И было время, и была служба…
Заметки старого подводника
Продолжение
Служу на подводной лодке Северного флота
21 августа 1953 года мы выпустились досрочно, то есть без стажировки, точнее, нас произвели в лейтенанты корабельной службы и выпустили в белый свет. Выдали небольшие деньжата из расчёта офицерского оклада и звания, командировочное предписание прибыть 3 сентября в отдел кадров в распоряжение Командующего Северным флотом.
Два-три дня на сборы в дорогу. Нужно было обзавестись чемоданами, приобрести кое-что из нательного белья, полотенца, носовые платки и тому подобное, – всё, что необходимо в быту, но вещевым довольствием не предусматривалось.
У меня оказалось много книг – целая библиотека художественной литературы, кое-какие учебники. В частности, три тома Лузина по высшей математике, потому что мне очень хотелось постичь все её разделы, которые нашей учебной программой не предусматривались. Несколько книг по музыке и искусству, небольшая коллекция художественных открыток, маленькая подборка грампластинок с записями классической музыки, а также конспекты по ОМЛ и другим политическим дисциплинам. Конспектов оказалось так много, и были они настолько тяжёлыми, что мысль взять их на флот пришлось отбросить, но и просто выбросить их мне не хотелось, – уж очень много труда было в них вложено.
Тогда в голову пришла иная мысль. Я их собрал, перевязал и отвёз в Петродворец на квартиру брата. Брат и его жена были в отъезде, и я не нашёл места в их малюсенькой комнатке, где можно было бы пристроить плоды своего труда. Тогда я решил сжечь их, но с пользой, – нагрел ими воду в колонке и хорошо помылся в ванне. Был очень доволен своей «находкой». Однако на флоте не раз пришлось пожалеть об этом, так как долгое время был «политгрупповодом», и конспекты очень бы пригодились. Книгу «Краткий курс ВКП (б)» я всё же взял с собой, поскольку считал её, очень толковой и доступной простому большинству, и от этого не отрёкся, несмотря на все последующие нападки на неё.
Должен заметить, что библиотечка досталась мне отнюдь не легко и просто. За годы обучения в училище я сумел-таки из скудного курсантского жалования (плюс «дотации» семьи, минус подписка на государственный заём почти на тысячу процентов!) выкроить кое-какие крохи, чтобы подписаться, например, на полные собрания сочинений А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова, купить ноты и другие интересовавшие меня книги. Сейчас думаю, был ли хотя бы ещё один такой курсант? Наверное, нет.
По дороге на Северный флот сумел на двое суток заглянуть домой в Мончегорск к матери. Там я оставил на хранение библиотеку, а с двумя тяжеленными чемоданами в назначенный предписанием срок прибыл в Североморск, доложился, устроился в военной гостинице. Оказалось, что прибыло ещё десять наших выпускников.
На следующий день нас пригласил к себе в кабинет Командующий Северным флотом адмирал Чабаненко, в прошлом подводник. С каждым из нас он за руку не здоровался, однако каждый из нас по очереди, сделав шаг вперёд (хотя мы стояли не в строю), представлялся:
– Лейтенант Селигерский. Назначен командиром торпедной группы подводной лодки Буки-4.
Найдя для каждого из нас несколько одобрительных слов и внимательно каждому посмотрев в глаза, комфлота кратко побеседовал с нами, остановился на ситуации в стране, положении на флоте и на подводных лодках. Сделав несколько наставлений, поставил главную задачу, выразил надежду на наше быстрое и успешное становление и ту большую пользу для флота, которую мы принесём своей безупречной службой, отличной дисциплиной и полученными в училище знаниями, пожелал успехов.
В то время все подводные лодки базировались в Полярном, бывшем посёлке Александровском, что на западном берегу недалеко от выхода из Кольского залива, в Екатерининской гавани. Дивизией подводных лодок командовал вице-адмирал Поликарпов. Командиром 161-й бригады, в которую я попал, был капитан первого ранга Ямщиков, а начальником штаба бригады – капитан второго ранга Е. Горожанкин.
Когда я прибыл в Полярный, оказалось, что моей лодки Б-4 в базе нет. Мне сказали, что она, мол, в море и вот-вот должна возвратиться. Как потом выяснилось, она была не в море, а в отработке курсовой задачи № 1 на якорной стоянке в Оленьей губе после длительного текущего ремонта на заводе в Росте под Мурманском.
И вот я на причале, где отшвартована моя подводная лодка, и не какая-нибудь, а знаменитая К-21, ныне Б-4. Так как до этой поры мне никогда ещё не приходилось бывать на подводной лодке, я не знал, как же войти в неё. В нерешительности постоял на причале, наблюдая, как же всё-таки в неё входят. Оказалось, что одни входят через какую-то дверь в ограждении рубки прямо с палубы, другие поднимаются по скоб-трапу на самый верх, там «перемахивают» через борт ограждения и исчезают.
Поскольку я был не в спецодежде, а в новеньком, купленном за свой счёт плащ-пальто с белым шёлковым шарфом, я выбрал второй путь и оказался на ходовом мостике, где был открыт и застопорен верхний рубочный люк. Посмотрел вниз и ужаснулся, – высота была преогромная, в три этажа (лодка-то большая, океанская).
Тут мне пришёл на память один анекдот (или же это была сущая правда?), рассказанный ещё в училище преподавателем про одного из вновь назначенных на подводную лодку замполитов, который тоже не знал, как войти внутрь подлодки. Это было замечено одним из матросов, который, поняв в чём дело, лихо «сиганул» в люк вниз головой, держась руками за поручни трапа. Так вот замполит, чтобы не ударить в грязь лицом, пытался спуститься тем же способом, что и лихой матрос. Однако к такому трюку подготовлен он не был, свалился и опозорился.
Потихоньку спустился я вниз ногами, руками держась за поручни. Этот способ оказался правильным, за исключением одной детали – спускаться надо было очень быстро, скользя на руках и только изредка касаясь трапа ногами. Так я оказался в центральном посту подлодки. Мне представился вахтенный ЦП, спросив: «Кому и как доложить о вашем прибытии». Конечно, командиру подлодки. По переговорной трубе (иных средств связи на старых подводных лодках не было) вахтенный доложил обо мне командиру, и мне было разрешено проследовать во второй отсек.
Доложился, как положено, командиру – Николаю Михайловичу Юрину, капитану 3 ранга, уже далеко не молодому, а скорей пожилому человеку. Моему прибытию он был рад (не персоналии, а фигуре), сразу заявил мне, что должность командира БЧ-2-3 вакантная, и мне придётся исполнять его обязанности. «Вручил» меня старшине команды торпедистов мичману Леониду Гончарову, славившемуся на бригаде своими знаниями и бывшему тогда парторгом корабля. Он быстренько ввёл меня в курс дел, очень помог в ознакомлении с вооружением (мы ведь успели в училище познакомиться только с новыми образцами) и личным составом.
Мне была предоставлена отдельная каюта с диваном и даже столиком. По своим размерам она значительно превосходила единственную на подводной лодке 613 проекта каюту командира. А на берегу я получил койку в «каюте». Так называли комнату офицерского состава, где разместились офицеры двух подводных лодок: Б-4 и Б-6.
Выяснилась одна характерная деталь, а именно: на нашу подводную лодку несколькими днями ранее меня прибыл на должность младшего штурмана (командира рулевой группы) наш же выпускник Саша Гаврильченко. Оказывается, некоторые наши выпускники, не теряя зря времени, прямым ходом отправились на флот в надежде опередить остальных и получить лучшее назначение. Я же уже тогда на такую жертву был не способен, а о карьере не то чтобы не думал, просто не помышлял. С Сашей Гаврильченко особо коротких взаимоотношений и дружбы у нас не было, сохранились просто приятельские. Вскоре Саша был назначен на новостроящуюся подлодку.
Штурманом подводной лодки был выпускник нашего училища годом раньше Саша Винокуров, сталинский стипендиат, с отличием окончивший училище. Поскольку должности старпома и помощника командира были вакантны, он исполнял эти обязанности и был, таким образом, нашим начальником. Месяца через два и Винокуров убыл на новостроящуюся лодку.
Доктором на подводной лодке был лейтенант медицинской службы Андрей Григорьевич Божко, о нём речь пойдёт позже.
Начались трудовые будни. Вскоре Б-4 сдала задачу № 1 и должна была начать плавать в море, принять на борт боезапас. Но тут пришёл приказ, по которому наша лодка должна была, используя свою энергетическую систему, заряжать аккумуляторные батареи плавающих подводных лодок новых проектов при нахождении в базе, чтобы сэкономить моторесурс их собственный дизелей, ибо береговая зарядовая станция потребности всех подводных лодок удовлетворить не могла.
Я был назначен руководителем группы политзанятий с матросами и старшинами по четвёртому и пятому годам службы. Изучали «Краткий курс…». В октябре на подводную лодку был назначен заместителем командира по политчасти капитан 3 ранга Серин Кузьма Терентьевич. Он прибыл из сухопутных войск в армейском зелёном обмундировании после окончания Военно-политической академии в Москве. Человек он был простой, умный и душевный. Уже через месяц получил «народное» признание и звание «комиссара».
Кузьма Терентьевич был одним из немногих настоящих политработников, встречавшихся мне на протяжении всей службы. В короткое время он заслужил уважение, как офицерского, так рядового и старшинского состава. Он знал нужды простого человека и был их активным защитником. Не кичился, не зазнавался, не зарывался, но и спуска разгильдяям не давал. Ко мне он относился, как мне казалось, весьма благосклонно, особенно после того, как трижды подряд проинспектировал политзанятия, которые я проводил.
Впоследствии наши служебные пути, естественно, разошлись. Кузьма Терентьевич быстро пошёл на повышение и вскоре был переведён в Москву. Уже в конце моей службы, осенью 1974 года, мы снова встретились как хорошие старые знакомые, когда он прибыл в Севастополь в составе комиссии Генерального Штаба ВС СССР в звании вице-адмирала для инспектирования 153-й бригады подводных лодок.
В конце ноября 1953 года мне удалось сдать все положенные по «обходному листу» зачёты на самостоятельное управление боевой частью. Особую трудность для всех сдающих представляли зачёты по устройству подводной лодки и борьбе за живучесть. Говорили, что флагманский механик 161-й бригады, инженер-капитан второго ранга Эрдман, просто зверствует, сдавали только с третьего-четвёртого захода.
Мне и тут повезло, так как он задал три-четыре вопроса, на которые я ответил бойко и правильно, нарисовав какие-то схемы. Возможно, произошло это ещё и потому, что пресловутая тетрадь офицера-подводника по устройству подводной лодки была мною довольно аккуратно, правильно и добросовестно заполнена. Так я, получив допуск, стал привлекаться к дежурству по кораблю и к дежурству по бригаде (очень хлопотливое и ответственное). Дежурство по подводной лодке было не особенно сложным. Два-три раза за ночь нужно было проверять, как несут вахты старшины и матросы, а также провести не менее одного внезапного учения по борьбе за живучесть со всем личным составом вахты.
Ночью несение вахты и дежурства проверял также дежурный по живучести – подготовленный офицер из числа командиров БЧ-5 подводных лодок бригады. Он тоже, как правило, давал внезапные вводные и проверял, как они исполнялись. В общем, ночь была весёлая, не до сна. Осенью-зимой на подводной лодке было холодно, так как пар с берега по разным причинам не поступал в достаточном количестве. То шланги рвались, то где-то что-то «размораживалось» и так далее. Одеваться же тепло было просто нельзя, поскольку нужно было много и быстро двигаться, особенно во время проверок, а тёплая одежда стесняла движения.
Как только Винокуров убыл на новостроящуюся лодку, командир подводной лодки дал мне новое поручение – вести книгу приказов по кораблю. Вручил мне книгу и сказал:
– Посмотри, как раньше это делалось, и валяй.
Я посмотрел и ужаснулся: приказы писались корявым канцелярским языком, подчас допускались синтаксические ошибки, позволявшие двусмысленно интерпретировать содержание. Особо убогими выглядели так называемые поздравительные приказы, написанные по случаю государственных праздников и зачитывавшиеся перед строем. По-видимому, умница Винокуров перепоручал ведение книги приказов одному из сверхсрачников. О своих впечатлениях доложил Н.М. Юрьеву, а он выразил недовольство: вот, мол, ещё один литературный критик нашёлся. А затем сказал:
– Пиши, как знаешь, но на черновике и показывай мне.
Как раз это было перед октябрьскими праздниками. Я быстренько сочинил праздничный приказ: сначала общая часть (историческое значение), затем несколько слов о наших конкретных задачах, несколько фраз напутственно-патриотического содержания, поздравление с праздником и поощрение. Когда я показал черновик командиру, он, прочитав, сказал:
– Ну, ты даёшь! Больше черновики мне не показывай, валяй прямо на чистовую.
Так я получил дополнительную нагрузку, которую обычно выполнял помощник командира. Вместе с книгой приказов я получил на хранение гербовую печать воинской части, так как часто приходилось заверять подписанные командиром выписки из приказов. Приказы писались ежедневно с объявлением суточного наряда на дежурство и вахты и должны были строго соответствовать хронологии корабельной жизни.
Занятия по специальности с торпедистами (четыре часа по вторникам плюс два часа в вечернее время на следующий день с теми, кто на основном занятии отсутствовал), тренировки на боевых постах (их проводил старшина команды под моим контролем), участие в семинарах и на инструктажах по проведению политзанятий, бесконечные дежурства и так называемые «обеспечения» – с командой от подъёма до отбоя, – так мерно протекала повседневная жизнь. Эти мероприятия периодически дополнялись строевыми и комсомольскими собраниями. Беспартийные офицеры должны были ещё присутствовать на открытых партийных собраниях подлодки. Кроме того, эпизодически проводились смотры личного состава и осмотры материальной части подводной лодки, жилых помещений, общие построения личного состава бригады, строевые прогулки и многие другие мероприятия.
Немає коментарів:
Дописати коментар