а | . Записки очевидца трагедии в Святоносском заливе, капитана буксира №196 Сергея Николаевича Степашова.
В городе "летающих собак", как кто-то метко обозвал Гремиху, я служил в то время в должности командира буксира 737 проекта с движительными установками, что позволяло буксиру выполнять любые маневры. А это было необходимо для заводки атомных ракетоносцев в гавань и обратно. За свою маневренность эти буксиры прозвали "вертолетами".
А летающих собак видели, наверное, все, кто бывал в Гремихе. При сильных ветрах бедные животные не могли удержаться на скользком льду, и их несло, как плохих фигуристов, и иногда отрывало от нашей грешной земли.
Дивизион вспомогательных судов №163 находился на 5-м причале. Им в то время командовал капитан 3-го ранга Ашихин Ю.П.
Атомная ракетная подводная лодка, несущая 12 баллистических ракет, проекта 667 (б), что по американской классификации "DELTA-2", а по-нашей "мурена" стояла за островом "Витте" на бочках. Находилась на плановом межпоходовом мероприятии. Экипаж проводил безобмоточное размагничивание корабля. В то время это была самая современная субмарина. Мощность реакторов достигала 52 тысяч лошадиных сил, скорость хода 26 узлов, глубина погружения 500 метров.
По официальной версии все выглядело так: АПЛ (атомная подводная лодка) К-453 под командованием капитана 1-го ранга Петра Николаевича Каленича ввиду начинающегося сильного урагана снялась с бочек, чтобы уйти в открытое море: швартоваться к причалу было опасно. Однако из гавани выход узкий, между двумя островами скорость движения невелика. Следовательно, управляемость корабля недостаточно эффективна. При проходе между островами АПЛ накрыло поочередно 3-мя волнами. Одна за другой они прокатились по верхней палубе, где работал личный состав, убирая концы в легкий корпус и носовую команду, во главе с командиром швартовой команды - моряков смыло за борт.
Вызванные буксиры как ни освещали поверхность акватории прожекторами и ракетами из-за мощных снежных зарядов и волнения моря, потерпевших не обнаружили. Погибших нашли только утром в отдаленных бухточках гавани, они были в надувных спасательных жилетах, смерть от переохлаждения, как показала медицинская экспертиза, наступила через 15 минут пребывания в ледяной воде Баренцева моря.
Так по официальной версии. А вот, как это было…
Мы, т.е наш РБ-196, были, как всегда, ошвартованы на 5 причале. Рядом находился 1 причал - пассажирский, где всегда ошвартовывались рейсовые лайнеры: "Вацлав Воровский" и "Анна Каренина". Ведь иной дороги в Гремиху нет. Вокруг тундра и болота, и ветра, ветра, ветра… Дорога только морем. Ветер совсем завыл в бегучем такелаже. Мы получили команду: ожидается ветер раз. Покрепче завели стальные швартовы на плавпричал, но сделали это зря. Вскоре мы получили по УКВ от оперативного дежурного команду срочно следовать к "единичке" (так в эфире мы называли корабль). Меня как командира удивила срочность. Обычно мы подходили к атомоходу и долго ждали начала швартовых операций. Дизеля были прогреты, и я первый отошел от причала за остров Витте, за мной последовал второй буксир РБ-290.
Лодка уже почти убрала все дополнительные капроновые концы и отдавала основные.
Я был головным буксиром и исполнял обязанности старшего буксирного судна, поэтому первым подойдя в нос субмарины почти рядом с рубкой мягко прикоснулся к резине лодки (корпус ПЛ был обит резиной). Командир лодки знаком показал направление работы. Мой рулевой сигнальщик стоявший на крыле мостика поднял руку — понял. Я это подтвердил коротким гудком тифона. Мы начали работу.
Носовая швартовая команда продолжала выполнять свою работу. Ракетный атомоход начал движение вперед. Ветер был сильный, флаг уже не полоскался и даже уже не злобно стучал себя в грудь. Он вдруг превратился в фанеру, и даже по-моему разгладил у себя морщинки на белых щеках. Но волнение еще не успело набрать силу ибо острова прикрывали Иоканьскую гавань.
С хорошей скоростью в 8 узлов атомоход начал медленно поворот влево огибая уже почти на траверзе островок Сальный. Волны все выше и выше медленно подбирались к палубе лодки. Они словно играли, и хотели подняться выше, но не могли, выжидали, копили силу. Одну волну правда я увидел, она своими брызгами помочила головы совсем юным подводникам, но до ног не достала. Я это видел все отчетливо ибо находился в 15 метрах от носовой части А.П.Л. Моей задачей было не отстать, и ни в коем случае не приближаться, опасно.
Люди не были пристегнуты карабином, находящимся на поясе, к страховочному лееру. Да и до этого никто не пристегивался, я знал — он очень мешает работе, вечно путается в ногах. Да и тапочки подводникам выдавали хоть и кожаные, но необычайно скользкие, ибо подошва была тоже кожаной. Любой подводник, работавший на палубе в этих тапочках, мог бы этими тапочками легко запустить в ту тыловую крысу, которая это придумала. Только крысы не знают, что кожа скользит по мокрому металлу, но им это и невдомек.
Я вовремя отскочил от "резинки" АПЛ, меня изрядно качнуло. Мы начали выходить из под острова. Мой сигнальщик на мостике белой рукой судорожно вцепился в начинающий ледянеть леер. Лодка заканчивала поворот. Снежные заряды, словно одурев, следовали один за другим. От бортовой качки открылась плохо задраенная дверь ходовой рубки и меня словно обожгло острыми иглами северного снега.
Дистанция до АПЛ была около 50 метров, люди заканчивали уборку носовых швартовных концов. Волны прокатывались все более и более набирая высоту, словно в фильме ужасов. Я видел - люди начали уставать. Но не уставал вроде огромный парень с такими широкими плечами, что я удивлялся, как его взяли в подплав. Потом его нашли у острова Зеленый, что у материка. Он почему-то разорвал на себе одежду, как говорили — совсем непросто порвать зимнюю тельняжку, робу, бушлат сразу. Так говорили…
Совсем парнишка лейтенант руководил уборкой концов. Его жене долго не говорили о его смерти. Она находилась в роддоме. Сказали только позже. Но она о чем-то догадывалась — плакала. Как писал подводник А. Лебедев поэт, отправляясь на Л-2 в свой последний поход жене.
"Переживи внезапный холод
пол года замуж не спеши,
а я останусь вечно молод
там в тайника твоей души
А если сын родится вскоре
ему одна одна стезя и цель
ему одна дорога — море
моя могила и купель."
В Кронштадте есть его очень зеленая улица, там он жил. Командир атомохода явно тянул с отправкой на базу наших буксиров. Я отчетливо наблюдал по РЛС "Донец-2", что мы прошли траверс острова Сальный. Обычно здесь нас сразу отпускали. Мои уши торчали из тубуса локации, как два помидора, я волновался. Изредка я посматривал на кренометр, он норовил подскочить к "углу заката" - это когда по расчету судно, накренившись, не сможет уже выпрямиться и следующая жадная волна решает все.
В рубке пало все, что может слететь и упасть. В кают-кампании повар-кок с трудом крепил стулья и стол. В машинном отделении упал закрепленный по-походному тяжеленный ящик и грозил повредить все на своем пути. Правда, мой механик не дал перегреться двигателям - он вовремя открыл в днищевой кингстон, бортовый уже сосал не воду, а воздух.
Но видя, как буксиры бьет и лупит Баренцево море, командир лодки думал - у него люди на палубе а буксиры могут перевернуться. И тут и там опасность!
И вот командир поднял обе руки над головой и пожал их. Это был знак "спасибо за работу, вы свободны". Он не стал рисковать чужими жизнями. Я как сейчас вижу поднятые вверх руки. Жалко, я не видел его лица! Я уверен, в них была слеза и мужество.
Он так долго держал эти поднятые руки над головой, словно с кем-то прощался. Я видел как ветер срывал пену с волов, с каким-то остервенением бросал их на черный корпус лодки.
Мой сигнальщик в ответ поднял руку вверх — "понял". Я в ответ дал один короткий гудок тифоном, подтвердил — принял команду.
Стараясь держать судно по ветру, сообщил оперативному дежурному по УКВ об окончании работы "единицей". А сам думал только об одном: "успеют, не успеют, успеют…"
Оперативный дежурный почему-то молчал. Я повторил через некоторое время свой вопрос-доклад.
Наконец оперативный дал команду следовать домой на 5 причал. Но сделать это сейчас было непросто. Нам тогда пришлось бы идти бортом к волне. Ранее нас защищал высокий борт субмарины, а теперь мы остались без защиты. Снасти уже не завывали, они выли, грозясь обрушить мачту на рубку.
— Вот он и наступил, этот ветер "раз", - подумал я, углубившись в тубус локатора. По локации я наблюдал объект: он почему-то завис между двумя островами Иоконьского рейда, островом Сальный и островом Медвежий, на форватере.
За мной боролся с ураганом мой буксир-коллега — РБ 290, он находился рядом в полукабельтове. Вдруг голос сигнальщика:
— Справа сорок, видны три красные ракеты!
Все, кто был в рубке, а нас там было трое, моментально повернули головы и увидели, как три красные ракеты цепочкой опускались в белое от пены море. Не успели они достичь воды, как поднялись три зеленые ракеты, за ними белые ракеты. И это была их роковая ошибка. Пускать разноцветные ракеты все и сразу! Ведь любой моряк знает, что красные ракеты - это сигнал бедствия, только красные, так же, как по МПСС-72 огонь горящий на палубе, перевернутый флаг, шар под флагом и прочее, прочее, вплоть до медленного поднятия и опускания рук — это международные сигналы бедствия. А тут фейерверк какой-то! Много позже, изучая гибель Титаника, я нашел там похожий пример. Когда терпящий бедствие "Титаник" чтобы привлечь внимание, посылает в небо фейерверки разных мастей и окрасов, а рядом лежавший в ночном и спокойном море пароходик, по книге "Гибель Титаника", голосом капитана говорит:
— Вот отдыхают люди, не то что мы!
А "Титаник" тонул, ему оставалось быть на плаву менее двух часов. Огни разных мастей спутали все карты, жизни и судьбы.
Механик, боцман и рулевой, которые были в этот момент в рубке со мной, посмотрели на меня. Ни лодки, ни огней уже не было видно. Не теряя ни секунды, я по УКВ доложил об увиденном оперативному. После меня соседний буксир, переваливаясь, как утка, с борта на борт, тоже доложил об увиденном. А увидели мы это одновременно.
Оперативный приказал спрятаться за островок Сальный и продолжать наблюдение. Он надолго замолк. Я принял бело-зеленые сигналы как сигналы маневрирования, поэтому не принял никаких действий самолично, только доложил оперативному дежурному. О чем жалею всю жизнь.
И только потом я узнал, что в этот момент на мостике атомохода была одна красная ракета — сигнал бедствия, остальные были разноцветные. А когда подняли наверх и запустили в небо много красных ракет, стояли такие снежные заряды что нельзя было видеть ничего в десяти метрах. По морской терминологии видимость стала "ноль", а связи у нас с лодкой не было из-за секретности.
Как всегда неожиданно поступил приказ оперативного срочно следовать к первому причалу. Слово срочно прозвучало два раза. Второму буксиру дали команду следовать на 5-й причал.
Волны у первого причала были не такие угрожающие, хотя колотили зло о деревянный старый длинный причал. На торце причала стояла невысокая фигурка контрадмирара Коробова В.К., Героя Советского Союза, командира одиннадцатой флотилией — Гремиха. С ним были два старших офицера.
"К лодке" — дана команда адмирала, но только мы отошли на кабельтов от причала, как море показало, на что оно способно. Ветер стал резко меняться и островок плохо закрывал. Адмирал стоял у локатора. Офицеры молчали, буксир начал черпать бортом воду, и она не успевала через шпигаты уходить за борт. Волны старались лизнуть своим языком спардек. Я по-уставному спросил у контрадмирала:
- Что же случилось?
Он коротко ответил:
- Смыло носовую швартовую команду.
Потом помолчал и добавил:
- Да, поиски вести бессмысленно, вертолеты не поднять, а так жалко ребят.
- Ветер усилился до 35 метров, — доложил офицер.
Поиски не увенчались успехом.
"10 декабря в 16-10 мы заметили ракеты, а в 17-15 узнали, что носовую швартовую команду смыло". Это я посмотрел свою записную книжку. Записей тогда вести не полагалось. Но я сделал такую запись, приведу ее целиком:
"10 декабря 1976 год, время 16-10 — ракеты разные, западный буй… 17-15 носовая швартовная накат, ураган, заряды…"
Позже я почему-то не мог смотреть в глаза тогда еще капитану первого ранга командиру 41-й дивизии Устьяневу А.М. Мы тогда его называли дядя Саша и он даже этим гордился, по-моему. Он был плечистым, высоким человеком с очень простой душой. Родом был из семьи бедного крестьянина тамбовской губернии. И было приятно, когда он с высоты мостика атомохода кричит в мегафон: "здорово, мужики!" И всех угощал куревом. Даже с чумазым мотористом всегда здоровался за руку. Потом он стал адмиралом. И вот он тогда, видя мое смущение, вдруг хлопнул по плечу и сказал:
"Не горюй, Серега, и запомни: ты не виноват. Запомни это, Серега!"
Я это запомнил, адмирал, очень хорошо запомнил, но вот только тогда мне приснился странный сон: словно двое детей таких счастливых белокурых и улыбающихся смотрят в темноту и говорят:
— Папа, папа, а почему мы не родились?
И снова улыбаются, и они счастливы… И тогда мне подумалось — а счастье, наверное, на этой земле не сыскать.
|
Немає коментарів:
Дописати коментар