Дагестан: уйти в лес и не вернуться
03.08.2010 17:03
Радио Свобода продолжает свой репортаж-путешествие по Северному Кавказу. В новой главе корреспонденты РС пытались понять, как, почему и против кого едва ли не ежедневно организуются в Дагестане контртеррористические операции.
Корреспонденты Радио Свобода проехали весь Северный Кавказ, от азербайджанской границы до Ессентуков, где на привокзальной площади разместилось главное кавказское полпредство. Спецпроект Радио Свобода – семь мультимедийных репортажей, которые публикуются на сайте РС ежедневно. Аудиоверсия – в программе Ирины Лагуниной "Время и мир".
Дагестанский правозащитник Заур Газиев рассказывает обычную для Дагестана историю.
Гусейн Мусалаев был младшим братом шести сестер, и можно только догадываться, как ждал его появления отец. В двадцать лет Гусейн женится. У него две дочки. К его отцу приходит милиция: ваш сын изнасиловал девушку. Гаджияв Мусалаев, сам бывший милиционер, начинает собственное расследование. Девушка признается: оговорить его сына ее заставили. Мусалаев-старший с ее помощью составляет фоторобот, добивается нового расследования, сына, уже три месяца просидевшего в СИЗО, выпускают и даже дают компенсацию порядка 90 тысяч рублей.
Однако через восемь месяцев к Гусейну снова приходят: ты, дескать, похож на того, кто совершил ограбление в Буйнакске. Отец снова проводит свое расследование. Сына опять отпускают. Через полгода новая история – теперь связанная с хранением оружия. Снова забирают и люто бьют. Снова выпускают.
И парень, как следовало ожидать, уходит в лес – боевиков здесь называют на старый советский манер "лесными братьями". Отец снова бросается на поиски, и ему советуют: "Спроси у ментов". Знакомый милиционер организует ему встречу в одном из РУВД с одним из лесных командиров. Тот возвращает ему сына, который в лесу довольно быстро почувствовал себя чужим.
Люди, посвященные в процесс, утверждают: тех, кто приходит в лес, боевики фотографируют и MMS-ками отправляют фото милиционерам, лишая новобранцев обратной дороги. Проверить это невозможно. Но с Мусалаевым происходит следующее. Он возвращается, полгода не выходит из дома. А потом однажды за ним приходит машина от вчерашних лесных коллег. На первом же перекрестке машину расстреливают милиционеры.
- "Лесники" сами сдают тех, кто уходит от них, - убежден Газиев, - у них есть налаженные связи и договоренности с милиционерами. Они нужны друг другу. Милиционеры получают неплохие бюджеты на борьбу с лесом, лесные получают наводки на тех, кто хорошо зарабатывает. Менты пополняют свою отчетность за счет мелкой пехоты, которой боевикам не жалко.
Человек из исламского государства
"Где в Махачкале улица Салаватова?" – на бегу спросил я у администратора гостиницы. "А что случилось?" - "Контртеррористическая операция", – бездумно выпалил я. Она, охнув, села: "Я там живу…"
– Про Вагабова, когда я учился в университете, ходили легенды – вспоминает Газиев. – Он мог на спор выпить трехлитровый баллон пива. Он был душой студенческого театра миниатюр, он любил женщин, и женщины любили его. Что должно было случиться, чтобы такой человек ушел в ислам и стал лидером подполья?
Говорят, Вагабов ушел в тот ислам, который одни называют радикальным, другие – истинным, третьи ваххабизмом, еще в середине 90-х. В то время многие из тех, чья юность выпала на излет атеистической эпохи, оказавшись в Саудовской Аравии, Иордании или Египте, обнаружили, что увиденный там ислам совсем не похож на то, что они привыкли считать исламом на родине. Эти прозрения органично вплетались в романтическую ткань открытий ранних 90-х, но религиозного диспута не получилось, как, впрочем, не получается его в таких случаях никогда.
"Нельзя брать из ислама только то, что нравится", – наставляет нас в элитном махачкалинском кафе молодой человек со светским юридическим и двумя исламскими образованиями. Он и его спутник, вполне интеллигентного вида человек средних лет, некогда авторитетная фигура в местном криминале, не бравируют своей связью с лесом, это данность, из которой в разговоре и приходится исходить. "Ислам надо принимать полностью". Это значит, что привычка жить по адату, то есть по традиции, а не по шариату, порочна, а с пороком надо бороться. В сложившейся традиции нормы ислама вполне комфортно сочетаются со светскими вольностями, чем традиция большинству и нравится. "Вы спрашиваете, что первично, адат или шариат, и тем самым выдаете в себе атеиста, – резюмировал "лесной" богослов. – У вас получается, что традиция была всегда, а потом кто-то пришел и написал Коран. Но мы-то знаем, что все было наоборот". И – очередной аят, который декларируется на арабском.
"Но, согласитесь, исламское государство в вашей модели сродни коммунизму или царствию небесному – это не вопрос одной-двух пятилеток…" Он снисходительно улыбается и снова что-то выразительно зачитывает наизусть на арабском…
Но, возможно, если бы дело ограничивалось лишь тем раздражением, которое естественным образом вызывали неофиты у тех, кто, ни в чем себе не отказывая, полагал себя добрыми мусульманами, все могло бы несколькими драками и обойтись. Накал Варфоломеевской ночи в планы оппонентов не входил. Но уже вовсю разыгрывалась чеченская драма, уже готовилось к назначению виновными мировое исламо-террористическое подполье. Тем более, что и сами борцы за веру, назвавшие себя салафитами, к своей борьбе были готовы с самого начала.
Абу-Муслим уверен в победе
– Что такое ислам? – экзаменует нас собеседник в кафе и ставит двойку: "Ислам – это покорность". Но в том-то, кажется, и лукавство, что это не просто покорность – это покорность Аллаху. И если он велит очистить ислам, надо быть готовым к покорности любой ценой. Нельзя принимать ислам фрагментами. У Абу-Муслима, торгующего на дербентском рынке джинсами, исчез брат, и на то, что он жив, никто уже особенно не надеется. Абу-Муслим готов к вопросу, почему он еще не ушел в лес. Его ответ "не все из нас в лесу" звучит, кажется, как "всему свое время". "Мы победим!" – сказал он, хотя я спросил его всего лишь о готовности к диалогу с официальной мечетью. Идеалисты, мстители, бандиты
Однако никто не мешает Абу-Муслиму торговать джинсами, а Расулу в центре Махачкалы – кондиционерами. И наши непреклонные собеседники с хорошим знанием арабского не выказывают ни малейших признаков беспокойства за свою безопасность. Да и вообще по улицам дагестанских городов и сел в немалом количестве ходят мужчины и женщины, своим видом вполне способные вызвать подозрение в том, что ислам они принимают целиком. "Есть ситуации, в которых мусульманину позволено лгать, – объясняют нам. – В частности, когда признание религиозных взглядов может быть опасным". Но и лгать по этому поводу тоже никто не собирается. Хоть никто не удивится, если завтра за тем же Абу-Муслимом все-таки придут.
– За что забирают людей? – переспрашивает адвокат Сапият Магомедова. – Да за все, что угодно. Скажем, подвез таксист незнакомого человека. Откуда ему знать, что он из леса? Но к таксисту приходят, его забирают. Пытки душераздирающие. И когда вам говорят, что посадят на бутылку или на ваших глазах изнасилуют жену, вы подпишете все, что угодно – потому что они все это на самом деле делают.
Видео: Интервью адвоката Сапият Магомедовой
В том-то и дело, что милиция в Дагестане обычная и ей, в общем-то, все равно, кому ломать кости и с кого брать деньги – с таксиста, подвезшего "лесного брата", или с Гусейна Мусалаева, которого оговорила жертва изнасилования. Обычная практика. Но дело происходит в Дагестане.
– Сколько осталось бы в лесу народу, если бы вдруг все ваши религиозные требования были удовлетворены? – спросил я у своего собеседника в махачкалинском кафе. "Около трети", – ответил он. Он не заметил случайного подвоха, улыбнулся и поправился: "То есть, нет, никого бы не осталось". Но его первая нечаянная искренность приблизила наше общее понимание к оценкам других наблюдателей: стойких борцов за построение исламского государства в лесу не более половины.
Подполье развивается уже по собственным законам, весьма далеким от шариатских. Идеалы леса оказываются близки обычному криминальному беспределу. В лес уходит Гусейн Мусалаев. В лес идут те, у кого остается в жизни одна радость – завалить мента. Идеалисты, мстители и бандиты переплавляются в одном котле, превратившись в воинство, которому, с одной стороны, уже нечего терять, а с другой – особенно и непонятно, за что воевать.
Остается только одно – конечно же, исламское государство.
Закон ваххабизма
– А бывает такое, что "лесу" кого-нибудь заказывают, чтоб не тратить время и патроны самому? – спросил я у Сапият Магомедовой.
– Конечно.
Лес стал органичной частью дагестанского ландшафта. Тем более размытого, чем меньше необходимости у "лесных" на самом деле сидеть в лесу. Куда удобнее жить дома. Да ведь и не в лес носят деньги те, кого "лесные" считают достаточно обеспеченными, чтобы удостоить отправленной флэшкой, на которой записывается высокопарное обращение с предложением поделиться во имя, конечно, Аллаха, и от таких предложений отказываться здесь не принято. "Ни один глава администрации не выживет, если не будет поддерживать конструктивного диалога с боевиками", – уверены разбирающиеся в вопросе люди. В Хасавюрте взорвали магазин, торгующий водкой. Что это было – послание на шариатскую тему или просто назидание тем, кто вовремя не расплатился? Или, в самом деле, и то, и другое?
"Мы просто хотим таких же прав, какие имеет официальная мечеть", – настаивает богослов. Он, конечно, имеет в виду право проповедовать. Но у официальной мечети сегодня, говорят, есть и другие проблемы: ее очень интересует вопрос о распределении долей в махачкалинском порту. И мечеть альтернативная об этом, конечно, тоже знает.
Тем временем богословский диспут в нашем махачкалинском кафе меняет тональность. "Да, – признают они, – в последнее время появились признаки того, что дагестанская власть готова пойти на диалог". И даже дает понять, что готова отменить закон о запрете ваххабизма, принятый еще в 1999 году. Только, говорят, Москва против. Пребывать в уверенности, что дело именно в ваххабизме, ей по-прежнему ничего не мешает.
Немає коментарів:
Дописати коментар