех марок. Устанавливали самописцы. В танки садили баранов вместо механика-водителя и командира танка. Наша задача после взрыва — выгнать уцелевшую технику в место, где малая радиация, удалить животных, снять самописцы и увести на сектор.
Для защиты от радиации мы оборудовали Т-54, сняли башню, свинцовые плиты подвели под днище и лобовую часть. Верх танка накрыли свинцовой плитой. Это в несколько десятков раз снижало радиацию. Многое было неизвестно и выполнялось впервые. По нашим действиям готовились инструкции, как вести себя при применении атомного оружия.
На данном тягаче подъезжали к уцелевшему танку, перелазили на башню, открывали люк, залазили внутрь, закрывали люк. Если танк заводился, как можно быстрее выезжали из зоны заражения. Боялись: “Лишь бы не заглох танк!” Случись это, ждало бы тебя большое облучение. За два года и три месяца моей службы на полигоне было произведено, как я помню, восемь атомных взрывов большой и средней мощности.
В моей памяти на всю жизнь остался взрыв водородной бомбы в конце ноября 1955 года. К нему тщательно готовились. Были выставлены все виды бронетехники, катюши, самолеты. А еще большое количество овец и собак. Их оставляли в технике, на открытой местности и в траншеях. По площадке несся собачий вой. Неприятно было на душе...
В день взрыва все участники выехали от места события на расстояние более 50 километров. За 20 минут до взрыва была дана команда ложиться вниз лицом, руками закрыть его. Прошли два истребителя. Потом показался главный самолет (Бомба, сброшенная с него на парашюте, была взорвана на высоте 1500 метров. — В.С.). Характер взрыва описать невозможно. В какие-то доли секунды ощутили свет и сильную жару, стало подымать от земли. Нарастал страшный шум, вдруг стало темно, как в самую темную ночь. Ударной волной несло песок, камни, доски — все, что встречалось на пути. После ударной волны мы заняли места в машинах. Прошел час или больше. Обрушился сильный дождь. Хотя перед взрывом был ясный день. В казарму вернулись ночью.
На площадку нас запустили на второй день. Из выставленной техники ничего не осталось. Легкие танки ударной волной унесло… Сорваны башни, погнуты стволы орудий… От выставленных самолетов остались только горки плавленого алюминия. Местами земля была поднята и представляла собой потрескавшиеся холмы.
Никто из нас не думал о последствиях радиации, просто мало что об этом знали. Самым трудным и неудобным было смыть с себя “грязь”. Душевых и бани на полигоне не было. Мылись в палатке (порой при наружной температуре -25°С). Двое солдат на ЗИС-5 грели воду и ручным насосом подавали ее по трубе в палатку. Пока лилась теплая вода, терпели. А заканчивалась, так голыми прижимались друг к другу, чтоб согреться и дождаться подачи очередной партии теплой воды. Сменную-то одежду не давали до тех пор, пока не отмывались.
Только в январе 1957 года построили баню и душевую. А жили мы в бетонной казарме под землей. Спали на нарах (матрасы и подушки были набиты сухой травой). В военном городке тогда было около десятка солдатских казарм, большой госпиталь и несколько домов для офицеров”.
Аналогичные обязанности во время службы на Семипалатинском полигоне выполнял другой наш земляк, Виктор Воронин. Но уже в 1960 — 1963 годах. Это другое время: в 1960-м взрывы не проводились, зато в 1961 и 1962 годах ежегодно осуществлялось по 40 — 50 воздушных и наземных ядерных взрывов (это было продиктовано необходимостью создания надежных боеголовок для межконтинентальных баллистических ракет). В 1963 году, после того как СССР, США и Великобританией были прекращены наземные и воздушные взрывы, начался новый этап гонки вооружений — наиболее изнурительный в материально-финансовом плане. Подземный взрыв обходился в десятки раз дороже воздушного.
В подземных ядерных испытаниях как раз и довелось участвовать саяногорцу Виктору Воронину. “Испытание проходило на площадке “Д” в горах, — вспоминает Виктор Дмитриевич. — Ядерный заряд размещается в штольне, то есть в шахте. Во время взрыва поднимается полностью гора и потом оседает. Зрелище впечатляющее...
...Запомнился и ночной взрыв в августе 1962 года. Ракетчики промазали, и вместо воздушного был наземный ядерный взрыв. Ночью эвакуировались в заданный район. В тот раз многие солдаты и офицеры переоблучились и были комиссованы. Мне повезло: обошлось”.
И еще несколько строк из воспоминаний этого человека, которому за время службы “много раз приходилось видеть ядерный гриб над полигоном площадки “Ш”: “После взрыва — по машинам и едем в сторону эпицентра смотреть приборы, вывозить собак, овец. Земля сгоревшая, как пепел. Еще десятки километров ехать, а уже бегают обгорелые жаворонки. На десятки километров раскидана искореженная техника”.
Еще один “семипалатинец” — житель села Бородино Владимир Рудаков — в 1970 — 1972 годах служил в должности химика-разведчика. А это значит, что во время испытания ему всегда приходилось находиться вблизи эпицентра взрыва. Брал пробы воздуха и грунта. Отличник Советской Армии, специалист первого класса, он постоянно подвергался воздействию радиации. В ответ же заслужил множество благодарностей от командира части.
Расцвет идеологической мощи пришелся на армию конца семидесятых годов. Характерный штрих: единственным напоминанием о службе в подразделении особого риска тогда служила фотокарточка под названием “Принятие присяги в Ленинской комнате”. Абаканец Юрий Убелицын, служивший в Семипалатинске-21 в 1975 — 1977 годах, рассказывал, что перед увольнением из армии выстраивали ребят на плацу для проверки: “Если бы у кого фотоаппарат нашли — зона гарантирована”.
Юрию Александровичу довелось участвовать в проведении подземных ядерных взрывов. “Взрывы напоминали землетрясения. Две, три, пять волн. Сначала — сильно, потом потише. Это все равно, что одеяло тряхануть: сначала много пыли, потом — поменьше. Только на этом “одеяле”-земле, например, самолет после взрыва лежит, как порванный кусок бумаги… Но страшно не было. Только немножко давило какое-то ощущение нереальности: вот перед тобой озеро, прозрачное и глубокое (уазик на его дне спичечным коробком выглядит!), а купаться — ни-ни”.
Горячие испытания
Среди хакасских ветеранов подразделений особого риска есть и участники ликвидации радиационных аварий на атомных подводных лодках ВМФ. Это, в частности, капитан 2-го ранга запаса Владимир Хаблак. С декабря 1973 года он служил на Тихоокеанском флоте на атомных подводных лодках в должностях, связанных непосредственно с обслуживанием ядерных реакторов и их систем.
“Во время борьбы с аварией ядерной установки, — отметил в своем рассказе Владимир Федорович, — проверялись психологическая устойчивость и профессиональная подготовка экипажа атомной подводной лодки и в первую очередь личного состава электромеханической боевой части и химической службы. От них зависела своевременность обнаружения и локализации места аварии.
Так, в 1980 году в море на работающей ядерной установке было обнаружено слабое парение в аппаратной выгородке одного из реакторов. При осмотре аппаратной установлено, что парение — над крышкой реактора. Поскольку параметры контура теплоносителя были стабильны, предположили микротечь крышки реактора. Обстановка требовала немедленного вывода реактора из действия. Но в условиях выполнения поставленных кораблю задач решение командиру далось непросто. В дальнейшем горячие испытания реактора подтвердили правильность решения. Во время заводского ремонта крышка реактора была заменена, и атомная подводная лодка возвращена в строй.
Если же своевременно не удавалось локализовать место аварии, то следовало переоблучение личного состава и невозможность возвращения атомной подводной лодки в строй”.
“Раньше думай о Родине…”
Комитетом ветеранов подразделений особого риска РФ на 1 октября 2003 года было выдано 24998 удостоверений, дающих бывшим военным ядерщикам право на получение льгот и компенсаций по действующему законодательству. Однако уже более пяти тысяч из них ушли из жизни. Таково действие медленных невидимых пуль, под коими подразумеваются последствия хронической лучевой болезни.
— Всем ветеранам подразделений особого риска важно получать квалифицированное лечение и особое питание, — говорит старший научный сотрудник Хакасского республиканского краеведческого музея Людмила Угдыжекова, создающая своего рода историю участия наших земляков в военно-ядерных мероприятиях. — Но я уверена, что далеко не все бывшие военнослужащие, участвовавшие в испытаниях ядерного оружия, знают о том, что они являются ветеранами подразделений особого риска. А если и знают, то не представляют, как доказать свои права на льготы. А они предоставляются на основании постановления правительства РФ № 958 от 11 декабря 1992 года (на документе гриф “Не для печати”).
Однако особо обольщаться насчет льгот не стоит. Их то и дело урезают. В этом убедился на собственном опыте абаканец Анатолий Убелицын: “От 25 пунктов, в которых перечислены наши льготы, остались совсем немногие. Дальше — хуже. Ничего хорошего не стоит ждать от реализации закона о монетизации льгот”. А
Немає коментарів:
Дописати коментар