Служебная тайна Гейдара Алиева. Часть II ОТСТУПЛЕНИЕ №2

Я должен прервать повествование и объяснить читателю две посылки, которые были сделаны мной во вступительной части этой статьи.

Во-первых, какое отношение к описываемым событиям имеет член Политбюро ЦК КПСС и будущий президент Азербайджана Алиев Г.А.?

Во-вторых, почему считаю эту операцию наиболее удачной работой госкомиссии по ликвидации последствий и спасению людей при авариях и происшествиях (несмотря на недостатки, отмеченные выше)?


На первый вопрос отвечу однозначно – Гейдар Алиевич имеет самое непосредственное отношение к описываемым событиям, потому что участвовал в них ЛИЧНО. Сразу оговорюсь – ни в каких источниках (по крайней мере,- открытых) вы не найдете подтверждение сказанному. Даже такой авторитет как  Мормуль Н.Г. (контр-адмирал, кандидат технических наук, член-корреспондент Международной Академии Информатизации при ООН и автор нашумевшей книги «Катастрофы под водой», повествующей о гибели подводных лодок в эпоху холодной войны), описывая катастрофу «К-429» ни слова не проронил о работе госкомиссии под руководством Алиева Г.А.

Это можно объяснить лишь тем, что он не был свидетелем событий, а черпал информацию по другим источникам (в описываемое время Мормуль Н.Г. служил на Северном флоте и никак не мог оказаться на Камчатке). У меня же есть достоверная информация от свидетелей и участников тех событий, их много, но я приведу слова троих. Один из них, мой однокашник, ныне офицер запаса, проживающий в Баку, Гасанов Нуреддин – в июне 1983 года командовал на Камчатке штурманской боевой частью стратегической атомной подводной лодки в звании капитан-лейтенант. Нуреддин утверждает, что он и другие офицеры видели как в период спасательных работ на «К-429» в поселке Рыбачий находился член Политбюро ЦК КПСС Алиев Г.А. «Нас, правда, к нему близко не подпустили, но мы наблюдали, как он беседует с командованием и отдает распоряжения, которые тут же брались на карандаш».

Второй свидетель, Валерий Петряков, с которым мы проучились пять лет в Баку (ныне проживает в Москве, военный пенсионер), служил на атомных подводных лодках и на момент описываемых событий исполнял обязанности флагманского штурмана в дивизии, в состав которой и входила подлодка «К-429». Уж он-то, в силу занимаемой должности, обязан был быть в числе информированных чиновников, уведомленных о визите председателя госкомиссии. Валерий доподлинно подтверждает, что видел и слышал комментарии Гейдара Алиевича во время спасательных работ на затонувшей субмарине.

И, наконец, третий из них, также однокашник, ныне офицер запаса, проживающий в г. Астрахань, Лебедев Борис – в июне 1983 года находился на должности помощника завода по режиму (речь идет о том самом  49-м СРЗ ВМФ, откуда «К-429» и вышла в злополучный поход) тоже подтверждает слова Нуреддина и Валерия, и добавляет: «Когда подняли лодку и вновь поставили на ремонт в наш завод, все ожидали приезда Гейдара Алиевича, но он на заводе уже не появился». Вот, где находится ключ к разгадке «секретной миссии» госкомиссии – надо выяснить, что же произошло за два месяца между затоплением и подъемом подлодки? Но об этом, - ниже. Возникает вопрос – почему я ссылаюсь на слова своих бывших однокашников? Ответ прост: они неоднократно видели Алиева Г.А., который регулярно посещал наше военно-морское училище еще, будучи Первым секретарем ЦК КП Азербайджана, и, естественно, запомнили его и ошибиться не могли.
  
На второй вопрос ответить сложнее, потому что это связано с жизнью людей. Любая спасательная операция, как это кощунственно не звучит, оценивается статистически – количество спасенных и погибших, их процентное соотношение, время, затраченное на операцию, привлеченные силы и средства, нанесенный ущерб и т.п. Спасение людей с затонувшей подводной лодки – мероприятие чрезвычайной сложности и, увы, по статистике сопровождается либо большим количеством жертв, либо полной неудачей. При спасении личного состава с «К-429» погибло два человека, а 104 подводника спаслись методом свободного всплытия из торпедного аппарата и кормового люка. И это притом, что часть личного состава вообще не была готова к таким мероприятиям, и все постигалось «на ходу», при неисправных, а то и вовсе отсутствующих индивидуальных спасательных средствах на борту ПЛ.
  
Погиб молодой матрос Синюков Николай Петрович, прямо в торпедном аппарате – сказалось отсутствие навыков и умений при выходе из аварийной лодки. Но первой жертвой спасательной операции стал матрос срочной службы, уроженец Азербайджана Закиров Рафик Маликович. Именно ему доверили первому всплыть из кормового люка подлодки – Рафик сделал все правильно: приготовил аппарат и снаряжение, включился в аппарат и начал всплытие. Но за три метра до поверхности воды запутался в буйрепе (веревка, по которой он поднимался на поверхность, к концу которой был прикреплен буй, выпущенный из торпедного аппарата подводной лодки) и скончался от переохлаждения. Подводник до того  был уверен в скоротечности процесса всплытия, что начал подъем на поверхность, не надев на себя теплого водолазного белья. Есть свидетели трогательного прощания с телом погибшего матроса-земляка Закирова Р.Ф. председателя госкомиссии Гейдара Алиевича Алиева перед тем, как покойного «грузом двести» отправили на родину, в Баку.

ЗАЛОЖНИК СИСТЕМЫ

Капитан 1 ранга Суворов Николай Михайлович, как командир, в лучших традициях военно-морского флота, с затонувшей лодки выходил последним. Под водолазным костюмом был только мундир капитана 1 ранга и дифферентовочный журнал – основной документ, проливающий свет на происшествие. Справился он с задачей успешно – только подводники представляют, как сложно одевать (без посторонней помощи!) громоздкое и тяжелое снаряжение. Не успел Суворов переодеться, как ему сразу подсунули ручку и «Журнал готовности корабля к выходу в море»: «Николай Михайлович, подписывай, горим, на твою же пользу», - говорил комдив Алкаев, тот самый, что разносил Суворова за доклад о неготовности лодки к выходу в море. Потом подсовывали бумажки ещё, ещё и ещё… Рубаха-парень, выручая начальство, подписывал всё. И не подозревал, что он – уже готовый заложник.
  
Лодку стали поднимать, операция длилась два месяца. При подъеме не все ладилось, но Суворов всегда был рядом, на плавбазе и принимал активное участие во всех операциях. Параллельно велись допросы. Не знал командир, что пока он занимается подъемом корабля, на берегу идет другая работа. Герой, которому сам Главком писал восторженную записку, превращался в главного виновника катастрофы. Сначала Суворова исключили из партии, это развязало руки прокурору. А партия, освободившись от «скверны», еще до решения суда клеймила командира на партийных и служебных мероприятиях
  
На совещании руководящего состава Северного флота в 1983 году адмирал Чернавин В.Н., недавно назначенный начальником Главного Штаба ВМФ, так охарактеризовал обстоятельства гибели «К-429»: «Лодка упорно сопротивлялась неправильным действиям экипажа и не хотела тонуть. Но он её все-таки потопил». Зал оживился: руководством флота впервые признана вина личного состава! Обычно, вина распределялась между проектировщиками, судостроителями, аварийно-спасательной службой и непосредственно эксплуатационниками, а здесь – однозначная вина экипажа. Но не все флотские офицеры разделяли такую точку зрения руководства. Один из них, Герой Советского Союза, Командующий первой флотилией атомных подводных лодок (именно он принимал в состав флотилии новенький «К-429»), вице-адмирал Чернов Е.Д. и рассказал моему командиру подлодки капитану 2 ранга Гончарову А.И. о речи Чернавина В.Н. на совещании руководящего состава и горестно подвел итог: «Влепят Коле (имеется ввиду Суворов Н.М. – ред.) по самое нельзя». Эта беседа проходила в моей штурманской рубке на подлодке «К-495» в одном из выходов в море. Я был молчаливым свидетелем диалога командиров. Вдруг взгляд командующего привлекла фотография над автопрокладчиком – это был портрет члена Политбюро Алиева Г.А. (я был горд, что мой соотечественник находился на такой высокой должности и не скрывал это, уходя под воду с его изображением).

- Земляк? – спросил вице-адмирал.
- Так точно, товарищ командующий – ответил я.

Немного подумав, вице-адмирал изрек таинственную фразу:

- А ведь он докладывал совершенно иное…

Затем изменившимся голосом и зло добавил:

-…И не подписался под парашей…

Я не мог тогда понять истинного смысла, сказанного командующим, и не посмел спросить у него, что же он имеет в виду – настолько сильно отразились переживания от воспоминаний на его лице. Особенно интересовало меня, что же подразумевается под словом «параша»? И только спустя 26 лет мне удалось постичь истину…
Продолжение следует

Джан-Мирза Мирзоев,
профессор, военный обозреватель