Он прожил 72 года. Очень любил профессию подводника. Были в его жизни и счастливые, итяжелые минуты… Но все же главным днем для капитана 2 ранга Николая Затеева навсегда осталось 4 июля 1961 года. Тогда, во время подводного дрейфа в Норвежском море, вблизи острова Ян Майен, экипаж его подлодки К-19 ценой жизни 8 человек и здоровья остальных моряков предотвратил грандиозную экологическую катастрофу, а быть может, и третью мировую войну…
Никому не нужные
«…Лейтенант Корчилов ушел в шестой аварийный отсек вместе с обреченными на верную и мучительную смерть главстаршиной Борей Рыжиковым, старшиной первой статьи Юрой Ордочкиным, старшиной второй статьи Женей Кашенковым, матросами Семеном Пеньковым, Колей Савкиным, Валерой Харитоновым и Геной Старковым. Посылая этих ребят, этих мальчишек в подводницких робах в атомное пекло, я не мог не прийти к ним, чтобы подбодрить. Меня вежливо попросили покинуть отсек – радиационная обстановка не допускала пребывания в нем лишней минуты. Рентгенометры зашкаливало…» (Из воспоминаний Николая Затеева.)http://www.peoples.ru/military/navy_fleet/nikolay_zateev/history.html
В течение 30 лет трагедия, произошедшая на К-19, тщательно скрывалась. Если бы не Затеев и не начавшаяся в СССР перестройка, мир, вполне возможно, нескоро узнал бы об аварии. Летом 1990-го – по собственной инициативе – Затеев дал сенсационные интервью, потребовав увековечить память погибших подводников.
– Наш командир не хотел мириться с тем, что правда об аварии была похоронена, – вспоминает член экипажа К-19, ныне профессор сельхозакадемии имени Тимирязева Виктор Стрелец. – Ведь о том, как мы вручную, в экстремальной обстановке, за секунды до ядерного взрыва потушили «закипевший» реактор, не знали даже на Северном флоте! Даже те экипажи, которые служили на К-19 после нас, не знали! Если бы реакторы и ракеты взорвались, неминуемо пострадали бы Норвегия, Гренландия, Исландия… Это могло быть расценено как ядерный удар СССР по блоку НАТО – представляете реакцию американцев?! Наша подлодка была первой в СССР атомной ракетной субмариной. После аварии недочеты в проектировании реакторов были устранены – стали в обязательном порядке делать штатную аварийную систему их охлаждения. Наш печальный опыт помог. Но при этом об аварии никто нигде ничего не мог сказать…
Еще до 1990 года Затеев не раз обращался к правительству, добиваясь рассекречивания трагедии. Все было тщетно. Только перестройка помогла снять табу. Хотя и после этого реальных дел (а ведь многие моряки болели, прозябали в нищете) не последовало.
– Они надеялись на помощь правительства, но не получили ничего, – говорит дочь командира Ирина Затеева. – Как и прежде, помогали себе сами… Они стали искать друг друга по всему Союзу в начале 80-х. Нашли почти всех, кто еще был жив. Наладили связь, организовали Фонд К-19, стали поддерживать особо нуждающихся… Для отца все они были как родные, и он для них, думаю, тоже.
Судьи из теплых кабинетов
«Нас быстро погрузили в санитарные машины, отвезли в морской госпиталь, распределили по палатам. Я обошел своих и первым делом навестил группу лейтенанта Корчилова. То, что я увидел… Жить ребятам оставалось считанные дни, если не часы. Боже мой, что сделала с ними радиация! Лица побагровели, губы распухли так, что лопались, из-под волос сочилась сукровица, глаза заплыли… Услышав мой голос, Борис, еле ворочая распухшим языком, попросил:– Товарищ командир, откройте мне глаз…
Я приподнял опухшее веко.
– Пить…
Я взял чайник с соком и приставил носик к губам Корчилова. Тот с трудом сделал несколько глотков. Едва удержавшись, чтобы не расплакаться, я сказал ему: «Прощай, брат!»
До гробовой доски не забуду пронзительный прощальный взгляд...» (Из воспоминаний Николая Затеева.)
И все же интервью командира вызвали резонанс. Особенно за рубежом. Американский режиссер Кэтрин Бигелоу сняла фильм «К-19. Оставляющая вдов» с Харрисоном Фордом в роли Затеева (по фильму – Вострикова). Может, и задумывался фильм как рассказ о советском бардаке, однако получился – о настоящих людях. Он вышел на экраны в 2002-м, но Николай Владимирович его не увидел, он умер четырьмя годами раньше. Незадолго до смерти отдал дочери рукопись воспоминаний. Там есть такие строки: «Притулился где-то во втором отсеке (уже после эвакуации с К-19 на подлодку С-159. – Ред.) и стал мысленно себя перепроверять – все ли по уму и по закону? Народ спасен. А корабль? Может, затопить его сразу, не дожидаясь никаких инцидентов? Вспомнил, как погибал линкор «Новороссийск». Там боролись за живучесть корабля до конца, забыв про людей. И линкор не спасли, и экипаж большей частью погиб. И как-то еще оценят мои действия на берегу? Легко обозвать нас трусами и отдать под суд. Скажут: не пожар и не пробоина, а корабль бросили… Ох, легко же им будет судить нас из теплых кабинетов!»
Опасения командира были не напрасны. В течение нескольких месяцев «особисты» вызывали членов экипажа на допросы. Только после вмешательства президента АН СССР Анатолия Александрова это прекратилось…
Красноречивая деталь: воспоминания Николая Затеева начинаются с детства, а заканчиваются 1963 годом. В год аварии ему исполнилось 35 лет – молодой, по сути, человек, совсем не такой матерый, как герой Форда в фильме. Он еще будет заместителем начальника отдела Ленинградской военно-морской базы, поработает в управлении боевой подготовки Генштаба ВМФ, в комиссии госприемки кораблей… Но ни слова об этом в рукописях нет. Моментом истины для Николая Затеева стало 4 июля 1961 года.
Штаб не слышал позывных
По словам близкого друга командира, писателя Николая Черкашина, однажды Затеев признался: когда реактор уже был потушен, однако радиация продолжала пронизывать металлический корпус лодки (экипаж провел на «зараженной» субмарине почти сутки), у него возникла мысль пойти в свою каюту, достать пистолет и – пулю в висок! Но командир превозмог секундную слабость. А через четверть часа подоспела помощь – подлодки С-270 и С-159, и тут же началась эвакуация. Бог, что ли, помог?..
– Отец говорил, – вспоминает Ирина Затеева, – что в детстве под Пасху и Рождество всегда испытывал в церкви особое чувство. Иконку Николая Угодника, которую дала мама в день отъезда из родного Горького в военно-морское училище, хранил, брал с собой в море. Он был сильным и надежным человеком – люди к нему тянулись…
Дома у Затеевых, в Москве, постоянно кто-то гостил – большей частью члены экипажа К-19 или их родственники. К супруге Затеева Антонине Александровне моряки-подводники относились, как к матери.
– Родители были счастливы в браке, очень любили друг друга, – продолжает Ирина Николаевна. – Они поженились в 1948-м, в портовом грузинском городе Поти, через несколько месяцев после знакомства. Маме было 19 – ее семья осела в Поти после эвакуации, она работала секретарем в политчасти. А папе было 22, однажды он конвоировал в штаб проштрафившегося матроса. Тогда и увидел маму – голубоглазую красавицу-блондинку. Назначил свидание – она не пришла. Через несколько дней явился при полном параде. «Вы меня помните?» – «Нет!» – «Ну ничего, это не имеет значения! Выходите за меня замуж!» Полвека были вместе…
Антонина Александровна пережила супруга на три года. Урну с ее прахом поместили в изголовье могилы Николая Владимировича на Кузьминском кладбище. По мнению друзей, мучительная многолетняя болезнь мужа (рак легких – скорее всего следствие облучения, полученного в 1961-м) и, наконец, его тягостные, почти скандальные похороны сильно подкосили ее.
– Без боли эти похороны вспоминать невозможно, – признается член экипажа К-19, капитан первого ранга Глеб Богацкий. – 1998 год. Недавно случился дефолт. Я пришел с 20 рублями в кармане. Даже помянуть командира было не на что. Еще за два часа до погребения не было ясно, где будем хоронить. Николай Владимирович просил: на Кузьминском, рядом со своими ребятами. Кто-то до последнего тянул, разрешения не давал, хотя хоронили-то не абы кого, а национального героя! В последнюю минуту дождались разрешения…
Среди фотографий отца, бережно хранимых Ириной Затеевой, немало коллективных снимков. С коллегами, сослуживцами. И нигде Николай Владимирович не стоит на первом плане. Не кичился этот человек ни должностями, ни статусом, ни авторитетом. Он и без этого навечно остался командиром №1 для своего экипажа.
– А ведь мы, те, кто был тогда на борту, до сих пор ждем разрешения покинуть корабль после ликвидации аварии. Так его и не получили, – горько усмехается Виктор Стрелец. – Штаб не дал К-19 никаких конкретных распоряжений. Делали вид, что не слышат нас, не понимают наших позывных. Наверное, за шкуры свои боялись. Все решения принимал сам командир, лично. И то, что удалось предотвратить взрыв, и то, что из 139 членов экипажа погибли только восемь, – заслуга командира. Все могло закончиться иначе. И каждый из нас, пока жив, помнит об этом.
Немає коментарів:
Дописати коментар