У НЕГО СВОЯ ГОРЬКАЯ ПРАВДА
- Я последний оставшийся в живых из экипажа лодки, кто знает всю правду об аварии на К-19. – заверил старый подводник - В фильме авария и процесс ремонта реактора снабжен кучей эффектов – пламя, шум, грохот, сверкание, необузданный героизм экипажа… Такая грандиозная работа показана – как на великой стройке коммунизма! Блеска было меньше, зато трагизма больше. Вспоминаю всю цепочку случайностей, и поражаюсь: лодку словно кто-то проклял!
К-19 строилась в невероятной спешке. Когда в Москве узнали о ходовых испытаниях первого американского атомного ракетоносца «Джордж Вашингтон», из Кремля пришел приказ: «Опередить!». Работы шли круглосуточно, с нарушением мер безопасности. Первое ЧП - пожар в десятом отсеке. Причина: бригада оклеивала поверхности пробковой крошкой, а рядом работали сварщики. Произошел взрыв паров клея, погибли двое рабочих. Потом упал со стапелей сварщик, задохнулись в ядовитых парах при оклейке цистерн несколько женщин. «Джордж Вашингтон» опередить все равно не удалось.Во время спуска на воду К-19 по традиции женщина должна была разбить о гребной винт корабля бутылку шампанского. Однако бутылка, скользнув по лопастям винта и обрезиненному борту лодки, осталась целой. Страшная примета. При «второй попытке» инженер-механик Володар Панов попытался исправить впечатление - метнул бутылку с такой силой, что она разлетелась на мельчайшие осколки.
В июне 1961 года К-19 вышла на патрулирование у полуострова Лабрадор, а на обратном пути должна была сыграть роль ракетоносца США в учениях под кодовым названием «Полярный круг». Лодке предстояло преодолеть «завесу» из нескольких десятков советских дизельных подлодок, развернутых на вероятных маршрутах ее следования, всплыть (установленный ракетный комплекс предполагал пуск только из надводного положения) и нанести ракетный удар по территории полигона Мешенская губа.
- Пару недель болтались мы у берегов США. – продолжил свой рассказ Михаил Викторович - Мне удалось разок взглянуть в перископ на супостата. Пробегал через центральный отсек, командир лодки Затеев говорит: «На, посмотри на америкашек». Берег был далеко, зато антенны лодки из моря торчали очень красиво. Обратно пошли неспешным ходом — 12-14 узлов. В четыре часа утра, 4 июля, я сдал вахту на пульте главной энергетической установки, упал на койку, и в ту же минуту ударили колокола громкого боя. Радиационная опасность! Как же, думаю, только ушел с пульта, все было нормально… Приборы показали разгерметизацию первого контура охлаждения правого реактора. Вода в контуре нагрета до 300 градусов под давлением 200 атмосфер. Малейшего свища достаточно, чтобы вода в одну минуту вырвалась наружу и превратилась в радиоактивный пар. Потом конструкторы выяснили, что утечка произошла из-за обычного русского раздолбайства – при сборке реактора к трубе охлаждения пристыла капля сварки. В этом месте прошла трещина.
Кстати, официально конкретный виновник аварии так никогда и не был назван. На флоте ходили слухи, будто разрыв произошел как раз на том месте, где работник ОТК сваркой сделал надпись о том, что трубопровод им проверен. Кроме того, предпосылки к разрыву трубопровода были созданы во время заводских испытаний парогенератора: из-за ошибки операторов допустимое давление пара в контуре было превышено в два раза. Аварию скрыли, так как афишировать такие ситуации было не в интересах завода: люди лишались прогрессивки, премии, ставились под угрозу сроки выполнения заказа.
- По боевому расписанию я прибежал в шестой отсек лодки – реакторный, аварийный. – продолжил Красичков - В то время в эксплуатационных документах было жесткое требование: любым путем не допустить перегрева активной зоны реактора. В противном случае не исключался взрыв – как впоследствии в Чернобыле, к примеру. Это было бы наверняка воспринято как провокация, и Хрущев и Кеннеди, не задумываясь, обменялись бы ракетными ударами.
Время было действительно, переломное. В апреле 1961 года кубинские эмигранты предприняли десантную операцию в бухте Кочинос на южном берегу Кубы. На Кубе была объявлена всеобщая мобилизация. В течение 72 часов непрерывных боев десант был разгромлен. Сразу после этого Советский Союз начал готовится к заключению с Кубой военных соглашений. Фиделю Кастро присудили Ленинскую премию «За укрепление мира между народами», остров посетил Юрий Гагарин. Было подписано соглашение об экономическом сотрудничестве. В июле 1961 в Вене состоялась первая встреча Хрущева с новым президентом США Кеннеди. Общего языка руководители сверхдержав не нашли ни по одному вопросу, но договорились открыть телефонную линию между Кремлем и Белым домом на случай сложных ситуаций. В дверь стучался Карибский кризис.
- В фильме «мой» герой, командир реакторного отсека, ведет себя так – сначала трусит, а потом, в конце фильма, врывается в отсек довинтить какую-то последнюю, самую важную гайку. Сам «капитан» Харрис Форд выносит его оттуда «обугленного», на руках. В жизни было иначе: К-19 сразу после аварии всплыла и находилась в надводном положении. Радиоактивный пар скопился в герметичном трюме машинного отделения, механики не замечали повышения температуры реакторном отсеке. О том, что корабль близок к гибели, свидетельствовали только приборы на пункте главной энергетической установки. Офицеры устроили «мозговой штурм» - как подать воду непосредственно в реактор, минуя систему трубопроводов? Озарило молоденького капитан-лейтенанта, стажера Володю Филина. В крышке реактора находится клапан удаления воздуха. Задумали его обрезать и приварить к реактору трубу-времянку прямо от подпиточных насосов.
Я вернулся в отсек, и поначалу мы пытались управиться «садово-огородным» вариантом — обычным резиновым шлангом. Подсоединили его к насосу, а другой конец натянули на отпиленную трубку. Врубаем насосы — шланг срывает. Мучались с этим шлангом, проволокой его прикручивали — не помогает. Лужи в отсеке. Заходит дозиметрист: «Эге, ребята, у вас становится «горячо»! Я теперь думаю: надо было чертову проволоку крепче прикручивать! Только в эти минуты у нас оставалась реальная возможность предотвратить катастрофу и как-то охладить реактор. Работали мы, замечу, одетые в обычное хэбэ подводников и, на всякий случай — в противогазах...
Командир лодки Николай Затеев попытался связаться со штабом Северного флота и главштабом в Москве, однако главная антенна К-19 была повреждена льдами: Москва и Североморск молчали. Лодку на малой высоте облетел самолет ВВС США «Орион». Тогда Затеев приказал использовать запасной маломощный передатчик, ибо по характеру учений предполагал, что где-то рядом должны находиться наши дизельные подлодки. Однако уже полудню развитие катастрофы на К-19 достигло кульминации. Прежде чем подать воду в реактор, было решено откачать радиоактивный конденсат из машинного трюма. Это была ошибка. Когда включили главную осушительную систему лодки, активная вода с паром пошла-таки за борт. Но весь трубопровод, протянувшийся из 6-го реакторного отсека подлодки в 3-й, центральный, начал «светиться».
- Помню, старшина 1-й статьи Юра Ордочкин, пока монтировали времянку, все спрашивал меня: «Не взорвемся?» Я его утешал: «Время есть. Температура низкая». Хотя сам не знал, какая в реакторе температура. Наконец, шланг отбросили, начали варить времянку из нержавеющей трубы. Работа для сварщика экстра-класса, а в отсеке только один матрос, Коля Савкин – тот держал пару раз сварочный аппарат в учебном отряде, ему и доверили варить нержавейку. Работали в две смены: первой командовал я, второй - главный старшина Боря Рыжиков. Его ребята закончили монтировать времянку, и внутрь отсека вошла моя смена, чтобы запустить насосы. Приборы давно зашкалило, реактор был раскален сверх всякой меры. Надо было перед пуском насосов хотя бы вывести людей из реакторного отсека, но нет: собрались обе бригады! Мы же все делали в запарке – скорей, скорей… ура, смонтировали – запускай!
Мы действовали согласно инструкциям. И именно это, как я теперь понимаю, привело к катастрофе. Позже ученые, тщательно просчитав нашу ситуацию, пришли к выводу, что даже в случае плавления активной зоны реактора, вероятность ядерного взрыва была ничтожной. К сожалению, задним умом все крепки. А так – мы врубили насосы и рабочие каналы в реакторе разрушились в момент подачи воды! Так лопается стеклянная банка от перепада температуры. Радиоактивные газы, которые образуются в процессе распада ядерного топлива – это ксенон, йод, вырвались наружу, в реакторный отсек. А потом, видимо, нашли микрощели в свинцовых стенках отсека и распространились по всей лодке. Удивительно, что реактор не перешел на «быстрые нейтроны», и не взорвался. И без того, все подводники, кто во время пуска насосов был в отсеке, в один миг получили смертельные дозы облучения.
Все, кроме Михаила Красичкова. И это совсем особая история, показывающая, как избирательно разит кнут судьбы, как тонка и путана нить.
- Когда я дал по громкоговорящей связи команду на пульт ГЭУ о пуске насоса, случилась заминка. Жду. Вода не идет. «Извини, говорят, каплей, невзначай подключили тебя к пустой цистерне». Я понес на операторов: «Мы в такой атмосфере уродуемся, а вы хреновиной занимаетесь?!» Только еще более выразительно сказал. Тут меня кто-то трогает за плечо. Оборачиваюсь – стоит командир 1-го торпедного отсека Боря Корчилов. Это было его первое плавание, и он считался как бы моим «подшефным». В реакторном ему нечего было делать, но Боря, как я потом узнал, упросил Затеева: «Подменю Красичкова, он и так рентген нахватался». Я ему говорю: «Боря, ты только проследи, чтобы включили насосы». Сам вылетел из отсека, сорвал противогаз, заскочил на пульт — ругаться. Там на меня руками машут: «Пошла вода, пошла!»
Тотчас позвонил Корчилов: «Видим голубое пламя из-под крышки реактора!» Сейчас я могу объяснить – это была ионизация воздуха, вызванная гамма и бета-излучением. Когда взорвался Чернобыль над аварийным блоком тоже долго стоял светящийся столб. Все, кто находился в тот момент в отсеке, получили запредельные дозы. Корчилов спас мою жизнь, ценой своей. Если бы оператор на пульте пустил бы насос сразу по моей команде, ту дозу, что получил Борис, получил бы я. Но, тогда, в первый момент, не разобравшись, что там за пламя, я дал Корчилову команду тушить всем, что под руку попадется. Борис включил штатную систему пожаротушения, а она не сработала – дурацкая была на лодке система. Вскоре пламя исчезло само. Все это произошло около двенадцати часов дня, 4 июля 1961 года. Таким образом, реактор находился без охлаждения восемь часов и его активная зона за это время, конечно, разрушилась.
Несмотря на постоянную вентиляцию отсеков, по лодке распространялись радиоактивные аэрозоли. Затеев распорядился ограничить все передвижения, выдать экипажу по 100 граммов спирта. Считалось, что это лучший радиопротектор. Реакторщики свалились с первыми симптомами лучевой болезни. Красичков задержался на пульте ГЭУ, и вдруг появилась слабость, тошнота. Неожиданно вырвало. Поначалу подумал: ну вот, с утра ничего не ел, только курил, видимо от этого. Ребята с пульта помогли перейти по верхней палубе в 1-й отсек. А там уже все друзья по несчастью лежали на койках и каждый травил в свое персональное ведро. Уложили и его в койку, подставили ведро.
К счастью для экипажа К-19 командир лодки С-270 Жан Свербилов был решительным человеком. Получив радиограмму о бедствии, он без приказа Москвы оставил боевую позицию и пошел на выручку. Разыскав аварийную лодку, он отправил радиодонесение на КП флота: «Стою у борта К-19. Принял 11 тяжелобольных. Обеспечиваю К-19 радиосвязью. Жду указаний». Через час был получен «радиоразнос» почти одинакового содержания от главкома Горшкова и комфлотом Чабаненко: «Почему покинули завесу? Что делаете у борта «19-й»? За самовольство ответите». И только через сутки после аварии, получив прямой приказ комфлота, к аварийной субмарине рискнули подойти С-159 Григория Вассера и С-266 Геннадия Нефедова.
Позднее Жан Свербилов запишет с дневнике: «Перед тем, как заснуть, я думал о том, что наш экипаж сделал святое дело. Все лодки, участвовавшие в учениях, приняли радио Коли Затеева, но никто, кроме нас, к нему не пошел. Если бы не наша С-270, они бы все погибли, а их было более 100 человек. И если Бог есть, предположил я, мы будем в раю. С надеждой на это я заснул».
Перейдя на дизельную лодку Григория Вассера, Николай Затеев попросил вахтенный журнал и записал: «Командиру ПЛ «С-159». Прошу циркулировать в районе дрейфа «К-19». Два торпедных аппарата подготовить к выстрелу боевыми торпедами. В случае подхода к АПЛ «К-19» военно-морских сил вероятного противника торпедировать АПЛ «К-19» буду сам. Командир АПЛ - капитан 2 ранга Затеев».
- Когда началась эвакуация на дизельную лодку, Борю Корчилова несли на носилках, а мы еще могли ходить. – так описал свои последние минуты на субмарине Михаил Красичков - Я на руле разделся догола. Сбросил одежду в море и спрыгнул на палубу дизельной лодки. Смотрю: из рубки выглядывает знакомый офицер-механик Толя Феоктистов! «Что надо?» - «Помыться!» А на дизельных лодках нет душевых. Толя набрал трехлитровый чайник и полил меня. Отдраил. Это помогло выжить. В кормовом отсеке лодки нашли местечко и койки. Опять подошел Юра Ордочкин и начал издалека: «Ребята говорят излучение... э-э... для мужчин вредно. На потенции вроде сказывается». И шепотом: «Я его щупаю, а он не реагирует!» Даже смешно стало.
Они все умерли через несколько дней, весь экипаж реакторного отсека, кроме Михаила Красичкова: Юра Ордочкин, Женя Кашенков, Валера Харитонов, Сеня Пеньков, Коля Савкин и капитан-лейтенант Борис Корчилов. Они умерли от лейкемии в Москве, в институте биофизики. Борис Рыжиков и капитан-лейтенант Юрий Повстьев - чуть позже в Ленинграде, в Военно-морской медицинской академии. Своего спасителя Красичков последний раз увидел в Полярном. Капитан-лейтенант Корчилов был уже неузнаваем: лицо отекшее, вместо глаз щелки, шеи нет.
Несчастья продолжали преследовать эвакуированный экипаж и на земле. Когда из Полярного пытались вывезти первую партию моряков, вертолет зацепил винтом провода ЛЭП и рухнул на землю. Никто не погиб, но на экипаж лодки это произвело ужасное впечатление. Люди начали думать, что смерть идет за ними по пятам. В Полярный, тем временем, приехал контр-адмирал Бабушкин. «Вы храбро бились за живучесть корабля и отделались легким испугом. Ничего серьезного! - объявил адмирал на общем сборе. - Но подводную лодку покидать не имели права! В крайнем случае, должны были соорудить рядом с лодкой плотик и сидеть на нем. И если бы подошел чужой корабль, надо было сказать: «Стой, здесь советская земля!» Вместе с контр-адмиралом из Москвы прилетела «расстрельная» комиссия. Офицеров лодки стали вызывать по одному на ковер. Как грустно пошутил тогда командир лодки Николай Затеев: «Скоро, ребята, больничные пижамы мы поменяем на полосатые...»
Однако, накануне в район буксировки «К-19» прибыла на эсминце комиссия, в составе которой был академик Анатолий Александров. Не сходя с корабля он провел замеры радиации. Результаты поразили всех: «И подводники еще живы?» Александров доложил Хрущеву: «Экипаж действовал правильно и героически, люди заслуживают наград». Моряков увезли в Ленинград, в Военно-морскую медицинскую академию.
- Помню, когда прошли первые симптомы лучевой болезни, мы неплохо себя чувствовали. С Юрой Повстьевым в первый же день пребывания в больнице махнули через забор, и пошли в ресторан пить коньяк. Хватились нас, конечно, быстро – персонал в академии был многоопытный. Врачи знали, где искать морячков… Лучевая болезнь очень коварна: мы были бодры, играли во дворе больницы в волейбол, и вдруг Повстьеву стало плохо. Через два дня он умер. Потом Боря Рыжиков. За ними я свалился, и меня стали срочно готовить к операции по пересадке костного мозга. Такое странное чувство, когда грудину прокалывают здоровенным шприцом и что-то закачивают внутрь… Впрочем, я уже умирал, шансов почти не было. В ночь, когда по всем признакам, я должен был отдать Богу душу, в академию приехала жена. До этого она долго искала следы экипажа в Полярном, Североморске, но секретность была страшная. Наконец, по полунамекам супруга вычислила, где я лежу, и примчалась в Ленинград. Врач встретили ее с траурными лицами. Пустили в палату, где я «отходил» в беспамятстве, она плачет и спрашивает: «Миша, ты чего-нибудь хочешь?» Тут я прихожу в себя, открываю глаза и требую: «Курицу!» Супруга помчалась посреди ночи в советском Ленинграде искать курицу. Как нашла – это ее женская тайна. Что хочу добавить: самое идиотское в американском фильме это конфликт между капитаном и старпомом, который якобы имел место на борту лодки во время аварии. Чуть ли не бунт разгорелся! Чушь! Офицерский состав год-полтора живет в одном городке до первого выхода лодки в море. Офицеры семьями дружат, праздники вместе справляют, по ресторанам ходят. Обиды или какие-то трения решаются на берегу, за доброй бутылочкой.
Понятно, что старый морской офицер как мог защищал честь мундира подводника, однако конфликт был. Первым на борт «эски», еще до эвакуации «тяжелых» перескочил старший офицер N. из Управления штаба флота. Жан Свербилов, обратившись к нему как к матросу, приказал вернуться, на что услышал, что тот - никакой не матрос, и назад на аварийную лодку не пойдет. Тогда Свербилов приказал своему старпому вынести пистолет на мостик и расстрелять бунтовщика N. у кормового флага. Сообразив, что с ним не шутят, штабник подчинился. В своих воспоминаниях Свербилов не называет имени струсившего потому, что «позже за участие в указанных событиях тот был награжден орденом, а у нас зря орденами не награждают».
В воспоминаниях Николая Затеева есть такие строки: «К-19 превратилась бы в «Летучий Голландец» со светящимися трупами в отсеках. Разумеется, сознавал это не только я. Едва лодка повернула на юг, как на мостик ко мне поднялись двое. Это были мой замполит, и мой дублер. Они настойчиво стали склонять меня к мысли, что идти надо на север — к Ян-Майену (база НАТО - авт), высадить людей на остров, а корабль затопить. Я турнул их с мостика… Что если там, в отсеках, они подобьют разогретых спиртом матросов, к насильственным действиям? Возникла мысль спуститься в каюту, достать пистолет».
В 1966 году вышла книга издательства Министерства обороны с грифом «Секретно»: «Острая лучевая болезнь при сочетанном поражении и ее последствия», где был обобщен опыт лечения подводников – первый подобный опыт в стране. Красичков буквально на каждой странице узнает себя под псевдонимом «Кр-в», и своих погибших и выживших сослуживцев под столь же краткими псевдонимами. На них врачи изучали лучевую болезнь, как на подопытных. Накопленные знания потом помогли спасти много жизней во время аварии на НПО «Маяк» и Чернобыльской катастрофы. В ноябре 1999 года о Михаиле Красичкове вспомнил президент Ельцин и распорядился наградить орденом Мужества.
Справка
К-19 «Хиросима» продолжала забирать жизни и после того, как ее отбуксировали и поставили в док на ремонт. После радиационной аварии все оставшиеся на АПЛ продукты - колбасы, шоколад, консервы, были загружены на баржу, которую без предупреждающих знаков поставили в необитаемой бухте Кольского залива. Солдаты стройбата, работавшие поблизости, узнали о таком подарке судьбы. О дальнейшей судьбе самих солдат ничего не известно.
В ноябре 1969 года, на учебном полигоне в Белом море, К-19 на глубине случайно столкнулась с американской АПЛ «Гэтоу». Американская лодка получила пробоину в прочном корпусе и легла на грунт. Впоследствии стало известно, что минный офицер «Гэтоу», решив, что лодка подверглась атаке, приготовился торпедировать К-19 противолодочной торпедой «Саброк», но был вовремя остановлен командиром Букхардом. В феврале 1972 года на К-19 случился пожар, во время ликвидации которого погибли 28 моряков. В 10-м отсеке остались отрезанными от выхода 12 подводников. Добраться до них спасатели смогли лишь через три недели. Все это время люди дышали остатками запасов сжатого воздуха.
http://www.starguard.ru/articles/rubric_19/article_47/
http://www.starguard.ru/articles/rubric_19/article_47/
Немає коментарів:
Дописати коментар