ПРЕДИСЛОВИЕ
Хроника получения информации выглядела таким образом.
26 апреля 1986 года Председатель Совета Министров СССР М. Рижков позвонил в Киеву Председателю Совета Министров Украины О. Ляшку в 2- часа 40 минут и рассказал об аварии на Чернобыльской станции. Это было первое сообщение на правительственном уровне о катастрофе на ЧАЭС.
К Припяти направили полк гражданской обороны, подразделы МВД и КГБ, курсантов учебных заведений милиции из Киева. Но все службы действовали “наздогад”, ведь информации о размерах аварии и опасности для окружающей среды в первый день после катастрофы в Киеве не было. Директор станции В. Брюханов, согласно предписанию, сообщил о нештатной ситуации дежурного Министерства энергетики СССР, а тот дежурного Совета Министров СССР, который и позвонил по телефону М. Рижкову. Вся информация с ЧАЭС и дальше поступала в Москву.
Лишь в 15 часов 26 апреля 1986 года, когда в Припять прибыла комиссия Министерства энергетики СССР во главе с министром В. Циннией, украинскому правительству официально сообщили, что реактор, полностью разрушенный и в атмосферу поднимаются мощные выбросы радиоактивных частичек.
Председатель Совета Министров УССР Александр Ляшко дал распоряжение о мобилизации транспорта на случай эвакуации жителей из пораженной местности. Отвечал за проведение мероприятий по подготовке эвакуации заместитель Председателя Совета Министров УССР К. Масик. За несколько часов задачи по организации специальных колонн автотранспорта было выполненное. В полночь по распоряжению Совета Министров УССР колоны автобусов тронулись в зону беды. В 4- часу утра 27 апреля весь автотранспорт сосредоточился близ Чернобыля и он полностью был готов до вывоза людей.
Казалось бы, сработали оперативно, четко, но… Не имело украинское правительство надлежащих полномочий.
Восемь часов в зоне повышенной радиации транспорт, и люди ожидали разрешения на выезд из зоны повышенной радиации. Решение об эвакуации населения Припяти было одобрено правительственной комиссией 27 апреля лишь в 12 часов.
После команды “свыше” в 1100 автобусов в три специальных поезда на 1500 мест начали сходиться взрослые и дети. Еще два часа напряженного ожидания необходимых для принятия еще одного “решения” А а это время почти 50 тысяч людей находились в зоне повышенной радиации.
Эвакуацию жителей Припяти начали в 14- часов 27 апреля 1986 года.
Через три дня после взрыва повышенный радиационный фон зарегистрировали в Житомире (в 10-20 раз), Ровно (почти в 10), в Львове и Киеве (в 2-3 раза). Резкое повышение гамма-фона зафиксировали на дорогах, транспорте, шерсти животных, в водохранилищах за сто и больше километров от ЧАЭС. Ситуация ухудшалась с каждым часом и требовала надлежащей реакции со стороны власти. Но каждый шаг надо было согласовывать с Москвой.
Вот один из секретных документов — «Распоряжение Третьего главного управления Министерства здравоохранения СССР от 27 июня 1986 г. «Об усилении режима секретности при выполнении работ по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС»: « (…)
4. Засекретить сведения об аварии.
8.Засекретить сведения о результатах лечения.
9.Засекретить сведения о степени радиоактивного поражения персонала, участвовавшего в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС.
Начальник третьего главного управления МЗ СССР Шульженко».
Еще одна страшная бумага — «Разъяснение центральной военно-врачебной комиссии МО СССР» от 8.07.87 г., № 205: « (…)
2. Наличие острых соматических расстройств, а также признаков обострения хронических заболеваний у лиц, привлекавшихся к ликвидации последствий аварии и не имеющих ОЛБ (ОЛБ — острая лучевая болезнь. — А.Я.), не должно ставиться в причинную связь с воздействием ионизирующего облучения.
3. При составлении свидетельств о болезни на лиц, ранее привлекаемых к работам на ЧАЭС и не перенесшим ОЛБ,
в пункте 10 не отражать факт привлечения к указанным работам и суммарную дозу облучения, не достигшую степени ЛБ.
Начальник 10-й ВКК
полковник медицинской службы
Бакшутов».
А этот преступный циркуляр выдала уже сама правительственная комиссия по Чернобылю — «Перечень сведений по вопросам аварии на ЧАЭС, которые не подлежат опубликованию в открытой печати, передачах по радио и телевидению», № 423 от 24 сентября 1987 г.
В нем тоже предписывается засекретить:
«2.Сведения о показателях ухудшения физической работоспособности, потери профессиональных навыков эксплуатационного персонала, работающего в особых условиях на ЧАЭС, или лиц, привлеченных по ликвидации последствий аварии».
Еще один выразительный штрих, который передает атмосферу тех дней.
1 мая с грифом “СЕКРЕТНО” в ЦК КПУ поступило письмо из Министерства иностранных дел СССР, в котором сообщалось о встрече 30 апреля с послами зарубежных стран в связи с аварией на Чернобыльской атомной электростанции, которая продолжалась до 2-х часа 30 минут ночи.
Рекомендации звучали как приказ: “На основе сообщений Совета Министров СССР необходим убеждать иностранцев, что последствия аварии не представляют опасности для их здоровья”. Особенно вызвала внутренний протест установка: “Ставится задача исключить выезд за границу заболевших людей с тем, чтобы не позволит нашим врагам использовать случайные факты в антисоветских целях”.
2 мая, во время заседания правительственной комиссии, было принято еще одно “политическое” решение: “В связи с телеграммой ВОЗ с предложением в помощи дать вежливый отказ”. В это время уже свыше полторы тысяч людей, которые пострадали от облучения (почти половина из них – дети), нуждались в срочной медпомощи. Накануне заместитель министра здравоохранения Украинской ССР А. Касьяненко предоставил информацию к ЦК КПУ под грифом “СЕКРЕТНО” о госпитализации за последние сутки 817 взрослых и 153 детей в больницы Киева и области с проявлениями лучевой болезни. 158 взрослых и 11 детей находились в тяжелом состоянии.
На заседании также признали “нецелесообразной” необходимость импорта натрия-йода, которого катастрофически не хватало в первые дни после катастрофы на значительных территориях Украины, Беларуси и России, которые попали в зону действия радиации.
Поэтому, они врачи начали соблюдать не клятву Гипократа, а ряд инструкций поступавших из различных высоких инстанций.
ОТДЕЛЕНИЕ ЛУЧЕВОЙ ПАТОЛОГИИ
Отделение лучевой патологии 25 городской больницы было создано, в первые послеаварийные дни. Разместилось оно в двухэтажном здании, где ранее находилось инфекционное отделение.
Первым заведующим отделением стал Мостепан Александр Иванович. Ему пришлось принимать первых пациентов, среди которых, были не только атомщики, но местные жители, а так же дачники, которые даже не знали о том, что произошла авария.
Команда была встретить пострадавших и защитить персонал от возможного радиационного загрязнения. Специальных костюмов не было. Кто-то, предложил, надеть противочумные.
В таком облачении и встречали больных. Однако, посмотрев на лица людей, все без всяких команд, переоделись в белые, привычные халаты.
Если первым пострадавшим ставили диагноз, где присутствовала фраза: “ В результате переоблучения” или “в результате воздействия ионизирующего облучения” то через несколько дней подобные формулировки просто пропали. В силу вступила инструкция, которая запрещала ставить диагнозы, связанные с аварией на Чернобыльской АЭС.
После возвращения из зоны Чернобыльской АЭС, мне бывшему спортсмену, выпускнику института физкультуры казалось, что все неприятности со здоровьем пройдут сами собой. Только на много позже понял, что я ошибался. На протяжении долгих месяцев у меня болело горло. В своей поликлинике никак не удавалось сдать анализ крови, как того требовал наш участковый врач. С утра в кабинет, где брали кровь, выстраивалась тысячные очереди. Терять время в очереди, выслушивать жалобы своих коллег на состояние здоровья, у меня не было сил и желания. В мае 86, по большому блату мне предложили пройти экспресс обследование в одной из клиник четвертого управления.
Утром вместе с коллегой прибыли в клинику. Поразило полное отсутствие посетителей и очередей. Нам выписали временные амбулаторные карточки. Прошло несколько минут и мы уже сдавали все мыслимые и немыслимые анализы. Потом нас осмотрело несколько врачей. В карточке появилось множество записей и диагнозов. Лучевой ларингит и фарингит, лучевой коньюктивит. На следующий день мы пришли получать результаты анализов, отношение к нам резко изменилось.
Сообщили, что наши временные амбулаторные карточки отправлены в ведомственную поликлинику, на бланках анализа крови, по верх записанных показаний совсем другим цветом красовались исправления…
О своем здоровье по-настоящему задумался только осенью. За это время успел поставить памятник на могиле отца, провести неделю на берегу Черного моря. Откуда меня отправили в связи с тем, что мой организм, как сказал доктор, не выдержал дополнительного солнечного облучения.
В сентябре, что бы избавится от ломоты и боли в суставах, отправился в спортивный зал. Ведь раньше любое, недомогание убирал, давая организму физические нагрузки. В зале разминались бойцы рукопашного боя. Один из них был без пары. Вот с ним и решил потягаться. Когда очнулся, не мог понять, где нахожусь. Кругом был белый кафель и люди в белых одеждах. “Вы ангелы?” спросил я. “Нет, мы скорая медицинская помощь” – был ответ.
Как оказалось, после первого приземления на ковер, я потерял сознание. Пришлось подумать о том, что самостоятельно преодолеть проблемы со здоровьем не возможно.
Мой товарищ Вячеслав Сморчков в течение лета несколько раз обращался в поликлинику, всякий раз получая направление в госпиталь. Диагноз лучевой ожог нижних конечностей, хотя потом диагноз поменяли, просто ожог. Всякий раз он являлся в приемное отделение, оформлялся и пропадал.
Вот с ним мы и направились в специализированную поликлинику, созданную при 25 клинической больнице. Приняла нас Наталия Николаевна Третьяк, которая внимательно выслушала нас, а потом вынесла вердикт, что нам давно пора лечится и довольно основательно.
За прожитые 36 лет я ни разу по настоящему не болел и тем более никогда не попадал на госпитальную койку. Решил, одну – две недели на обследования можно выделить. Впереди меня ожидала очередная сессия в Киевской высшей школе милиции, утверждение в должности. Длительное время временно исполнял обязанности заместителя начальника по партийно–воспитательной работе (была такая должность).
Первым, с кем пришлось познакомится, был инженер ведавший прибором, СИЧ (счетчик излучений человека). Его кабинет находился в подвальном помещении, дабы ограничить воздействие окружающей среды на работу приборов. Как только зашел в его кабинет приборы начали подавать звуковые и световые сигналы. Кто занес грязь – был его вопрос. Как оказалось его приборы были настроены на очень низкий порог и были очень чувствительны к любым источника излучения. Как оказалось фонили мои значки, украшавшие мундир, часы и обручальное кольцо. Сняв верхнюю одежду, проверили и меня. Как оказалось в моем организме и костях содержатся тоже радиоактивные элементы. Он рассказал, какой период полураспада у стронция, цезия и других радиоактивных элементов, о существовании которых я и не подозревал.
“Проводились исследования загрязнения организма человека и при жизни, и посмертно: брали костную ткань, радиохимическим способом изучали и находили стронций-90. Этот элемент прочно накапливается в костной ткани и не выводится из нее, медленно облучая организм изнутри. Например, радиоактивный Na, K, Сs равномерно распределены по органам и тканям. Радий, стронций, фосфор скапливаются в костях. Полураспад стронция-30 – 90 лет.” закончил специалист свою короткую лекцию
Октябрь 86 года был по настоящему золотым. Рядом с отделением, раскинулся парк, под окнами проходила узкоколейка детской железной дороги. Каждое утро уходил в парк и разрабатывал негнущиеся от боли суставы. Однажды заведующий отделением попросил, что бы я как можно дальше удалялся от окон отделения. Превозмогая боль, приседал и всякий раз, не замечая того, матерился.
Дни были невыносимо долгими и однообразными. Читать не хотелось, телевидение и радио рапортовали о трудовых победах. Больничные койки были заняты атомщиками, военнослужащими, рабочими и служащими, дачниками и просто мирными жителями, в чей дом пришел мирный атом. Больше всего информации получали от тех, кто работал на атомной станции, кто как не они владели сложившейся ситуацией.
Много времени занимали всевозможные консультации специалистов, анализы и процедуры. Постоянная череда внутривенных вливаний и уколов утомляла и раздражала. На вопрос, зачем все это делают, неужели я так серьезно болен? Мне всякий раз отвечали, что все делается исключительно для профилактики.
В первое время доктора менялись довольно часто. Первым был интерн который, приходя в наш бокс, просматривал историю болезни и повторял одну и ту же фразу: “Белая кровь хорошо, красная кровь хорошо”. А что же плохо? – задали ему вопрос. В ответ он честно отвечал: “Не знаю”.
Потом прошла целая когорта молодых дарований, которые на живом материале собирались писать диссертации. И, наконец, появилась она – доктор. Пожилая женщина, ее медицинская практика исчислялась десятилетиями. К большому своему стыду я не помню, как её звали. Называли её бабуля. Она уже несколько лет была на пенсии но она откликнулась на просьбу о помощи. По всей видимости, с проблемами подобного рода она была знакома и рассказывала нам много интересного о тех, кто переобучался в мирное время и как она их лечила. Вот она нам открыла тайну, что с госпитализацией мы очень опоздали, так как уже действовала инструкция, которая запрещала ставить диагнозы, связанные с воздействием ионизирующего облучения.
Самым великолепным шоу были профессорские обходы. Профессора Приварского сопровождали молодые врачи, интерны и, наверное, аспиранты. Насколько я знаю, ранее он был светилом в спортивной медицине. Изучал профессор истории болезни, выслушивал больного и потом диктовал уточненный диагноз.
Он долго и внимательно изучал мою историю болезни, потом выслушал мои жалобы на невыносимые боли в суставах и начал диктовать диагноз: -“ Запишите – это всё следствие поперечно – продольного плоскостопия” изрек светила. “Тогда почему у меня профессионального спортсмена, который пробегал марафонскую дистанцию, болят передние “копыта?” – спросил я. В ответ на меня зашипела свита и начала воспитывать, оказывается я не имею права в подобной форме задавать вопросы. Я попросил избавить меня в последующем от подобных шоу, и не появляться в боксе со свитой.
Бабуля объяснила мне, что он не имеет права говорить правды, ко всему прочему он ведь не знал, что ты спортсмен и выпускник института физкультуры. Я провалялся на госпитальной койке почти четыре месяца. Успел побывать в отделении интенсивной терапии, дважды профильтровать кровь, получить море упреков от своего милицейского руководства. Меня спрашивали, сколько я буду валять дурака и валяться на госпитальной койке. Научится играть в покер и преферанс, оформить наглядной агитацией отделение, используя свои фотографии, отснятые в зоне ЧАЭС, что очень не понравилось руководству больницы.
Возле одного окна на втором этаже отделения, большими корявыми буквами, была нацарапана фраза “МЫ НЕ УМРЕМ”. Увы но умерли многие По сообщениям Всемирной организации здравоохранения, среди ликвидаторов возрастает заболеваемость и смертность. Их главные болезни – вегето-сосудистая дистония, рак легких, сердечные, гастроэнтерологические заболевания, лейкемия. По заявлениям официальных украинских лиц за первое десятилетие после аварии умерли около восьми тысяч ликвидаторов.
В ту зиму в отделении доживал последние дни один из атомщиков. После его кончины Мостепан Александр Иванович – заведующий отделением дал заключение, что его смерть связана напрямую с облучением и работой в зоне ЧАЭС. Это был мужественный поступок, после которого у него были большие неприятности.
Больничные истории ликвидатора
Вот что говорит об уровне смертности среди ликвидаторов – Ангелина Константиновна Гуськова, профессор, член-корреспондент РАМН, главный научный сотрудник Института биофизики Минздрава России: “Да, из 180 тысяч ликвидаторов, живущих сегодня, уйдут из жизни многие — и по вполне естественным причинам: возраст, болезни. В среднем это один процент в год. Но радиационно обусловленных смертей очень мало. Можно только предположить, что из тысяч смертей таковыми будут 5-10, даже в группе риска. Но и в данном случае, поскольку все живущие сегодня ликвидаторы получили малые дозы радиационного воздействия, определить, что именно от этого произошла смерть, крайне сложно. Притом, что все ликвидаторы из группы риска имеют особый медицинский уход, наблюдение и так далее “
Мне приходилось сталкиваться с уважаемой Ангелиной Константиновной, которая, как и все остальные послушные доктора выполняла инструкции. И именно Вы, после консультации практически всем писали, что печень увеличена из-за того, что больной злоупотребляет алкоголем. Это Вы устроили трепку непослушному доктору Мостепану, который в заключении о смерти записал правду. Но я глубоко Вам благодарен за то, что вы лечили и вернули к жизни сотни ликвидаторов.
Пройдут годы множество раз будут закрывать отделение, которое для многих станет вторым домом и шансом на выживание. Но чиновники от медицины одержат победу и отделение будет закрыто. Точно так же как в преддверии 20 годовщины попытаются закрыть отделение лучевой патологии в госпитале МВД. Его все равно закроют рано или поздно, ведь ликвидаторов становится все меньше и меньше.
В БОЛЬНИЧНОЙ КУРИЛКЕ
Больничная курилка – это бесконечные рассказы о прошлом и будущем, о том, что произошло в течении дня и что произойдет на следующий. Она располагалась в подвале отделения. Иногда из-за дыма, который там собирался, не было видно присутствующих.
Однажды я услышал рассказ о себе и узнал, что я хороший мент и порядочный человек. Рассказчиком был молодой парень, который работал на Чернобыльской АЭС.
Он рассказал о том, что 28 апреля ему с товарищем дали команду покинуть рабочие места и направляться за пределы зоны к своим семьям. Если они будут нужны, то их найдут.
Так они оказались в Припяти, население города было эвакуировано. Городской транспорт естественно отсутствовал… Как выбраться из города? Они стояли под козырьком автобусной остановки и пытались тормозить проезжающие автомашины. Автомашины, которых в пустом городе практически не было.. Изредка останавливались “Волги” с чиновниками, они обещали подобрать их на обратном пути и не возвращались.
Но вот показался милицейский УАЗ. Они его и не останавливали, решили, что это бесполезно. Машина остановилась, открылись двери, капитан милиции спросил, нужна ли помощь?. . Выслушал и как все начальники, пообещал их забрать на обратной дороге. Отъезжая оставил два респиратора, для того, что бы они заменили марлевые повязки, пару бутылок минеральной воды.
Они поняли, что их снова обманули. Но минут через 15 появился все тот же УАЗ. Остановился, и последовала команда быстрее в машину. В машине капитан протянул им аптечку радиационной защиты. Знаете, как пользоваться? Если знаете, то пользуйтесь. Сначала будете принимать таблетки или выпьете водки? Её рекомендуют пить, военные медики. Они решили выпить водки, капитан отказался и сказал, что не может, так как мгновенно уснет. Потом приняли противорадиационные таблетки.
На выезде из города перед путепроводом один из них попросил остановить машину. Выйдя, начал стирать надписи на стендах “было”. Там сообщалось, что в городе столько-то школ, бассейнов, тиров, ПТУ, детсадов и …
Мелом было дописано: БЫЛО.
В Чернобыле в штабе МВД помогли им узнать, куда были, эвакуированы их семьи и наш водитель вывез, их на трассу. ГАИшники помогли сесть в попутную машину. Я не признался, что именно я тот капитан. Во первых он меня не узнал. А во вторых- в больничной пижаме я не выглядел бравым капитаном милиции.
Случилось так, что из-за меня пришлось снимать с дежурства медсестру. К тому времени заведующей отделением была назначена Романенко Надежда Федоровна. Случилась так, что моя жена стала с доктором дружить. Подруги звонили друг другу и конечно перемывали мне все кости.
На два этажа отделения был всего один телефон автомат. К вечеру возле него выстраивалась очередь. Ожидать сеанса связи приходилась часами. Я запретил своим близким приходить в больницу. Пообещал жене и матери звонить каждый вечер. В тот вечер очень сильно болели коленные сустав. Стоять было больно и ожидания разговора было некомфортным. Стульев рядом не было. Но зато возле телефона автомата, в углу стояли носилки на колесах. Решил присесть, а потом и прилечь. Как я уснул, не помню. Кто-то, из шутников прикрыл меня простынью. Все желающие сумели поговорить, но желающих разбудить не нашлось. Дежурная сестра проходила мимо и решила поинтересоваться, кого уже увозят и почему она не знает. Приоткрыла простынь, что бы посмотреть лицо. Я проснулся, открыл глаза, она закричала, я тоже. Она побежала с закрытыми глазами, ударилась о косяк двери. Пришлось, оказывать ей помощь, а мне разговаривать с зав. отделением и моим лечащим врачом. Выслушав в свой адрес много нелестного, ни как не мог понять, в чем я виноват. Меня пообещали выписать, за нарушения режима.
Было самое время спуститься в курилку и обдумать сложившуюся ситуацию. Неожиданно кто-то, спросил, когда у заведующей день рождения. Мгновенно у меня созрел коварный план.
Как Вы не знаете. “Завтра у Надежды Федоровны день рождения”. Бросил реплику в клубы дыма. Больше говорить ничего не надо было. Информация распространилась по всему отделению, и начались приготовления к торжеству.
С утра доктора встречали цветами, кабинет был похож на оранжерею, везде лежали коробки конфет и стояли бутылки шампанского. Каждого, кто приходил, она пыталась убедить в том, что её день рождения, через три месяца. Пыталась показать паспорт, но никто не верил.
Много лет к ряду в трудные минуты я буду приходить к своим врачам, которые все знали о моем организме и моих болезнях. Это они без лишних вопросов и анализов знали, как и чем помочь, поставить на ноги или вернуть к жизни.
Они лечили и спасали людей, вырабатывали новые методики, продолжали из года в год лечить, лечит и еще раз лечить. К ним приходили молодые и талантливые, они их учили, а потом талантливые получив опыт уходили и писали кандидатские и докторские диссертации. А они оставались с больными и оставались просто врачами. Врачевателями.
Они так и не стали ликвидаторами, медицинские сестры, санитарки, которые принимали первых больных. Отмывали их от радиационной пыли, переносили мешки с фонящей одеждой из одного помещения в другое, только бы подальше от больных. Ведь ни кто не знал, что с ней делать и куда вести. Так проходили месяцы, а они продолжали работать и помогать людям.
Потом окажется, что в столице хронически не хватает инфекционных коек. Отделение, закроют, перепрофилируют. Теперь тут лечат инфекционных больных. Создали новые больницы и центры но они были первыми. Я не знаю, где вы те кто принимал первых людей, которые узнали, что такое мирный атом. Прошло больше 20 лет.
Уже выросло поколение, которое о том 1986 ни чего незнает. Не знает, что в тот год, жизнь многих наших соотечественников разделилась на две неравные части, до и после аварии.
Эта запись создана 2009-12-19 в 10:51 и размещена в категории Документы ЧАЭС.Хроника получения информации выглядела таким образом.
26 апреля 1986 года Председатель Совета Министров СССР М. Рижков позвонил в Киеву Председателю Совета Министров Украины О. Ляшку в 2- часа 40 минут и рассказал об аварии на Чернобыльской станции. Это было первое сообщение на правительственном уровне о катастрофе на ЧАЭС.
К Припяти направили полк гражданской обороны, подразделы МВД и КГБ, курсантов учебных заведений милиции из Киева. Но все службы действовали “наздогад”, ведь информации о размерах аварии и опасности для окружающей среды в первый день после катастрофы в Киеве не было. Директор станции В. Брюханов, согласно предписанию, сообщил о нештатной ситуации дежурного Министерства энергетики СССР, а тот дежурного Совета Министров СССР, который и позвонил по телефону М. Рижкову. Вся информация с ЧАЭС и дальше поступала в Москву.
Лишь в 15 часов 26 апреля 1986 года, когда в Припять прибыла комиссия Министерства энергетики СССР во главе с министром В. Циннией, украинскому правительству официально сообщили, что реактор, полностью разрушенный и в атмосферу поднимаются мощные выбросы радиоактивных частичек.
Председатель Совета Министров УССР Александр Ляшко дал распоряжение о мобилизации транспорта на случай эвакуации жителей из пораженной местности. Отвечал за проведение мероприятий по подготовке эвакуации заместитель Председателя Совета Министров УССР К. Масик. За несколько часов задачи по организации специальных колонн автотранспорта было выполненное. В полночь по распоряжению Совета Министров УССР колоны автобусов тронулись в зону беды. В 4- часу утра 27 апреля весь автотранспорт сосредоточился близ Чернобыля и он полностью был готов до вывоза людей.
Казалось бы, сработали оперативно, четко, но… Не имело украинское правительство надлежащих полномочий.
Восемь часов в зоне повышенной радиации транспорт, и люди ожидали разрешения на выезд из зоны повышенной радиации. Решение об эвакуации населения Припяти было одобрено правительственной комиссией 27 апреля лишь в 12 часов.
После команды “свыше” в 1100 автобусов в три специальных поезда на 1500 мест начали сходиться взрослые и дети. Еще два часа напряженного ожидания необходимых для принятия еще одного “решения” А а это время почти 50 тысяч людей находились в зоне повышенной радиации.
Эвакуацию жителей Припяти начали в 14- часов 27 апреля 1986 года.
Через три дня после взрыва повышенный радиационный фон зарегистрировали в Житомире (в 10-20 раз), Ровно (почти в 10), в Львове и Киеве (в 2-3 раза). Резкое повышение гамма-фона зафиксировали на дорогах, транспорте, шерсти животных, в водохранилищах за сто и больше километров от ЧАЭС. Ситуация ухудшалась с каждым часом и требовала надлежащей реакции со стороны власти. Но каждый шаг надо было согласовывать с Москвой.
Вот один из секретных документов — «Распоряжение Третьего главного управления Министерства здравоохранения СССР от 27 июня 1986 г. «Об усилении режима секретности при выполнении работ по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС»: « (…)
4. Засекретить сведения об аварии.
8.Засекретить сведения о результатах лечения.
9.Засекретить сведения о степени радиоактивного поражения персонала, участвовавшего в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС.
Начальник третьего главного управления МЗ СССР Шульженко».
Еще одна страшная бумага — «Разъяснение центральной военно-врачебной комиссии МО СССР» от 8.07.87 г., № 205: « (…)
2. Наличие острых соматических расстройств, а также признаков обострения хронических заболеваний у лиц, привлекавшихся к ликвидации последствий аварии и не имеющих ОЛБ (ОЛБ — острая лучевая болезнь. — А.Я.), не должно ставиться в причинную связь с воздействием ионизирующего облучения.
3. При составлении свидетельств о болезни на лиц, ранее привлекаемых к работам на ЧАЭС и не перенесшим ОЛБ,
в пункте 10 не отражать факт привлечения к указанным работам и суммарную дозу облучения, не достигшую степени ЛБ.
Начальник 10-й ВКК
полковник медицинской службы
Бакшутов».
А этот преступный циркуляр выдала уже сама правительственная комиссия по Чернобылю — «Перечень сведений по вопросам аварии на ЧАЭС, которые не подлежат опубликованию в открытой печати, передачах по радио и телевидению», № 423 от 24 сентября 1987 г.
В нем тоже предписывается засекретить:
«2.Сведения о показателях ухудшения физической работоспособности, потери профессиональных навыков эксплуатационного персонала, работающего в особых условиях на ЧАЭС, или лиц, привлеченных по ликвидации последствий аварии».
Еще один выразительный штрих, который передает атмосферу тех дней.
1 мая с грифом “СЕКРЕТНО” в ЦК КПУ поступило письмо из Министерства иностранных дел СССР, в котором сообщалось о встрече 30 апреля с послами зарубежных стран в связи с аварией на Чернобыльской атомной электростанции, которая продолжалась до 2-х часа 30 минут ночи.
Рекомендации звучали как приказ: “На основе сообщений Совета Министров СССР необходим убеждать иностранцев, что последствия аварии не представляют опасности для их здоровья”. Особенно вызвала внутренний протест установка: “Ставится задача исключить выезд за границу заболевших людей с тем, чтобы не позволит нашим врагам использовать случайные факты в антисоветских целях”.
2 мая, во время заседания правительственной комиссии, было принято еще одно “политическое” решение: “В связи с телеграммой ВОЗ с предложением в помощи дать вежливый отказ”. В это время уже свыше полторы тысяч людей, которые пострадали от облучения (почти половина из них – дети), нуждались в срочной медпомощи. Накануне заместитель министра здравоохранения Украинской ССР А. Касьяненко предоставил информацию к ЦК КПУ под грифом “СЕКРЕТНО” о госпитализации за последние сутки 817 взрослых и 153 детей в больницы Киева и области с проявлениями лучевой болезни. 158 взрослых и 11 детей находились в тяжелом состоянии.
На заседании также признали “нецелесообразной” необходимость импорта натрия-йода, которого катастрофически не хватало в первые дни после катастрофы на значительных территориях Украины, Беларуси и России, которые попали в зону действия радиации.
Поэтому, они врачи начали соблюдать не клятву Гипократа, а ряд инструкций поступавших из различных высоких инстанций.
ОТДЕЛЕНИЕ ЛУЧЕВОЙ ПАТОЛОГИИ
Отделение лучевой патологии 25 городской больницы было создано, в первые послеаварийные дни. Разместилось оно в двухэтажном здании, где ранее находилось инфекционное отделение.
Первым заведующим отделением стал Мостепан Александр Иванович. Ему пришлось принимать первых пациентов, среди которых, были не только атомщики, но местные жители, а так же дачники, которые даже не знали о том, что произошла авария.
Команда была встретить пострадавших и защитить персонал от возможного радиационного загрязнения. Специальных костюмов не было. Кто-то, предложил, надеть противочумные.
В таком облачении и встречали больных. Однако, посмотрев на лица людей, все без всяких команд, переоделись в белые, привычные халаты.
Если первым пострадавшим ставили диагноз, где присутствовала фраза: “ В результате переоблучения” или “в результате воздействия ионизирующего облучения” то через несколько дней подобные формулировки просто пропали. В силу вступила инструкция, которая запрещала ставить диагнозы, связанные с аварией на Чернобыльской АЭС.
После возвращения из зоны Чернобыльской АЭС, мне бывшему спортсмену, выпускнику института физкультуры казалось, что все неприятности со здоровьем пройдут сами собой. Только на много позже понял, что я ошибался. На протяжении долгих месяцев у меня болело горло. В своей поликлинике никак не удавалось сдать анализ крови, как того требовал наш участковый врач. С утра в кабинет, где брали кровь, выстраивалась тысячные очереди. Терять время в очереди, выслушивать жалобы своих коллег на состояние здоровья, у меня не было сил и желания. В мае 86, по большому блату мне предложили пройти экспресс обследование в одной из клиник четвертого управления.
Утром вместе с коллегой прибыли в клинику. Поразило полное отсутствие посетителей и очередей. Нам выписали временные амбулаторные карточки. Прошло несколько минут и мы уже сдавали все мыслимые и немыслимые анализы. Потом нас осмотрело несколько врачей. В карточке появилось множество записей и диагнозов. Лучевой ларингит и фарингит, лучевой коньюктивит. На следующий день мы пришли получать результаты анализов, отношение к нам резко изменилось.
Сообщили, что наши временные амбулаторные карточки отправлены в ведомственную поликлинику, на бланках анализа крови, по верх записанных показаний совсем другим цветом красовались исправления…
О своем здоровье по-настоящему задумался только осенью. За это время успел поставить памятник на могиле отца, провести неделю на берегу Черного моря. Откуда меня отправили в связи с тем, что мой организм, как сказал доктор, не выдержал дополнительного солнечного облучения.
В сентябре, что бы избавится от ломоты и боли в суставах, отправился в спортивный зал. Ведь раньше любое, недомогание убирал, давая организму физические нагрузки. В зале разминались бойцы рукопашного боя. Один из них был без пары. Вот с ним и решил потягаться. Когда очнулся, не мог понять, где нахожусь. Кругом был белый кафель и люди в белых одеждах. “Вы ангелы?” спросил я. “Нет, мы скорая медицинская помощь” – был ответ.
Как оказалось, после первого приземления на ковер, я потерял сознание. Пришлось подумать о том, что самостоятельно преодолеть проблемы со здоровьем не возможно.
Мой товарищ Вячеслав Сморчков в течение лета несколько раз обращался в поликлинику, всякий раз получая направление в госпиталь. Диагноз лучевой ожог нижних конечностей, хотя потом диагноз поменяли, просто ожог. Всякий раз он являлся в приемное отделение, оформлялся и пропадал.
Вот с ним мы и направились в специализированную поликлинику, созданную при 25 клинической больнице. Приняла нас Наталия Николаевна Третьяк, которая внимательно выслушала нас, а потом вынесла вердикт, что нам давно пора лечится и довольно основательно.
За прожитые 36 лет я ни разу по настоящему не болел и тем более никогда не попадал на госпитальную койку. Решил, одну – две недели на обследования можно выделить. Впереди меня ожидала очередная сессия в Киевской высшей школе милиции, утверждение в должности. Длительное время временно исполнял обязанности заместителя начальника по партийно–воспитательной работе (была такая должность).
Первым, с кем пришлось познакомится, был инженер ведавший прибором, СИЧ (счетчик излучений человека). Его кабинет находился в подвальном помещении, дабы ограничить воздействие окружающей среды на работу приборов. Как только зашел в его кабинет приборы начали подавать звуковые и световые сигналы. Кто занес грязь – был его вопрос. Как оказалось его приборы были настроены на очень низкий порог и были очень чувствительны к любым источника излучения. Как оказалось фонили мои значки, украшавшие мундир, часы и обручальное кольцо. Сняв верхнюю одежду, проверили и меня. Как оказалось в моем организме и костях содержатся тоже радиоактивные элементы. Он рассказал, какой период полураспада у стронция, цезия и других радиоактивных элементов, о существовании которых я и не подозревал.
“Проводились исследования загрязнения организма человека и при жизни, и посмертно: брали костную ткань, радиохимическим способом изучали и находили стронций-90. Этот элемент прочно накапливается в костной ткани и не выводится из нее, медленно облучая организм изнутри. Например, радиоактивный Na, K, Сs равномерно распределены по органам и тканям. Радий, стронций, фосфор скапливаются в костях. Полураспад стронция-30 – 90 лет.” закончил специалист свою короткую лекцию
Октябрь 86 года был по настоящему золотым. Рядом с отделением, раскинулся парк, под окнами проходила узкоколейка детской железной дороги. Каждое утро уходил в парк и разрабатывал негнущиеся от боли суставы. Однажды заведующий отделением попросил, что бы я как можно дальше удалялся от окон отделения. Превозмогая боль, приседал и всякий раз, не замечая того, матерился.
Дни были невыносимо долгими и однообразными. Читать не хотелось, телевидение и радио рапортовали о трудовых победах. Больничные койки были заняты атомщиками, военнослужащими, рабочими и служащими, дачниками и просто мирными жителями, в чей дом пришел мирный атом. Больше всего информации получали от тех, кто работал на атомной станции, кто как не они владели сложившейся ситуацией.
Много времени занимали всевозможные консультации специалистов, анализы и процедуры. Постоянная череда внутривенных вливаний и уколов утомляла и раздражала. На вопрос, зачем все это делают, неужели я так серьезно болен? Мне всякий раз отвечали, что все делается исключительно для профилактики.
В первое время доктора менялись довольно часто. Первым был интерн который, приходя в наш бокс, просматривал историю болезни и повторял одну и ту же фразу: “Белая кровь хорошо, красная кровь хорошо”. А что же плохо? – задали ему вопрос. В ответ он честно отвечал: “Не знаю”.
Потом прошла целая когорта молодых дарований, которые на живом материале собирались писать диссертации. И, наконец, появилась она – доктор. Пожилая женщина, ее медицинская практика исчислялась десятилетиями. К большому своему стыду я не помню, как её звали. Называли её бабуля. Она уже несколько лет была на пенсии но она откликнулась на просьбу о помощи. По всей видимости, с проблемами подобного рода она была знакома и рассказывала нам много интересного о тех, кто переобучался в мирное время и как она их лечила. Вот она нам открыла тайну, что с госпитализацией мы очень опоздали, так как уже действовала инструкция, которая запрещала ставить диагнозы, связанные с воздействием ионизирующего облучения.
Самым великолепным шоу были профессорские обходы. Профессора Приварского сопровождали молодые врачи, интерны и, наверное, аспиранты. Насколько я знаю, ранее он был светилом в спортивной медицине. Изучал профессор истории болезни, выслушивал больного и потом диктовал уточненный диагноз.
Он долго и внимательно изучал мою историю болезни, потом выслушал мои жалобы на невыносимые боли в суставах и начал диктовать диагноз: -“ Запишите – это всё следствие поперечно – продольного плоскостопия” изрек светила. “Тогда почему у меня профессионального спортсмена, который пробегал марафонскую дистанцию, болят передние “копыта?” – спросил я. В ответ на меня зашипела свита и начала воспитывать, оказывается я не имею права в подобной форме задавать вопросы. Я попросил избавить меня в последующем от подобных шоу, и не появляться в боксе со свитой.
Бабуля объяснила мне, что он не имеет права говорить правды, ко всему прочему он ведь не знал, что ты спортсмен и выпускник института физкультуры. Я провалялся на госпитальной койке почти четыре месяца. Успел побывать в отделении интенсивной терапии, дважды профильтровать кровь, получить море упреков от своего милицейского руководства. Меня спрашивали, сколько я буду валять дурака и валяться на госпитальной койке. Научится играть в покер и преферанс, оформить наглядной агитацией отделение, используя свои фотографии, отснятые в зоне ЧАЭС, что очень не понравилось руководству больницы.
Возле одного окна на втором этаже отделения, большими корявыми буквами, была нацарапана фраза “МЫ НЕ УМРЕМ”. Увы но умерли многие По сообщениям Всемирной организации здравоохранения, среди ликвидаторов возрастает заболеваемость и смертность. Их главные болезни – вегето-сосудистая дистония, рак легких, сердечные, гастроэнтерологические заболевания, лейкемия. По заявлениям официальных украинских лиц за первое десятилетие после аварии умерли около восьми тысяч ликвидаторов.
В ту зиму в отделении доживал последние дни один из атомщиков. После его кончины Мостепан Александр Иванович – заведующий отделением дал заключение, что его смерть связана напрямую с облучением и работой в зоне ЧАЭС. Это был мужественный поступок, после которого у него были большие неприятности.
Больничные истории ликвидатора
Вот что говорит об уровне смертности среди ликвидаторов – Ангелина Константиновна Гуськова, профессор, член-корреспондент РАМН, главный научный сотрудник Института биофизики Минздрава России: “Да, из 180 тысяч ликвидаторов, живущих сегодня, уйдут из жизни многие — и по вполне естественным причинам: возраст, болезни. В среднем это один процент в год. Но радиационно обусловленных смертей очень мало. Можно только предположить, что из тысяч смертей таковыми будут 5-10, даже в группе риска. Но и в данном случае, поскольку все живущие сегодня ликвидаторы получили малые дозы радиационного воздействия, определить, что именно от этого произошла смерть, крайне сложно. Притом, что все ликвидаторы из группы риска имеют особый медицинский уход, наблюдение и так далее “
Мне приходилось сталкиваться с уважаемой Ангелиной Константиновной, которая, как и все остальные послушные доктора выполняла инструкции. И именно Вы, после консультации практически всем писали, что печень увеличена из-за того, что больной злоупотребляет алкоголем. Это Вы устроили трепку непослушному доктору Мостепану, который в заключении о смерти записал правду. Но я глубоко Вам благодарен за то, что вы лечили и вернули к жизни сотни ликвидаторов.
Пройдут годы множество раз будут закрывать отделение, которое для многих станет вторым домом и шансом на выживание. Но чиновники от медицины одержат победу и отделение будет закрыто. Точно так же как в преддверии 20 годовщины попытаются закрыть отделение лучевой патологии в госпитале МВД. Его все равно закроют рано или поздно, ведь ликвидаторов становится все меньше и меньше.
В БОЛЬНИЧНОЙ КУРИЛКЕ
Больничная курилка – это бесконечные рассказы о прошлом и будущем, о том, что произошло в течении дня и что произойдет на следующий. Она располагалась в подвале отделения. Иногда из-за дыма, который там собирался, не было видно присутствующих.
Однажды я услышал рассказ о себе и узнал, что я хороший мент и порядочный человек. Рассказчиком был молодой парень, который работал на Чернобыльской АЭС.
Он рассказал о том, что 28 апреля ему с товарищем дали команду покинуть рабочие места и направляться за пределы зоны к своим семьям. Если они будут нужны, то их найдут.
Так они оказались в Припяти, население города было эвакуировано. Городской транспорт естественно отсутствовал… Как выбраться из города? Они стояли под козырьком автобусной остановки и пытались тормозить проезжающие автомашины. Автомашины, которых в пустом городе практически не было.. Изредка останавливались “Волги” с чиновниками, они обещали подобрать их на обратном пути и не возвращались.
Но вот показался милицейский УАЗ. Они его и не останавливали, решили, что это бесполезно. Машина остановилась, открылись двери, капитан милиции спросил, нужна ли помощь?. . Выслушал и как все начальники, пообещал их забрать на обратной дороге. Отъезжая оставил два респиратора, для того, что бы они заменили марлевые повязки, пару бутылок минеральной воды.
Они поняли, что их снова обманули. Но минут через 15 появился все тот же УАЗ. Остановился, и последовала команда быстрее в машину. В машине капитан протянул им аптечку радиационной защиты. Знаете, как пользоваться? Если знаете, то пользуйтесь. Сначала будете принимать таблетки или выпьете водки? Её рекомендуют пить, военные медики. Они решили выпить водки, капитан отказался и сказал, что не может, так как мгновенно уснет. Потом приняли противорадиационные таблетки.
На выезде из города перед путепроводом один из них попросил остановить машину. Выйдя, начал стирать надписи на стендах “было”. Там сообщалось, что в городе столько-то школ, бассейнов, тиров, ПТУ, детсадов и …
Мелом было дописано: БЫЛО.
В Чернобыле в штабе МВД помогли им узнать, куда были, эвакуированы их семьи и наш водитель вывез, их на трассу. ГАИшники помогли сесть в попутную машину. Я не признался, что именно я тот капитан. Во первых он меня не узнал. А во вторых- в больничной пижаме я не выглядел бравым капитаном милиции.
Случилось так, что из-за меня пришлось снимать с дежурства медсестру. К тому времени заведующей отделением была назначена Романенко Надежда Федоровна. Случилась так, что моя жена стала с доктором дружить. Подруги звонили друг другу и конечно перемывали мне все кости.
На два этажа отделения был всего один телефон автомат. К вечеру возле него выстраивалась очередь. Ожидать сеанса связи приходилась часами. Я запретил своим близким приходить в больницу. Пообещал жене и матери звонить каждый вечер. В тот вечер очень сильно болели коленные сустав. Стоять было больно и ожидания разговора было некомфортным. Стульев рядом не было. Но зато возле телефона автомата, в углу стояли носилки на колесах. Решил присесть, а потом и прилечь. Как я уснул, не помню. Кто-то, из шутников прикрыл меня простынью. Все желающие сумели поговорить, но желающих разбудить не нашлось. Дежурная сестра проходила мимо и решила поинтересоваться, кого уже увозят и почему она не знает. Приоткрыла простынь, что бы посмотреть лицо. Я проснулся, открыл глаза, она закричала, я тоже. Она побежала с закрытыми глазами, ударилась о косяк двери. Пришлось, оказывать ей помощь, а мне разговаривать с зав. отделением и моим лечащим врачом. Выслушав в свой адрес много нелестного, ни как не мог понять, в чем я виноват. Меня пообещали выписать, за нарушения режима.
Было самое время спуститься в курилку и обдумать сложившуюся ситуацию. Неожиданно кто-то, спросил, когда у заведующей день рождения. Мгновенно у меня созрел коварный план.
Как Вы не знаете. “Завтра у Надежды Федоровны день рождения”. Бросил реплику в клубы дыма. Больше говорить ничего не надо было. Информация распространилась по всему отделению, и начались приготовления к торжеству.
С утра доктора встречали цветами, кабинет был похож на оранжерею, везде лежали коробки конфет и стояли бутылки шампанского. Каждого, кто приходил, она пыталась убедить в том, что её день рождения, через три месяца. Пыталась показать паспорт, но никто не верил.
Много лет к ряду в трудные минуты я буду приходить к своим врачам, которые все знали о моем организме и моих болезнях. Это они без лишних вопросов и анализов знали, как и чем помочь, поставить на ноги или вернуть к жизни.
Они лечили и спасали людей, вырабатывали новые методики, продолжали из года в год лечить, лечит и еще раз лечить. К ним приходили молодые и талантливые, они их учили, а потом талантливые получив опыт уходили и писали кандидатские и докторские диссертации. А они оставались с больными и оставались просто врачами. Врачевателями.
Они так и не стали ликвидаторами, медицинские сестры, санитарки, которые принимали первых больных. Отмывали их от радиационной пыли, переносили мешки с фонящей одеждой из одного помещения в другое, только бы подальше от больных. Ведь ни кто не знал, что с ней делать и куда вести. Так проходили месяцы, а они продолжали работать и помогать людям.
Потом окажется, что в столице хронически не хватает инфекционных коек. Отделение, закроют, перепрофилируют. Теперь тут лечат инфекционных больных. Создали новые больницы и центры но они были первыми. Я не знаю, где вы те кто принимал первых людей, которые узнали, что такое мирный атом. Прошло больше 20 лет.
Уже выросло поколение, которое о том 1986 ни чего незнает. Не знает, что в тот год, жизнь многих наших соотечественников разделилась на две неравные части, до и после аварии.
Вы можете просмотреть все записи это категории войдя в RSS 2.0
Немає коментарів:
Дописати коментар