Конечно, для советской фабрики смерти, в которую была превращена вся страна с лета 1937 до конца осени 1938 годах, это далеко не самое большое количество людей, убитых за один день в одном городе. Даже в маленькой Орше 10 ноября 1937 года расстреляли не менее 166 человек, 26 ноября — 162, 21 декабря — 151, 19 января 1938-го — 153 человека. И это только те, кто уже реабилитирован и известен поименно. Поэтому ночь с 29 на 30 октября (как и расстрел украинской элиты в Сандармохе) вошла в историю не количеством расстрелянных, а их "качеством". Среди погибших в ту ночь - литераторы Алесь Дудар, Валерий Моряков, Михась Чарот, Изи Харик, Платон Головач, Михась Зарецкий, Янка Неманский, Юлий Таубин, Анатоль Вольный, Хацкель Дунец, Василь Коваль, Тодар Кляшторный, Масей Кульбак, Юрка Лявонный, наркомы просвещения и юстиции БССР Александр Чернушевич и Максим Левков, ректор БГУ Ананий Дьяков, директор треста “Главхлеб” БССР Георгий Борзунов, завкафедрой Витебского ветеринарного института Яков Сандомирский, начальник Высшей школы Наркомата просвещения БССР Вадим Башкевич, председатель ЦК профсоюзов БССР Захар Ковальчук, заместитель наркома совхозов БССР Леонард Лашкевич, студент БДУ Соломон Лямперт... Расправа продолжилась в следующую ночь, когда было расстреляно более 30 человек. Только за три осенних месяца в 1937-м органы репрессировали более 600 общественных и культурных деятелей Беларуси. Историк Игорь Кузнецов: По уточненным данным, в Беларуси в 1930-1940-х годах было репрессировано до 1 миллиона 625 тысяч человек. На вопросы об этой страшной ночи отвечает литературовед Тихон Чернякевич. - Почему в одну ночь расстреляли сразу столько людей? - Летом 1937-го нарком внутренних дел Ежов издал одобренный Сталиным приказ №447 об операции по репрессированию антисоветских элементов. С тех пор НКВД СССР постоянно направлял в политбюро компартии списки лиц, подлежащих в 19 случаях из 20 высшей мере наказания. Они подписывались всем руководством партии. Первая подпись - сталинская. Его размашистое «За» синим химическим карандашом известно всем, кто видел копии и оригиналы списков. По такому же списку, утвержденному Сталиным и его командой в сентябре 1937 года, и были расстреляны в ночь с 29 на 30 октября деятели нашей культуры. - Почему столько расстрелов в одну ночь? Приближалась 20-я годовщина Октябрьской революции, и каждый винтик системы перевыполнял план, стараясь получить очередное звание, медаль, орден или премию к празднику. - Были ли случаи, когда осужденный мог оправдаться? - Полный карт-бланш для массовых расстрелов появился у советской власти в конце 1934 года после убийства первого секретаря Ленинградского обкома компартии Сергея Кирова. Сталин изменил уголовно-процессуальный кодекс. В общем и целом упростили судопроизводство в отношении «врагов народа». Постановлением Совнаркома было предписано следствие вести быстро, 10 дней максимум, свидетелей не вызывать, обжалование приговоров запретить, суды сократить. Например, 28 октября 1937-го суд над писателем Платоном Головачем длился всего 15 минут: приговор - высшая мера. Оправдательные приговоры были чем-то из разряда фантастики. В лучшем случае примерно 5% из списка шли не по первой категории (расстрел), а по второй - 10 лет ГУЛАГа. Еще одна удача - если семья репрессированного не попадала в печально известный АЛЖИР (Акмолинский лагерь жен изменников Родины). Решением Сталина 1937 года жены «врагов народа» приговаривались к 5 - 8 годам лагерей. Так, в АЛЖИРе, спецприемнике НКВД и сибирской ссылке первые 18 лет своей жизни провела ныне живущая Мая Тодаровна Кляшторная, дочь расстрелянного в страшную ночь белоруского поэта Тодара Кляшторного и одна из организаторов мемориала «Курапаты». - Кого именно расстреляли? - Разных людей: ученых, продавцов, министров, преподавателей и даже первого председателя белоруской ЧК. Если говорить о литераторах, то это цвет межвоенной литературы. Например, автор первой революционной поэмы «Босыя на вогнішчы», главред газеты «Савецкая Беларусь» Михась Чарот. Или мастер психологической прозы, автор одного из первых наших романов «Сцежкі-дарожкі» Михась Зарецкий, поэт-бунтарь, переводчик и хлесткий критик Алесь Дудар, тонкие лирические поэты Юрка Лявонны, Юлий Тавбин. А еще всемирно известный поэт и прозаик Мойше Кульбак, писавший на идиш (его роман о довоенном Минске «Зельманцы» недавно переиздали), и другие поэты, прозаики, критики. - В чем обвиняли этих людей? - Формулировки были однотипные: осужден за участие в «контрреволюционной организации» (поэт Анатоль Вольный), «как член троцкистской организации и организатор террористической группировки» (критик Яков Бронштейн), «член антисоветской объединенной шпионско-террористической национал-фашистской организации» (поэт Алесь Дудар), «активный член национал-фашистской террористической организации» (прозаик Михась Зарецкий). Главное - упомянуть в приговоре «организацию». Судили группами и «партиями», а не по одиночке. Версталось большое уголовное дело, где из доказательств были только признательные показания арестованных. Выбивались они очень жестоко. Кузьма Чорный вспоминал: «У яжоўскай турме ў Менску ўвосень 1938 г. мяне саджалі на кол, білі вялікім жалезным ключом па галаве і палівалі збітае месца халоднай вадой, паднімалі і кідалі на рэйку, білі паленам па голым жываце, устаўлялі ў вушы папяровыя трубы і раўлі ў іх на ўсё горла, уганялі ў камеру з пацукамі». - Почему мы об этом ничего не знали полвека? - Даже родным расстрелянных не говорили правду: во время хрущевской реабилитации прокуроры выдавали родственникам погибших бумажки с ложными датами смерти. Как правило, указывали 1940-е, которые психологически ассоциировались с годами войны - временем наибольших потерь, писали что-то о «сердечной недостаточности». И родные думали, что человек умер в тюрьме, лагере, но представить себе не могли минского кровавого конвейера. - Как открылась правда? - Только в конце 80-х, когда историкам стали приоткрываться архивы органов госбезопасности, стал понятен размах большого террора 1937 - 1938 годов. Для белорусов наиболее важными являются книги Леонида Морякова, племянника расстрелянного 29 октября 1937-го поэта Валерия Морякова. Леонид Владимирович сумел получить доступ к старой картотеке НКВД БССР, много лет отдал архивным поискам. Он на свои деньги выпустил десятки томов биографических справочников по жертвам сталинского террора. У них совсем небольшой тираж, но вся база данных выложена в интернет и каждый может поискать там биографии своих осужденных в 1930-е родственников. Можно обратиться и в архив КГБ Беларуси, но процедура получения информации будет непростой. - А что стало с наследием расстрелянных в ту ночь писателей? - Во время хрущевской оттепели в конце 1950-х некоторые из расстрелянных писателей были реабилитированы, соответственно - разрешены цензурой, кое-что удалось переиздать (часто не самое лучшее). С боем ученые возвращали наследие классиков прозы Максима Горецкого и Михася Зарецкого. Многих реабилитировали только во времена Горбачева, а книги их так и не вышли. Например, №1 в сталинском расстрельном списке сентября 37-го Анатолий Ажгирей (Анатоль Вольны), интересный поэт и замечательный фельетонист, последний раз издавался в 1935-м. Что касается писательских архивов, то львиная доля их сгорела во дворе внутренней тюрьмы НКВД, печально известной «американки», еще в 1937 году. - Есть ли те, чье наследие не удалось восстановить? - Чтобы примерно представить себе масштаб трагедии, можно обратиться к опубликованным протоколам обыска. Например, у Михася Зарецкого указано изъятие «рукописи на 3129 листах, переписки на 953 листах». Уникальные личные собрания расстрелянных 29 октября, видимо, потеряны для нашей культуры навсегда (хоть и остается слабая надежда на открытие архивов КГБ, где частично могло что-то подшиваться к уголовным делам), но все наследие в принципе зачеркнуть не удалось. Да, в библиотеках в 1930-е регулярно уничтожались книги осужденных, но дублетные экземпляры пересылались ведь и в хранилища союзных республик, откуда после войны вернулись в Беларусь. По этим книжкам, подшивкам старой периодики и переиздавали наследие жертв террора. - Почему о событиях этой ночи важно помнить? - Ночь 29-30 октября - наглядный пример того, что глубина насилия неизмерима. Но надо понимать, что таких ночей было в 1930-е годы множество. Это был действительно кровавый поток, в который попадали абсолютно все слои населения. Историк Леонид Моряков написал об этом целую книгу «Ахвяры і карнікі». Она состоит из кратких, на две строчки, биографий расстрелянных в столице БССР с августа 1937-го по ноябрь 1938-го. Четыреста страниц, по двадцать биографий на каждой - 8 тысяч жертв расстрелов за этот период. Именно Моряков назвал это время «кровавым туннелем смерти». Чтобы почтить память погибших, активисты ежегодно организовывают "Ночь расстрелянных поэтов" в урочище Куропаты - считается, что именно там захоронены останки белоруской элиты. Вместе с тем на государственном уровне в Беларуси преступления периода сталинизма так и не были осуждены, а исследование этой темы в стране было прекращено еще в середине 1990-х годов. Архивы КГБ Беларуси до сих пор закрыты. И коммунисты, и нацисты, уничтожали людей с помощью лжи и насилия. Ложь "обосновывала' насилие. Насилие уничтожало тех, кто распознал ложь. В чем разница? А разница в том, что, в отличие от нацизма, коммунизм и сталинизм не имели своего трибунала. Как писал покойный Владимир Буковский: "Не было бы и в Германии раскаяния и осознания после нацизма, не будь Нюрнберга. Но не произошло раскаяния у россиян – значит, появились легенды, мифы про то, как Советский Союз мог бы жить, если бы его ЦРУ не подорвало или сионисты (я не знаю, кто там у них подорвал Советский Союз). Это ведь болезненная вещь: понять, что ты участвовал в преступлениях против человечества, пусть в своей маленькой эпизодической роли, но участвовал. А так, в маленькой роли, ведь каждый советский человек участвовал. Осознать это человеку и трудно, и горько, и болезненно. Если это не сделать сверху, судом, то само собой это не произойдет". Так родились путинизм и рашизм... * * *
https://skrepohistory.livejournal.com/3982.html
Немає коментарів:
Дописати коментар