Гибель дышала в лицо всему мир
Каждый год в начале июля на столичном Кузьминском кладбище, где похоронены командир атомной подводной лодки К-19 Николай Затеев и члены ее экипажа, установлен памятник субмарине, собираются те, кто в 1961-м предотвратил глобальную катастрофу. В том числе и Виктор Дмитриевич Стрелец, ныне крупный специалист по витаминным растениям и лечебным травам, профессор Сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева.
Ответ на вызов США
К-19 была первым отечественным подводным атомным крейсером – носителем баллистических ракет, способных уничтожить все живое в радиусе нескольких тысяч километров. Ядерный реактор субмарины позволял ей совершать самые дерзкие походы в любые точки Мирового океана в скрытном положении, находясь в толще вод.
Этим кораблем, построенным по проекту ЦКБ «Рубин» в Северодвинске в рекордно короткие сроки, Советский Союз отвечал на вызов США, уже имевших на вооружении атомную подлодку «Джордж Вашингтон». Она имела на борту три баллистические ракеты, которые лишили сна тогдашнего лидера СССР Никиту Хрущева. К-19 просто не могла не появиться на свет. Говорили, что ее стоимость была равна цене золота такого же веса. Высота рубки – с 10-этажный дом, длина – 114 метров. Рядом с этой субмариной дизельные подлодки смотрелись малыми детьми...
Виктор Стрелец вспоминает: «Меня переполняла гордость, что попал на атомоход. Поделиться, правда, с родными об этом не мог: нам категорически запрещали рассказывать о месте службы. Запрещалось вести дневники, тетради – вообще любые записи. Нельзя было делать фотографии. За этим зорко следили».
Профессия военного моряка пришлась парню по душе, и вскоре он твердо решил связать свою судьбу с ВМФ. Замполит корабля Александр Шипов предлагал Стрельцу и его тезке Виктору Закупе поступать в училище подводного плавания в Ленинграде. Документы они собирались оформлять после продолжительного похода субмарины. «Но именно тот поход и завершился аварией ядерного реактора», – вздыхает Виктор Дмитриевич.
Смертельная ситуация
Летом 1961 года К-19 принимала участие в крупных флотских учениях «Полярный круг». Необходимо было выйти из Атлантики через Норвежское море в Северный Ледовитый океан и, имитируя действия условного противника, подойти к берегам СССР, а затем из-подо льдов в непосредственной близости от «советского военного пространства» произвести «ракетную атаку». Цель – проверка эффективности нашей противолодочной обороны, ее способности бороться с американскими атомными субмаринами.
“Едва удержавшись, чтобы не расплакаться, я сказал ему: «Прощай, брат!». До гробовой доски не забуду пронзительный прощальный взгляд...”
4 июля, на 16-е сутки похода, К-19 находилась на глубине ста метров в ста милях от базы ВМС США, расположенной на норвежском острове Ян-Майен.
Старшина 2-й статьи Виктор Стрелец являлся электриком в носовых отсеках. В 4.00 он заступил на вахту. Обошел и прослушал все электродвигатели с первого отсека по пятый. Вернулся с центрального поста во второй отсек, чтобы замерить электролит в аккумуляторах. Эти данные требовались конструкторскому бюро, которое их разработало. «И тут вспыхнули красные лампочки, был дан сигнал тревоги, все пришло в движение. Побежали наши химики, дозиметристы принялись замерять радиацию. И потом по трансляции командир объявил, что произошла разгерметизация первого контура реактора».
Как выяснилось впоследствии, раскаленный пар пробил трубку одного из датчиков давления. В результате падения уровня воды заклинило оба насоса, обеспечивавших циркуляцию теплоносителя, начался стремительный разогрев активной зоны реактора, что грозило неминуемым взрывом. По отсекам корабля паром с аэрозолями поползла невидимая, но убивающая все живое радиация. Никакими штатными мерами справиться с нарастающей катастрофой было невозможно.
Командир объявил аварийную ситуацию, дал команду на всплытие и собрал офицеров. «Выслушал их, принял единственно правильное решение – это впоследствии подтвердит высокая комиссия – смонтировать из подручных материалов свою систему охлаждения, – вспоминает Виктор Дмитриевич. – И для этого люди должны войти в герметичную выгородку над реактором, где уровень радиации был смертельным для человека. Усмирять взбесившийся реактор пришлось буквально вручную. И если бы в критическую минуту в ядерный отсек не вошли подводники, произошел бы взрыв реактора, заражение океана было почти неизбежно. На помощь с Большой земли рассчитывать не приходилось – в результате аварии оказалась поврежденной антенна передатчика дальней связи».
Коллаж Андрея СедыхВ эти трагические минуты и часы гибель дышала в лицо всему миру.
Командовал атомоходом 35-летний капитан 2-го ранга Николай Затеев. «Космических кораблей больше, чем таких подводных лодок, как наша!» – с гордостью говорил он. Но при этом считал, что главное на корабле не железо, а люди. Несмотря на молодость, это был сильный и надежный человек – подчиненные к нему тянулись. Николай Владимирович потом станет заместителем начальника отдела Ленинградской военно-морской базы, поработает в управлении боевой подготовки Генштаба ВМФ, в комиссии госприемки кораблей... Уйдет из жизни в 1998 году. Мучительная болезнь офицера стала следствием того рокового облучения. Несмотря на подвиг, он так и не получил ни Золотую звезду, ни чин адмирала, да и хоронили Затеева, увы, совсем не как национального героя...
Они были героями
По собственному признанию Николая Владимировича, 4 июля 1961 года оказалось для него моментом истины. Об этом дне он позднее напишет в своих воспоминаниях, к сожалению, так и не нашедших своего издателя: «Лейтенант Боря Корнилов ушел в шестой аварийный отсек вместе с обреченными на верную и мучительную смерть главстаршиной Борей Рыжиковым, старшиной 1-й статьи Юрой Ордочкиным, старшиной 2-й статьи Женей Кашенковым, матросами Семеном Пеньковым, Колей Савкиным, Валерой Харитоновым и Геной Старковым. Посылая этих ребят, этих мальчишек в подводницких робах в атомное пекло, я не мог не прийти к ним, чтобы подбодрить. Меня вежливо попросили покинуть отсек – радиационная обстановка не допускала пребывания в нем лишней минуты. Рентгенометры зашкаливало...»
“Моряки, ликвидировавшие аварию на борту субмарины 4 июля 1961 года, спасли мир от страшной экологической катастрофы и возможного ядерного конфликта СССР и США”
Как бы дополняя командира, Виктор Дмитриевич рассказал: «В отсек заходили по два-три человека и работали электросваркой. В пятом отсеке стоят дизель-генераторы, от них подвели провода, и ребята сварили нештатную, как говорят, систему охлаждения реактора. Надо было в систему «воздушника» вварить аварийную систему охлаждения. Когда вскрыли «воздушник», оттуда вырвалось раскаленное облако радиоактивного пара. Водород, воспламенившись голубыми, словно молнии, вспышками, высвечивал все вокруг ярче сполохов сварки. Голубое сияние исходило и от трубопроводов – настолько велик был уровень радиации... Пар заволакивал стекла противогазов, и ребята, сорвав их, дышали этим дьявольским аэрозолем. Команда менялась, а Борис Корнилов практически все время находился у реактора. Да и наш командир время от времени заходил в коварный шестой отсек. Это была ситуация, похожая на то, что случилось в Чернобыле, только без разрушения реактора. Корнилов, Рыжиков, Савкин и другие его своим телом прикрыли. Это спасло от теплового, а может, как тогда предполагали, и ядерного взрыва, но все они получили огромные дозы облучения – 5–6 тысяч бэр. Потом они умерли в страшных муках... Я видел этих ребят сразу после того, как их вынесли из отсека. Сами они выйти не смогли, постоянно падали в обморок. У них до неузнаваемости изменились лица, отказала речь... Все восемь сожгли себя в реакторе».
А еще Стрелец отметил, что все моряки стояли на боевых постах до последнего, никто не дрогнул: «Это позволило нам потом честно смотреть друг другу в глаза».
Помощь под прицелом
По словам Виктора Дмитриевича, температура в реакторе упала примерно часа через четыре. Все члены экипажа получили значительные дозы облучения, надышались радиоактивными испарениями, и потому Затеев приказал свободным от вахты морякам подняться на верхнюю палубу, на свежий воздух. Развернул субмарину строго на юг и лег на курс в район учений, где должны были находиться наши дизельные подлодки. Двигалась субмарина под дизель-генераторами.
Коллаж Андрея СедыхВскоре к атомоходу подошли две ДЭПЛ. Обе оказались условными «противниками» К-19 по учениям. Их командиры Григорий Вассер и Жан Свербилов, приняв сигналы терпящего бедствие корабля, без разрешения командования, на свой страх и риск пришли на помощь субмарине. После эвакуации экипажа К-19 лодки держали атомоход под прицелом торпедных аппаратов, и если бы на корабль попытались проникнуть иностранные военные, то потопили бы его. Вот почему в вахтенном журнале одной из ДЭПЛ Николай Затеев, последним покинувший подводный крейсер, записал: «Командиру ПЛ N... Прошу циркулировать в районе дрейфа К-19. Торпедный аппарат N4 прошу подготовить к залпу. В случае подхода к АПЛ военно-морских сил вероятного противника торпедировать АПЛ К-19 буду сам».
К счастью, прибегать к уничтожению атомохода не понадобилось. Прибыли боевые корабли и вспомогательное судно «Алдан». К-19 отбуксируют в Северодвинск, где ей заменят реакторный отсек, отремонтируют, модернизируют навигационный и ракетный комплексы. В 1963 году она станет уже АПЛ проекта 658М. Субмарина, окрашенная в непривычный для атомных подлодок светло-серый цвет, и потом не раз ходила в походы, успешно проводила ракетные стрельбы и решала задачи боевой подготовки, хотя и отличалась по-прежнему, как все АПЛ первого и второго поколений, высокой шумностью, которая делала ее очень уязвимой в подводном противодействии субмаринам противника. Лишь в 2003-м из бухты Ара близ Видяево ее отправили в последний путь, как говорят подводники, «на иголки», однако рубку не утилизировали, сохранили для будущих поколений.
Уже позднее командир подлодки-спасительницы Жан Свербилов упомянул о ЧП с К-19, повествуя о пережитом за период морской службы: «Наш экипаж и я, его командир, сделали святое дело. Все подводные лодки, участвовавшие в учении, приняли радио Коли Затеева, но никто, кроме нас, к нему не пошел. Если бы не наша С-250, они бы все погибли, а их было более ста человек. Самой высокой наградой для меня и для всех нас было видеть глаза людей, уже почти отчаявшихся и вдруг обретших надежду на спасение...»
Дело – в заводском дефекте
О причинах возникновения аварии моряки узнали не сразу. Правительственная комиссия признала, что виной всему производственный дефект. Корабль поступил с трещиной на трубопроводе с завода. А во время работы от сотрясения или от того, что давление в первом контуре менялось, со временем трещина расширялась, пока контур не лопнул. Вины экипажа в этом не было, а напротив, имел место массовый героизм при ликвидации тяжелейшей чрезвычайной ситуации.
В официальном заключении ЦНИИ Минобороны говорится: «В подводном положении произошла авария правого реактора, появилась и начала расти гамма-активность. В результате разгерметизации первого контура радиационная обстановка резко ухудшилась, радиоактивность распространилась по всем отсекам. Для предотвращения угрозы расплавления ядерного топлива и возможного взрыва необходимо было смонтировать нештатную (не предусмотренную проектом) систему аварийного охлаждения реактора. Члены экипажа смонтировали систему... оба реактора были заглушены...»
Кстати, так велась борьба с первой аварией ядерного реактора на атомных ракетных подлодках ВМФ.
В награду – допросы «особистов»
В Полярном экипаж К-19 уже ждали кареты «скорой помощи». Моряков, получивших запредельные дозы облучения, вынесли на носилках и доставили в госпиталь. Николай Затеев потом напишет: «Нас быстро погрузили в санитарные машины, отвезли в морской госпиталь, распределили по палатам. Я первым делом навестил группу лейтенанта Корчилова. То, что я увидел... Жить ребятам оставалось считаные дни, если не часы. Боже мой, что сделала с ними радиация! Лица побагровели, губы распухли так, что лопались, из-под волос сочилась сукровица, глаза заплыли...
Услышав мой голос, Борис, еле ворочая распухшим языком, попросил: «Товарищ командир, откройте мне глаз...»
Приподнял опухшее веко. Он попросил пить. Взял чайник с соком и приставил носик к губам Корчилова. Тот с трудом сделал несколько глотков. Едва удержавшись, чтобы не расплакаться, я сказал ему: «Прощай, брат!». До гробовой доски не забуду пронзительный прощальный взгляд...»
Дозы облучения восьмерки отважных оказались настолько велики, что даже в специальной клинике Института биофизики, где к тому времени были собраны лучшие специалисты по радиационной медицине, не смогли спасти обреченных. Они скончались в течение недели и, как говорит Виктор Дмитриевич, «были тайно похоронены ночью в специальных свинцовых гробах. Даже родственников не оповестили о месте их последнего упокоения». Большого труда стоило позднее выжившим подводникам найти их могилы.
Как подчеркнул Стрелец, еще бы сутки, проведенные на лодке, и мало кто остался бы в живых, а экипаж субмарины – 125 человек плюс 14 прикомандированных. И бывшему подводнику до сих пор обидно, что из штаба флота на подлодку так и не поступило никаких конкретных распоряжений: «Там делали вид, что не слышат нас, не понимают наших позывных. Наверное, просто не знали, что делать. Все решения принимал сам командир, лично. И то, что удалось предотвратить взрыв, и то, что из 139 членов экипажа погибли только восемь, – заслуга командира. Все могло закончиться иначе».
Да, могло, и об этом тоже есть запись в воспоминаниях Николая Затеева. Рукопись он отдал дочери Ирине в 1998 году, незадолго до смерти. После эвакуации с К-19 на С-159 офицер размышлял: «Притулился где-то во втором отсеке и стал мысленно себя перепроверять – все ли по уму и по закону? Народ спасен. А корабль? Может, затопить его сразу, не дожидаясь никаких инцидентов? Вспомнил, как погибал линкор «Новороссийск». Там боролись за живучесть корабля до конца, забыв про людей. И линкор не спасли, и экипаж большей частью погиб. И как-то еще оценят мои действия на берегу? Легко обозвать нас трусами и отдать под суд. Скажут: не пожар и не пробоина, а корабль бросили... Ох, легко же им будет судить нас из теплых кабинетов!».
Опасения командира были ненапрасны. В течение нескольких месяцев «особисты» таскали выживших моряков К-19 на допросы. С протоколами и подписями на каждой странице, угрозами, вызовами по ночам. Мол, надо разобраться, почему вы покинули лодку без достаточных на то оснований. Затеева обвинили в том, что оставил пусть и облученный корабль, но «территорию СССР». Даже последним, даже спасая жизни подчиненных. «Я уже готовился надеть полосатую пижаму лет эдак на пятнадцать. Все к тому шло», – признавался впоследствии Николай Владимирович.
Спас его честь и честь экипажа К-19 будущий президент АН СССР Анатолий Александров, конструктор реактора. Со счетчиком Гейгера он проплыл на катере мимо субмарины и долго не мог прийти в себя: никто из моряков не должен был выжить. О том, что они совершили невозможное, предотвратив реальную угрозу возникновения ядерной войны, академик доложил Никите Хрущеву. И сразу все изменилось: людей перестали дергать, а в меню столовой, где питались опальные подводники, появились яйца, апельсины, фруктовые соки.
Однако когда командующий Северным флотом адмирал Андрей Чебаненко предложил представить к званию Героя Советского Союза 18 моряков, руководитель партии и правительства, не раздумывая, отрезал: «За аварию Героев не дают!». И хотя ему доказывали, что вины экипажа не было, что это техногенная катастрофа, мнения не изменил. Орденами «За мужество» экипаж наградили спустя четверть века.
Один на один с бедой
После аварии на первой в Советском Союзе атомной ракетной субмарине недочеты в проектировании реакторов устранили – стали в обязательном порядке делать штатную аварийную систему их охлаждения. Так через человеческие жизни флот совершенствовал свои ядерные реакторы и не только их. Подводная лодка – очень сложный механизм, и как он на самом деле работает – это подчас выяснялось, к сожалению, только через гибель людей.
В течение 30 лет трагедия, произошедшая на К-19, тщательно скрывалась. «О том, как мы вручную, в экстремальной обстановке, за секунды до ядерного взрыва потушили «закипевший» реактор, не знали даже на Северном флоте! Даже те экипажи, которые служили на К-19 после нас, не знали! Если бы реакторы и ракеты взорвались, неминуемо пострадали бы Норвегия, Гренландия, Исландия... Это могло быть расценено как ядерный удар СССР по блоку НАТО – представляете реакцию американцев, у которых, по шокирующему совпадению, 4 июля национальный праздник – День независимости. Ответ последовал бы незамедлительно. Вполне вероятно, СССР не удалось бы избежать военных действий», – говорит Виктор Дмитриевич.
Командир субмарины Николай Затеев не раз обращался к правительству и в Министерство обороны, добиваясь рассекречивания трагедии. Не мог смириться с тем, что даже место, где похоронили подводников, тщательно скрывалось, пока могилы со стоящими на них стандартными грубо сваренными пирамидками случайно не обнаружил один из членов экипажа. Что получившие лучевую болезнь оказались один на один со своей бедой и никакой компенсации за потерянное на военной службе здоровье не получают. В ответ слышал: вы зря раздуваете эту историю. Лишь летом 1990-го по собственной инициативе бывший командир К-19 дал сенсационное интервью, потребовав увековечить память погибших подчиненных.
Далекий отзвук
То интервью Николая Владимировича вызвало резонанс, но не в нашей стране, а за рубежом. Американцы поставили фильм о той трагедии. Речь идет о голливудском блокбастере «К-19. Оставляющая вдов» с Фордом Харрисоном в главной роли. В мировом прокате лента стала событием. Работая над картиной, кинематографисты консультировались с экипажем. Рассказывают, ветераны К-19 были шокированы, прочитав в первой версии сценария, что экипаж в фильме непрестанно матерится, что матросы крадут апельсины, а офицеры бьют их палками, что кто-то, сидя на реакторе, пьет спирт...
Эта фантастика не вошла в фильм. Но осталось многое, с чем наши ветераны по-прежнему категорически не согласны. Например, с бестолковой беготней моряков из отсека в отсек. «После сигнала тревоги, – говорит Виктор Дмитриевич, – каждый занимал отведенное ему место и, как это было многократно отработано во время учебных и боевых тревог, выполнял свою работу. Никакой паники и быть не могло».
Не наблюдались возле терпящей бедствие советской субмарины американские эсминцы и вертолеты. Да и слова в названии фильма «оставляющая вдов» не соответствуют действительности. Лейтенанту Борису Корчилову было 20, остальным ребятам его группы и того меньше, никто из них не успел познать ни семейного счастья, ни семейных печалей.
Бывший подводник считает, что в киноленте есть достоверные эпизоды: «Правдиво показали, как наши ребята ходили в шестой реакторный отсек и делали систему аварийного охлаждения. Еще – какие они оттуда выходили. Все остальное – выдумки. Одно время мы даже планировали подать на них в суд за то, что так исковеркали нашу историю. Но мнение экипажа разделилось: некоторые считают, что создатели фильма не унизили звание советского подводника, а это, мол, главное».
Сказал Виктор Дмитриевич и о надуманной конфронтации между офицерами: «Ее в принципе не могло быть, потому что времена были другие».
Впрочем, есть и другое свидетельство. Писатель Николай Черкашин в одной из книг ссылается на рассказ Николая Затеева: «Я готов был высадить своих страдальцев хоть на рыбацкий сейнер, лишь бы тот шел под красным флагом. Велел врубить аварийный передатчик, и тот посылал сигналы SOS на международной частоте. Но никто не откликался. Маломощный – четыреста ватт – аппарат работал в радиусе всего около ста миль. Идти же прямиком в базу – это более трех суток. Надо ли говорить, что за этот срок К-19 превратилась бы в «Летучий Голландец» со светящимися трупами в отсеках. Разумеется, сознавал это не только я... Едва лодка повернула на юг, как на мостик ко мне поднялись двое. Это были мой замполит и мой дублер. Они настойчиво стали склонять меня к мысли, что идти надо на север – к Ян-Майену, высадить людей на остров, а корабль затопить. Я турнул их с мостика, и теперь к старым тревогам прибавилась новая: что если там, в отсеках, они подобьют матросов, мягко говоря, к насильственным действиям? Что греха таить, возникла однажды мысль спуститься в каюту, достать пистолет и покончить со всеми проблемами разом».
Это признание мужественного и уважаемого человека дорогого стоит. Так что действительно драматизма хватало и без голливудских выдумок.
Спустя почти полвека с момента трагедии первый президент СССР Михаил Горбачев обратился в Нобелевский комитет с предложением номинировать на Премию мира экипаж советской атомной подводной лодки К-19. По мнению Горбачева, моряки, ликвидировавшие аварию на борту субмарины 4 июля 1961 года, спасли мир от страшной экологической катастрофы и возможного ядерного конфликта СССР и США, которые могли воспринять взрыв реактора подлодки как попытку напасть на их военно-морскую базу. Ответа не последовало...
Не только Горбачев, но и многие политики, специалисты, моряки уверены, что подвиг экипажа атомохода не оценен в полной мере. Что даже сейчас, спустя десятилетия, можно и нужно наградить Звездами Героев России хотя бы Николая Затеева и Бориса Корчилова. Но все обращения пока безрезультатны.
С моря на землю
А Виктор Стрелец после лечения вернулся на родину, на Украину, в село Веселое. И у него, и у сослуживцев было немало опасений за свою судьбу. Почему?
После госпиталя морякам выдали справки о том, что они перенесли не лучевую болезнь, но астеновегетативный синдром. Этот диагноз ставят умственно неполноценным людям. «Многие мои товарищи так и не смогли устроиться в жизни: их не брали работать даже водителями. Многие ушли молодыми – 40–50 лет. Не все могли принять заключение «Лучевая болезнь». Появился синдром, который подразумевает некое психическое заболевание», – сообщил Виктор Дмитриевич.
Сказал также о том, что морякам посоветовали в течение десяти лет после аварии не иметь детей. По расчетам врачей, только спустя десятилетие полученные дозы радиации должны максимально исторгнуться из организма. Виктор Стрелец – один из немногих счастливцев, у кого со временем появилась семья, выросли дети, родились внуки.
А профессию он выбрал так: «Случайно в газете «Сельская жизнь» я нашел заметку, в которой говорилось, что Сельскохозяйственная академия им. Тимирязева проводит набор студентов. Я написал письмо. Мне скоро ответили: «Приезжайте». Прочитал учебники, вспомнил школьные годы, приехал, сдал экзамены».
Впрочем, была ли в этом случайность? Он отправился служить на флот не из городской квартиры. Детство, юность провел в частном доме. Рядом – огород и сад, небольшая пасека. И конечно же, волей-неволей приходилось трудиться на земле: помогать родителям по хозяйству. Так что любовь к природе у него с малолетства: «Мои родители были потомственными крестьянами. Мать заведовала животноводческой фермой, а отец, бывший кавалерист, всю жизнь работал с лошадьми».
История семьи Виктора Стрельца в советские годы складывалась непросто: «Оба моих деда – казаки. После того как казачество запретили, в семье уничтожили казачью форму, все знаки отличия – все, что могло бы хоть как-то напомнить о происхождении людей. Уже потом от бабушки я узнал: мой дед по материнской линии был противником колхозов. Он жил вольной казачьей жизнью без помещика и владел землей. После революции его владения расширились и дед развернул свое хозяйство: поставил амбары, мельницу – все у него было. Конечно, как тут не стать противником коллективизации?! С нашего села семь семей забрали на Соловки за кулачество. Дед тоже попал в этот список. Но сумел убежать. Его предупредил двоюродный брат из другого села, пришел и сказал: «Тихон, за тобой придут». Он скрылся, жил в степях, ночевал в скирдах соломы. Бабушка носила ему еду. Но к весне дед ослаб от морозов, простудился, подхватил воспаление легких и умер. В колхоз он так и не вступил. Более того, завещал: «На общем кладбище меня не хоронить, лучше здесь, в усадьбе, дома». Так бабушка и сделала. А второй дед принял как советскую власть, так и коллективизацию, как говорится, с распростертыми объятиями. Он в числе первых вступил в колхоз, который какое-то время возглавлял его сын, то есть мой отец Дмитрий Петрович».
При поступлении в академию Виктору пришлось скрыть свой тяжелый диагноз, память о морском походе. Говорит, что иначе бы не поступил. Характер, данный от природы и закаленный на военной службе, не позволил Виктору Стрельцу относиться к учебе спустя рукава. И когда по распределению намеревался поехать на Украину и уже было собрал чемодан, его как успешного студента и подающего надежды ученого оставили в аспирантуре. В стенах Тимирязевки он защитил кандидатскую диссертацию, стал доктором наук, сейчас заведует одной из научно-исследовательских лабораторий вуза.
Немалую часть своей жизни, таланта и знаний доктор сельскохозяйственных наук, профессор Виктор Стрелец посвятил работе над выведением новых сортов шиповника. «Эта культура обладает способностью поддерживать в человеке его жизненные силы», – считает Виктор Дмитриевич. Его селекционная работа на базе академии привела к значительному улучшению генофонда растения.
Не везет!
Перефразируя Толстого, можно сказать: «Все счастливые корабли похожи друг на друга, каждый несчастный несчастлив по-своему». И наверняка любой бывалый моряк с этим согласится.
Есть корабли, которые без серьезных ЧП бороздят моря и океаны десятки лет. Это счастливцы. Атомную подводную лодку К-19 Северного флота к таким не отнесешь. Ее моряки первого экипажа назвали «Хиросимой». Впрочем, были и другие эпитеты – «оставляющая вдов», «лодка Судного дня», «поцелованная дьяволом», «роковой корабль», «лодка-убийца». За 30 лет службы она перенесла все виды аварий, которые только могут быть на корабле: столкновения над и под водой, пожар, ядерную аварию главной энергетической установки, вывод из строя реактора, поступление заборной воды в прочный корпус...
Счет ее жертвам начался еще на верфи. Субмарина строилась в невероятной спешке. Когда в Москве узнали о ходовых испытаниях первого американского атомного ракетоносца «Джордж Вашингтон», из Кремля поступила команда: «Опередить!». В результате титанических усилий уложились в рекордный срок – полтора года. Аврал был круглосуточным, вкалывали без выходных. Американцы все равно нас опередили, а спешка повлекла за собой ряд несчастных случаев, в результате которых погибли девять рабочих и один инженер. При спуске корабля ритуальная бутылка шампанского прошла по касательной и отскочила от прорезиненного борта – скверная примета...
15 ноября 1969 года в Баренцевом море К-19 столкнулась с атомной субмариной ВМС США «Гэтоу» (SSN-615), занимавшейся разведкой у наших берегов. Тогда американцы подумали, что на них совершено нападение. Оба корабля пострадали настолько серьезно, что ни о каком выполнении боевых задач речи быть не могло.
24 февраля 1972 года при несении боевой службы все в той же Северной Атлантике на борту субмарины возник пожар. Выгорело три отсека, погибли 28 человек на борту и двое на кораблях-спасателях. Однако вот удивительный факт. В самом удаленном отсеке остались отрезанными 12 человек. Практически без еды, воды и воздуха, при температуре за бортом 3–4 градуса они продержались более двадцати суток и все остались живы. А спаслись благодаря лишь одному человеку, его находчивости и воле. Победил человеческий фактор. Этот героический сюжет 1972 года мог бы стать основой для продолжения фильма о К-19.
В дальнейшем до списания лодки еще дважды на ней случались пожары...
Доводилось слышать, что в американских листках по учету кадров есть такая графа «Везет – не везет». О К-19 можно было сказать: «Не везет!».
Немає коментарів:
Дописати коментар