Подводник – это навсегда

Валерий Мутагарович Вагапов, отслуживший в начале шестидесях четыре года срочной службы на дизельной подводной лодке 613 проекта Краснознаменного Северного флота. Дружеские встречи ветеранов уже помогли рождению двух сборников воспоминаний «Мы вместе служили флоту», один из которых посвящен подводникам, во втором идет речь о наших земляках, служивших на надводных кораблях. Пообщавшись с героями этих сборников, понимаешь, что флотская служба для них была и остается очень важной и значимой частью жизни. В этом отрезке времени рутина служебных будней чередовалась с яркими, часто весьма рискованными, эпизодами, забыть которые невозможно.
Равиль Газизуллович Сабитов, мичман запаса, служил на Северном флоте в 1965-1968 годах трюмным машинистом атомно-силовых установок на АПЛ проекта 658 М. Отбор на АПЛ в то время велся почти как в отряд космонавтов. Это было первое поколение атомоходов, а значит и первый опыт действий в критических ситуациях. Экипаж, в который попал Сабитов, был резервным и постоянно менял экипажи, вернувшиеся из походов. На печально знаменитой К-19 их экипаж был первым. Нехорошие предчувствия внушал сам спуск на воду этой подлодки - после удара о борт не разбилась бутылка шампанского. Позднее, из-за аварии на трубопроводе первого контура охлаждения, в дивизии К-19 стали называть Хиросимой. На К-33 Сабитов со своим экипажем ходил в г.Полярный на перегрузку реактора.
Но особенно запомнилось ему боевое дежурство на К-149, на которой ушли в автономное плавание в мае 1968 года, а вернулись в конце августа. За это время не без риска справились с небольшим пожаром регенеративной установки и заклиниванием кормовых горизонтальных рулей при погружении (с шестнадцатиметровой глубины лодка тогда резко ушла на стометровую). А когда всплыли на очередной сеанс радиосвязи, К-149 обнаружил противолодочный самолет НАТО. При срочном погружении подлодки американские летчики успели сбросить на нее две болванки. Угодившие в район девятого отсека, они напомнили удары тяжелой кувалды и оставили две заметные вмятины в легком корпусе. На базу возвращались с креном на левый бок и, уже в своих территориальных водах, в сопровождении эсминца. За время автономки клапана вентиляции ЦГБ (цистерны главного балласта) стали обитаемы морской живностью и плохо работали. После выхода из рубки ощущался, казалось, запах йода. Так пахнут морские микроорганизмы.
Несколько раньше, в апреле 1968 года, экипаж участвовал в ракетных стрельбах на приз командующего Северным флотом С.М.Лобова. Этот выход запомнился реальной радиационной тревогой - в одном из узлов атомного реактора обнаружилась микротрещина, через которую так называемая грязная вода просачивалась в обитаемый отсек прочного корпуса. После срочной радиограммы на базу у пирса лодку встречала вся служба радиационной безопасности. Еще в море экипаж вывел из рабочего состояния кормовой реактор и сбросил давление в первом корпусе до нужного уровня. В общем, справились. Поэтому Равиль Газизуллович всегда с благодарностью вспоминает своего старшего товарища, москвича Алексея Жигаленкова, которого молодые матросы уважительно называли Алексеем Сергеевичем. А он перед демобилизацией основательно учил их специальности машиниста - спецтрюмного. Словом, и дело знали, и шутить умели. Особенно кок, пославший было молодых матросов… собирать по берегу сушняк на дрова. Разные были, как сейчас говорят, приколы. И от летающих нейтронов спасались, падая на палубу. Но о какой-либо неуставщине и связанных с нею обидах речи не было. Больше того, даже за конкретную провинность во время походов наказывать матросов было не принято. Все это откладывалось до более спокойных времен на берегу, а иногда, за неимением новых проступков, и забывалось.
Теперь немного о мистике. О неблагоприятном сочетании цифр 1 и 9 на бортовых номерах атомоходов говорят многие. В том числе и наши земляки. Р.Г.Сабитов - о К-19, А.И.Нигматуллин - о К-219. В то же время нужно сказать, что и Сабитов, и Нигматуллин со своими экипажами выходили из сложнейших ситуаций вполне благополучно. Благополучно родились и выросли их дети, подрастают внуки. О каком-либо воздействии радиации на организм речи нет. Повлияли, с одной стороны, высочайший уровень подготовки экипажей и очень строгое отношение к начинке атомоходов - все казавшиеся совершенно новыми и исправными, но по регламенту отслужившие свой срок детали, вовремя заменялись на действительно новые. С другой стороны, наверное, присутствовала доля везения.
Первая авария в ракетном комплексе атомохода К-219 произошла во время службы А.И.Нигматуллина. Но ракетный окислитель потек в походе первого экипажа. Асгат Исхакович со своим экипажем в это время (август 1973 года) находился в эстонском городе Палдиски, в центре дополнительной межпоходной подготовки подводников. Поэтому пришлось срочно вернуться с Балтики на Северный флот, в Гаджиево, принять аварийную лодку без предсдаточной уборки и ремонта. К ракетному причалу шли на дизелях. Там разгрузили вместе с аварийной все ракеты. Потом лодка вместе с экипажем своим ходом отправилась на ремонт сначала в Полярный, потом на родной судостроительный завод в Северодвинск. Тогда, при переходе, Белое море сурово поиграло с разгруженной лодкой семибалльным штормом. После ремонта, готовясь к следующему автономному плаванию на полигоне, экипаж участвовал в ракетных и торпедных стрельбах. А также прошел очень серьезное испытание - постепенное погружение подлодки на 360-метровую глубину. Прочный корпус при этом трещал и сжимался так, что воспоминания остались не самые лучшие. А дальше все по отработанной схеме - загрузка и выход на боевое дежурство через Баренцево море и Фареро-Исландский рубеж к Бермудским островам, на патрулирование берегов Америки.
…Спустя много лет, осенью 1997 года Асгат Исхакович с горечью прочел в «Известиях» статью о гибели родной К-219. В район все тех же Бермудских островов она благополучно дошла, не обнаружив себя. Но авария в системе ракетного комплекса поставила в этот раз в ее судьбе точку. За живучесть корабля подводники боролись трое суток. Четверо из 119 членов экипажа погибли. Одному из них посмертно присвоено звание Героя России. К-219 затонула в Саргассовом море на пятикилометровой глубине через четыре года после демобилизации главного корабельного старшины Нигматуллина. Асгат Исхакович сейчас с тоской вспоминает, как совсем еще юным матросом при всплытии в открытом океане нес наверх этой самой лодки камбузные отходы. Как оступился, уронил мешок и весь мусор растекся по горизонтальному рубочному рулю. Как кричал на него боцман, вспоминая всю родню по материнской линии. И как легко и быстро вся грязь была смыта струей воды из шланга. И не верится ему, что нет больше этой лодки, с которой связано столько героических, трагических, просто бытовых и порой смешных моментов.
О корабельных шутках может рассказать любой матрос или старшина. Макар Иванович Караськин (старшина второй статьи запаса) припоминает, как подшутили над молодым коком, несшим компот в кают-компанию офицерам. Камбуз в седьмом отсеке, кают-компания во втором. Путь неблизкий. Через реакторный отсек его, конечно, поначалу просили передвигаться ползком, для его же блага - поверху якобы радиационные лучи летают. Сабитов тут же припоминает случай со своим вестовым или, как его еще называли, гарсоном. Тот тоже нес компот офицерам, а турбинисты на его пути разобрали паемы (настилы), сказав, что нужно искать путь понизу, по трубопроводам. Пока вестовой искал и, конечно, не нашел альтернативный путь, кто-то наверху выпил половину компота. Офицеры потом сетовали вовсе не на объем доставленного в конце концов напитка, а на его необычный вкус (сахара и кипятка всегда хватало).
Но все эти шутки - ничто по сравнению с реальными тренировками, главная цель которых – борьба за живучесть корабля. Действия в каждом отсеке на каждом участке доводились до автоматизма. А как же иначе, если вокруг моря и океаны и главная надежда в первую очередь - на самих себя. Караськин служил на Северном флоте в начале семидесятых, уже на втором поколении атомоходов проекта 671А. Не без гордости вспоминает Бискайский залив, где даже на небольшой глубине – болтанка, как в открытом океане. Боевые дежурства несли в Средиземном море, наблюдая за шестым флотом США. Протяженность только одного такого похода равнялась длине экватора Земли. Недаром командир экипажа был награжден орденом Красного Знамени, а весь экипаж - нагрудными знаками «За дальний поход».
…Чего не могут принять как должное ни Караськин, ни Нигматуллин, ни Сабитов, ни Вагапов, так это американский фильм о трагедии на советской атомной подводной лодке. Фильм, конечно, художественный, и создатели имеют право на вымысел. Но наши подводники считают его очень и очень далеким от реальности. Взять хотя бы эпизод с арестом командира корабля прямо на судне. Это невозможно потому, что все подводники знают: командир - царь, Бог и президент. Какой тут может быть арест? А еще американская версия фильма не воспринимается нашими подводниками потому, что они разделяют мнение капитана первого ранга Магомеда Гаджиева и цитируют его: «Нигде не может быть такого равенства перед лицом смерти, как среди экипажа подлодки, где все побеждают или все погибают».