Капитан 1-го ранга в отставке ПОЛЕТАЕВ СТЕПАН МИХАЙЛОВИЧ:
«Преимущества АПЛ К-27 не подлежат сомнению, на тот период она выгодно отличалась от водо-водяных своими параметрами. Однако в конструкции ППУ был заложен явный недостаток – это секции МП-2 (перегородки). В стремлении уменьшения габаритов ОКБ «Гидропресс» разработал конструкцию, где на одну трубную доску замыкались четыре камеры и все с разными температурами... Из-за этого недостатка (у насосов) в основном были всегда сложности в эксплуатации ППУ. Неоднократно просили ОКБ заменить секции МП-2 на МП-4, – безрезультатно. Это было сделано только на АПЛ 705 проекта. Уж очень кому-то хотелось сиюминутных результатов и победных рапортов. ...История АПЛ К-27 могла быть совсем иной. Однако имеем то, что имеем. Некоторые участники последнего выхода К-27 в море (май 1968 г.) чувствуют себя героями. На мой взгляд, это весьма проблематично. Герои – это СПЕЦТРЮМНЫЕ реакторного отсека, которых, как ягнят, бросили на заклание, и очень жаль, что никто этого не оценил и не предал их имена всеобщей известности. (Более трёх лет гуляют в коридорах власти ВМФ и МИД России имена ребят, погибших и отличившихся при ядерной аварии, и пока неизвестно, чем это закончится. На сегодня, как стало известно, в награждениях отказано – авт.)
Все мы, конечно, умны задним числом. Но как оправдать, что при обеспечении полного хода для компенсации температурного эффекта начинают извлекать стержни КС чуть ли не на верхние концевики, когда нужно было всего 3 центральных КС поднять на 1-2 шага?! Услышав, я не мог этому поверить. Оператором на левом борту был Офман (всего несколько месяцев как пришёл на АПЛ), на правом борту Домбровский В. (на АПЛ 5-й год). Присутствовал комдивизиона Пастухов Лев. Допустим, Офман молодой и неопытный оператор. Но Лев Пастухов? Что он делал? Думаю, что он «вопил»: «Поднимай КС... КС...», зациклившись на стрелке машинного телеграфа. Результат известен всем. Офмана стали топтать, а фамилия Пастухова, в моей памяти, нигде не произносилась. И после этого он, возможно, считает себя героем и, наверно, ещё получил Орден Мужества? А на чьей совести участь спецтрюмных?
Слева направо: Юра Вовк, Иван Немченко, Вячеслав Мазуренко, Владимир Газин, Владимир Овчинников, Михаил Мулюкин, Александр Гризлов. Втрой ряд: Владимир Волошин, Виктор Овчинников, Геннадий Храмцов, Владимир Тарасов (рука вверх), Хайдар Шакиров, Ю.Симонов, офицеры: Лапшин, пастухов. Палуба Воровского 1968 г.
(В 1998 году Лев Пастухов, капитан 1-го ранга в отставке был награждён Орденом Мужества, как было сказано: «За мужество, проявленное при ликвидации ядерной аварии». Следует добавить, что тогда, в 1998 году, первыми получили ордена те, кто, например, сидел на ГП ЯЭУ и действовал по принципу Пастухова – авт.)
Жаль, что не все достаточно оценивают вклад 2-го экипажа в ликвидацию ядерной аварии и в проведение последующих работ. Кто участвовал, тот всё знает, что и как было, а кто нет, тому очень повезло. Главное иметь внутреннее удовлетворение и чистую совесть перед своими товарищами. Сожалею, что до сегодня не написана книга о том, что тогда было, о тех, кто не жалел своего здоровья и ликвидировал последствия ядерной катастрофы. Не очень хочется сегодня, честно говоря, вспоминать весь тот кошмар, как в полусне, когда лодка пришвартовалась, открыли люк четвёртого отсека и из него вышел пар как из доброй парилки! Кипела вода в трюме. Четверо суток моряки второго экипажа: матросы, старшины, офицеры не выходили с лодки. Была проделала огромная работа, чтобы не допустить более тяжёлой ситуации уже в базе. Хочется действительно отметить героическую работу личного состава, особенно операторов ГП ЯЭУ. Вот кто заслужил действительно не только, чтобы их имена занесены были в Книгу Почёта части, но и чтобы отметили государственными наградами.»
Капитан 1-го ранга Конобрицкий Георгий Михайлович, член экипажа первого набора, после АПЛ более 25 лет работал преподавателем в Учебном центре г. Обнинск.
"Почерневший от радиации офицер из губы Андреева выжил, но…"
«В мае 1968 года был ликвидатором аварии на своей лодке, так как знали мы её очень хорошо по месту, а не только по чертежам. О том, сколько тогда было получено доз, нам не сказали и нигде не отметили, всё было совершенно секретно. Виновен ли командир? Можно считать, что да, так как лодка к выходу в море не была готова. Ведь тогда при выходе в море командир БЧ-5 Иванов А.А., который прекрасно знал установку, записал в журнале ЦП (центрального поста), что БЧ-5 к выходу в море не готова из-за непроведения температурной регенерации сплава. (Подтвердить данную запись так никто и не смог, а сам Алексей Анатольевич Иванов по этому поводу не даёт никаких комментариев – авт.)
Вот что, в частности, по поводу этой записи пишет Валентин Милованов:
«Я, как помощник командира, не знал о такой записи. Считаю, что в вахтенном журнале корабля её не было, так как это очень серьёзно. Вообще, если этот факт имел место, то в этом случае командира можно считать преступником. Командир корабля при наличии такой записи в вахтенном журнале не мог принять доклад старпома об окончании приготовления корабля к бою и походу, не имел права запрашивать «Добро на выход в море». Кардинальный вопрос: «Знал ли командир о неготовности БЧ-5 к плаванию из-за неготовности 1-го контура?» Я предполагаю, что знал, но не придал этому значения (не представлял факта – насколько необходима регенерация сплава и чем это грозит). А.А.Иванов не сумел убедить командира в необходимости перед плаванием провести регенерацию и закрыть этот вопрос.
Капитан 2-го ранга Воробьев Юрий Николаевич в 34 года. Гремиха. Северный Флот.
После аварии говорить, что «я сделал запись…некорректно…». А Воробьёв Юрий Николаевич не знал о неготовности БЧ-5!? Возникает вопрос: «Почему Алексей Иванов после приготовления не доложил о невозможности выхода в море?» Валить всё на командира БЧ-5 тоже нельзя. Я представляю, сколько волнений, переживаний у него было накануне выхода. А кто подскажет? С кем поделиться, в конце концов, сомнениями?
Командир был целеустремлён на поход, электромеханическая служба дивизии мало что в этом понимала, старпом (как он пишет) не нашёл общего языка с механиком, наука ограничила мощность до 80%. Откажись Лёша от выхода – тот же начполитотдела Поливанов навесил бы на него всё, мало не показалось бы.
Чтобы вышесказанное было понятнее: ни один корабль от причала не отойдёт, если штурман доложит, что эхолот не показывает глубину под килем. Потому что таковы требования руководящих документов! Но ведь ядерная энергетическая установка не эхолот!!!»
Продолжаю цитирование письма Конобрицкого: «Что это значит? А то, что при телах парогенераторов могут накапливаться окислы и шлаки, они, как тромбы в кровеносных сосудах, образуют закупорки, теплосъём прекращается, температура повышается свыше 1000 градусов, каналы сгорают, при этом резко возрастает радиационная активность, несмотря на биологическую защиту (по данным, до 2000 рентген). Это, вероятно, и случилось на АПЛ в море.»
Старший мичман ЩЕРБИНА ПЁТР АНДРЕЕВИЧ, турбинная группа К-27:
Мичмана АПЛ Николай Мойстус и Петр Щербина.
«Я и сейчас уверен – аварии на подводной лодке могло и не быть, не было бы смертельных исходов от переоблучения. Не умирали бы сейчас члены экипажа. Жили бы и здравствовали моряки-подводники и по сей день. В конце апреля (за месяц до выхода в море) 1968 года в реакторном отсеке произошла значительная течь радиоактивного теплоносителя первого контура левого ядерного реактора. Сплав необходимо было срочно убрать, а убрать его можно было, только выдолбив эту вязкую смесь. При том очень радиоактивную, фон которой намного превышал допустимую дозу для личного состава.
Личный состав спецтрюмных нахватался доз радиации и был отстранён от этой работы, а спецтрюмные старшины Литвиненко Феликс и Ращупкин Валентин из-за этого не вышли в море в мае 1968 г. и, наверно, этим спасли себе жизнь. Долбить и выносить застывший теплоноситель подключились добровольцы экипажа. К сожалению, средств защиты тела и дыхания в то время не было. Одни респираторы. Да и что можно было одеть для работы в трюме между массой трубопроводов и механизмов? Рабочий инструмент – небольшая кувалда и зубило, взятые у соседей – военных строителей. Работали в режиме не более 5-ти минут (в стеснённых условиях, при жаре около 70%). Но всё равно успевали набрать на себя большую дозу радиации. (Её никто не фиксировал и не записывал.) Просто на это время усилили паёк морякам, которые там работали, хотя он и так был сверх того усиленный! Ну, а через месяц снова море, и то, что должно произойти – произошло. 24 мая произошла ядерная авария. С годами факт аварии открылся, подтвердился и факт переоблучения подводников. Но как дал понять в 1990 году начальник спецотделения ВМОЛГа полковник медслужбы Виноградов Михаил: «Болезни, возникшие у членов экипажа, не являются следствием переоблучения». (Вот и выдавались впоследствии справки из госпиталя с искажёнными данными.) Возможно, это и так. Судить мне об этом трудно.
Зная ситуацию подводной лодки К-27 до аварии, во время аварии в море, и то, что происходило по приходу на базу, а также имея дополнительную информацию, уже сейчас лишний раз убеждаюсь, что вина в трагедии на подводной лодке ложится на командира АПЛ К-27 капитана 1-го ранга П.Ф.Леонова и на командование флота. Это на их совести 124 (144 чел. – авт.) переоблучённых человека, а затем и смерть наших товарищей, о которых я говорил.»
Петр Андреевич Щербина
Печатая воспоминания моих товарищей, старшин Анатолия Кулакова, Яна Топоровского, Владимира Балашова, хочу просто отметить, что право высказывать свою точку зрения могут не только адмиралы в своих мемуарах (в которых больше пишут о себе, чем о тех, кто действительно заслужил, чтобы о них говорили), но и матросы, старшины. Как сказал выдающийся русский адмирал Павел Степанович Нахимов: "Матрос есть главный двигатель на военном корабле, а мы – только пружины, которые на него действуют". Вот об этом, наверно, всегда надо помнить всем: от старшины до мичмана, от офицера до адмирала и выше.
Член экипажа, старшина 2-й статьи, трюмный АПЛ К-27 КУЛАКОВ АНАТОЛИЙ ФИЛИППОВИЧ:
«...Ты знаешь, Слава, что в феврале я уехал в отпуск и вернулся в Гремиху только 26 мая, когда почти весь экипаж лодки, и ты в том числе, уже находился в госпитале. Суета была страшная, я бы сказал просто «бардак». На пароходе «Вацлав Воровский» ехал в Гремиху с родителями Вани Пономаренко, который погиб 25 мая, задохнувшись в ИП-46 возле реакторного отсека. Ты знаешь, что с этим аппаратом никто из нас не мог работать, провели инструкцию и баста, а практики-то не было. Вот и Ваню (которому осталось служить около 4-х месяцев) послали проверить работу приборов в реакторном отсеке, он, не зная, как его одевать и как себя вести, – погиб.
Шума, конечно, было много: «Кто послал? Была ли инструкция?» и тому подобное. Но как-то всё спустили на тормоза. Тело родители забрали домой. Наверно, всё это так сошло, потому что было не до Ивана Пономаренко. В Гремихе полно было военных, гражданских в связи с аварией на нашей лодке. Когда я пришёл в казарму, она была почти пустая. Как ушли вы в море, так обстановка такая и была. На душе было тошно, и скажу: «Обидно, что вы там были, а меня – нет». Потом я и те, кто не ходил в море, прошлись по тумбочкам, собрали, что там было, и всё снесли в каптёрку...
Первоначально хотели заселить кубрик теми, кого нагнали в Гремиху носить мешочки со свинцом. Но потом поселили их отдельно. Чем занимался? Через день стоял помощником дежурного по кораблю, а молодые лейтенанты – дежурными. Из наших старых офицеров были Шеремет Владимир, Тимонин Вадим и, если не ошибаюсь, ещё пара со второго экипажа, их фамилии запамятовал. Потом уже было много тех, кто служил ранее на АПЛ, их отозвали с гражданки, это спецтрюмные и офицеры с других кораблей.
Шеремет Владимир Григорьевич, командир турбинной группы корабля.
Наблюдал, как матросы и солдаты носили мешки со свинцом к лодке в район реакторного отсека. Грех и смех. Им офицеры рассказывали и чертили на пирсе место, куда надо класть мешок, при этом действовать они должны были бегом. Туда... положить... и бегом назад. Одни управлялись, другие, ни хрена не понимая, шли пешком с улыбочкой. Им офицеры орут матом: «Быстрей, быстрей», а они олухи «оглохли». Представляю, сколько эти «смельчаки» набрались рентген и живы ли они сегодня? Короче, Слава, бардак первую неделю был полнейшим, но потом всё уложилось. Навели дисциплину, хотя водку и спирт жрали каждый день и помногу... Ну, а в сентябре ты уже был в части и всё знаешь сам...»
Анатолий Кулаков и Вячеслав Мазуренко. 1968 г.
Вот такие воспоминания, которые прислал мне спустя 30 лет мой друг Анатолий Кулаков. К великому сожалению, найдя его после расставания в 1968 году, я узнал от его жены, что Анатолий неизлечимо болен – рак горла. Мы даже не успели встретиться. В 2003 году на 57 году жизни он умер.
ЯН ТОПОРОВСКИЙ, старшина 2-й статьи, трюмный АПЛ К-27:
«После прихода лодки в базу вас отправили в санчасть, а удерживать её на плаву и сменять ребят, которые тогда пришли с моря – отправили нас. Несли вахту по 4–5 человек на весь корабль. И в первые же дни надо было лодку отогнать к другому причалу, ибо очень близко были дома, казармы, а может и лишние глаза. И тогда пришёл Новицкий Г.Г. – он в рубке, я – один на центральный отсек, ребята в девятом, первом и ещё где-то по человеку. Переводили на электробатареях.
Нам никто не говорил как себя вести на лодке во время радиоактивного заражения. Проходили через санпропускник, переодевались в рабочую форму (но нижнее бельё, майки, трусы – всё это оставалось при нас: и при входе, и при выходе) и ещё никакого душа или обработки мы не проходили – разносили «грязь» по всей Гремихе, казарме, столовой. Ведь как я помню, баня была не каждый день. Единственное, что нам выдавали, это «карандаши», с которых снимали показания при выходе, да лепестки на нос и рот. Но работать в них было неудобно, да и выдавали их нерегулярно. Никакого инструктажа не проводилось. Знали, что опасно, но настолько – никто не знал. И медосмотры (анализы крови) в медсанчасти не брали. Только в сентябре–октябре, когда я почувствовал себя плохо, сам пошёл в санчасть. И некая дама, сделав анализы, ужаснулась моим белым и красным кровяным шарикам. Мне дали освобождение на три дня!!! Это потом я узнал, что это более опасно, чем думал.
Нёс я вахту в центральном отсеке. Однажды в отсек зашли командир Новицкий Г.Г. и с ним, видимо, начальник береговой радиационной службы. Новицкий спросил меня о чём-то, я ответил и повернулся к своим манометрам, а сзади услышал голос начальника радиационной службы, который говорит Новицкому: «Пошли отсюда быстрее, здесь очень опасно!»
В центре Ян Топоровский с товарищами по экипажу. Гремиха. 1968 год.
Я повернулся к Новицкому и посмотрел на него. Он, мой командир, покраснел, как рак. А через секунду – они быстро вышли через боевую рубку и ушли. А я и ребята – остались.
Ты, знаешь, Слава, что лодка наша готовилась в длительный поход и была загружена провиантом под завязку. И когда случилась ядерная авария, весь этот провиант после прихода её в базу выгрузили на пирс. И всё это лежало без надлежащего присмотра. Мы ели всё это, запивали вином, которого было вдоволь на корабле. А рядом – ребята с дебаркадера всё это тоже воровали и с великим удовольствием ели. И так мы всё это «уничтожали» долго, пока не выставили охрану. Почти до самой демобилизации. Везде на лодке было вино, спрятанное ребятами. Не говоря уже о спирте для протирки механизмов.
Если говорить о командирах и офицерах, то запомнился мне Ким Мартыненко (если не ошибаюсь). Очень хороший человек. Он выбирал, кого послать в реакторный отсек. Меня или Ваню Пономаренко. Ваня только сдал смену, я принял. Он остановился на Ване – это его был подчинённый, он хорошо его знал. Ваня взял ИП-46, Мартыненко его проверил и привязал страховочный пояс. Ваня пошёл в отсек через верхний люк. И через некоторое время задохнулся в ИП. Офицер делал ему искусственное дыхание, умолял: «Ванечка, дыши!», но не помогло. Он умер в скорой. Вот такие мои воспоминания. Очень не хочется об этом писать, ибо понимаешь, что никто нами не занимался. Просто предали.»
Ликвидаторы аварии офицеры (слева направо) В.Шеремет, Г.Агафонов, К.Мартыненко, А.Прибыш, С.Полетаев, В.Ткаченко, Г.Щеглов.
Из письма старшины 1-й статьи ВИКТОРА БАЛАШОВА – трюмного корабля (Татарстан):
Ст. 1 ст. турбинист АПЛ В. Балашов. 1968 г.
«Здравствуй, Слава! Сколько воспоминаний и переживаний нахлынуло после твоего письма, не спал ночь. О тех далёких событиях. Осенью 1968 года нас снова направили в госпиталь, но только уже в Ленинград. Там пролежали до конца января 1969 года, а затем ВВК комиссовала ряд моих сослуживцев, а мне сказали идти дослуживать на берег или на свою лодку. Я выбрал свой корабль. Ушёл осенью 1969 года мл. лейтенантом запаса. После службы переехал в Нижнекамск, где и проживаю по настоящее время. Женат, двое детей. Сын и дочь. В 2007 году ушёл на пенсию. Многие годы добивался Справки из госпиталя с указанием полученной дозы. Всё было напрасно. Мне отвечали: «Всё секретно, требуется разрешение из Москвы». И всё-таки добился, чтобы стать членом ВПОР. Являюсь инвалидом 3-й группы общего заболевания. Перенёс три инсульта, последний в 2007 году. Но и в больнице, и на комиссии мою инвалидность отказываются связывать с облучением, полученным во время службы на АПЛ К-27. И это при том, что рука, нога с правой стороны очень плохо «слушаются». Пишу плохо, хуже первоклассника. Моя пенсия 6500 рублей. Льгот нет. Вот так наше государство о нас «заботится». Спасибо тебе за письмо.»
Виктор Балашов
Из письма старшего матроса, электрика АПЛ К-27 НИКОЛАЯ МЕЛЬНИКА автору (2008 год, Крым):
Подводники К-27 возвращаются на базу после длительного лечения в военном госпитале. Июль 1968 год. Палуба теплохода "Вацлав Воровский". Сидят (слева направо): Н.Мельник. В.Газин, М.Мулюкин. В.Мазуренко. Стоят: А.Гризлов, В.Котельников, В.Овчинников, Г.Храмцов, Ю.Вовк.
«Здравствуй, Слава и вся твоя семья! Спасибо за заботы, которые ты проявляешь о своих бывших сослуживцах, в части получения ими льгот.
Я, честно говоря, вычеркнул из жизни те годы службы. Не хотел о них вспоминать. После демобилизации я долго болел, но с Божьей помощью восстановился. Мне ещё тогда при лечении в госпитале в Ленинграде после выписки предлагали 3-ю группу инвалидности. Но я отказался. Представляешь, что такое демобилизоваться с инвалидностью и приехать в своё село. Для меня это был бы позор! Работы в селе не было, и я завербовался на стройку в Крым. Было это в 1969 году. Там и сейчас проживаю. Построился, женился. Вырастил двух сыновей. Оба живут отдельно от нас. Один – в России, второй – в Балаклаве.
Мы с женой на пенсии, но держим скотину, разную птицу. Без этого просто нам не прожить. Пенсия моя маленькая, с женой около 600 грн (около 3000 руб.). Если бы не корова да птица, то могли и ноги протянуть. В Крыму, особенно летом, всё очень дорого. Да и болеем часто, надо приобретать лекарства, а они очень дорогие. Вот такая, Слава, наша жизнь. Попробую поехать в свой районный военкомат, чтобы они там сделали запрос в Москву по части моего участия в ликвидации ядерной аварии на нашей лодке в мае 1968 года, и может, посодействует в этом деле и наш сельсовет. Конечно, если получится надбавка к моей пенсии, это хорошо, да и оплата за коммунальные услуги – тоже стану платить меньше. Если что прояснится, потом напишу. До свидания. Николай.»
НИКОЛАЙ МЕЛЬНИК,Спустя годы.
P.S. Вот такое письмо получил я в 2008 году. Прошли месяцы. Из последнего общения с Николаем по телефону узнал, что военкомат по его просьбе сделал запрос в Москву, ждал ответа около семи месяцев. Ответ гласил, что старшему матросу Мельник Николаю Алексеевичу необходимо собрать с десяток справок, подтверждающих его пребывание на АПЛ во время ядерной аварии 24 мая 1968 года, и направить их в Москву для дальнейшего рассмотрения.
Сослуживец Н.Мельника по команде электриков:
Насчет Коли Мельника. Когда нас уставших переодели в чистую робу, покормили и дали команду ко сну, дневальным по роте (учебного отряда) первым поставили Николая, и вот в роте тишина и вдруг телефонный звонок и ответ Николая: "Дневальный по хате хлопыць Мыкола в трубочку слухае" Так он до конца службы и остался хлопыць Мыкола.
P.S. Возможно вот из-за таких как "хлопыц" Мыкола и были многие наши победы?...
Электрики. Стоят (слева направо): З.Митрофанов, Рожновский, сидит (справа) Николай Осянин. 1967 г. Все прошли через ядерную аварию 24 мая 1968 г.
Из письма капитана 2-го ранга в отставке, замполита корабля БОЖКО ВИТАЛИЯ ИОСИФОВИЧА (Киев):
«По вопросу об аварии. Точной причины аварии я не знаю. До моего ухода её не раскрывали или не могли точно установить, или известная секретность сыграла свою роль. Но вот о роли в ней бывшего командира, капитана 1-го ранга П. Леонова следовало бы сказать объективно. В том, что капитан получил такие дозы облучения, есть его прямая вина. (Ну, я думаю, вы этот вопрос хорошо знаете.)
После аварии на корабле сложилась очень сложная обстановка. Треть личного состава второго экипажа находилась на выходе в море с первым экипажем, в том числе командир, капитан 2-го ранга Новицкий; старпом, капитан 2-го ранга Томко Егор Андреевич; помощник командира, капитан-лейтенант Сальников А.М. и большая часть офицеров-управленцев. Помнится, что в базе оставались только Ткаченко, кажется, ст. лейтенант, и ст. инженер-лейтенант Тимонин.
Томко Егор Андреевич
Из спецтрюмных не пострадал только старшина 2 статьи Набока (кажется, Иван или Николай). Был в отпуске и только вернулся. Об этом моряке следовало бы упомянуть. Из специалистов, знающих порядок обслуживания реактора К-27, он был единственным в экипаже в то время, и всё практическое обслуживание 4 отсека фактически было возложено на него одного. Правда, были присланы специалисты из экипажей других лодок, но они не знали ни устройства, ни правил по обслуживанию реактора. Набока проводил с ними занятия, практически водил их в отсек с повышенной радиацией. На многочисленные приборы, вентиля и т.п. повесил таблички и номера, в какой последовательности и что надо включать, выключать и т.п. Он же и большую часть времени проводил на лодке, и наверняка перебрал много свыше нормы. Не знаю его дальнейшей судьбы и состояния здоровья, не говоря уже о том, что были во втором экипаже и другие матросы, старшины и офицеры, которые в сложных условиях обслуживания аварийного корабля показали себя достойными подводниками. Никаких «сверх особых» мероприятий офицеры, оставшиеся в тот период на корабле, не проводили, но главную задачу решили: личному составу была доведена задача, поставленная командованием – сохранить корабль, единственный в своём роде, в нём были воплощены новые принципы работы механизмов и устройств, и были достигнуты хорошие результаты.
Спецтрюмный второго экипажа Иван Набока.
Эту задачу передо мной и командиром БЧ-5, капитаном 2-го ранга Степаном Полетаевым поставил командующий КСФ адмирал Лобов С.М., член ВС КСФ вице-адмирал Сизов добавил, чтобы я опросил личный состав, особенно срочной службы, что необходимо сделать, какие вопросы решить для создания условий по успешному обслуживанию корабля.
(продолжение следует)
Немає коментарів:
Дописати коментар