Начало - это всегда памятно, особенно сейчас, когда прошло столько лет и мы живём в совершеннно иной жизни. Память имеет причудливое свойство из событийного времени вычленять главное. И чем удалённее происходившее с тобой, тем больше отсеивается незначительное и кристаллизируется во всей многогранности твоя жизнь. Дивизия подводных лодок, базирующаяся в Видяево, имела устойчивое наименование - дикой. И вот в этой дикой дивизии, на подводной лодке К-77 проекта-651, оснащённой 4 крылатыми ракетами П-6, мне и выпало начинать службу в качестве инженера боевой части - 2 (вооружение). Получив направление в отделе кадров Северного флота, я с двумя чемоданами, хранившими мою выпускную амуницию, рейсовым автобусом прибыл в распоряжение отдела кадров 9-ой эскадры. Оставив вещи в бараке, носящем гордое имя офицерского общежития, я направился в парадной форме на доклад в отдел кадров. Почему парадной? Да потому, что согласно устава - представляться по новому месту службы необходимо в парадной форме.
Получив необходимые документы у кадровика эскадры, спускаясь по лестнице я поприветствовал поднимающегося мне навстречу капитана 1 ранга, который вначале сделал несколько шагов вверх, а затем обернувшись спросил: "Куда назначили, лейтенант?" - "К-77, инженером БЧ-2" - ответил я. Капраз помедлил, а потом сказал: "Ну-ка, пойдем со мной". Это была сама судьба, которая по сути определила всю мою жизнь.
Материал с сайта
http://flot.com/publications/books/shelf/bogachev/wild.htm
Мы вместе вернулись в кабинет начальника кадров и мой спутник, показав на меня, сказал: "У меня же вакантная должность, мне скоро в автономку, а ты его к Левину... Переписывай назначение, а я пока получу разрешение на выход". Капраз вышел, а кадровик, посмотрев на меня, спросил: "Ты что, его знаешь?" - "В первый раз вижу" - ответил я. "Ну и что, пойдешь к Слотинцеву?"
Так я узнал имя моего командира, который, уладив все формальности с оперативным дежурным, получив разрешение на выход в море, подойдя ко мне, спросил: "Женат, вещи где?" - "Не женат, вещи в гостинице" - ответил я. "Вот и хорошо" - явно обрадовался командир, - "Тогда пошли". Вместе с командиром мы дошли до причала, где был пришвартован мой дом на ближайшие годы, и в парадной форме я спустился в прочный корпус.
Мой первый выход длился неделю. Командир после нашего похода от штаба эскадры до причала, где он коротко познакомился со мной, не задал мне ни одного вопроса в течение всего выхода. Пришвартовавшись и получив добро на сход с лодки, я вылез из прочного корпуса, командир стоял на пирсе, что-то обсуждая с командирами боевых частей; увидев меня, он спросил у моего командира БЧ-2 - "А этот красавец куда собрался?" - "Попросился в гостиницу сходить, поселиться ведь нужно, да и парадную форму сменить". "Часа 3 ему должно хватить" - обращался он к моему командиру БЧ, явно не желая замечать меня - "А поселится он в прочном корпусе, пока все зачёты не сдаст. Так и передай ему, Чистик" - такова была фамилия моего комбата. "И с завтрашнего дня отменить всех офицеров по обеспечению, лейтенант будет с командой". Командиры боевых частей были обрадованы приказом командира, снималось дополнительное дежурство, освобождались редкие часы побыть дома.
"Ты всё слышал?" - уточнил комбат. - "Слышал" - буркнул я, не в силах побороть обиды. И начались будни. Я поселился в прочном корпусе, по просьбе командира меня поставили на довольствие таким образом, что еду мне приносили вместе с нарядом дежурившим по лодке. В течение двух недель я ползал по всем шхерам, выгородкам, лючкам, трубопроводам, изучая устройство лодки и готовясь к зачёту на допуск к самостоятельному несению дежурства. После двух недель я доложил механику, что готов сдать систему воздуха высокого и низкого давления. Механик, удивлённо посмотрел на меня, взял зачётный лист и спросил: "Неужели готов?" - "Ваши трюмачи сказали, что можно попробовать" - "Ну если только трюмные механики дают добро, то давай".
Сдавал я эти вопросы в течение часа, мы пролезли с механиком всю лодку от носа до кормы, честно сказать, для меня это было самым тяжёлым экзаменом, когда-либо сдаваемым мною. Ставя подпись, механик был доволен. Через месяц, сдав зачётный лист на самостоятельное несение дежурства, я потихоньку становился членом экипажа.
Помимо техники, зачётов, дежурств и прочей лодочной жизни, на мне висело самое главное - обеспечение. В этом слове была повседневная жизнь экипажа - подъём, зарядка, уборка помещений, выделенной территории, переходы из казармы к пирсу, приём пищи в столовой, короче всё, что регламентируется уставом и порядком внутренней службы. За каждое нарушение, отмеченное дежурным по дивизии, старпом устраивал вечерний показательный разнос мне, как не способному обеспечить порядок, и моему комбату, как командиру, который не учит своего подчинённого. Эти выволочки в большинстве своём были несправедливы, но по мнению старпома необходимы. И если после артистических нравоучений старпома я чувствовал себя человеком,который только и делает, что приносит неприятности экипажу, то воспитательный момент считался достигнутым. Но шло время, и я начинал обрастать достаточной шкурой пофигизма и выработал свои методы борьбы за чистоту журнала дежурного по дивизии, касающегося К-78.
Каждое армейское, флотское, лётное... подразделение имеет свои особенности проявления, так называемой дедовщины, и это нормально, ненормально другое - если эта особенность жизни изолированных коллективов не управляемая. Два месяца попыток не командования, а только нескромных просьб молодого лейтенанта выполнения распорядка дня и прочих прелестей флотской жизни, могли бы поставить крест на моём не только самоуважении себя как офицера, но и желании служить. Вот тогда я пришёл к простой мысли всю организацию построить под себя. У меня в боевой части служил моряк Петя Другтейнис из латышских хуторских крестьян, он прослужил год и был одним из тех, на ком висела вся черновая работа. Когда я впервые увидел его, меня поразил размер его кулака и рост под два метра, неспешное тугодумие, которое присуще крестьянам. Однажды после авральных работ по очистке трюмов, которые продолжались до глубокой ночи, Петю прорвало: "Товарищ лейтенант, как трюма чистить, то одни молодые, но ладно чистить - хотя бы время поспать дали" - не жаловался, а бурчал в нос Петя. "Хорошо, давай вместе наводить справедливость" - предложил я, услышав его бурчание. "Как же наведешь" - продолжал бурчать матрос. Утром после доклада старпому я положил ему на подпись два приказа. Первый - о присвоении матросу Другтейнис звания старшины 2 статьи, и второй о назначении старшины 2 статьи Другтейнис старшиной команды. Старпом прочитал документы, покрутил пальцем у виска и сказал: "Свободен". Командир, зная о моих разногласиях со старпомом, ни словом не обмолвился по этому поводу, наблюдая всё со стороны. В конце концов, когда все доводы были исчерпаны, я пришёл к командиру и попросил меня перевести на другую лодку. Лев, ни слова не говоря, открыл дверь кабинета и крикнул: "Старпом, зайди". Через минуту вопрос был улажен и Петя Другтейнис стал старшиной команды.
Петя стал самым образцовым старшиной команды, которого когда-либо знала дикая дивизия, и вместе с ним таким же образцовым стал экипаж. Я теперь забыл, что такое опекать команду, и те маленькие неприятности, которые случались в экипаже, уже не воспринимались старпомом в качестве моего неумения или моих ошибок. Прошёл год, я уже не был тем мальчиком на побегушках, и командир всё чаще доверял мне самостоятельное несение ходовой вахты; старпом, не переставая мучить многочисленными, как мне казалось, придирками, передавал азы флотской службы.
Штаб дивизии располагался на плавказарме, которая была пришвартована первым корпусом к плавпирсу. С другой стороны от неё была пришвартована сладкая парочка - К-77 и К-78. Командный состав дивизии каждое утро строился на верхней палубе для подъёма военно-морского флага. В 7.45 машина командира дивизии тормозила у трапа и с командой "Смирно" дежурного по дивизии комдив поднимался на борт плавказармы. Доклад, подъём флага и гюйса, короткий инструктаж и день начинал обороты. Однажды утром, когда вся команда уже была построена на палубе для подъёма флага, дежурный матрос вызвал меня в каюту старпома. Она находилась на второй палубе и иллюминатор был как раз напротив трапа, по которому через 10 минут должен подниматься комдив. У комдива дикой дивизии, в которой чрезвычайные происшествия валили как снег на голову, был пунктик - работа, работа и ещё раз работа с личным составом. Все силы, мысли и действия комдива были направлены на показ его усилий по работе с личным составом. И чем больше он разрабатывал мероприятий, проводил сборов и прочих организующих усилий, тем рутиннее и показушнее становилась обычная, ежедневная жизнь, а количество происшествий не уменьшалось.
Войдя в каюту и доложившись о прибытии, я увидел мирную и очень спокойную картину - старпом сидел за столом,на диванчике. Напротив него сидел механик, в дверях стоял дневальный по команде. Старпом, выслушав мой доклад, кивнул и молча показал глазами на место рядом с механиком. Я сел, возле трапа плавказармы затормозил газик командира дивизии, старпом привстал, открыл иллюминатор и, повернувшись к дневальному, начал орать. Это был не просто разнос, это было художественное, виртуозное исполнение флотского мата с перифразом начальственных угроз... Молодой матрос ничего не понял, как не понял ничего и я, но лицо его побледнело и он уже был близок к обмороку, когда весь этот поток мата и угроз так же внезапно прекратился, как и начался. Старпом посмотрел на моряка и тихо-тихо сказал: "Иди, сынок, так надо". И когда дневальный вышел, посмотрел на меня и спросил: "Ну что, салага, понял как работать нужно?".
Вечером, подводя ежемесячные итоги с офицерами дивизии, командир дивизии особо остановился на умении, желании и результатах работы передового офицера дивизии старшего помощника командира подводной лодки К-78, объявив ему и командиру благодарность.
Через некоторое время мы ушли на боевое дежурство или автономку на сленге подводников, она длилась ровно 9 месяцев, с месячным заходом в Александрию, где старпом виртуозно и без лишнего шума вернул из полицейского участка сбежавшего и попросившего политического убежища матроса. Где впервые в истории подводных лодок ВМФ СССР, а может и мировой практики, был осуществлён побег из прочного корпуса...
Немає коментарів:
Дописати коментар