Сегодня я публикую воспоминания командира реакторного отсека апл К-27 ,капитана 2- го ранга в отставке Матвея Иосифовича Офмана.Воспоминания,которые ранее нигде не публиковались и были положены в мою не давно изданную книгу "Атомная субмарина К-27.Триумф и забвение".К великому сожалению Матвей Иосифович не дожил до выхода книги и умер после тяжелой неизлечимой болезни.Книга была передана в октябре месяце этого года вдове Матвея Офмана. Светлая Память рано ушедшему моему сослуживцу
Отобрать из большого числа воспоминаний самое ценное, самое интересное было трудно. Но те, которые вошли в эту главу, думаю, отражают многие мысли моряков вне зависимости от их званий и должностей на ситуацию того времени, когда строилась лодка, когда совершали походы и когда произошла авария на ядерной установке. Первое воспоминание, которое я размещаю в этой главе ― это письмо капитана 2-го ранга Офмана Матвея Иосифовича, который тогда в далёком мае 1968 года был на АПЛ К-27 молодым, только пришедшим офицером-лейтенантом на должность командира реакторного отсека. Правительственная комиссия, которая тогда расследовала причину ядерной аварии, всю вину возложила на молодого оператора, именно на Матвея Офмана. Не упомянув ни словом тех, кто создавал эти ядерные реакторы. Но право Матвея Офмана изложить свою точку зрения на те, далёкие события, что тогда произошли, ― бесспорное.
«Родился я 03 апреля 1941 года в городе Киеве в обычной еврейской семье (мать и отец ― инженеры). Началась война. Немцы стремительно приближались к Киеву. Мама, ведущий технолог авиационного завода, упаковала меня и сестру в уютную картонную коробку, и благополучно вместе со своим заводом уехала в эвакуацию ― строить тяжёлые бомбардировщики для фронта, как убеждённая коммунистка, она не верила, что Бог защитит детей Израиля. Та половина стариков, детей и женщин из нашей большой семьи, которые соблюдали традиции и твёрдо верили в могущество и покровительство Всевышнего ― остались в Киеве, под немцами. Вскоре они оказались в Бабьем Яру.
В 1946 году мама с заводом, моей сестрой и мною вернулась в Киев. Вернулся отец, и наша жизнь начала налаживаться. Но, наверно, маме в эвакуации пришлось нелегко. В 1948 году она умерла. После семи классов я пошёл в Горный техникум, который окончил с отличием.
Вскоре был призван на срочную службу, в ряды родной Советской Армии. Служил старательно и честно. Через два года был рекомендован командованием для поступления в Высшее военно-морское инженерное училище в Ленинграде, куда и был принят в 1962 году. В России часто можно услышать пословицу «Бог любит троицу».
И таких три подряд счастливых события произошли в моей жизни в 1967 году. Первое ― после окончания ВВМУ я был назначен командиром реакторного отсека на атомную подводную лодку К-27. Об этом я мечтал уже четыре года (со второго курса). Второе ― впервые встречал свою лодку на пирс. Она входила через узкий пролив под радугой, яркая дуга которой сияла над мрачными скалами, скрывавшими проход в секретную базу подводных лодок. Третье ― в реакторном отсеке, над местом, которое я сразу определил для себя как моё будущее командирское, кем-то на заводе была приварена конская подкова. Все эти приметы считал на флоте счастливыми. И всё это предвещало интересную и по-настоящему хорошую службу офицера-подводника.
Для того чтобы самостоятельно нести вахту на подводной лодке, офицер обязан изучить весь корабль и сдать десятки зачётов. Этим и занимался по 10–12 часов в сутки с первого дня на корабле. Установил себе за правило не менее 4 часов каждый день проводить в своём любимом реакторном отсеке. Приставал с расспросами к офицерам Резнику, Додзину, Агафонову, Тимонину, Невесенко, морякам-спецтрюмным Литвиненко, Гриценко, Логунову, Ращупкину. Старался побольше узнать у конструкторов, рабочих, которые в то время находились на корабле и что-то всё время дорабатывали в системах. Бесценными для меня оказались материалы многолетних исследований командира БЧ-5 Иванова А.А. В них чётко прослеживались значительная и повторяющаяся разница в нарушениях плотности паровых труб в разных секциях парогенераторов. Всё это давало право предположить наличие неплотностей в парогенераторах и перетечку воды с первого контура во второй. Поэтому вода, поступавшая в сплав, была одной из причин изменения свойств сплава и появления зашлакованости. Эти включения видел сам на щупе, который опускали в первый контур вручную. Видно было, что поверхность сплава была покрыта слоем какой-то глинистой дряни. Трогал её пальцем (сильно радиоактивную), она была липкая, как загустевшая смазка. Всё это мне пришлось воочию увидеть при следующих обстоятельствах.
В один из дней как всегда ползал в отсеке. Реакторы работали на малой мощности. Вдруг из-за стойки левого борта выскакивает спецтрюмный (не помню кто) и несёт перед собой в зимней шапке, как в кастрюле, жидкий сплав. Я заскочил на его место, по его примеру сорвал с себя шапку и подставил под струю сплава, как ртуть, вытекающую из срезанного патрубка на секции парогенератора левого борта. Очевидно, спецтрюмный успел сообщить операторам на пульт. Моя шапка не успела переполниться, когда струя начала чахнуть и засохла. Но значительное количество сплава ушло куда-то в трюм отсека. Вообще, надо отметить, что неприятности в работе ЯЭУ лодки перед выходом в море сыпались как из рога изобилия. Требовалось менять насосы второго контура, клапана первого, выяснять причину нестабильности работы главных циркуляционных насосов первого контура и самое главное ― искать источник появления сильно радиоактивного сплава в трюме отсека.
О предстоящем выходе в длительный поход стало известно в апреле, и я отравил жену и дочь в Ленинград. Но в первых числах мая мне стало отчётливо понятно, что с таким состоянием ядерных реакторов нас в море не выпустят. «Это было бы архи-глупо», ― сказал бы «добрый дедушка» Ленин. Это понимал, думаю, и боялся командир БЧ-5 Иванов А.А. Уровень радиации в отсеке по альфа-частицам превышал (по словам дозиков) допустимый в сотни тысяч раз!!! Наверно, постоянная покраска отсека снизила его на порядки, но всё равно причина появления её не была установлена и устранена. Не было дано и объяснения огромной гамма-активности сплава (свинца), который постоянно находился в трюме. А ведь в море на длительное время мог потребоваться вахтенный (а ведь так тогда и случилось). Вполне допускаю, что причиной такой гамма-активности мог быть уран, попавший в теплоноситель из-за разрушенного ТВЭЛа (ещё до выхода в море 24 мая 1968 года).
Думал, что при такой ситуации выход в море отложат, как минимум на полгода или год. Но командование флота постоянно давило на промышленность и экипаж, требуя срочного выхода в море. И люди работали, как могли. В конце февраля, утром, перед переходом из казармы на лодку, подзывает меня командир БЧ-5 Иванов А.А. и говорит: «Прибыл пароход «с большой земли». Привезли клапан первого контура и из порта, только что доставили его в казарму. Заводские сварщики уже на лодке, в загрязнённой зоне, и готовы его устанавливать. Но экипаж уже вышел на лодку. Ты командир отсека, вот и доставь клапан в отсек».
(продолжение следует)
Немає коментарів:
Дописати коментар