У трагедии "Курска" были две основные составляющие. Первая — взрыв торпеды, который вызвал детонацию всего боезапаса, полное разрушение нескольких отсеков подлодки и гибель большей части экипажа. Вторая — неспособность спасательных служб вызволить из лежащей на грунте субмарины два десятка подводников, которые все-таки выжили.
Решить первую проблему, казалось бы, проще всего. Сразу после гибели "Курска" с вооружения сняли торпеду 65-76 "Кит", неисправность которой и привела к взрыву. Вместе с "Китом", предназначенным для поражения надводных кораблей, на всякий случай избавились и от аналогичной по конструкции торпеды 53-61 "Аллигатор", которая использовалась против подлодок. После этого на российских субмаринах остались лишь электрические торпеды, с которыми аварии, подобные "курской", произойти просто не могут — ведь к взрыву "Кита" на "Курске" привела течь топлива из парогазового двигателя торпеды.
Но на подлодках по-прежнему установлены баллистические ракеты, которые вряд ли можно считать стопроцентно безопасными. Все они были выпущены до 1995 года, имеют продленный технический ресурс и потому являются источниками потенциальной опасности — хотя, возможно, и не столь явной, как выпущенный еще в 1976 году "Кит". "Своенравность" этих ракет доказывают и инциденты, происходившие с ними на подводном флоте уже после гибели "Курска".
Так, на учениях "Безопасность-2004" в феврале 2004 года подводники Северного флота в присутствии Владимира Путина не смогли произвести пуск двух морских баллистических ракет "Синева" с борта находившейся в подводном положении АПЛ "Новомосковск". Руководство ВМФ тогда предпочло "не заметить" нештатной ситуации: как пояснил прессе главком ВМФ Владимир Куроедов, был произведен "условный штатный электронный пуск". Но на следующий день "штатный пуск" все-таки превратился в нештатный: первая же выпущенная "Синева" взорвалась на 98-й секунде полета, и от запланированного старта второй ракеты пришлось отказаться. А летом 2005 года случилась еще одна авария: у ракеты "Волна", запущенной 21 июня с подлодки К-496 "Борисоглебск", на 83-й секунде полета выключился двигатель, и она упала в океан вблизи острова Новая Земля.
С одной стороны, никакой угрозы для самих подлодок эти инциденты не представляли. С другой — регулярные сбои в работе ракетных систем вряд ли позволяют подводникам чувствовать себя рядом с ними в полной безопасности. А к каким последствиям может привести взрыв ракеты на подлодке, можно судить по событиям из недавней истории. 6 октября 1986 года в ракетной шахте атомной субмарины Северного флота К-219, находившейся на боевом дежурстве в районе Бермудских островов, взорвалась одна из 16 баллистических ракет РСМ-25. Подлодке удалось всплыть, поэтому погибли лишь четверо из 120 членов экипажа. Но сама субмарина в итоге затонула (подробнее об этой и других авариях на подлодках см. справочник на стр. 59). Если же аналогичный взрыв произойдет на современной подлодке, то, как пояснил "Власти" источник в Минобороны, выжить не удастся никому.
Замена нынешних ракет планируется, но это произойдет не скоро. С 1997 года ведется разработка ракеты "Булава-30", которой предполагается вооружить новые подводные крейсеры типа строящегося сейчас в Северодвинске "Юрия Долгорукого". Эта ракета является твердотопливной и потому более безопасна в эксплуатации, но до ее выпуска довольно далеко — летные испытания "Булавы" намечены на четвертый квартал этого года, потом предстоит длительный период ее доработки.
Другой "болевой точкой", которую выявила авария "Курска", была полная неготовность отечественных спасательных служб к действиям в сложных условиях и на больших глубинах. Теоретически помочь россиянам могли бы иностранные специалисты, имеющие куда больший опыт и технические возможности для такой работы. Но в случае с "Курском" они были допущены к спасательной операции лишь через несколько дней, когда живых на подлодке уже не осталось.
Определенные уроки из этой ситуации российские военные извлекли. Если раньше должностные инструкции запрещали командиру подлодки обращаться за помощью к иностранцам, потому что это могло привести к нарушению режима секретности, то после гибели "Курска" министр обороны издал приказ, разрешающий подавать сигнал SOS открытым текстом на международных частотах. Теперь российские подлодки смогут рассчитывать на помощь любого находящегося поблизости военного или гражданского корабля. Правда, подать открытый сигнал бедствия (одновременно с докладом на центральный командный пункт ВМФ) командир подлодки вправе лишь в экстренных случаях, угрожающих жизни экипажа. Если же авария не столь серьезна, то сначала должен последовать доклад дежурному по ЦКП, который проверит, есть ли поблизости российские суда, и лишь в случае их отсутствия разрешит командиру подлодки дать открытый сигнал SOS.
Впрочем, в случае с "Курском" этот приказ министра все равно бы не помог: после взрыва, разрушившего командный отсек подлодки, подать сигнал бедствия было уже некому. Поэтому было важно как можно быстрее обнаружить легшую на грунт субмарину, что удалось сделать лишь на вторые сутки — длина троса аварийного буя, автоматически выброшенного после взрыва, составляла всего 80 м, тогда как "Курск" затонул на глубине более 100 м. Эту проблему командование ВМФ тоже решило: теперь буи снабжаются тросом длиной до полутора километров — хотя реально спасти экипаж подлодки, как признают эксперты, можно с глубины не более 200 м.
А вот существенно повысить техническую оснащенность аварийно-спасательных служб флоту за прошедшие пять лет так и не удалось. После гибели "Курска" командование ВМФ провело ревизию аварийно-спасательной техники на всех флотах. Выяснилось, что боеготовой является чуть более 40% техники (остальная вышла из строя — в основном по причине естественного старения). Водолазные подразделения были укомплектованы на треть, причем навыки практических работ имели лишь несколько водолазов.
Исправить эту ситуацию не позволила нехватка денег. Вместо трех спасательных кораблей (по одному для Северного, Тихоокеанского и Балтийского флотов), которые планировалось построить до 2005 года, удалось ввести в строй лишь одно судно, отправившееся на Северный флот. А оставшихся денег хватило только на модернизацию двух десятков подводных спасательных аппаратов (АПС), половина из которых находится в составе Северного флота, шесть — на Тихоокеанском и по два — на Балтийском и Черноморском флотах. В ходе модернизации была повышена емкость аккумуляторов, что позволило увеличить срок нахождения АПС под водой с трех до пяти часов.
Еще одной дополнительной статьей расходов ВМФ после 2000 года стало участие российских моряков в совместных учениях по отработке поисковых и аварийно-спасательных работ с флотами стран—членов НАТО, которые проводятся два раза в год. Правда, эффективность этих учений вызывает серьезные сомнения даже у их участников. "Технически наши и западные средства по оказанию помощи затонувшим подлодкам абсолютно несовместимы,— пояснил 'Власти' источник в штабе Черноморского флота.— Другое дело — сходить в поход в Средиземноморье к берегам Италии: это же нечто по сравнению с Черным морем..."
Поэтому такие маневры обычно сводятся к отработке навыков общения на английском языке и поиску с вертолетов манекенов, играющих роль жертв аварии. Хотя командование ВМФ видит в зарубежных учениях еще и способ привлечения на спасательную службу контрактников. "Без контрактников здесь никак не обойтись,— пояснил 'Власти' черноморский штабист.— А то пока из срочника водолаза подготовишь, у него уже дембель. Да и подходящих по здоровью срочников искать все труднее".
Что же касается технической несовместимости спасательных средств, то необходимость их унификации признают и в России, и на Западе. Но для этого необходимы огромные деньги, которых у России сейчас попросту нет.
Таким образом, через пять лет после гибели "Курска" можно констатировать, что, если бы сегодня произошла похожая катастрофа, результат был бы примерно тем же, как и в 2000 году. Иностранные спасатели могли бы появиться на месте аварии гораздо раньше, но им все равно не удалось бы ничего сделать — их техника несовместима с нашими подлодками. Российские спасатели, скорее всего, добрались бы до места катастрофы с опозданием, и их техника с большой долей вероятности оказалась бы неработоспособной. Наконец, отечественные водолазы почти наверняка оказались бы не готовы к работе на больших глубинах, да и квалифицированных кадров для этого было бы недостаточно.
С более мелкой аварией — если бы речь шла, скажем, о не слишком разрушительном пожаре или отказе двигателей на небольшой глубине — ВМФ, видимо, теперь может справиться. Но для того, чтобы сказать, что трагедия "Курска" больше не повторится, этого явно недостаточно.
ПЕТР ПЕТРОВ
Наказанные Адмирал Вячеслав Попов, бывший командующий Северным флотом. Ныне представитель в Совете федерации от Мурманской областной думы, зампредседателя комитета Совета федерации по обороне и безопасности, живет в Москве. Вице-адмирал Михаил Моцак, бывший начальник штаба Северного флота. Ныне заместитель полномочного представителя президента по Северо-Западному федеральному округу, живет в Санкт-Петербурге. Вице-адмирал Юрий Бояркин, бывший начальник управления боевой подготовки Северного флота. Ныне помощник губернатора Мурманской области по военно-организационным вопросам, вице-президент Международной ассоциации общественных организаций ветеранов подводного флота и моряков-подводников ВМФ, руководитель Мурманского регионального отделения этой организации, живет в Мурманске. Вице-адмирал Олег Бурцев, бывший командующий 1-й флотилией подлодок Северного флота. Ныне первый замначальника Главного штаба ВМФ, живет в Москве. Вице-адмирал Николай Михеев, бывший начальник управления боевой подготовки ВМФ. Ныне на пенсии, живет в Москве. Контр-адмирал Валерий Панферов, бывший начальник управления эксплуатации и ремонта ВМФ России. Ныне на пенсии, живет в Москве. Контр-адмирал Владимир Хандобин, бывший начальник управления эксплуатации Северного флота. Ныне на пенсии, замгендиректора мурманского ФГУП "СевРАО" Росатома (занимается эксплуатацией хранилищ отработанного ядерного топлива), живет в Мурманске. Контр-адмирал Валерий Филатов, бывший начальник штаба 1-й флотилии подлодок Северного флота. Ныне начальник полигона Беломорской военно-морской базы Северного флота, живет в Северодвинске. Контр-адмирал Фарит Зиннатуллин, бывший заместитель командующего 1-й флотилии подлодок Северного флота. Ныне начальник технического управления Северного флота, живет в Североморске. Контр-адмирал Михаил Кузнецов, бывший командир 7-й дивизии подлодок Северного флота. Ныне на пенсии, живет в Москве. Контр-адмирал Геннадий Верич, бывший начальник управления поисковых и аварийно-спасательных работ ВМФ. Ныне на пенсии, живет в Москве. Капитан первого ранга Александр Тесленко, бывший начальник службы поисковых и аварийно-спасательных работ Северного флота. Ныне на пенсии, живет в Мурманске. Капитан первого ранга Виктор Кобелев, бывший заместитель командира 7-й дивизии подлодок Северного флота. Ныне на пенсии, живет в Видяево. Капитан первого ранга Рубен Караханов, бывший командир технической базы вооружения Северного флота. Ныне на пенсии, глава закрытого территориального образования Заозерск. София Дудко: я умру с той мыслью, что сына моего убили
— Я сразу думала, что это была торпеда, лишь один вопрос: чья и как это произошло? Никогда и мысли не было, что это ошибка экипажа, как нас старались убедить. Очень больно читать и Спасского, и Устинова (генеральный конструктор—начальник ЦКБ "Рубин" Игорь Спасский, генпрокурор РФ Владимир Устинов.— "Власть"), утверждавших, что вина лежит на экипаже. Прямо об этом не говорилось, но вскользь... Нам с самого начала врали и врут до сих пор. Первые дни командование флота говорило нам, что была иностранная лодка, что она могла уйти. А потом нам стали говорить другое — когда поняли, что нет свидетелей. Придумали сказку о взрыве торпеды. Но это начали говорить только после гибели экипажа. — Все ли было сделано для спасения экипажа? — Теперь я могу сказать с уверенностью в 150%, что ребят никто не спасал. Было сделано все, чтобы свидетелей не было. Иначе почему от иностранной помощи отказались? Значит, так было надо. Бездействие командования и сокрытие информации — как бы не узнал президент. Я думаю, что если бы ему доложили вовремя, то президент сразу бы прилетел в Видяево и дал команду: тогда бы и водолазы нашлись, и оборудование, все бы нашлось, чтобы спасти ребят. Нет, надо было скрывать до последнего и докладывать: "Меры принимаются". Зачем же вам ехать, господин президент, если мы и так все делаем? — К вам в Видяево приезжал Владимир Путин. Что запомнилось вам из той встречи? — Перед Путиным выступал Клебанов (Илья Клебанов, тогда вице-премьер правительства РФ, ныне — полпред президента в Северо-Западном федеральном округе.— "Власть"), в зале стоял такой шум и гул — слов нет это описать. Все кричали: "Преступников — к ответу!" С Клебанова даже галстук сорвали. Появился президент, и с первых же его слов народ успокоился. Он сказал: экипажа нет, экипаж погиб. Спокойно, не таким вот начальственным голосом, а как-то по-домашнему. Даже соболезнование выразил не как президент, а как человек. И это всех успокоило — не было озлобленности, не было агрессии. — Что пообещал вам президент? — Он сказал, что семьям выплатят зарплату погибших за 10 лет, из расчета 6 тыс. рублей в месяц — столько платили командиру лодки. Хотя далеко не у всех была такая зарплата: мой сын получал 4,5 тыс. рублей. Конкретные обещания людей успокоили. Эти деньги семьи получили, но это единственное, что было выдано без проволочек. Ну, пенсии еще... — Даже квартиры вам не выделили? — Семья сына после трагедии переехала из Видяево в Петербург. Им жилье выделили без проволочек. Мне же помощи не было никакой. Я жила в Пинске, в Белоруссии. Пока решался вопрос с жильем, я так нервы натрепала! В Петербурге в жилкомитете мне сказали: сдавайте жилье в Белоруссии, тогда вам дадим. Как же я его сдам, если это частная собственность? В конце концов подарила квартиру маме. А в Петербурге получила жилье лишь в октябре 2001 года. — Детям моряков "Курска" обещали бесплатное образование. Вашему внуку исполнилось 15 лет. Вы полагаете, что государство поможет вам в его обучении? — Да, Путин нам пообещал бесплатное образование в вузе для наших детей, но он же не может уследить, как приняли каждого ребенка — за деньги или бесплатно. Я сказала невестке: никакого платного обучения! Я дойду хоть до президента, буду везде писать о наших правах. — Изменилось ли отношение к вам за прошедшие после катастрофы годы? — Да, и очень сильно. Мы теперь вообще нигде не говорим, что мы — "курские". Везде, где скажешь, что ты мать погибшего подводника с "Курска", начинается: а, да вы там столько получили! Да хотя бы взять установку мемориала (в Санкт-Петербурге на Серафимовском кладбище.— "Власть"). Несколько раз нас собирали в Адмиралтействе. И военные, и администрация города ясно сказали: денег у города и флота на мемориал нет, а вам деньги государство выделяло — надо складываться и устанавливать мемориал. Со мной была истерика. Я встала и сказала: вам не стыдно смотреть на нас, матерей? От кого вы деньги требуете? — Могли ли вы добиться более серьезной финансовой компенсации? — Мы не понимали, какую роль в той ситуации, которая уже необратима и непоправима, играли финансы. Мне 57 лет, а я работаю по 12 часов в день. Моя пенсия 1900 рублей, и за сына 2400, могу я разве в Питере на эти деньги прожить? Тогда надо было брать все, что предлагали... К нам приезжали старший следователь Генпрокуратуры и заместитель генпрокурора — не помню их фамилий. Они нам сказали: сейчас вы можете взять от государства все, чтобы обеспечить безбедную жизнь себе, детям, еще и внукам останется. Но мы были гордые, нам не нужно было ничего — нам нужна была правда. — И вы ее нашли? — К правде мы идем до сих пор, и я теперь уверена, что при моей жизни не придем. Возможно, что мои внуки на старости лет узнают правду о смерти своего отца. Не раньше. А я умру с той мыслью, что сына моего убили. Хорошо хоть отдали его тело, и есть куда пойти поплакать. Я не чувствую никакой помощи и внимания. Нам ведь многого и не надо — один раз в год путевку подлечиться и один раз съездить в Видяево. В военкомате мне сказали: а вы кто? Вы не член семьи. А я бы съездила, походила по тем же дорожкам, по которым мой сын ходил, в церковь бы зашла... Надежда Шалапинина: я приложу все силы, чтобы мой внук не служил в армии
— По телевидению. Это было в понедельник, 14 августа. Я приехала домой с работы. А Володя, старший сын, мне сказал: "Мама, 'Курск' залег на дно. Ты только не волнуйся. Все хорошо". Потом мы все время слушали "Маяк", все новости... — То, что вы увидели в Видяево, когда приехали, сильно отличалось от той версии событий, которая транслировалась по центральным каналам? — Я не хотела бы сейчас говорить на эту тему. Могу сказать только одно: после того, как все произошло, я совершенно по-другому стала смотреть на телевидение, читать газеты. Потихоньку уже начинаешь понимать, где правда, а где ложь, когда рассказывается о какой-то трагедии. — Вы считаете, что во всем виноваты власти? — Я уверена, что есть конкретные виновники. Генпрокуратура дала заключение, что ребята, находившиеся в девятом отсеке (Алеша тоже был там), якобы жили четыре—восемь часов после того, как подлодка легла на дно. А аварийной ее признали только спустя 11 часов. То есть ребята умерли до того момента, и значит, никто не виноват. Однако нашими адвокатами установлено, что 23 человека, которые находились в седьмом, восьмом и девятом отсеках, были живы еще не одни сутки. Вечером 14 августа они еще стучались и посылали сигнал SOS. А Генпрокуратура списала их мольбы о помощи на технические шумы. — В возбуждении уголовного дела Генпрокуратура вам отказала. Вы предпринимали какие-то попытки возобновить расследование обстоятельств трагедии? — Сейчас наши адвокаты готовят документы в Страсбургский суд. Мы с семьями 23 погибших ребят направили в адрес президента Владимира Путина письмо о том, что вынуждены обратиться в Страсбург, поскольку не находим поддержки в России. — А районные, областные власти вам чем-то помогли за это время? — Когда мы приехали в Видяево, с нами был Александр Руцкой (бывший губернатор Курской области.— "Власть"). Он лично находился всюду с нами. Потом выделил каждой курской семье, чей сын погиб на подлодке, по 100 тыс. рублей. Дорогу на нашей улице тоже областные власти сделали. Я сама не просила помощи. Но деньги поступали и от предприятий, где я работала, и из общественных фондов, и простые люди присылали. Районные власти никогда мне ни в чем не помогали. — Как в вашей семье проходит 12 августа? — Каждый год 9 августа, в день рождения Алеши, ему же за три дня до катастрофы 19 лет исполнилось, и 12 августа у нас поминки. Хотя мы до сих пор и не знаем, когда точно погиб мой сын, ведь 12 августа он был еще жив. Очень тяжело проходит этот день. Нет в жизни больше радости, только пустота. — Как сейчас складывается ваша жизнь? — Я уже третий год не работаю - у меня вторая группа инвалидности. За это время весь организм рассыпался — все время лекарства, больницы, очереди. У меня очень много болезней — шумовая тахикардия, артроз, варикоз, невроз, депрессии. В начале прошлого года я вроде бы выиграла областной суд по иску на пенсионный фонд, который отказал мне в пенсии по случаю потери кормильца. Но в день рождения Алеши, 9 августа, они подали кассацию в Верховный суд, где уже год не могут принять никакого решения. Живем на зарплату мужа. Да еще старшему сыну помогаем — невестка через месяц родит. Если будет мальчик, однозначно назовем Алешей. И когда он вырастет, я приложу все силы, чтобы он не служил в армии. Источник "Власть" |
Немає коментарів:
Дописати коментар