Известнейшему учёному Гурию Ивановичу Марчуку через несколько дней исполняется 85 лет
Гурий Иванович – почетный директор им же созданного Института вычислительной математики РАН, руководитель кафедры на факультете вычислительной математики МГУ.
– Гурий Иванович, как вы оказались у истоков атомной энергетики?
– Почти случайно. После окончания механико-математического факультета Ленинградского университета я работал в Московском геофизическом институте АН СССР, где окончил аспирантуру и получил ученую степень кандидата физико-математических наук. Как-то зимой 1952 года к нашему институту подъехал черный автомобиль ЗИС и из него вышел человек, который, как выяснилось, разыскивал меня. Этот человек пригласил меня проехаться с ним, а на вопрос, куда мы едем, кратко ответил: «Узнаете».
Мы ехали около полутора часов мимо красивейших подмосковных лесов, пока не свернули от шоссе к какому-то объекту, окруженному высоким забором.
Преодолев несколько кордонов, через которые машину беспрепятственно пропустили, мы наконец очутились в административном здании и прошли в просторный кабинет, хозяин которого, невзрачный лысый человек, не представившись, сообщил мне, что отныне я буду работать в лаборатории «В». Как потом выяснилось, именно так называлась лаборатория по созданию водородной бомбы. В тот момент я был раздосадован и спросил: «А что будет, если я откажусь?» На что человек спокойно ответил: «Тогда вы отсюда не выйдете». Впоследствии я узнал, что лысый человек – это полковникКГБ, которому было поручено обеспечивать деятельность и охрану сверхсекретной лаборатории по созданию супероружия. Так началась моя многолетняя работа в Обнинске.
Через три года лаборатория была переименована в Физико-энергетический институт Госкомитета СССР по использованию атомной энергии. Я стал руководителем математического отдела этого института.
– А правда ли, что ваше имя было рассекречено благодаря Курчатову?
– Дело было так. Я написал монографию о теории ядерных реакторов. Книжка лежала в издательстве. И вот моей квартире в Обнинске однажды вечером раздается телефонный звонок. Беру трубку: Курчатов! «Гурий Иванович, не могли бы мы встретиться завтра утром Институте атомной энергии?» (Курчатов тогда руководил этим институтом, сегодня носящим его имя).
Конечно, я согласился и приехал. Игорь Васильевич поприветствовал меня, провел в свой кабинет и сказал, что скоро начнется Вторая женевская конференция и было бы хорошо в ее материалы от нашей страны включить мою книгу, с которой он, к моему удивлению, уже успел ознакомиться в рукописи. Я растерялся, поскольку знал, что книга выйдет в лучшем случае через полгода. Тогда Игорь Васильевич взял кремлевский» телефон, набрал номер и сказал в трубку: Але, девочка, это ты? Надо, чтобы такая-то книжка вышла через месяц». Поговорив таинственной «девочкой», он сообщил мне, что все в порядке.
Я направился к выходу, но уже на пороге не выдержал и решил спросить, что же это за могущественная девочка». Курчатов засмеялся и пояснил, что «девочка» – это сокращение инициалов Дмитрия Васильевича Ефремова, крупнейшего физика-энергетика, члена-корреспондента Академии наук. Курчатов многим давал ласковые, шутливые, а может быть, и конфиденциальные прозвища. Так, академика Якова Борисовича Зельдовича он называл не иначе как Ябэ», а академика Юлия Борисовича Харитона – «Юбэ».
– А вас?
– Может, и меня, но об этом история умалчивает. Книга была издана ровно через месяц, и ее получили комплекте с нашими материалами все иностранные делегации конференции. После этого действительно мое имя стало известным.
– Как случилось, что вы стали заниматься атомными подводными лодками?
– После того как свою роль в проекте по расчетам водородной бомбы я выполнил, перед нами была поставлена не менее важная задача создать качественно новую атомную подводную лодку-охотник c жидкометаллическим реактором. Мы были пионерами в такого рода исследованиях. Эту задачу удалось решить. Наши лодки научились развивать скорость до 70 километров в час, что по тем временам было грандиозным достижением, и опускаться на глубину до километра.
Это по сей день является общепризнанным рекордом, зафиксированным в Книге Гиннесса, хотя мы никаких заявок не подавали. Все произошло по инициативе американцев. Лодки, двигатели которых были изготовлены по нашим расчетам, до сих пор остаются лучшими в мире. У американцев таких не было и нет.
– Вы хотите сказать, что по части подводных лодок мы и сегодня впереди планеты всей?
– Мы сделали восемь лодок с ядерными реакторами на жидком металле, аналога которым в мире не существует. Современная подводная лодка лежит на дне с заглушенным двигателем месяцами, а выскочить из засады и уничтожить целый флот она может в любой момент – так, что никто даже не заметит.
– Гурий Иванович, но вы ведь понимали, что работаете над созданием смертоносного оружия. Как вы уговаривали себя это делать?
– Как это ни парадоксально звучит, я делал оружие только с одной мыслью: чтобы избежать войны. Я говорил себе, как и во время Великой Отечественной, когда служил в артиллерийской разведке, что спасаю родину.
– Почему же вы перестали заниматься подлодками?
– Я освоил это дело как азбуку. Написал три книги, которые были изданы на многих языках. В этом деле я стал как оракул – ко мне приходили люди и спрашивали, как решить ту или иную проблему, и я, практически не задумываясь, отвечал. Стало ясно: если и дальше так пойдет, потеряю квалификацию. Самое страшное для ученого – перестать развиваться. И я стал мучиться: куда же податься? А тут из Новосибирска приехал академик Соболев.
Сказал, что начинается организация Сибирского отделения Академии наук, строится Академгородок, и там будет, в том числе, математический институт. Но с кадрами плохо. Надо их укреплять. Вот он и пригласил меня для того, чтобы я возглавил этот институт и «укрепил кадры».
Жена ахнула: какая Сибирь? Она только что закончила ремонт в нашей квартире, у нас подрастали три сына, все налаживалось.
Но я решил съездить, посмотреть, что это за Академгородок. Когда увидел строящийся проспект Науки, с которого открывалась перспектива возведения сразу 15 академических институтов, у меня от восторга перехватило дыхание. Я вернулся в Москву и все рассказал жене. Она сказала: «Ну, раз ты считаешь, что надо ехать – поехали».
– Она у вас всегда такая послушная?
– В этом плане мне несказанно повезло. Ольга Николаевна училась вместе со мной в ЛГУ, но на радиохимическом факультете. Она могла бы и сама стать видным ученым, но сложилось иначе. В самом начале нашей совместной жизни она сказала: «Ты занимайся наукой, всем остальным займусь я, а результаты у нас будут общими».
– А как вы стали президентом Академии наук СССР?
– Это произошло для меня совершенно неожиданно. Зимой 1979 года, буквально на следующий день после возвращения из отпуска, у меня в кабинете раздался телефонный звонок. Президент АН СССР академик Александров просил срочно прилететь в Москву первым авиарейсом. На все мои вопросы ответил: «Когда прибудете, вас введут в курс дела». По дороге я пытался перебрать в голове все возможные варианты, но истинного положения дел даже предположить не мог.
В Москве мне был предложен пост заместителя председателя Совета Министров и председателя Государственного комитета по науке и технике. Нельзя сказать, чтобы я обрадовался.
Из Новосибирска уезжать совсем не хотелось. Секретарь ЦК М. А. Суслов, принявший меня в своем кабинете, на все мои возражения ответил: «На этом посту вы сможете больше сделать для Сибирского отделения». Я умолк… А вскоре академик Александров ушел в отставку: его буквально подкосила чернобыльская трагедия. Президентом академии стал я.
– Гурий Иванович, я знаю, что вы не любите рассказывать об этом периоде своей биографии.
– Это был очень тяжелый период, связанный с трагическим для меня развалом СССР, попытками спасти разваливающееся на глазах горнило нашей интеллектуальной мощи – Академию наук СССР, за судьбу которой был уверен, нес личную ответственность. Это борьба, которую я вел, по сути, в одиночку. Мою заключительную речь перед отставкой на общем собрании Академии наук позже назвали «реквиемом советской науке».
– О чем вы тогда говорили?
– Я говорил о том, что мы переживаем процесс разрушения нашего научного потенциала как целостной системы. Надежды на то, что можно спасти хотя бы одну часть этой системы, иллюзорны. Ведь наука – это живой организм, а не конгломерат автономных механизмов.
Я говорил, что разрушение советской науки будет тяжелой потерей и для всего мирового научного сообщества – и мы можем сказать это без всякой самонадеянности и ложного мессианства. А концепции спасения отечественной науки нет ни у политиков, ни у научной общественности.
– Вы считаете, что эти пессимистические прогнозы оправдались?
– Лучше бы я ошибся!
– Но ведь сегодня существуют государственные инновационные программы, на науку выделаются большие деньги…
– Недостаточные. Теперь все только и говорят, что о кризисе. Но на фоне кризиса Барак Обама поднял финансирование науки.
– Есть ли выход?
– Выход – только в инновациях, в инвестировании фундаментальной науки.
– Как вообще вышло, что вы, специалист по атомной энергии, занялись проблемами атмосферы, а потом экологией и медициной?
– Расскажу забавный эпизод. К нам в Новосибирск из Москвы, из Института океанологии, прилетел профессор А. И. Фельзенбаум. Я попросил его сделать доклад и пригласил на семинар многих крупных специалистов в области физики атмосферы и гидродинамики. Московский гость рассказал о моделировании течений и в конце отметил, что проблема динамики океана очень сложна и даже специалистам не по плечу.
Меня это несколько задело, и после семинара, дома, я отыскал только что вышедшую книгу моего друга профессора Артема Саркисяна из Гидрофизического института АН Украины «Численный анализ и прогноз морских течений». За ночь изучил ее досконально и нашел адекватную интерпретацию его теории.
На другой день я снова собрал семинар, пригласив на него Фельзенбаума, и изложил свою интерпретацию модели океана на основе теории Саркисяна. Фельзенбаум был откровенно поражен: миф об особой сложности задач моделирования динамики океана развеялся. Через какое-то время в нашем Вычислительном центре Сибирского отделения АН СССР была сформирована теория, которая сегодня признана всеми метеорологами.
– А медициной вы занялись тоже случайно?
– Его величество случай, или, как кто-то скажет – судьба, очень многое, если не все определяет в жизни. Такой «случай» подтолкнул меня заняться проблемой иммунологии всерьез, когда 30 лет назад после гриппа я заболел хронической пневмонией вынужден был дважды в год ложиться в больницу. Причем врачи говорили, что вылечиться нельзя.
Начал изучать литературу по пульмонологии и иммунологии и обнаружил много противоречий между тем, что получается при математической обработке данных, и теми процессами, которые происходят в организме человека по представлению врачей. И вот вместе с моими учениками, которые только что окончили университет, мы начали развивать математическую иммунологию.
О ее эффективности можно судить по моей истории. Я избавился от «неизлечимой болезни! Кстати, механизмы здесь такие же, как в атомной бомбе. Что бы ни происходило с человеком, его иммунная система работает одинаково: в организме идет своеобразная «цепная реакция», которая обеспечивает защиту от заболеваний. В общем, порошочками и укольчиками не вылечишь человека, нужно заботиться о его иммунной системе.
– И что нужно делать, чтобы быть здоровым?
– Все очень просто. Надо вести здоровый образ жизни, много ходить, дышать свежим воздухом, правильно питаться, не курить, легко относиться к трудностям, не лениться. Это, конечно, упрощенно. А вообще я мои ученики-математики в соавторстве с медиками издали множество книг по иммунологии. Вот у меня на столе одна из них – «Острые пневмонии: оценка тяжести, клиника и лечение» написанная в соавторстве с замечательным врачом, доктором медицинских наук Э. Б. Бербенцовой.
– Гурий Иванович, как вы сами боретесь со старостью?
– Я не чувствую себя старым. У меня много интересной работы, хорошие ученики, которые не дают мне скучать. Каждый день приносит новые задачи и открытия.
Старым я чувствовал себя, когда являлся заместителем председателя Совета Министров, хотя по возрасту был одним из самых молодых.
– В советские годы была популярная песня «Марчук играет на гитаре, а море Братское поет». Что это за Марчук, вы не знаете?
– Как не знать! Это Пахмутова и Добронравов, когда были в Братске, увидели моего двоюродного брата Алексея Николаевича – талантливого человека, который строил Братскую ГЭС, потом был главным инженером Усть-Илимской ГЭС. Он крупный специалист по плотинам, тоже доктор наук.
Эта песня меня однажды выручила. Мы с семьей отдыхали в Пицунде, но пора было возвращаться в Новосибирск.
Я пошел на вертолетную площадку, чтобы узнать, можно ли взять пять билетов на завтра до Адлера. Там сидел старый абхазец, который возмутился: «Ты с ума сошел, кацо, пять билетов на завтра нельзя, надо за две недели!» Я сказал, что приду завтра опять, потому что лететь очень надо, и попросил запомнить мою фамилию: Марчук. «А ты играешь на гитаре?» – «Нет, это песня про моего двоюродного брата». – «Что же ты сразу не сказал, кацо, хорошая песня, бери пять билетов! И мы вовремя вернулись домой.
– Сильно ли отличаются помощник комбайнера из села Духовницкое, каким вы были еще до войны, нынешний академик Гурий Иванович Марчук?
– Нисколько не отличаются. Я по-прежнему люблю приезжать к себе на Волгу, задираю штаны, залезаю на острова и рыбачу, как в юности.
Справка «ВМ»
МАРЧУК Гурий Иванович родился 8 июня 1925 года.
Герой Социалистического Труда (1975), награжден орденами Ленина (1967, 1971, 1975, 1985), Золотой медалью им.
М. В. Келдыша и множеством других государственных и научных наград. Лауреат Ленинской премии в области науки (1961), Государственной премии СССР (1979), Государственной премии России (2000). Автор более 350 научных работ по вычислительной и прикладной математике. В том числе по методам расчета ядерных реакторов, математическому моделированию в задачах физики атмосферы и океана, окружающей среды, в иммунологии и медицине.
С 1962 г. – член-корреспондент АН СССР. В 1968-м избран академиком АН СССР.
С 1980 по 1986-й руководил Госкомитетом СССР по науке и технике в ранге заместителя председателя Совета Министров СССР.
С 1986 по 1991-й — президент АН СССР.
Ныне Почетный член Президиума РАН.
Немає коментарів:
Дописати коментар