На фотографии-Григорий Ошарович Раина с женой Раисой Васильевной.2014 год.Кировоград.
«Замечательный был дядька, – с симпатией говорит сегодня о прославленном подводнике Григорий Ошарович Раина, – помнится, что-то такое рассказывали, что он чуть ли не в революцию был уже капитаном первого ранга, потом сидел при Сталине…» Но, к сожалению, не только приятные воспоминания связаны с этим походом. Впрочем, по порядку. Одной из первых проверок для АПЛ К-27 стало прохождение линии противолодочной обороны НАТО, которую лодка миновала, огибая Англию. По словам Григория Раины, линия постоянно патрулировалась натовскими самолетами и надводными и подводными военными судами. Существовало и нечто вроде «джентльменского соглашения»: обнаруженную советскую подводную лодку, разумеется, не топили – время все-таки было мирное, – но давали понять: ты обнаружен! Скажем, сбрасывали на нее нечто вроде взрывного устройства – повреждений оно не причиняло, но не заметить взрыва экипаж не мог. После этого подлодка была обязана всплыть и в надводном положении вернуться на базу, в свои территориальные воды. - Но лодка у нас была классная, – рассказывает Григорий Раина, – рабочая глубина – 280 метров. На такой глубине обнаружить ее визуально было невозможно. - А по шуму винтов? - Конечно, гидроакустики могли нас услышать. Но ведь тогда и нас было мало, и их не много: невозможно разместить вдоль всей линии корабли и подлодки с гидроакустиками. В общем… прошли… В Атлантике, когда К-27 уже шла к экватору, произошла авария ядерного реактора. Радиационный фон во всех отсеках уже начал превышать допустимые нормы. Ситуация сложилась крайне серьезная. Вице-адмирал Холостяков и капитан второго ранга Гуляев, командир корабля, собрали в кают-компании рабочую комиссию. В числе прочих было выдвинуто и предложение прервать поход и вернуться на базу. Но удастся ли это сделать на одном реакторе и как этот реактор себя поведет, никто не мог дать гарантии. Практически в безвыходном положении оставался один выход – попытаться устранить аварию. В команду, которая должна была это сделать, вошли капитан третьего ранга Шпаков, спецтрюмные Григорий Раина и Петр Вознюк, также призванный из Украины, и представитель НИИ Парнев. Григорий Раина рассказывает о том, как устранялась неисправность, не вдаваясь в теорию: - На нас с Петькой надели защитные костюмы, «наука» показала нам сверху, какую трубку надо разрезать, и мы начали работу. - А сама «наука» в реактор не полезла? - Парнев? Да там же люк был – вот такой! Он бы в него просто не пролез. Это мы с Петькой кое-как протискивались. - А радиация? - А кто ее мерял? Определили, что будем работать в выгородке реактора по очереди, по пять минут каждый, и начали. Трубку, в которой застыл металл теплоносителя, вырезали с помощью сварки, прошомполовали вручную, очистили, и вварили обратно. Работа, конечно, была ювелирной: металл или шлак ни в коем случае не должны были попасть в систему, а герметичность шва должна была быть идеальной… И на бумаге, и даже в живом пересказе вся эта история кажется почти будничной. Но на самом деле она такой не является. Надо думать, и командование похода, и весь экипаж пережили немало тревожных моментов, пока Раина и Вознюк работали в отсеке, а потом – когда шел повторный запуск остановленного реактора. А уже тогда, когда реактор нормально вышел на режим, «наука», как вспоминает Раина, позволила себе лишнее. (По его словам, вообще ни один научный работник и близко не приближался к реактору, не выпив предварительно 100-150 граммов спирта. Не «для храбрости». Алкоголь активизирует работу сердца и кровеносной системы; считается, что благодаря этому из организма выводится радиация. Как, тем более, было не выпить, когда самое страшное осталось позади. А вот Раина и Вознюк удостоились личной благодарности Холостякова. Впрочем, по сто граммов сухого «Каберне» им полагались и так – по должности, ежедневно. Правда, по его словам, когда лодка вошла в пояс тропиков и температура забортной воды даже на глубине достигала 27 градусов, морякам было не до «Каберне»: из-за жары ни пить, ни есть не хотелось.) Остались в памяти Григория Раины и два пожара, которые произошли в этом же походе. Первым загорелся второй отсек, в котором были размещены кают-компания, каюты офицеров, а внизу размещалась аккумуляторная. Причиной пожара стало банальное нарушение техники безопасности, не той, которую морякам вдалбливали еще в учебке, а той, которая как бы и не ассоциируется со словом «безопасность». Гореть там, на счастье, особенно нечему, – говорит Григорий Раина. – Поэтому часа через два-три пожар потушили. Гораздо хуже был пожар в турбинном отсеке на обратном пути. От искры загорелось пультовое оборудование, и, пока пожар погасили, успело выгореть немало. - Во время пожаров лодка всплывала? - Нет. Оставалась на боевом курсе, шла на прежней глубине. Естественно, что весь экипаж был в полной готовности по боевому расписанию, но борьба с пожаром главной боевой задачи не отменяла. Повышенная пожароопасность подлодок, вспоминает бывший подводник, связана еще и с высоким содержанием кислорода в отсеках. Если зажечь спичку, она мгновенно догорает до пальцев. Сигарета сгорает за три-четыре затяжки. - Как, вам разрешалось курить? - Конечно, нет. На других лодках, я слышал, были специальные места для курения, но не у нас. Однако курили все. И те же офицеры, которые сами курили, гоняли нас, матросов, чтобы не смели курить. Правда, никогда и никого не наказывали – не принято это в море. Между прочим, жены офицеров, оставаясь на берегу, всегда знали, на сколько суток муж уходит в поход – по тому, сколько пачек сигарет он брал с собой. Подождите, сейчас я смешную историю расскажу. Был у нас классный замполит, капитан второго ранга Петухов – отличный мужик, для нас как отец родной. Раз в сутки лодка подвсплывала на перископную глубину. Можно было новости по радио послушать. Нужно было получить радиограммы от командования, передать короткий зашифрованный доклад – буквально одним импульсом. А потом Петухов проводил политинформацию – по «Каштану», по внутренней связи. А завершал ее всегда напоминанием, что курить в отсеках нельзя, это может привести к пожарам. И концовка: передачу подготовил и вел капитан второго ранга Петухов. А зайдешь в первый отсек – там дымом тянет. «Ребята, кто курил?» – «Ну кто?!. Петухов!» Фильтры очистки воздуха на лодках были хорошие, но с табачным дымом они не справлялись. Но пожары и аварии к числу смешных историй не относятся: - У подводников принято так, – продолжает Григорий Раина, – если в твоем отсеке авария – пожар, забортная вода поступает, – ты борешься с ней сам. Закрываешь люк на клинкет, блокируешь механизм специальным болтом, чтобы с той стороны не открыли, – и борись. И если тебе при этом положено умереть – умри, но не дай погибнуть лодке. Это борьба за живучесть. А если по ту сторону люка, в аварийном отсеке, горит твой друг или брат, сожми сердце и делай то, что положено делать, не пытайся его спасти. В конце концов, кислород в отсеке выгорит и пожар сам погаснет. А когда я слышу или читаю, что выгорело два, три отсека, это значит, что кто-то дрогнул, нарушил суровый закон подводников. Для экстремальных ситуаций в каждом отсеке, на каждого подводника, есть изолирующие противогазы, которые сами вырабатывают кислород для дыхания. В этих противогазах подводники борются с огнем. На каждого подводника имеются спасательные водолазные костюмы для всплытия с глубины – но, понятно, не с трехсот метров. В каждом отсеке – неприкосновенный продуктовый набор. Единственный отсек, в котором ничего этого не было, реакторный – рабочее место Григория. Ни противогазы, ни НЗ хранить там было нельзя – очень скоро они стали бы радиоактивными, и осталось бы их только выбросить… Из этого похода моряки вернулись победителями. Это был первый поход советского корабля в режиме полной автономности. И это был мировой рекорд непрерывного пребывания под водой. Увы, сегодня об этом можно узнать даже не из всякого справочника…» Возвращение в родной порт стало праздником, вспоминает Григорий Раина. Построение на пирсе. Рапорт командующему Северным флотом. Пауза, чтобы помыться и переодеться. А затем застолье, во время которого за накрытыми столами собрались и офицеры, и матросы срочной службы – все вместе. Вместе, под одним Богом, ходили в море, вместе сели за столы. По принятому у подводников ритуалу к столу подали двух жареных поросят – по одному за каждый месяц плавания. - Командиру БЧ-5 голова досталась, по чину, как говорится: командир движения – голова всему. А он на нее смотрит – и что мне с ней делать?.. - А к поросятам что – всё то же «Каберне»? - Ну… водка у всех тоже стояла. Под столом. Все-таки неудобно при высшем командовании… После каждого похода полагалось полежать в госпитале. Сдать анализы. Брали медики и пробы костного мозга из грудины – шрамы от этих проб тоже по сей день украшают грудь подводника. Григорий Раина говорит сегодня, что если бы он начал жизнь сначала, то снова пошел бы служить на К-27. Нет, эти слова не кажутся странными. Это было время молодости и не показного героизма. В память о нем хранит он и свои боевые награды и светлую память о своих товарищах.которые не дожили до сегодня и общается с теми.кто сегодня проживает в разных городах бывшего Союза.который он с честью защищал.