Рассказ подводника....

Подводные лодки... В годы второй мировой войны этот класс кораблей был самым многочисленным. По количеству уничтоженных морских целей советские подлодки уступали лишь авиации. Появление ядерного оружия и баллистических ракет не только не уменьшило их роль в боевом потенциале ведущих морских держав, но и придало субмаринам новые, еще более грозные качества. И сегодня подводные силы флотов остаются одним из самых совершенных и в то же время наиболее таинственных родов оружия.

Об особенностях службы подводников рассказывает капитан первого ранга запаса Владимир Григорьевич КОЛЯДА.
- Перед встречей с вами обмолвился приятелю, ходившему когда-то на атомных подводных лодках, о том, что иду знакомиться с офицером, служившим на дизельных субмаринах. Приятель, по натуре человек довольно ироничный, на этот раз был более чем серьезен: «Раз он ходил на «дизелях» - это уже герой. Ты только расспроси его, в каких условиях приходилось работать экипажу, и тебе многое станет понятно...». Владимир Григорьевич, что же это за служба такая на дизельных подводных лодках?

- Конечно, после атомных подводных лодок с их просторами на нашей многое бросалось в глаза. Ведь если упрощенно представить себе дизель-электрическую субмарину, то это 90-метровая цистерна 5-6 метров в диаметре, плотно напичканная всевозможными агрегатами, приборами, оружием. А так как боевые характеристики этого творения конструкторской мысли всегда ставятся на первый план, то понятно, что человеку внутри этой машины не очень уютно. Когда молодой матрос приходит на подлодку, то в первую неделю он набивает шишки обо все вокруг - непривычному человеку в ней, конечно, тесновато. Я ходил на лодках 641-го проекта. В них спальных мест только на две трети экипажа. Часть экипажа на вахте, а остальные отдыхают на койках по очереди, только белье меняют. Несколько спальных мест оборудованы прямо над торпедами. Каюта командира по размерам - как половина железнодорожного купе. В северных широтах, когда штормит и забор воздуха во время зарядки аккумуляторных батарей идет не через специально предназначенную для этого шахту, а через рубку, холод в отсеках такой, что надеваешь на себя все что есть под рукой. В южных - изнываешь от жары. Там весь экипаж ходит в трусах и майках, а знаки различия - написанные на тапочках боевые номера. Мне как-то пришлось заниматься ремонтом у причалов Александрии. Вот тогда я понял, что такое выражение «пот заливает глаза». В отсеке за 50, не успеваешь вытираться полотенцем. Условия службы на подлодке, конечно, непростые. Пресная вода - только для питья. Умывание, душ - забортные. Курение на борту категорически запрещено. Посещение гальюна - целый ритуал с манипуляциями клапанами и манометрами. С непосвященными в эти тонкости гостями порою такие казусы случались!
- Но ведь уже давно появились атомные субмарины. У них высокие боевые параметры, довольно комфортные условия для экипажей. «Дизеля» доживают свой век?
- Ну, почему. У атомных лодок одно предназначение и возможности, у дизельных - другое. Целый ряд стран, и в первую очередь имеющих выход в неглубокие, закрытые моря, продолжают строительство дизельных подводных лодок. У немцев, шведов, англичан есть прекрасные современные образцы. Глубина погружения этих субмарин до 1000 метров, дальность подводного хода до 2000 миль. Водоизмещение атомной лодки ведь в 3, а то и в 10 раз больше дизельной, она довольно «шумная», да и проблемы утилизации отходов ядерного топлива и самих реакторов сейчас стоят довольно остро. Так что у «дизелей» есть все перспективы развития. И если говорить в целом о подводных силах, то их преимущества - скрытность маневра, универсальность, высокая автономность, всепогодность и многое другое - дают право говорить о том, что этому роду оружия еще жить и жить.
- После раздела Черноморского флота Украине отошла одна подводная лодка. Порою вижу, как упоминание о ней вызывает у собеседников ироничные улыбки. Нужна ли вообще эта единственная подлодка нашим военно-морским силам?
- В том, что нужна, сомнений нет. Основу украинского военного флота сейчас составляют противолодочные корабли, а как их научить бороться с подводными лодками «противника», если практически не отрабатывать эти вопросы в море? Не у соседей же для этого лодки просить, хотя в сегодняшней международной обстановке и такой вариант не исключен. Да, у нас оборонительная доктрина, но подводный флот в нее прекрасно вписывается. Надводные корабли чувствуют себя очень и очень неспокойно, когда знают, что в том или ином районе возможно нанесение удара из-под воды. Так что, на мой взгляд, подводный флот Украине нужен.
- Что и говорить, профессия подводника довольно опасна. За последнее десятилетие стало известно немало случаев аварий и катастроф, произошедших в разные годы с советскими подлодками. Не сомневаюсь, что вы слышали о них еще в период своей службы. Не страшно было, зная все это, выходить в море?
- А вам не страшно выходить на улицу, ведь на дорогах ежедневно гибнут десятки людей? Меня в свое время так воспитывали и сам позже говорил подчиненным: чувства страха у подводника не должно быть никогда, но чувство опасности - обязательно. Да, на моей памяти из боевых походов не возвратились шесть кораблей, случались и аварии, но в большинстве случаев причиной трагедии были не какие-то роковые обстоятельства, а вполне конкретные ошибки людей в обращении со сложной техникой, их халатность или беспечность. В море ведь любая мелочь иногда становится решающей. На одной из наших подлодок, стоявших в базе, матрос решил покурить в аккумуляторном отсеке во время зарядки батарей. В результате - взрыв водорода. Пять человек погибли, лодку списали в утиль. Или вспоминаю рассказ своего сослуживца Александра Ивановича Тарасова о случае на лодке, которой он когда-то командовал. В концевом отсеке проходило общее собрание. (Безобидное вроде мероприятие, а ведет к перерасходу электроэнергии - надо выравнивать дифферент, дополнительно включать насосы. Уже в «перестроечные» времена без крайней на то необходимости старались всех вместе не собирать, а в советские времена насчет всех этих мероприятий было строго.) На дежурстве тогда, как и положено, осталась вахтенная смена. А что б вы представляли ситуацию, глубиномеры на подводной лодке - это три таких круглых больших прибора типа манометра. Один замеряет глубину до 20 метров, второй - до 100 и третий - до 400. Переключение с одного устройства на другое происходит автоматически, и при этом очередной прибор начинает показывать реальную глубину, а на предыдущем стрелка медленно-медленно возвращается к нулю. И вот на той лодке вахтенный офицер сел таким образом, что закрыл собою 400-метровый глубиномер. До этого они шли на глубине около 100 метров, а тут опустились чуть ниже и не заметили тот момент, когда произошло переключение приборов. И получилось так, что лодка погружается все ниже, а по прибору, который видит рулевой, стрелочка ползет к нулю. То есть лодка якобы всплывает. Рулевой пытается загнать лодку ниже, вахтенный офицер принимает в цистерны воду - пытается утяжелить лодку, а она не погружается. Все стремятся опустить ее на заданную глубину, а она хотя и медленно, но все же «всплывает». А вахтенные в концевых отсеках тоже должны следить за показаниями своих глубиномеров и докладывать об изменении глубины через каждые десять метров. В этом же случае в одном - кормовом отсеке - идет собрание и вахтенный слушает очередного выступающего, а из другого - носового отсека - матрос стал докладывать об изменениях глубины, но вахтенный офицер его недослушал, так как посчитал, что тот сообщает о всплытии лодки, а он и сам это видит по прибору... Заканчивается собрание, все расходятся по отсекам. Командир идет к себе в каюту и приглашает с собою одного из офицеров, чтобы сделать ему за что-то разнос. Он его отчитывает и вдруг замечает, что тот не слушает его, а расширяющимися глазами смотрит куда-то в сторону. Командир поворачивает голову по направлению взгляда этого офицера и видит: деревянная переборка между помещениями от деформации корпуса лодки прогнулась настолько, что видна соседняя каюта. Тут становится понятно, что происходит нечто необычное. Командир тянется к переговорному устройству, а в это время и на вахте разобрались, что к чему: заработали моторы - положение быстро исправили. Оказывается, опустились уже далеко за 200 метров.
- Какая допустимая глубина погружения лодки такой конструкции?
- 280 метров. Предельная - 320. Но реально на такую глубину в период испытаний погружают только первую лодку из этой серии. Опасность здесь в чем: с увеличением глубины возрастает вероятность того, что может выдавить какой-то кабель или клапан из корпуса, а это угроза затопления лодки. При погружении лодки более чем на половину допустимой глубины объявляется боевая готовность №1, весь экипаж на своих постах. Мало ли как поведет себя техника... Вы вот спросили меня о страхе. В самом начале службы на подлодках был у меня один случай. Я вообще-то закончил минно-торпедный факультет военно-морского училища. Скорее «чистый» противолодочник. Отец во время войны был флагманским минером, старший брат Борис это же училище закончил, и я пошел по их стопам. Кстати, и сын, и племянник - тоже моряки. Видно, это уже в крови. Так вот, после училища попал в Североморск, а там «кадровики» спрашивают: «Куда хочешь?». Брат к тому времени уже служил в Полярном на подводной лодке, и я тоже попросился в подводники. До этого лодку видел только на фотографиях, а тут начал изучать, осваивать, зачеты сдавать. И вот первый выход в море. Это как на экскурсию: об особенностях подводного плавания я знал только азы, многого еще не понимал и потому ничего не боялся. Дифферент - ну и плевать, глубина большая - ну и ладно. Это уже позже, когда я стал «грамотнее», появилось понимание, где может быть опасность. Проходит года три. Мы в Атлантике. Я был вахтенным офицером. Только зарядили батареи и начинаем обычное плановое погружение. Задраиваю рубочный люк, становлюсь к перископу и даю команду на погружение. И только открыли последнюю группу вентиляции, как лодка, что называется, помчалась вниз. Будто лифт. Только слышу - боцман, не останавливаясь, докладывает: «...10, 15, 20 метров. Дифферент возрастает на нос...30, 35...». Командир дает команду продуть носовую группу, и тут «закусывает» клапаны высокого давления. Два матроса пытаются маховики провернуть - ни с места. А боцман продолжает докладывать: «100, 105, 110...». Начинаем продувать среднюю группу - та же история: клапаны сели намертво. Боцман - молодец - от глубиномера не отрывается: «185, 190, 195...». Я вишу на рукоятках перископа, весь в холодном поту. Понимаю: сейчас пройдем предельно допустимую глубину, а там... Под нами 3500 метров... Наконец работой двигателей удалось замедлить, а потом и остановить погружение. Продули, наконец, цистерны, всплыли... Я поднялся на мостик. Себя не видел, а командир вышел белый, как полотно. Выкурил он одна за другой восемь сигарет, потом спустился вниз, выгнал с центрального поста механика, сам рассчитал дифферентовку, обошел всю лодку... Тихонечко погрузились и пошли... Как потом разобрались, командир
БЧ-5 (электромеханической боевой части) дал команду на закачку воды в носовую торпедозаместительную цистерну, а отменить ее забыл. И закачали ее полную - 20 тонн! Вот лодка и понеслась вниз...
- А какие еще опасности, кроме затопления, угрожают подводному кораблю?
- О военной обстановке говорить не буду - думаю, и так понятно, что на уничтожение подлодок - одного из самых эффективных видов вооружения - будет брошено немало сил и средств. А среди прочих - это и возможность пожара, и столкновение при всплытии со стоящими в дрейфе судами, и тралы рыбаков (мы всегда старались от них подальше держаться), и навигационные опасности - подводные скалы, рифы, мели. Плавание-то осуществляется «вслепую», по приборам, иллюминаторов на подлодке нет. Твои глаза и уши - это гидроакустик, эхолот, гидролокатор. Но и его стараешься меньше включать - по излучению тебя могут обнаружить. Хоть и не война, а взаимное слежение флотов одних государств за другими шло да и сейчас идет постоянно. А это тоже небезопасное занятие.
...8 марта 1968 года советская дизель-электрическая подводная лодка с бортовым номером «574», несшая боевую службу в Тихом океане, не вышла в установленное время на связь. Шли часы, дни, недели - никаких известий. «Пропала при невыясненных обстоятельствах в районе, удаленном от берегов Камчатки свыше чем на 1000 миль и глубинами более 6000 метров». Через месяц после трагедии родным подводников были отправлены похоронки... Истинные причины гибели лодки не известны и сегодня. По одной из наиболее достоверных версий, шедшая в подводном положении в район выполнения задач «574-я» была протаранена следившей за ней американской атомной субмариной «Суордфиш». Предполагают, что американская ПЛА непреднамеренно ударила верхней частью своей рубки в днищевую часть центрального поста советской подводной лодки, после чего «574-я» с затопленным центральным отсеком опустилась на дно... Спустя семь лет американцы, используя специально построенные для этой цели суда, предприняли операцию по подъему затонувшей подлодки. Скорее всего, их интересовали конструктивные особенности ракетоносца, его вооружение, шифродокументы. Операция проходила весьма успешно, но в ходе подъема подводная лодка разломилась по линии трещины в районе центрального отсека. Кормовая часть «574-й» вновь затонула, а носовую американцы доставили в район Гавайских островов. На небольших глубинах с нею начали работать водолазы. Из подлодки были извлечены и тела погибших подводников. Позже они были перезахоронены в море представителями военно-морского ведомства США по принятому в советском ВМФ ритуалу, с исполнением Гимна Советского Союза. Вся операция проводилась в обстановке строжайшей секретности, но о ней случайно стало известно репортеру французской газеты «Матэн». Не купившись на обещанный агентами ФБР миллион долларов за молчание, журналист сообщил о своем открытии в редакцию. Сенсация была подхвачена всеми ведущими агентствами мира. Советская пресса о ней умолчала, но зато отреагировали дипломаты. МИД заявил протест по поводу тайного подъема затонувшего советского корабля. Госдепартамент США дал разъяснение: «Так как официального сообщения СССР о гибели в том районе подводной лодки не было, то по нормам Международного морского права это ничейное имущество». Тогда Москва направила вторую ноту: «Вы-де нарушили покой советских моряков. Осквернили их братскую могилу». В ответ американцы передали копию снятого ими кинофильма, подтверждающего, что погибшие моряки захоронены в соответствии с принятыми в советских ВМФ правилами. Претензии советских дипломатов прекратились, история гибели ПЛ-574 была предана забвению. И только уже в «перестроечные» времена о лодке заговорили вновь. Спустя 22 года после произошедшей трагедии военный журналист Николай Черкашин обнародовал ставшие известными подробности. Полной ясности в том, что же случилось с «574-й» 8 марта 1968 года, нет и сегодня...
- Как долго вам доводилось находиться в море?
- Мой первый боевой поход продолжался 13 месяцев. Потом были по 9, 8, 7. Уходил на три месяца, полтора. Самый тяжелый - это трехмесячный. Он без заходов в какие-либо порты, без встреч с плавбазами, свиданий с близкими. Полная автономность. Она у дизельной лодки-96 суток и определяется в основном запасами продовольствия. Три месяца в замкнутом пространстве, вахта за вахтой, без выходных, в одном и том же окружении. Напряженная служба, ответственность за выполнение боевых задач, конечно, сказывались. Когда был командиром, сон занимал 4-5 часов в сутки. Приляжешь, не раздеваясь, и слушаешь, как там за бортом, что в отсеках делается - лодка-то продолжает движение. А там все звуки слышны: где-то заработал насос, кто-то зашептал за переборкой. К концу третьего месяца у всех накапливается усталость, но расслабляться нельзя. Порою ведь бывают такие ситуации, когда все решают секунды.
- Вам приходилось в таких оказываться?
- Да, случалось. Помню, весной 1988 года одна из лодок нашей бригады шла на ремонт из Лиинахамари (это Кольский полуостров) в югославский порт Тиват. Командир лодки был недавно в должности, опыта дальних переходов у него не было, и меня - в то время начальника штаба бригады - назначили старшим на борту. Весна - время штормов в Атлантике. Шли открыто, в надводном положении, но когда волна доходила до 4-5 баллов и лодку сильно трепало, уходили под воду. Так было и в ночь со 2 на 3 апреля. Это были 14-е сутки перехода, мы уже приближались к Бискайскому заливу. Часы показывали начало второго, глубина погружения - 50 метров. Я, по своей прошлой командирской привычке к ночным вахтам, не спал. Через несколько минут мы должны были всплывать под перископ на сеанс связи, и командир вышел из центрального поста в соседний отсек к гидроакустикам уточнить надводную обстановку. Он уже возвращался обратно, как вдруг со стороны кормы раздалось четыре громких хлопка, и тут же доклад: «Пожар в четвертом (аккумуляторном) отсеке!». Я в тот момент находился в центральном посту и сразу взял командование лодкой на себя. Надо отдать должное подготовке экипажа - вахтенный офицер в считанные секунды подал команду тревоги и на всплытие лодки. Экипаж начал действовать по аварийному расчету. И в это время погасло вначале основное, а за ним и аварийное освещение, остановились ходовые двигатели, пропала громкоговорящая связь. Темень вокруг беспросветная. Нашел на ощупь трубку телефона - на лодке все системы дублируются - и стал отдавать необходимые распоряжения, принимать доклады из отсеков. Тут уже включили переносные фонарики. А лодка в это время стремительно поднялась в надводное положение, попала рубкой под гребень волны и завалилась на бок с креном градусов в пятьдесят. В центральном посту все попадали. Я не выпустил из рук телефонную трубку - благо кабель крепкий - и ударился не сильно. Поднялся на ноги, принял доклад о выводе людей из четвертого отсека (а в нем каюты офицеров и мичманов, рубка радиотелеграфистов, секретная часть, камбуз). Дал команду подать в отсек огнегасящий газ. Лодка на поверхности, открыт верхний рубочный люк, выставлен вахтенный офицер, система пожаротушения начала работать, признаков распространения пожара по отсекам пока нет... Это я рассказываю длинно, а реально от хлопков до всплытия прошло всего полторы-две минуты. Распорядился проверить людей. Пятый отсек задымлен, у всех на лицах маски дыхательных аппаратов. В отсеках только переносные фонарики - попробуй быстро разберись, где кто. Один из матросов был без сознания - глотнул угарного газа - его приводили в чувство. И вот в этот момент, когда обстановка до конца еще не ясна - горит пожар или уже потушен, - раздается стук в переборочную дверь из аварийного отсека... Вот тут, конечно... По всем инструкциям и наставлениям вскрывать горящий отсек не положено. Если член экипажа в такой обстановке оказался изолирован от всех, он должен включиться в индивидуальные защитные средства и действовать по обстановке. Но так предусматривают инструкции, а здесь-то понимаешь, что за переборкой живой человек... Дал команду создать в центральном посту подпор воздуха и открыть переборку. К этому времени восстановили аварийное освещение, и вот вижу, как из дыма появляется матрос Ворошилов. Перепуганный - даже под стеклами противогаза видно, какие у него огромные глаза. Он потом рассказывал: «...Я знал, что открывать мне не положено, но, на всякий случай, постучал в переборку. И тут она открылась!»... Начали разбираться дальше и вот поступил доклад: «Нет одного мичмана - старшины команды радиотелеграфистов». Положенные тридцать минут после начала применения огнегасящего газа еще не прошли, но принял решение послать двух разведчиков в аварийный отсек.
- Это были добровольцы?
- Нет. Посмотрел, кто поопытнее - их и назначил. Когда открыли переборку, в отсеке огня видно не было, но дым стоял стеной. Разведчикам - офицеру и мичману - пришлось идти на ощупь. Через несколько минут - они мне часами показались - стук в переборку: вынесли старшину. Он был без дыхательного аппарата. Спасти его, к сожалению, не удалось.
- Что стало причиной пожара?
- Лодка была уже «немолодая» - 21 год. В обмотке одного из кабелей на распределительном щите образовалась трещина - произошло замыкание на корпус щита и соседние кабели. Во все стороны посыпались искры, загорелась проводка. Все тот же человеческий фактор: наверное, если бы электрики более внимательно следили за щитом, то обнаружили бы трещину, но... Через четверо суток после пожара не без проблем, но прошли Гибралтарский пролив и вышли в Средиземное море. А там тихо, тепло, солнечно. Дал команду построить личный состав на верхней палубе для разбора действий при пожаре. Стою возле рубки, и тут подходит замполит и тихонько так говорит: «Только что «Голос Америки» передал, что в Северном море затонула суперсовременная советская атомная подводная лодка». У меня сердце екнуло: «А не Борис ли на ней?». Через несколько дней уже на плавбазе узнал, что старшим на борту печально известного «Комсомольца» действительно был мой брат. Встретиться с ним удалось только полгода спустя. Спрашиваю его: «Боря, что там было на самом деле? В газетах столько написано». А он - ему-то от меня что таить - отвечает: «Вот как в газетах написано, так и было. Мы ничего не скрывали». В ситуации с гибелью «Комсомольца» и до сих пор нет ясности. На мой взгляд, экипаж действовал не без ошибок, но они были не столь существенны, чтобы повлечь гибель корабля. Это одна из тех историй, где еще разбираться и разбираться. Опять возвращаюсь к тому, что с морем надо на «вы». Знаете, что стало в 1961 году одной из предпосылок аварии на первой советской атомной подводной лодке, которую моряки потом «Хиросимой» прозвали? На заводе-изготовителе некий рабочий не накрыл перед сваркой нижепроходящий трубопровод. На него стал капать расплавленный металл. Из-за термического перенапряжения возникли микротрещины, которые несколько месяцев спустя дали течь из первого контура реактора. Лодка к тому времени находилась в дальнем походе. В конце концов героическими усилиями экипажа реактор был заглушен, но это стоило жизни восьми морякам...
- Как же избежать таких промахов? Да и можно ли все предусмотреть?
- Все, конечно, не предусмотришь, но есть проверенные временем правила, горький опыт других - этим нельзя пренебрегать. Приходилось слышать: «В понедельник выходить в море - к беде». Ерунда! Беда там, где нет порядка. Я в этом вопросе был строг. Некоторые на меня вначале обижались, но позже, когда море учило уму-разуму, начинали по-другому воспринимать мою требовательность. Авралы в работе с людьми эффекта не дают. У нас на одной лодке командир и замполит в 1984 году решили «встряхнуть» людей, проверить, как они поведут себя в экстремальной обстановке. Командир собрал офицеров и объявил, что получено радио о начале военных действий. Замполит прочел написанное им накануне «Обращение Военного совета»: «Враг жжет советские города и села, гибнут наши родные и близкие...» Одного мичмана сразу «заклинило» - полнейший ступор, у второго разыгралась язва. А старшина команды торпедистов мичман Аверьяненко - толковый такой специалист - тот, наоборот, проникся обстановкой и все говорил: «Товарищ командир, что же мы тянем, давайте ЯБП (ядерный боеприпас) приводить в готовность». До ЯБП дело, правда, не дошло, но 20 часов они экипаж в напряжении продержали.
- Жестокий эксперимент. Как же на него отреагировало руководство?
- Насколько я знаю, руководство они поставили в известность, а оно шума поднимать не стало и даже сочло эксперимент интересным - народ-то не дрогнул.
- Вам приходилось иметь дело с ядерным оружием?
- Да, из 22 торпед на моей подлодке две были с ядерными боеголовками. Внешне они ничем от остальных не отличались - только на боеголовках не зеленые, а красные колпаки. Лично я никаких особых эмоций в связи с наличием на борту ядерного оружия не испытывал. Лежит себе в торпедных аппаратах, ну и пусть лежит.
- А какие были установки на применение ядерного оружия? В какой военно-политической ситуации могло бы дойти до его использования?
- Не знаю. Никаких специальных разъяснений на этот счет не было. На лодке были заранее заложены пакеты с соответствующими сигналами. Пришел сигнал на подготовку ядерных торпед к боевому применению - подготовили. Пришел сигнал провести патрулирование в заданном районе и с обнаружением целей уничтожать их ядерными боеприпасами - уничтожили. Наше дело было вовремя и точно выполнить приказ. Тем более учтите, что в отличие от тех, кто служил на надводных кораблях или на суше и мог хоть как-то ориентироваться в том, что происходит в мире, мы такой возможности не имели. Раз в пять суток всплываем и, пока идет зарядка батарей, можем слушать радио. Вот так и в 86-м узнавали, что там в Чернобыле происходит. Я как раз в начале апреля был в отпуске и отвез жену с детьми к родителям в Киев. На боевую службу ушли 3 мая. Тогда сообщения были спокойные. Сидели, помню, смотрели телевизор и смеялись над англичанами, которые в белых одеждах улетали из Киева. А потом, уже в море, когда всплывали и слушали радио, - а «ловили» и наших, и «голоса», - стало понятно, что все не так просто, как нам хотят преподнести. Но ясности, что там все-таки происходит на самом деле, не было. Возвращаемся через 45 суток на базу, стою на мостике. Старпом смотрит в бинокль и говорит: «На пирсе ваша жена с детьми». Я думаю: «Какая жена? Она же в Киеве». Оказалось, они еще 9 мая оттуда уехали.
- Разве с лодки нельзя было узнать, как там с семьей?
- Ну что вы. Во время сеанса радиосвязи мы принимали адресованную нам информацию и только в редких случаях сами выходили на связь. Мы ведь знали, что наши сигналы моментально будут запеленгованы американцами. Все передачи проходили в режиме сверхбыстродействия - 0,7 секунды. Та информация, которую мы получали, носила сугубо служебный характер. Еще приходили короткие сообщения о событиях в стране и мире: «Состоялся очередной съезд КПСС...» и несколько слов о том, что на пленуме рассматривалось. За все свои 15 лет службы на севере - 3 года академии и год командирских классов не считаю - не помню случая, чтобы на лодку сообщили по радио что-то личного характера. Рождались дети, повышали в званиях, награждали - и ни слова. Даже командира не поздравляли с днем рождения. О том, что стал капитаном второго ранга, я узнал только через пять месяцев после подписания приказа.
- Почему же так? Казалось бы, люди в отрыве от семей, от родных берегов и любая хорошая весточка будет кстати, поднимет настроение...
- Даже не знаю. Не принято было такими «мелочами» засорять эфир, хотя, конечно, они были бы не лишними. На самой же лодке мы старались хоть как-то скрасить людям жизнь. Поздравляли с днем рождения. Скромно, но отмечали праздники. Старались как-то разнообразить стол - у большинства ведь под водой пропадал аппетит, и даже положенные ежедневно по нормам довольствия 50 граммов сухого вина на обед не помогали. Когда был командиром, брал в поход еще сталинского издания кулинарную книгу «О вкусной и здоровой пище», и каждый день по ней выбирал для
команды меню на следующий день - благо тогда с продуктами на корабле проблем не было. У коков не сразу все получалось, но к концу похода их мог бы брать на работу любой ресторан. Проводили всякие конкурсы, соревнования. Я, например, призер по североатлантическому «козлу» - есть грамота от Нептуна. А сколько на лодке раскрывалось талантов - стихи писали, песни сочиняли, газеты рисовали. На день рождения дарили имениннику новую голубую нательную рубашку с рисунком: подводная лодка, роза ветров, координаты корабля на тот момент. У меня таких четыре. Как-то, уже на пенсии, подсчитал, что за всю свою службу семь лет провел в море. Из них пять - в боевых походах. Три года - чисто под водой.
- Как же вам было после такой напряженной службы привыкать к гражданской жизни?
- Что там скрывать, болезненный это процесс. Читал, что на Западе для таких, как я, разработаны специальные методики адаптации к гражданской жизни, психологи с ними работают. Тут ведь в чем проблема: и напряжение в службе большое, и стрессы постоянные, и износ организма приличный, а приходишь из плавания - месяц-второй прошел и опять тянет в море. Видно, адреналина в крови начинает не хватать. Мне все же привыкать к гражданке было легче, чем другим: после севера я еще послужил в Генеральном штабе Украины, потом преподавал в военной академии, так что флот меня отпускал постепенно. А то ведь у военных в чем беда: сегодня он командует, на гребне событий, в привычной для него обстановке, а завтра вышел на пенсию - и все... Нагрузки изменились, ритм жизни иной - и пошли болезни. Год-два - и уже поминают... И потом скажу, жизнь в военной среде особая: на лодке - все люди на виду, друг от друга зависят, на берегу - тоже условия жизни непростые, приходится совместно трудности преодолевать, а это сплачивает людей. Не помню случая, чтобы кто-то кому-то отказал в помощи. Я из Мурманска до своего военного городка - а это 170 километров - добирался всегда «автостопом». Первая же машина остановится, довезет, о деньгах тогда и разговора не было... Попробовал после ухода на пенсию работать в гражданских коллективах - и не смог. Сейчас тружусь в военном научно-исследовательском институте. В деньгах, понятное дело, проиграл, но зато среди своих. Видно, так мне на роду написано - всю жизнь в армии... Недавно дома переключаю телеканалы и натыкаюсь на какую-то передачу о флоте. А там показывают: подлодка идет в надводном положении, съемки внутри нее. Экипаж действует, как полагается, - не кино, я же вижу. Смотрю на экран и не могу оторваться. Жена ко мне с чем-то обращается - не слышу. Она подошла, руку на плечо мне положила: «Ты что, погружаешься?» А я и правда уже там, в лодке, мысленно командую: «По местам стоять! Срочное погружение!»...

http://www.zn.ua