Такая служба
В апреле 1960 года Барнаульский зенитно-ракетный полк был поднят по тревоге и направлен на
Семипалатинский полигон. Для ракетчиков вокруг была обычная степь. Для руководства полигона – взрывные поля для испытаний ядерного оружия. Каждое ведомство выполняло свою задачу и не считало нужным предупреждать об этом людей.
К осени 1960 года в местах дислокации дивизионов военные строители построили казармы и жилые домики. Офицерам предложили перевезти семьи к новому месту службы. Мой отец служил в пятом зенитно-ракетном дивизионе. На нашем языке это называлось «точка».
Наша семья прожила на «точке» и 30-й площадке полигона с 1960 по 1968 год.
В 1961-1962 годах на Семипалатинском полигоне Советский Союз провел самую мощную в мире серию открытых ядерных взрывов. За два года на Опытном поле было проведено 72 ядерных испытания.
На время взрыва семьям ракетчиков предписывалось открыть двери и окна, выйти из помещений, отойти от строений на безопасное расстояние. Много раз мы стояли поодаль от своих домов и смотрели на слепящую вспышку и облако взрыва. Видели поднимающийся гриб и клубящийся огонь. Слышали грохот и чувствовали ударную волну. Ударная волна ядерного взрыва каждый раз выбивала стекла в домах и казарме.
Поставить дивизион в непосредственной близости от взрывных полей ядерного полигона было преступлением, тем более поселить туда женщин и детей. Да еще перед самой мощной в истории серией открытых ядерных взрывов. Наверное, в цивилизованной стране такое было бы невозможно. Но в нашей стране подобные «чудеса» – не редкость. Мы жили и отдыхали там, куда дозиметристы ходили только с приборами.
Башня, где размещался заряд первой советской атомной бомбы.
«Что вы тут делаете?!»В 1962 году к нам приехало какое-то высокое начальство. Вереница черных «Волг» заехала прямо на «точку». Увидели женщин и детей:
– А вы что здесь делаете?
– Мы здесь живем.
– Немедленно садитесь в машины, скоро будет взрыв!
Посадили нас в «Волги» и понеслись в Курчатов. Уже подъезжали к городку, когда вспыхнуло зарево взрыва.
Соседская девочка Наташа Кабанова упала на сиденье и закрыла лицо руками.
– Что с тобой девочка?
– Дяденьки, закрывайте лицо, а то осколками порежет!
– Не бойся девочка, здесь уже неопасно.
Высадили они нас возле гостиницы. Мы в ней переночевали, а утром пошли узнавать, как добираться домой.
Потом были еще целые серии испытаний. Много раз мы стояли возле своих домов, смотрели на горящее небо над площадкой «Ш». Ждали, когда выбьет окна наших квартир. Слышали скрипучий грохот ядерного взрыва. Но больше нами никто не интересовался. Только иногда приезжали дозиметристы, молча проводили свои замеры, да суровые чекисты напоминали о необходимости молчать вечно.
Я не выполнил их наставлений.
Провал, образовавшийся после подземных ядерных взрывов.
Наша «точка»Наша «точка» находилась в 30 километрах от города атомщиков. Тот в разное время и в разных ситуациях назывался Москва-400, Берег, Конечная, Семипалатинск-21, Курчатов.
В 18 километрах от нас располагалась площадка «Ш», а сразу за ней знаменитое Опытное поле. На нем производили ядерные взрывы в атмосфере. До сих пор никто не знает, сколько раз там взрывали бомбы. Одни насчитывают 123, другие всего 116 взрывов. В любом случае их было много.
Главным местом на «точке» была стартовая позиция. Зенитно-ракетный комплекс С-75 по тем временам был современным и сильным оружием. Он «видел» вокруг на сотни километров, а за десятки километров мог сбить любой самолет того времени.
Кроме позиции, у нас были четыре четырехквартирных жилых домика, казарма с солдатами, боксы для машин, хранилище ракет, КПП и несколько хозяйственных построек. Вокруг все было огорожено двухметровым забором из колючей проволоки.
Население составляли примерно 60 солдат, десяток офицеров и больше десятка гражданских жителей – жены и дети офицеров. Уклад жизни был простой. Военные несли боевое дежурство и обслуживали технику, а семьи ждали их дома. Вокруг на десятки километров была безлюдная степь: снежная морозная зимой и жаркая сухая летом.
Жизнь взрослых была подчинена службе. Войска ПВО – войска постоянной готовности. Если где-то за сотни километров иностранный самолет шел в сторону границы, дивизион поднимался по тревоге. Выла сирена, посыльный барабанил в окно: «Товарищ лейтенант, готовность номер один!»
Дежурства, учения, тревоги, выезды на полигон, регламентные работы – это занимало жизнь отцов почти без остатка. А мы были рядом, все это было фоном нашей жизни. Мы и играли в «тревогу». Нам казалось, что так и должно быть.
Быт
Вода была привозная. Каждый день в Курчатов ходила машина-водовозка. Та же машина привозила и двухколесный прицепчик с хлебом. Водой не разбрасывались. Но чтобы полить деревца, воду находили всегда. Электричество вырабатывал дизель. В 23 часа бытовой дизель выключали, и света не было уже до утра. Частые взрывы, вой сирен по тревоге, жесткий климат, нехватка воды – условия жизни были суровые.
В выходной иногда ездили «в цивилизацию» – в курчатовские магазины. Сейчас они, конечно, не произвели бы впечатления. Но тогда это называлось «московское снабжение». Была даже тушенка и сгущенка! В Курчатов возили и детей в школу. Иногда выбирались просто погулять по городу.
Самым интересным местом на «точке» для нас, ребятишек, была свалка. Там стояли почти целые автомобили, много разной аппаратуры, мотки цветных проводов и другие богатства.
Ракетный дивизион имел гусеничные тягачи, и полигонное начальство часто просило помочь в вывозе техники с испытательных полей. Перед взрывом в степи строили многоэтажные дома, мосты, даже станции метро. Расставляли различную технику. Взрыв все это рушил и разбрасывал… Что-то было разбито полностью, что-то лишь слегка повреждено.
О радиации нам подробно объяснили после Чернобыля, а тогда хозяйственные умельцы привозили к нам много всякого ценного добра: запчасти для машин, аккумуляторы, кабель и разные механизмы.
Убрать и запахать
Еще интересно было зайти на позицию. Иногда нас прогоняли, но чаще всего не обращали внимания. Наши отцы и солдаты возились с ракетами и пусковыми установками, а мы часами сидели где-нибудь на бруствере окопа и наблюдали за ними.
В казарме мы тоже были своими людьми. Тогда солдаты служили по три года, многие скучали по дому, по своим родным братишкам и сестренкам. С нами охотно разговаривали, угощали печеньем и конфетами. В казарме вечером по субботам крутили кино. Это было культурное мероприятие для всех жителей.
Каждый год сажали арбузную бахчу – «под каблук». Каблуком сапога надо ковырнуть землю, бросить туда семечко, носком засыпать. Если вовремя прошел дождь – арбузов было полно. Если дождя не было, то ничего не вырастало. С этой бахчой однажды вышел случай: арбузов в тот год наросло видимо-невидимо. Но при очередном ядерном взрыве произошло ЧП. Облако взрыва не уплыло в дальние края, а прошло дождем над бахчой. Командование издало приказ – перепахать бахчу. Что и было выполнено. Но предварительно заботливо собрали все арбузы.
Вообще отношение к радиации было простое. Знали, что она есть. Но раз командование не бьет тревогу, значит, все в норме.
Радиация не имеет вкуса и цвета. В основном она вызывает обострение имеющихся болячек. У кого-то открылась язва, у кого-то стала идти носом кровь, кто-то на работе потерял сознание. Это связывали с множеством других причин, но не с главной. Уже гораздо позже я рассматривал фотографии родителей тех лет:
– А ведь видно, что вы тогда были больные!
– Да, наверное, только мы не знали этого.
Явные болезни начинались позже. Часто уже вдали от ядерного полигона.
Чем закончилось
Отец прослужил в армии 32 года. Закончил службу уже в Забайкалье. После выхода на пенсию мои родители вернулись в Семипалатинск и прожили там много лет. Только в 2003 году перебрались к детям и внукам в Россию.
В Казахстане отец и мать считались пострадавшими от ядерных испытаний. Получали они деньги на лечение и поддержку.
После переезда взяли свои казахстанские полигонные удостоверения и пошли в местную администрацию – обменять их на российские. Но не тут-то было. Чиновница накричала на них:
– Что вы мне здесь казахские бумажки суете! Я вам русским языком говорю – в Казахстане было всего два вредных города и несколько поселков. Что за тупой народ! Выйдите, не мешайте работать!
К слову сказать, в России список пострадавших странный. В Рубцовске граница пострадавшей зоны идет вдоль улицы. Четные дома пострадавшие, нечетные – нет. Сыпало на всех 40 лет, а надо же – как чиновники точно подсчитали!
По моему настоянию обратились родители и в подразделения особого риска. Отцу отказали сразу: «Ваша часть не подчинялась полигону». Мама работала в исследовательском центре – самом сердце полигона. У нее инвалидность вследствие испытаний ядерного оружия на Семипалатинском полигоне. Ей тоже отказали. Объяснили: «Вы не работали непосредственно с ядерным зарядом».
В апреле 1960 года Барнаульский зенитно-ракетный полк был поднят по тревоге и направлен на
Семипалатинский полигон. Для ракетчиков вокруг была обычная степь. Для руководства полигона – взрывные поля для испытаний ядерного оружия. Каждое ведомство выполняло свою задачу и не считало нужным предупреждать об этом людей.К осени 1960 года в местах дислокации дивизионов военные строители построили казармы и жилые домики. Офицерам предложили перевезти семьи к новому месту службы. Мой отец служил в пятом зенитно-ракетном дивизионе. На нашем языке это называлось «точка».
Наша семья прожила на «точке» и 30-й площадке полигона с 1960 по 1968 год.
В 1961-1962 годах на Семипалатинском полигоне Советский Союз провел самую мощную в мире серию открытых ядерных взрывов. За два года на Опытном поле было проведено 72 ядерных испытания.
На время взрыва семьям ракетчиков предписывалось открыть двери и окна, выйти из помещений, отойти от строений на безопасное расстояние. Много раз мы стояли поодаль от своих домов и смотрели на слепящую вспышку и облако взрыва. Видели поднимающийся гриб и клубящийся огонь. Слышали грохот и чувствовали ударную волну. Ударная волна ядерного взрыва каждый раз выбивала стекла в домах и казарме.
Поставить дивизион в непосредственной близости от взрывных полей ядерного полигона было преступлением, тем более поселить туда женщин и детей. Да еще перед самой мощной в истории серией открытых ядерных взрывов. Наверное, в цивилизованной стране такое было бы невозможно. Но в нашей стране подобные «чудеса» – не редкость. Мы жили и отдыхали там, куда дозиметристы ходили только с приборами.
Башня, где размещался заряд первой советской атомной бомбы.
– А вы что здесь делаете?
– Мы здесь живем.
– Немедленно садитесь в машины, скоро будет взрыв!
Посадили нас в «Волги» и понеслись в Курчатов. Уже подъезжали к городку, когда вспыхнуло зарево взрыва.
Соседская девочка Наташа Кабанова упала на сиденье и закрыла лицо руками.
– Что с тобой девочка?
– Дяденьки, закрывайте лицо, а то осколками порежет!
– Не бойся девочка, здесь уже неопасно.
Высадили они нас возле гостиницы. Мы в ней переночевали, а утром пошли узнавать, как добираться домой.
Потом были еще целые серии испытаний. Много раз мы стояли возле своих домов, смотрели на горящее небо над площадкой «Ш». Ждали, когда выбьет окна наших квартир. Слышали скрипучий грохот ядерного взрыва. Но больше нами никто не интересовался. Только иногда приезжали дозиметристы, молча проводили свои замеры, да суровые чекисты напоминали о необходимости молчать вечно.
Я не выполнил их наставлений.
Провал, образовавшийся после подземных ядерных взрывов.
В 18 километрах от нас располагалась площадка «Ш», а сразу за ней знаменитое Опытное поле. На нем производили ядерные взрывы в атмосфере. До сих пор никто не знает, сколько раз там взрывали бомбы. Одни насчитывают 123, другие всего 116 взрывов. В любом случае их было много.
Главным местом на «точке» была стартовая позиция. Зенитно-ракетный комплекс С-75 по тем временам был современным и сильным оружием. Он «видел» вокруг на сотни километров, а за десятки километров мог сбить любой самолет того времени.
Кроме позиции, у нас были четыре четырехквартирных жилых домика, казарма с солдатами, боксы для машин, хранилище ракет, КПП и несколько хозяйственных построек. Вокруг все было огорожено двухметровым забором из колючей проволоки.
Население составляли примерно 60 солдат, десяток офицеров и больше десятка гражданских жителей – жены и дети офицеров. Уклад жизни был простой. Военные несли боевое дежурство и обслуживали технику, а семьи ждали их дома. Вокруг на десятки километров была безлюдная степь: снежная морозная зимой и жаркая сухая летом.
Жизнь взрослых была подчинена службе. Войска ПВО – войска постоянной готовности. Если где-то за сотни километров иностранный самолет шел в сторону границы, дивизион поднимался по тревоге. Выла сирена, посыльный барабанил в окно: «Товарищ лейтенант, готовность номер один!»
Дежурства, учения, тревоги, выезды на полигон, регламентные работы – это занимало жизнь отцов почти без остатка. А мы были рядом, все это было фоном нашей жизни. Мы и играли в «тревогу». Нам казалось, что так и должно быть.
Быт
Вода была привозная. Каждый день в Курчатов ходила машина-водовозка. Та же машина привозила и двухколесный прицепчик с хлебом. Водой не разбрасывались. Но чтобы полить деревца, воду находили всегда. Электричество вырабатывал дизель. В 23 часа бытовой дизель выключали, и света не было уже до утра. Частые взрывы, вой сирен по тревоге, жесткий климат, нехватка воды – условия жизни были суровые.
В выходной иногда ездили «в цивилизацию» – в курчатовские магазины. Сейчас они, конечно, не произвели бы впечатления. Но тогда это называлось «московское снабжение». Была даже тушенка и сгущенка! В Курчатов возили и детей в школу. Иногда выбирались просто погулять по городу.
Самым интересным местом на «точке» для нас, ребятишек, была свалка. Там стояли почти целые автомобили, много разной аппаратуры, мотки цветных проводов и другие богатства.
Ракетный дивизион имел гусеничные тягачи, и полигонное начальство часто просило помочь в вывозе техники с испытательных полей. Перед взрывом в степи строили многоэтажные дома, мосты, даже станции метро. Расставляли различную технику. Взрыв все это рушил и разбрасывал… Что-то было разбито полностью, что-то лишь слегка повреждено.
О радиации нам подробно объяснили после Чернобыля, а тогда хозяйственные умельцы привозили к нам много всякого ценного добра: запчасти для машин, аккумуляторы, кабель и разные механизмы.
Убрать и запахать
Еще интересно было зайти на позицию. Иногда нас прогоняли, но чаще всего не обращали внимания. Наши отцы и солдаты возились с ракетами и пусковыми установками, а мы часами сидели где-нибудь на бруствере окопа и наблюдали за ними.
В казарме мы тоже были своими людьми. Тогда солдаты служили по три года, многие скучали по дому, по своим родным братишкам и сестренкам. С нами охотно разговаривали, угощали печеньем и конфетами. В казарме вечером по субботам крутили кино. Это было культурное мероприятие для всех жителей.
Каждый год сажали арбузную бахчу – «под каблук». Каблуком сапога надо ковырнуть землю, бросить туда семечко, носком засыпать. Если вовремя прошел дождь – арбузов было полно. Если дождя не было, то ничего не вырастало. С этой бахчой однажды вышел случай: арбузов в тот год наросло видимо-невидимо. Но при очередном ядерном взрыве произошло ЧП. Облако взрыва не уплыло в дальние края, а прошло дождем над бахчой. Командование издало приказ – перепахать бахчу. Что и было выполнено. Но предварительно заботливо собрали все арбузы.
Вообще отношение к радиации было простое. Знали, что она есть. Но раз командование не бьет тревогу, значит, все в норме.
Радиация не имеет вкуса и цвета. В основном она вызывает обострение имеющихся болячек. У кого-то открылась язва, у кого-то стала идти носом кровь, кто-то на работе потерял сознание. Это связывали с множеством других причин, но не с главной. Уже гораздо позже я рассматривал фотографии родителей тех лет:
– А ведь видно, что вы тогда были больные!
– Да, наверное, только мы не знали этого.
Явные болезни начинались позже. Часто уже вдали от ядерного полигона.
Чем закончилось
Отец прослужил в армии 32 года. Закончил службу уже в Забайкалье. После выхода на пенсию мои родители вернулись в Семипалатинск и прожили там много лет. Только в 2003 году перебрались к детям и внукам в Россию.
В Казахстане отец и мать считались пострадавшими от ядерных испытаний. Получали они деньги на лечение и поддержку.
После переезда взяли свои казахстанские полигонные удостоверения и пошли в местную администрацию – обменять их на российские. Но не тут-то было. Чиновница накричала на них:
– Что вы мне здесь казахские бумажки суете! Я вам русским языком говорю – в Казахстане было всего два вредных города и несколько поселков. Что за тупой народ! Выйдите, не мешайте работать!
К слову сказать, в России список пострадавших странный. В Рубцовске граница пострадавшей зоны идет вдоль улицы. Четные дома пострадавшие, нечетные – нет. Сыпало на всех 40 лет, а надо же – как чиновники точно подсчитали!
По моему настоянию обратились родители и в подразделения особого риска. Отцу отказали сразу: «Ваша часть не подчинялась полигону». Мама работала в исследовательском центре – самом сердце полигона. У нее инвалидность вследствие испытаний ядерного оружия на Семипалатинском полигоне. Ей тоже отказали. Объяснили: «Вы не работали непосредственно с ядерным зарядом».
Немає коментарів:
Дописати коментар