 |
Актриса Центрального театра Российской армии о том, почему люди не
хотят учиться на исторических ошибках, о памяти поколений и об отношении
к фронтовикам.
- Лариса Ивановна, вы как дочь ветерана, можете
прокомментировать тот факт, что сегодня в России все меньше вспоминают о
войне – редко ставят спектакли, мало снимают фильмов. Почему это уходит
в далекое прошлое, ведь живы еще очевидцы?- Видимо, такое уж выпало время. Хотя и во времена моей юности все старались как можно скорее забыть о войне, которую пережили, несмотря на свои личные воспоминания, на то, что почти в каждой семье кто-то воевал, погиб, попал в лагеря. Новое поколение отмахивалось от воспоминаний, несмотря на огромное количество ежегодно снимающихся фильмов и пишущихся книг, художественных и автобиографических. Своего отца, человека, прошедшего всю войну, я никогда про нее не спрашивала, да он и не стремился мне рассказать. Тогда все проводилось на государственном уровне: про героев войны постоянно рассказывали на уроках, мама Зои Космодемьянской, некоторые ветераны ходили по школам. Но, мне кажется, большинство участников войны предпочитали молчать, не хотели раскрывать правду. Сегодня ведь про тех, кто воевал семьдесят-двести-триста-четыреста лет назад, никто не помнит. На самом деле, люди не хотят ничего знать…
Даже в таком столь важном, непростом вопросе, все держится на чистом энтузиазме. Недавно, например, я встречалась с потомками ветеранов Отечественной войны 1812 года. И для них та война так же священна. Но их, увы, единицы.
…На чужом опыте никто обычно не учится, должна быть серьезная идеология на уровне государства. В 1963 году меня поразила одна вещь: я вместе с Эльдаром Александровичем Рязановым поехала в Данию на премьеру фильма «Гусарская баллада», и мы как раз попали в майские праздничные дни. В День Победы в Дании в каждом окне зажигают свечу. Если кто-то уезжает из города в этот день, то просит соседа придти, открыть дом и поставить свечу на окно. Разве наши люди могли так объединиться, когда у кого-то в семье родственники были расстреляны в те же годы, и притом не на войне? В этот довоенный, военный и послевоенный периоды люди были запуганы.
Когда мы в 1961 году начали снимать «Гусарскую балладу», съемочная площадка была выбрана за сто километров от Москвы в заброшенном монастыре. И мы, участники съемочной группы, увидели инвалидов Великой Отечественной войны, живущих в этом монастыре. Они были брошены государством, их боялись показывать без рук, без ног, да они и сами не хотели возвращаться домой, чтобы не оказаться в тягость своим родным. Эти люди были нужны на войне, а после уже никому не нужны.
- Стыдно и больно, что многие ветераны ушли из жизни, так и не дождавшись обещанных государством квартир, или прозябают свой век в нищете и беспомощности. Кто-то ведь должен за это отвечать? Хотя бы прощения попросить…
- А кто будет просить? Какого высокого уровня, какого достоинства должен быть человек, который позволит себе выйти к народу и попросить прощения? Кто кому чего должен, что мы хотим от государства, если вот вам недавний пример: в аэропорту Домодедово произошел взрыв, люди в панике бежали, а таксисты грели на этом руки…
– От самих людей многое зависит, а для благодарной памяти нужно не так уж и много. Остаются улицы, названные в честь военных, совершавших подвиги во время Великой Отечественной войны, но сегодня эти фамилии никому, ни о чем не говорят…
– И памятники тоже стоят незнакомые. Конечно, это государственная политика: героев надо знать, о них должны писать, снимать фильмы, ставить спектакли, но качество произведений должно быть новое. Не надо делать это, лишь бы сделать, как раньше – заставляли спектакли ставить к определенным датам, к юбилеям.
– Но все же и положительные примеры есть. Вспомнить хотя бы вашу «Гусарскую балладу», ставшую классикой…
– После окончания ГИТИСа меня пригласили в Театр армии на роль Шурочки Азаровой, потому что спектакль «Давным-давно» по пьесе Гладкова (по которой позже и был снят фильм Рязанова), с 1942 года шел в репертуаре. Пригласить-то пригласили, правда, пять лет не давали в нем играть, но об этом в следующий раз, когда у нас с вами будет критическая статья…
Вообще, мне нравится, что мы беседуем с вами в свободном полете, про театр можем поговорить и про что угодно, а вот в советские времена вы бы тянули из меня, наверное, что-нибудь политическое, патриотическое.
– Я и сейчас могу спросить о политике. Как, по-вашему, должен ли театр реагировать на то, что творится в обществе? Ведь каким бы мудрым, многогранным ни был Островский, его творчество все равно в традициях XIX века…
– А я играю Островского с наслаждением потому, что пока существует живое слово, лучше Островского нет ничего. Там каждая фраза современна и хотелось бы, чтоб на сцене актер, играющий классику, хорошо умел говорить. Я считаю, что главное, артиста должно быть слышно, видно и понятно. А пьеса неизбежно будет отвечать на злободневные вопросы, ведь играется она в наши дни.
http://www.teatral-online.ru/news/9366/
Немає коментарів:
Дописати коментар