Туда шли добровольцы
Мы несли боевую службу в Северной Атлантике, участвуя в учениях Северного флота «Полярный круг». В конце похода должны были пройти подо льдами Арктики, а миновав их, произвести стрельбу ракетой по полигону. Уже шли курсом на север. Датский пролив прошли на глубине под сплошным льдом, а далее льда не было. Обстановка спокойная. Техника работает исправно. Ничто не предвещало неприятностей.
Неожиданно ночью энергетики докладывают, что сработала аварийная защита правого атомного реактора. Затем поступил доклад о падении давления в первом контуре. А через несколько минут доложили: «Давление в первом контуре равно нулю!».
Командир корабля, капитан 2 ранга Затеев, сразу объявил аварийную тревогу и, убедившись, что льда на поверхности нет, приказал всплывать в надводное положение. Когда всплыли, было светло, шторма не было. Осмотрели горизонт, вокруг никого.
По приказанию командира в необитаемую реакторную выгородку шестого отсека отправили на разведку командира БЧ-5 Анатолия Козырева и командира шестого отсека молодого лейтенанта Бориса Корчилова. Они обнаружили разрыв первого контура. Выгородка заполнялась горячей радиоактивной водой. Приборы показывали очень высокий уровень радиации. Он стал стремительно нарастать по всей подводной лодке. Для предотвращения облучения всего личного состава, командир приказал экипажу подняться на верхнюю палубу, кроме добровольных участников ликвидации аварии.
В активной зоне реактора стала быстро повышаться температура, поскольку он уже не охлаждался водой первого контура и съёма тепла не было. Возникала опасность, что металл тепловыделяющих элементов реактора может расплавиться, а температура возрасти до таких значений, когда вода сразу превращается в пар. Таким образом мог произойти тепловой взрыв, который разрушил бы реактор, погубил подводную лодку и привёл бы к колоссальному радиоактивному заражению океана и атмосферы.
Путь спасения был один – надо было любыми средствами охлаждать реактор в условиях запредельной радиоактивности. Штатной системы охлаждения реактора в аварийных случаях тогда на АПЛ не существовало. Офицеры БЧ-5, энергетики и управленцы, предложили схему нештатной системы «проливки» активной зоны реактора пресной водой, предназначенной для личного состава. Но эту систему надо было смонтировать из труб специальной стали непосредственно в заражённой зоне, для чего необходимо было проводить сварочные работы. На корабле были спецтрюмные, обученные сварке спецстали, поскольку на других атомных лодках бывали случаи, когда надо было проводить сварочные работы. У нас были запасные трубы и клапаны.
Всеми работами в реакторной выгородке руководил командир дивизиона движения капитан-лейтенант Юрий Повстьев. Монтажно-сварочные работы производил командир группы автоматики лейтенант Борис Корчилов и с ним посменно работали шесть человек старшин и матросов. Там можно было находиться не более двух минут. Но что можно сделать за две минуты? Все знали, на что идут, и шли на смерть осознанно. Командир распорядился их заменить, но они просили дать им возможность закончить работу, поскольку «мы уже своё получили и нам терять нечего». Работали до завершения монтажа системы охлаждения реактора и получили смертельные дозы радиации.
Мне командир приказал обеспечить пожарную безопасность при выполнении сварочных работ. А опасность пожара была велика и от сварки, и от ионизированного водорода, который светился голубыми язычками пламени. Пожар возникал дважды, но матросы с огнетушителями были наготове и тушили его сразу, не давая разгореться.
Когда пустили воду, температура в реакторе ещё долго не понижалась. Прошло несколько часов напряжённых ожиданий, прежде чем началось медленное понижение температуры. А в это время ликвидаторы аварии уже медленно умирали. Ценой своих жизней герои спасли корабль и весь экипаж. Они спасли Землю и всех людей от глобальной катастрофы.
Командир БЧ-5 Анатолий Козырев и ещё несколько человек из шестого отсека тоже приняли очень высокие дозы радиоактивного облучения во время ликвидации аварии.
Реактор медленно охлаждается, и казалось, что всё самое страшное позади. Но в это время поступил доклад, что понижение температуры прекратилось. В чём дело? Скорей всего, система охлаждения вышла из строя. Надо опять идти в реакторную выгородку. Кто пойдёт? Все видели, что стало с людьми, которые там работали.
Пришлось вновь искать добровольцев. Переговорил с матросами и старшинами, специалистами по реактору и его системам.
Добровольно согласились идти ТУДА все сразу!
В аварийный отсек пошли со мной двое. Уровень радиации в отсеке запредельный. Температура более шестидесяти градусов, видимость плохая, а мы в герметичных защитных костюмах и изолирующих дыхательных аппаратах. Обнаружили, что на изгибе трубы образовалась трещина, из которой вода выливается на палубу и не попадает в контур охлаждения реактора. На трубу закрепили резиновый бандаж, который перекрыл трещину, и утечка воды прекратилась. Сразу покинули зону аварии, задраив выгородку и реакторный отсек.
Вскоре температура аварийного реактора вновь стала понижаться.
Нам казалось, что мы быстро выполнили работу, но потом проявилось, что успели схватить большие дозы, так как началась рвота, слабость, холодный пот…Мне стало трудно сохранять рабочее состояние. Помогал доктор, который взбадривал меня нашатырным спиртом.
Несмотря на то, что удалось вновь обеспечить охлаждение реактора, ситуация на подводной лодке становилась критической из-за нарастания уровня радиации во всех отсеках и помещениях, а на верхней палубе люди замерзали на ветру. Ветер усилился, начинался шторм. К тому же радиосвязь не работала. Ранее на большой глубине треснул изолятор антенны, не выдержал давления, и в антенный ввод попала морская вода. Невозможно было доложить командованию ВМФ и Северного флота об аварии и обратиться за помощью.
Командиру корабля в это время было трудно. На нём лежал груз ответственности за корабль и за людей, а также за невыполнение поставленной ему задачи на учениях. При этом надо иметь в виду, что был самый разгар холодной войны, и мы находились вблизи чужих берегов. Кроме того, командир тоже подвергся радиационному облучению. Физические и моральные нагрузки были чрезвычайно велики. Однако он не терял присутствия духа и продолжал чётко командовать кораблём и людьми.
В этой ситуации командир советовался с офицерами, что следует предпринять: или идти в базу своим ходом в надводном положении на одном реакторе, или искать помощи своих кораблей и судов в океане. В обоих вариантах главным был фактор времени. Родная база далеко. Пока дойдём, личный состав получит смертельные дозы облучения. А в океане можно долго никого не встретить. Высказывались разные мнения. Замполит предлагал высадиться на чужой берег.
Окончательное решение – законное право командира!
Он знал, что недалеко от нас находится район развёртывания по плану учения наших дизельных подводных лодок, поэтому принял решение идти в этот район, рассчитывая на скорое их обнаружение. Для этого нужно было повернуть почти на обратный курс! И командир приказал повернуть в сторону от базы. Не каждый мог решиться на такое в этой ситуации. Это было смелое и правильное решение. Надо было срочно эвакуировать экипаж с аварийной лодки, спасать людей. Нужна была связь с командованием. Командир надеялся осуществить её через наши дизельные лодки. Непрерывно вызывали наши лодки по системе ближней радиосвязи, и это принесло успех. Радиосообщение приняла подводная лодка С-270, которой командовал Жан Свербилов.
ПЛ С-270 тоже участвовала в учениях «Полярный круг» и находилась в северной части Атлантического океана на своей позиции в составе завесы из нескольких подводных лодок. Командиру доложили шифрованное радиосообщение:
«Имею аварию реактора. Личный состав переоблучён. Нуждаюсь в помощи. Широта…, Долгота…. Командир К-19».
Жан Свербилов принял решение немедленно идти на помощь К-19. А ведь он при этом без разрешения покидал позицию, назначенную ему по плану учения, и понимал, что начальство ему это не простит. В этом поступке проявились его высочайшие человеческие качества: правильное понимание ситуации, смелость, мужество и человеколюбие. Как и Затеев, в этой обстановке он думал не о себе, а о других людях, попавших в беду.
Я стоял на мостике вместе с командиром, когда мы обнаружили на горизонте, а потом опознали ПЛ С-270. Личный состав на носовой надстройке ликовал, махал руками и кричал: «Жан! Подходи!». А на лице командира не было ни радости, ни оживления. Он выглядел крайне усталым и озабоченным человеком. Ведь спасательная операция ещё впереди.
ПЛ С-270 падошла к нам с левого борта. Сначала командир хотел передать Свербилову сильно облучившихся одиннадцать человек. Трое из них были на носилках. Передача людей на носилках и переход остальных производились по отваленным носовым горизонтальным рулям, поскольку сходни мы с собой в море не брали. Эта опасная операция в условиях качки прошла благополучно.
С помощью передатчиков дальней связи ПЛ С-270 наш командир дал шифровку на ФКП ВМФ, в которой доложил об аварии и её последствиях. После этого последовал приказ Главкома ещё двум лодкам из состава завесы С-159 и С-268 следовать к нам на помощь. ПЛ С-159 под командованием Григория Вассера подошла через семь часов. А за это время мы получили множество нелепых радио-запроосов, угроз и абсурдных приказов. Например, начальник медслужбы дал указание кормить поражённый личный состав свежими овощами и фруктами и давать различные соки. А у нас и картошка-то давно кончилась.
Наконец началась эвакуация остальных людей с верхней палубы по горизонтальным рулям. На это было страшно смотреть, так как ветер усилился, лодки раскачало на волнах, и рули лодок перемещались относительно друг друга. Каждому надо было поймать момент для прыжка с риском для жизни. Все по команде сбросили за борт свою одежду, так как она была радиоактивна, и прыгали с одного руля на другой совершенно голыми. Жуткая картина посередь океана!
Так на ПЛ С-270 перешло ещё 68 человек, в том числе и я. На эту же лодку перенесли большие мешки с совсекретной документацией. Личные документы, партийные и комсомольские билеты всех собрали вместе и разместили в герметичном кранце.
Весь остальной личный состав перешёл на ПЛ С-159, заглушив перед этим второй атомный реактор и закрыв все забортные отверстия прочного корпуса. Командир К-19 лично сверху закрыл верхний рубочный люк и сошёл с корабля последним, когда спасательное судно взяло его буксир. Через несколько дней крейсер К-19 был доставлен в Западную Лицу.
Подводные лодки С-270 и С-159 сразу начали движение полным ходом в базу по кратчайшему маршруту. Через трое суток личный состав К-19 пересадили на эскадренный миноносец, вышедший нам навстречу, который пошёл полным ходом в Полярный. По пути производили дезактивацию личного состава.
В Полярном нас сразу поместили в госпиталь и разделили на три группы по уровням облучения. Восемь человек, наиболее поражённых радиацией, увезли в Московский институт биофизики. Все понимали, что спасти их невозможно. Жить им осталось недолго, поскольку они уже не могли говорить, тела у них распухли и покраснели от ожогов, функции нарушены, вид был ужасный. Они умерли через неделю.
Нас стали «потрошить» особисты и «политрабочие». Хотели сделать нас виноватыми в аварии и её последствиях. Обвиняли в том, что мы якобы неправильно эксплуатировали ядерный реактор и отказались от борьбы за живучесть, что будто бы испугались радиации и панически покинули корабль, бросив его в океане. При этом постоянно подчёркивали, что мы не выполнили боевую задачу в условиях «холодной войны» и запугивали трибуналом. От всех потребовали написать объяснительные записки о своих действиях во время ликвидации аварии и о поведении других членов экипажа. Особенно допытывались сведений о действиях командира корабля.
Но через некоторое время как-то сразу они от нас отстали. Потом говорили, что нас защитил академик Александров Анатолий Петрович, который авторитетно заявил в верхах, что нашей вины в аварии нет, и действовали мы правильно: «и людей спасли, и корабль сохранили». После этого постепенно пропал моральный гнёт, который давил на офицеров и особенно на командира.
Вторую группу перевезли в Военно-медицинскую академию, а третью – в Военно-Морской госпиталь в Ленинград. Я состоял во второй группе.
Ленинград, 1961 год.
Военно-медицинская академия.
Володя Енин в больничной пижаме
Рассказывать о том, как мы боролись с лучевой болезнью, нет желания. Ничего интересного или весёлого в этом нет. Но коротко могу сказать, что это бесконечные уколы днём и ночью, неоднократные мучительные пересадки костного мозга, многочисленные переливания крови непосредственно от донора, «мегатонны» разных таблеток и ежедневные анализы всего, что есть у человека. А дела никакого нет! Да ещё соратники умирали на наших глазах.
Внешне мы все очень изменились: похудели, побледнели. Волосы стали выпадать, поэтому нас постригли наголо. Одели всех в одинаковые пижамы. Поэтому даже хорошо знавшие нас московские начальники не могли узнать нас, когда приходили награждать правительственными наградами. Всех перепутали, и наградные знаки тоже. Потом мы долго смеялись над этим курьёзным эпизодом.
Нас держали в госпитале и в медицинской академии до декабря. Всех матросов и старшин срочной службы демобилизовали досрочно. А офицерам военно-врачебная комиссия определила вторую группу инвалидности. Козырев, Красичков и я не согласились с таким заключением ВВК, поскольку хотели продолжить службу на подводных лодках и рассчитывали даже возвратиться на К-19. Кроме того, нам было просто стыдно быть инвалидами в 30 лет. Да и куда мы пойдём?
Врачи поняли нас и признали «здоровыми». Записали в медицинских книжках, что у нас «астенический синдром». Это что-то вроде лёгкого нервного расстройства. Мы были благодарны им за это. Ни у кого не возникло недовольства таким решением. Мы продолжали служить Отечеству. Однако отсутствие медицинских записей о лучевой болезни в дальнейшем отразилось на пенсиях и льготах.
Наше лечение проходило под руководством профессора Закоржевского. Выписывая нас из клиники, он сказал: «Мы вас за пятки из могилы вытащили». Великое спасибо всем врачам за это.
Но через три года в мучениях умер Анатолий Козырев. Несколько позже, но по своим годам преждевременно, скончался Леонид Березов. Лучевая болезнь у всех спровоцировала заболевания разных органов. Все болели и обречены были лечиться до конца дней, валяться в госпиталях, ездить в санатории, но всё равно умерли раньше положенного срока.
Я ещё держусь пока только благодаря природному крепкому здоровью, которым меня наградили мои родители.
Санкт-Петербург – Обнинск
1990 – 1993 годы
Володя не увидел американский фильм о катастрофе РПК К-19. Думаю, он бы ему не понравился. Так же думает и Игорь Куликов, написавший стихотворение, посвящённое Володе Енину.
Взвешено, продано…
Мой друг Володька Енин геройствовал сполна:
Презрев нейтронов бремя, закрыл все клапана.
По расписанью штатному бороться за живучесть –
Такая служба ратная, обычный риск и участь.
Он группы добровольцев в отсек, где смерть, водил.
Чтоб не погибнуть глупо, людьми руководил.
Хотел стать адмиралом, хирургам дорог стал:
Хиросимским авралом их опыт прирастал.
Закрыли амбразуру матросы вместе с ним.
Пойди, спроси «цензуру», где памятники им?
***
Но вот теперь свершилось: весь мир о них узнал.
Подводникам не снилось, что ждёт их кинозал,
Что Голливуд корыстный несчастья не забыл,
А сценарист известный в бестселлер превратил.
Уймитесь, ветераны, вам нечего роптать,
Для янки ваши раны – убожества печать.
Им подвиг ваш вчерашний и Вовкин звёздный час, –
Так это штамп всегдашний, пасквиль, предавший вас.
Вам не понять стяжателей, а спорить – смысла нет.
Всё спишут обыватели, в кино купив билет.
Игорь Князев
(он же Куликов)
Санкт-Петербург
2006 год
1 февраля 2006 года, агентство «Интерфакс» распространило сообщение, что бывший президент СССР Михаил Горбачёв направил в Нобелевский комитет ходатайство о том, чтобы номинировать на Нобелевскую премию мира 2006 года экипаж советской атомной подводной лодки К-19.
Горбачёв считает, что, ликвидировав аварию в атомном реакторе подлодки 4 июля 1961 года, экипаж предотвратил крупнейшую экологическую катастрофу и международный кризис.
По словам бывшего президента, «благодаря личному мужеству этих героев-моряков были фактически предотвращены тепловой взрыв реактора и последующее радиоактивное заражение акватории океана и атмосферы. Взрыв на К-19 по сравнению с Чернобылем мог быть в десятки раз сильнее».
Кроме того, Горбачёв подчеркнул, что взрыв мог привести к фатальным последствиям в отношениях СССР и США. «Взрыв на К-19 мог быть расценен как военная провокация со стороны СССР, как попытка нанести ядерный удар по побережью Северной Америки. Ответ со стороны США и НАТО мог последовать незамедлительно, что в результате могло привести к началу третьей мировой войны», – пишет он.
По мнению Горбачёва, «присуждение экипажу подлодки К-19 Нобелевской премии мира стало бы достойной оценкой их уникального подвига, значимость которого с течением времени только возрастает». Он также отметил, что «подобный акт станет ещё одним достойным символом бесповоротного окончания «холодной войны».
www. lenta. ru/nevs/2006/02/01/K-19
Текст изложения рассказов Володи Енина был уже готов для печати, когда я услышал это сообщение по «Маяку». Сразу решил вставить его в повествование о Енине. И в этот же день мне позвонил Игорь Куликов и предложил напечатанный текст сообщения. Мы встретились в метро Парк Победы и обсудили тему. Обоюдно пришли к заключению, что сообщение надо напечатать, независимо от того, какое последует развитие событий. Идеальный вариант – присуждение Нобелевской премии мира. Тогда имена всех членов экипажа К-19 будут увековечены. Если же присуждение не состоится, то всё равно значимость подвига возрастает со временем, благодаря увеличению объёма информации об аварии на К-19.
Материал о В.Н. Енине собрал и подготовил для печати Ю.М. Клубков
Большую помощь в этой работе оказали однокашники Е.А. Дрюнин и И.В. Куликов
Немає коментарів:
Дописати коментар