1973 и далее... Без моря

...Но как щемит в груди от крика чаек!..

Жан Свербилов

Дождливой осенью 1973 года я вернулся на классы. Классы как недвижимость - это средних размеров четырехэтажное здание на Малой Охте, выходящее фасадом на набережную Невы напротив гостиницы “Москва”, через реку около наспех построенного, а потому кривого и постоянно ломающегося моста Александра Невского. До некоторых пор здание выделялось лозунгом, чьи трехметровые буквы еле разместились по всей крыше. Лозунг вопил: “Наша цель - Коммунизм!”

Вполне подходящий лозунг для организации готовящей высококвалифицированных специалистов, суть профессии которых в поиске и уничтожении разных целей ракетами, торпедами, артснарядами и пр. И вдруг такая подсказка!

Вернувшись, с радостью обнаружил, что один из моих лучших друзей Жан находится в расцвете сил и желаний. Обрадовавшись новой встрече, разговорились. Вспомнили Либаву, где впервые перекрестились наши пути и откуда они разошлись в другие моря и океаны. Либава - колыбель Российского Подводного Плавания, и для нас, молодых тогда подводников, послужила доброй путеводной звездой. Воспоминания перенесли наше воображение в далекое прошлое, а наши тела сами переместились из суровых классных помещений в уютное кафе на Заневском проспекте. Жан тогда рассказал об одном штурманском походе по Южной Балтике.

И мы ходили в Ганзейские порты

Штурманский поход - это один из эффективных способов практического обучения молодых мореходов “навигацким наукам”. Когда на Балтийском море наступала промозглая зима и либавские лодки в Военной гавани вмерзали в лед, флагманский штурман, ликуя, собирал неофитов на самоходной плавбазе и отправлялся вместе с ними в незамерзающие воды считать маяки, огни и знаки на побережье Померании и Сконе. Однажды, завершив ровно половину своего штурманского похода, плавбаза подводных лодок “Смольный” вошла в немецкий порт Засниц, что на острове Рюген. Это случилось в начале пятидесятых, когда к нам в тех землях еще относились, как к победителям. Кроме портового начальства и представителя местного военного командования, плавбазу встречали представители немецких профсоюзов, пригласившие моряков посетить их предприятия.

На другой день, захватив нехитрые подарки, подводники посетили немецких портовых тружеников и тружениц, приятно провели с ними время, а когда настал урочный час, без потерь возвратились на родимую плавбазу. Срок пребывания в Заснице уже близился к концу, когда стало известно, что на обратном пути в Либаву плавбазу “Смольный” ожидает самое неприятное на флоте - участие в учении по противохимической защите. Военные химики, не найдя себе применения в минувшей войне, решили отыграться на простых воинах в мирное время. Учения по химзащите готовились изощренно и тщательно. На этот раз химики придумали догнать плавбазу в море на самолетах и за неимением настоящего иприта облить ее из выливных авиационных приборов мазутом. Плавбазе же ставилась задача постараться увернуться от мазута, но в любом случае в базу вернуться с чистыми палубой и надстройкой. На плавбазе стали готовиться. Много сил и смекалки приложили к подготовке корабельный химик и доктор.

О докторах того времени нужно сказать особые слова. Во-первых, на подводных лодках медицинскую помощь всегда оказывали штатные фельдшеры, которых подводники всегда называли докторами. Сути дела это не меняло, так как на лодке профессиональные шансы фельдшера и дипломированного доктора медицины уравнивались самой обстановкой до планки хорошего санитара. (Другое дело - атомоход. Там даже была операционная, где врач мог перевязать палец пациенту или вместо больного вырвать здоровый зуб и, на худой конец, сделать аипендэктомию, если ваш хронический аппендицит вдруг заострится. Что характерно для врача подводного судна,следующего под водой, — это его непрерывное нахождение в полусонном состоянии, этаком анабиозе.)

На плавбазе “Смольный” перед выходом в поход врача не было, поэтому с одной из лодок сняли лодочного доктора. Им оказался Яша Железняк. Про него с приходом в Засниц какой-то острослов распустил слух, что он сделал самую большую невязку. А тем, кто желал услышать подробности, пояснял: “Он шел на Одессу, а вышел к Херсону”. Но тем не менее, обладая характером бравого солдата Швейка, Яша подготовился к учению на славу. Железняк преуспел и в дрессировке корабельного щенка, столь неожиданно появившегося на борту перед самым выходом из Либавы: он научил собачонку справлять нужду только в водопроток (канал для стока воды на палубе судна, идущий вдоль борта). Щенка звали Филимон.

Все шло по плану, когда в один из стояночных дней в Заснице на плавбазу с ответным визитом явилась представительная делегация немецких рабочих. Рабочих встретили достойно. Делегаты осмотрели корабль, пообщались с матросами и офицерами, отведали флотского борща и таких же макарон, запили все это компотом и съехали на берег. Перед самым съездом главный делегат вручил старшему помощнику командира плавбазы объемистые картонные коробки с подарками. Старпом, опасаясь возможности тайного германского реванша, забрал их на проверку в свою каюту.

Вечером раздавали подарки. Старпом доставал из очередной коробки очередную вещицу, собравшиеся определяли ее принадлежность и вручали по назначению. Так все съестное было отправлено на камбуз, боцману достался набор парусного мастера, штурману - подробнейшая план-карта порта. Каждая вещь находила своих хозяев. Но тут старпом вытянул из коробки длинный картонный цилиндрик, расписанный непонятными немецкими словами. Верх цилиндра украшал рисунок, на котором была изображена смеющаяся женская головка. Вскрыв цилиндрик и заглянув в него, он усмехнулся и тут же передал его в руки доктора. Раздача подарков продолжилась аж до самого захода солнца.

Погода стояла не по-зимнему солнечная. По морю катились легкие волны, когда “Смольный” покинул гостеприимный Засниц и направился домой сначала на север, а затем вдоль шведского берега. Когда навстречу стали попадаться крупные льдины, повернули на восток и пошли вдоль кромки льда на Либаву. Поутру плавбазу настиг краснозвездный аэроплан и вылил на головы моряков “ушат” мазута. Никто не успел пикнуть. А самолет улетел. Мавр сделал свое дело, мавр нагадил, а моряки - разгребай. Теперь в дело вступала команда плавбазы. Одевшись в защитные химкомплекты и натянув на головы противогазы, моряки вышли на верхнюю палубу, проклиная тех, кто все это придумал. На палубу подали воду. Из каких-то фанерных ящиков на расплывшиеся по палубе пятна мазута стали сыпать белый порошок. Попадая на мазут, порошок начинал шипеть и пениться. Все очень походило на “условия, приближенные к боевым”. Мазут отмывался с трудом, но тем не менее появилась надежда прийти в базу чистыми. Корабельный химик ликовал, а штабные проверяющие приуныли, не находя серьезных промахов команды.

Тем временем в корабельном лазарете доктор развернул операционную и подготовился лечить раненых. Филимон крутился рядом и делал вид, что помогает. Вдруг он замер, прислушался к какому-то внутреннему зову и стремглав бросился к двери, через которую ему так часто приходилось выходить по разным делам на верхнюю палубу. Дверь оказалась закрытой. Ее закрыли по тревоге. Но щенок этого не понимал и поэтому начал царапать дверь когтями. Она не открывалась. Усилия собаки заметил доктор и сразу оценил сложность назревшей проблемы. С одной стороны выработанный у Филимона рефлекс нуждался в закреплении, а с другой — выпускать пса наверх в мазутно-известковую грязь нельзя, так как у него не было защитного химкомплекта. Почему же не было?! Был! Да еще какой, заграничный! Молниеносно Яша достал из длинной немецкой коробки со смеющейся женской головкой четыре пакетика поменьше. Разорвав их, он вынул и надел на каждую лапку щенка по одному миниатюрному резиновому чулочку. Нельзя сказать, что обувка пришлась Филимону впору. Концы чулочков свисали с лап, когда он поднимал их на ходу. Больше ждать было нельзя, и Яша выпустил зверя на верхнюю палубу. Моряки увидели его и поняли, что к чему. От хохота никто не устоял на ногах. Сорвав противогазы, все фактически катались по замазученной палубе. Ученье было сорвано. Сам Железняк, по его выражению, “с приходом в базу был отправлен на гауптическую вахту”.

“Дело” Липста

Заневское кафе располагало к беседе, коньяк, слегка сдвинув сознание, сделал общение приятным, и Жан вспомнил о своих трудных первых офицерских шагах. Там же, в Либаве, Жану выпала честь начать свою кадровую службу штурманенком на “щуке”, где старшим штурманом был его однокашник Липст. Старший почему-то решил, что Жан еще недостаточно силен в штурманских науках, и стал его дрессировать. Он заставлял Жана решать в базе астрономические задачи и вести прокладку. Все его старания Липст тщательно хронометрировал, обобщал и сообщал Жану свои заключения. Выводы не радовали штурманенка. После тяжкого рабочего дня оба отправлялись развеяться вЛибавский треугольник: ресторан “Юра” - ресторан Дома офицеров - ресторан “Привокзальный”. Там они “тащились” по полной программе. И так каждый день.

От всего навалившегося на хрупкие плечики этого славного человека ему становилось не по себе. Жан возжелал избавиться от служебно-ресторанного террора и придумал для Липста достойную кару: он стал собирать на него досье. Обстановка способствовала, и вскоре “папка с ботиночными тесемками” распухла до размеров “Дела”. Материалы “Дела о Липсте” были так же многочисленны, как и разнообразны. В “Дело” шли выписки из заведенного на Липста “вахтенного журнала”, где точно фиксировались времена ухода и возвращения его на лодку, описывалось его состояние; ресторанные счета; счета из городских гостиниц; черно-белые фотографии, где он -“забуревший” - красовался в обществе “латышских комсомолок”; магазинные чеки на суммы 2,87; 4,07; 4,12 и др.* Некоторые материалы были мастерски подделаны и не вызывали сомнений, иные оказались подлинными.

* Стоимость бутылки спиртного разных видов в те времена. - Э. К.

Вскоре Жан решил, что настал момент. Как-то, сидя в береговой кают-компании дивизии, он, не выпуская из рук папки, показал материалы Липсту. Липст онемел. Жан подождал, когда к начальнику возвратится дар речи, и предложил купить “Дело”. За собранные материалы Жан запросил вполне умеренную цену: привести служебные отношения между ними к уровню давно сложившихся между офицерами на подводном флоте и оплатить счет в “Юре”, где он собирался вручить папку Липсту при двух свидетелях из числа кают-компанейских. Липст молниеносно согласился.

Вечером “Дело” было торжественно вручено старшему штурману. Обрадовавшийся и хорошо подвыпивший по этому случаю, Липст не выпускал папку из рук. Так с папкой в руках, покачиваясь, он явился домой, и она перекочевала в руки благоверной. Жена отнеслась к документу спокойно, но для порядка устроила наутро суженому маленькое “цунами”. А у штурманов на подводной лодке тут же воцарился мир.

Жан и Григорий, не задумываясь, идут на помощь

Тогда в Заневском кафе мы засиделись допоздна. Домой пришлось возвращаться пешком. Нам было по пути, и я вспомнил известные мне заполярные моменты из жизни Жана. Да, это были моменты, потому что в жизни Жан подолгу не задерживался на чем-нибудь одном.

Начальники боялись Жана. Этот невысокий щуплый офицер военно-морского флота в карман лазал только за носовым платком и ключами от авто. У него были умные и добрые глаза. Стригся он всегда коротко. Форму любил и носил достойно. Жан тонко примечал в привычном для всех обыденном мире детали и черты, не видимые и не замечаемые всеми нами. Он неплохо чувствовал аудиторию и умел с ней разговаривать. Мастерски владел словом. Жан писал стихи и прозу, которые были достойны опубликования. Опубликовали только учебник по управлению подводной лодкой. У Жана было ранимое доброе сердце.

Но человека делают его поступки. Вспомним заполярные поступки Жана.

Когда в начале июля 1961 года на подводной лодке “К-19” случилась авария ядерного реактора и вышла из строя дальняя радиосвязь, командир подводной лодки Жан на своей “С-270” находился в море на грандиозном учении. Радисты “С-270” “поймали” слабые сигналы “К-19”-й, просившей о помощи, и доложили командиру. Командир принял решение немедленно идти на помощь. Он трезво оценил обстановку и, не ожидая скорого решения “верхов”, “вышел из завесы” и взял на себя инициативу по спасению людей и ответственность за прерванное участие в учении. Так же повел себя Григорий Вассер, командир “С-159”. Остальные из тех, кто тоже принял сигнал, ждали штабного разрешения. Если бы Жан и Григорий не решились оперативно оказать помощь “К-19”-й, число переоблученных на ней было бы выше.

4-го июля первым к аварийной лодке подошел Жан. Он принял на борт часть команды “Девятнадцатой” и попытался буксировать ее. Но сильная волна мешала маневру. Позже подошел Григорий. На обе дизельные лодки были эвакуированы пострадавшие. Спасением корабля занялся флот.

Когда “С-270”-я пришла в Полярный, она, набравшая рентгенов от одежды пострадавших, “светилась”. Лодку срочно дезактивировали, команда была раздета догола, промыта в нескольких водах и одета во все чистое. После санобработки Жан щеголял в матросской робе с погонами старшины 2-й статьи. Его-то и приметил очередной московский “спасатель” в чине капдва и, выпятив нижнюю губу, приказал отнести свои чемоданы на плавбазу. Под общий хохот окружающих Жан повиновался, отнес, сгибаясь под тяжестью, чемоданы и доложил столичному “мореплавателю” о выполнении приказания и даже попросил на чай. Москвича “заклинило”. Тогда, малость подождав, Жан убрался к себе.

На следующее утро офицеры “С-270”-й завтракали в кают-компании плавбазы. Все усердно уминали разносолы пожалованного дизелистам по печальному поводу атомного пайка, когда вошел одетый уже в свою форму Жан. Но руки он почему-то держал в карманах брюк.

- Докторуша, - обратился командир, не вынимая рук из карманов брюк, к корабельному фельдшеру.- А у меня “лучевочка”, - сделал он ему заявление.

- Почему вы так решили, Жан Михайлович? - не на шутку встревожился эскулап. - Вы заметили какие-нибудь проявления?

- Да. Вот симптомчики, - ответствовал Жан и под общий хохот, порывшись, достал из каждого кармана по сваренному вкрутую куриному яйцу. Кают-компания успокоилась не скоро.

Вечером, блуждая по коридорам и переходам плавбазы, Жан наткнулся на вчерашнего московского гостя. Узнав Жана в форме капитана 2-го ранга, да еще с командирской лодочкой на груди, гость оторопел. Жан тут же успокоил его, сказав, что он на него зла не держит. Москвич успокоился и представился как офицер наградного отдела Главного штаба ВМФ. План реванша вызрел молниеносно.

- Пойдемте, я познакомлю вас с товарищами. Они заняты очень важным делом, но мы им не помешаем,- ободрил Жан гостя, и они направились в одну из командирских кают плавбазы, где командиры кораблей эскадры коротали время, ожидая очередных приказаний на перешвартовку лодок. Когда на эскадре надо было перешвартовать хотя бы одну лодку, все остальные тоже приводились в движение. Поэтому командиры всегда группировались по интересам и ждали перешвартовки. Ждали до тех пор, пока начальник штаба не отправлялся домой. Обычно они сидели за столом, играли в какую-нибудь не очень сложную игру и пили очень сильно разбавленный спирт (“бактериофаг”) небольшими дозами. Потому как перешвартовка. Вот в такую-то каюту и зашли Жан с москвичом.

- Уважаемые товарищи! Разрешите представить вам нашего гостя, - начал Жан и назвал имя и отчество москвича. - Он имеет честь служить в наградном отделе Главного штаба, - разливался соловьем командир “С-270”-й, - и, по-видимому, очень скоро начнет нас награждать!

Из-за “ломберного” столика кто-то спросил:

- И что, он действительно может наградить чем-нибудь серьезным?

- Нет, ничего серьезного. Только триппером, - бесстрастно, без улыбки заключил Жан. Под общий хохот покрасневшему штабному предложили место за столом, и все стали интересоваться: - “Как там в Белокаменной?” Сидели до самого утра. Потом началась перешвартовка. Все были, как огурчики, лишь только Саня Фош малость перебрал и после окончания великой перестановки вместо завтрака отправился на прием к начпо. А когда уходившего через неделю на Новую Землю Саню провожали всей эскадрой, Жан тоже стоял на пирсе. Лодка уже отошла, и Жан кричал, чтобы его там услышали:

- Саня, ты все взял с собой? Ничего не забыл? Ведь придется возвращаться, а это плохая примета. На что Саня отвечал:

- Да вроде бы все захватил.

- Смотри! А парткомиссию взял? Нет? Вот видишь, а говоришь, все взял!

Тогда Жан как в воду глядел. В скором времени Саня прилетел с Новой Земли на парткомиссию.

Когда в очередной раз Жан со своей средней подводной лодкой возвратился из автономки, его непосредственный начальник поинтересовался, какими выводами он заключит свой отчет о походе. Тут же последовал ответ.

- Я укажу, что настало время перевести меня командиром на большую подводную лодку.

- Это почему? - встревожилось руководство.

- Потому что продолжительность автономного плавания у большой подводной лодки больше и я успею рассказать команде все известные мне анекдоты.

Некоторые “классные” истории

Потом Жана перевели на классы. Он стал преподавателем. В том же году судьба привела и меня на учебу в это заведение. Мы снова встретились.

Процесс “вливания” молодого педагога в коллектив проходил безболезненно.

Затянувшееся осеннее ненастье вот уже несколько недель кутало Ленинград в призрачную водяную пыль мелкого дождя. Хотя город пребывал в своем обычном состоянии, на душе все равно было мерзко. Разбушевавшийся в Мексиканском заливе ураган с женским именем Pilar,выломав в дельте Миссисипи пальмовую рощицу, пронесся над южными штатами Америки и сгинул в Атлантическом океане. Продвигаясь на север по своей курватурной траектории и теряя силы, карибская леди намеревалась на излете шлепнуть ослабевшим хвостом по замутненным водамMapкизовой лужи.

В Ленинградской военно-морской базе приготовились к усилению западного ветра и сопутствующему ему подъему воды в Неве. Для начала по кораблям и частям разослали сигнал “Ветер-3”, означавший первичную штормовую готовность. По сигналу на кораблях отменили съезд людей на берег, завели дополнительные швартовы, приготовили аварийные средства. В береговых частях закрыли окна и форточки на шпингалеты.

Вечером начальник Высших Специальных Офицерских классов ВМФ не спеша прохаживался по своему кабинету, поглядывая в его многочисленные окна. За окнами висела муть, на стеклах окон - капельки дождя; порывы ветра слегка встряхивали рамы, отчего стекла дребезжали. За пеленой дождя по ту сторону Заневского проспекта тускло светились окна общежития врачей. Полученный полчаса назад сигнал натурализовался за окном.

В дверь кабинета постучали. Адмирал откликнулся. В приоткрывшуюся дверь заглянул дежурный офицер и попросил разрешения войти. Адмирал не препятствовал. Вместе с дежурным в кабинет вошел еще один старший офицер. Войдя, оба замерли по стойке “смирно” у самого входа. Началась церемония доклада о сдаче-приеме дежурства. После доклада начальник разрешил сменившемуся офицеру покинуть кабинет, заступившего на дежурство попросил остаться.

На дежурство заступил Жан. Это было его первое дежурство на классах. Полагая, что новый офицер в незнакомой ему обстановке, да еще в ожидании усиления ветра может растеряться, адмирал Абаш спросил у Жана:

- Вам известно об объявленном по базе сигнале “Ветер-3”?

- Так точно, товарищ адмирал, - незамедлительно последовал уверенный ответ.

- А что Вы предприняли по этому сигналу? - поинтересовалось начальство.

- Я проинструктировал дежурную службу, чтобы она проверила все окна и двери на предмет их закрытия и обо всех замечаниях немедленно докладывалось мне, - ответил Жан. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Серые глаза Жана излучали преданность, уверенность и внимание; одним словом “ели” начальство, и адмиралу захотелось поговорить еще. И он задал Жану, как ему казалось, коварный вопрос. Вице-адмирал Абаш, всю жизнь проплававший на кораблях флота, в береговых условиях сам не знал уверенного ответа на него.

- На что нужно будет обратить внимание в первую очередь, если ветер усилится и будет передан сигнал “Ветер-2”?

- В первую очередь, товарищ адмирал, я приму все меры к тому, чтобы при усилении ветра офицерские классы не навалило на общежитие врачей, - не задумываясь и не меняя выражения лица, ответствовал Жан.

Раздался хохот начальника. Он смеялся над тем, как сам попал в собственную ловушку, и получил добрый урок.

Потом были другие уроки. Жан на тренажере учил нас управлять лодкой. Год учебы пролетел быстро. Сдавали экзамен по управлению подводной лодкой. Жан сидел за столом, накрытом зеленым сукном в числе экзаменаторов. Было скучно. Когда к доске для ответа вышел последний слушатель, Жан обратился к начальнику кафедры Короходу, председательствовавшему на экзамене:

- Разрешите мне покинуть экзамен.

- Что случилось, Жан, почему так срочно? - поинтересовался Короход.

- Очередь в парикмахерской подходит,- и, получив разрешение, добавил: - Вот мои замечания, я их выписал на бумажке. Пожалуйста, огласите их на подведении итогов, если я задержусь. - Передав бумажку, Жан скрылся за дверью. Короход сунул бумажку под графин с цветами и закончил экзекуцию. Подводя итоги, он сказал:

- Товарищи офицеры, цель, которую мы вместе с вами поставили в начале вашего обучения, сегодня можно считать достигнутой. Вы получили достаточные знания и умение в управлении подводной лодкой. Но не все у вас оказалось безупречным. У Жана Михайловича имеется ряд замечаний по экзамену. Я их вам зачитаю: “Не все слушатели прибыли на экзамен с орденскими ленточками”.

- Товарищи, вы как будущие командиры лодок уже сейчас должны служить образцом в деле правильного ношения формы одежды. А вы? Нехорошо. Далее: - зачитывал замечания Короход. - “Слушатель Зайцев прибыл на экзамен нестриженым”.

- Товарищ Зайцев! - Из-за стола поднялся молодой крепыш с лысой, как яйцо, головой. Аудитория грохнула, а Короход, зачем-то повернувшись к дверям, погрозил кулаком вдаль.

Через пару дней преподавателей факультета собрал его начальник. Предстояла послеэкзаменационная раздача “пряников”. Начфак попросил представить отличившихся слушателей к поощрению от имени начальника классов. Слово взял Жан.

- Товарищ адмирал, я прошу включить в число поощряемых от имени начальника классов капитана 2 ранга Ковалева.

- А его-то за что?

- Товарищ адмирал, капитан 2 ранга Ковалев последнюю благодарность получил за отличную работу на камбузе, - под общий смех ответил мой куратор, имея в виду то давнее время, когда я был еще курсантом училища.

Так было каждый день. Жан был воистину неистощим на шутки и розыгрыш.

И вот я снова здесь, снова на классах, но уже в другом качестве. Снова встречаюсь с Жаном. Снова по понедельникам мы спим в актовом зале на политзанятиях, сидим за одним столом в столовой, навещаем друг друга в кабинетах наших кафедр. В остальное время ведем занятия.

Чем поят баранов?

Однажды в понедельник лектор обкома КПСС читал нам лекцию о том, что при социализме не может быть инфляции, а подорожание некоторых “предметов роскоши” вызвано особыми условиями их производства. Тогда подорожали всевозможные меха, хрусталь, художественные изделия и другие “предметы роскоши”. Лектор рассказывал нам сказку о том, как теперь стало дорого вырастить на звероферме кондиционного соболя. Раньше, мол, пошел чукча в лес и настрелял. Все издержки - патроны. Теперь соболя надо выращивать по науке, в вольерах. И рацион-то у него нынче несравненный: телятина, куриное яйцо, дорогие растительные добавки и даже коньяк, придающий шерстке зверя коммерческий блеск. Он говорил много и неубедительно, поэтому мы вскоре уснули. Когда мы проснулись, наступило время вопросов. Жан вопрошал последним.

- Вы очень доходчиво рассказали нам о научном воспроизводстве соболя и о возросшей в связи с этим обстоятельством стоимости соболиного меха. Скажите, пожалуйста, а чем таким теперь стали поить баранов, если стоимость овчины тоже возросла на 80%?

...!!!! - Вскочивший со своего места начпо Бурла запретил Жану задавать провокационные вопросы и закрыл лекцию.

Чего не хватает в щах?

Столовую офицерских классов нельзя, конечно, равнять с кают-компанией корабля или рестораном Морского собрания. Но, тем не менее, многие интересные сцены происходили именно там. Когда я был всего лишь слушателем, там перед обедом в буфете дозволялось купить и выпить водки. Теперь самым крепким напитком здесь стало пиво.

Среди множества “разнокалиберных” преподавателей на классах трудились и крупные ученые. Одним из них был широко известный в серьезном научном мире доктор наук Владимир Абчук. Володя дружил с Жаном. Как-то раз перед обедом Володя стал молодым профессором. Когда он вместе с Жаном направился в столовую, от желающих поздравить маститого педагога не было отбоя. Володя и Жан прошли в помещение для преподавателей и сели за стол. Жан развернул меню, пробежал по листку глазами и, улыбнувшись, предложил на первое заказать кислые щи, на второе - биточки по-казацки и на третье — компот. Володя согласился.

Когда подали щи и Володя откушал пару ложек, Жан с серьезным видом спросил:

- Чего не хватает в щах?.. Я спрашиваю, чего в щах не хватает? - повторил он свой вопрос, видя, что Абчук не торопится на него реагировать. Любой ответ давал Жану основание назвать собеседника “профессором кислых щей”. Потому Абчук ответил лишь выразительным взглядом. И тут же оба рассмеялись. Как пишут в официальной хронике: “Обед прошел в дружественной и деловой атмосфере”.

Кстати, владея научным методом познания окружающего мира, Жан тоже стал ученым, кандидатом военно-морских наук, в существовании которых тогда стал сомневаться наш неученый и насквозь сухопутный Генеральный штаб. Тернистый путь Жана к вершинам науки по странной традиции пролег через политотдел. Когда диссертация уже была готова и на стене рядом с клубом появилось объявление, где говорилось о соискателе, теме и дате защиты, случилось вероятное. На очередном партийном мероприятии, сидя в гуще чистейшей военно-морской публики, соискатель бойко комментировал очередной бред выступающего политсостава классов, не зная, что поблизости находился стукач из высоких полпторганов. После окончания мероприятия стукач отнес “партийную информацию” на Жана начальнику политотдела. Тут же, на доске объявлений, уведомление о защите диссертации заменили на уведомление о заседании партийной комиссии. Фамилия “фигуранта” в новом объявлении осталась прежней.

“Крупный ученый”

Впоследствии он защитил диссертацию и даже основал научную школу (не по профилю диссертации). Темой диссертации Жана было что-то о применении средств имитации подводной лодки и средств гидроакустического противодействия в ходе уклонения лодки от противолодочных сил. Сплошная математика. Жан, имея гуманитарный склад ума, ее не воспринимал, а потому его защита стала чем-то вроде подвига. Это давало Жану право иногда представляться: “Жан Свербилов - крупный ученый”.

Однажды я наблюдал, как он использовал на практике результаты своих исследований. Кабинет преподавателей его кафедры находился на одном этаже с кабинетом начальника факультета, мимо которого лежал путь на волю. Жану приспичило срочно куда-то выехать, для чего нужно было пройти мимо кабинета начфака, торчавшего в коридоре у своих дверей. Надо было принимать решение. Жан подумал самую чуточку и спросил меня, как называлась тема его диссертации. Я ответил.

- Так вот, владея научными основами использования средств имитации, отвлечем объект из коридора, — с этими словами он схватил телефонную трубку и набрал номер начфака. Сию же минуту тот убрался из коридора. Прошмыгнуть мимо закрывшихся дверей начальника оказалось секундным делом.

Если кому-то показалось, что Жан играл “рыжего” у ковра, тот ничего не понял. Это был элитный офицер флота, отлично знавший свое дело, замечательный командир, человек чести. Он никогда не позволял себе возвыситься над младшим или слабым. Он всегда оставался самим собой. Жана любили те, кто его понимал, и боялись бездарные лакеи системы.

В запас Жана уволили неожиданно и очень быстро. Когда ему объявили об увольнении, он, придя на обед в столовую, попросил официантку принести ему только котлету без гарнира, так как он очень спешит. Когда она поинтересовалась о причине спешки, Жан ответил:

- Меня увольняют в запас!

* * *