Подводники вывернулись с того света

Сенсация времен Великой Отечественной войны: советские моряки, считавшиеся погибшими, выплыли из затонувшей подлодки Здесь их ожидала неминуемая смерть. А надежда на жизнь была там, над головой. Но людей, оказавшихся погребенными на морском дне в отсеке подорванной подлодки, отделяли от нее метры воды и стальной корпус субмарины…  

Во время Великой Отечественной наши подводники неоднократно оказывались в такой губительной ситуации. И лишь единственный раз троим морякам-балтийцам удалось практически невозможное: почти через сутки после гибели подводного корабля они не только смогли подняться на поверхность, но и добрались до берега, который находился за несколько километров от места катастрофы. Тут сразу же вспоминаются герои нашумевшего кинофильма “72 метра” — у них были, оказывается, реальные предшественники. 
 На фотографии.Члены экипажа С-11, спасшиеся из затонувшей подводной лодки через торпедный аппарат (слева направо): 
матрос В.В. Зиновьев, старший матрос Н.А. Никишин, матрос А.В. Мазанин

Чтобы узнать подробности этой уникальной истории, корреспонденту “МК” не пришлось ехать на Балтику — свидетельства о трагедии подлодки “С-11” нашлись в подмосковной Мамонтовке, где живет родственница одного из краснофлотцев.  

— На “С-11” погиб мой дядя Петр Иванович Кузьмичев, служивший старшим мотористом, — поясняет Алла Кузьмичева. — Пытаясь выяснить обстоятельства его смерти, я на протяжении уже нескольких лет занимаюсь поиском фактов, относящихся к судьбе этого боевого корабля и его экипажа, пробую отыскать родственников моряков… Совсем недавно удалось встретиться с сыном одного из чудесно спасшихся подводников — Александра Мазнина. Оказывается, герой после демобилизации долгие годы работал машинистом в электродепо Домодедово — водил пригородные поезда между Москвой и Каширой. Мазнин умер в 1970-м, но в его домашнем архиве сохранились некоторые записи, документы и статьи из фронтовых газет, из старого журнала “Краснофлотец”… Эти материалы помогли лучше узнать историю моряков с подлодки “С-11”. 

Гибель в дебюте 

…Взрыв прогремел, когда все опасности, казалось, уже остались за кормой.  

Это был самый первый поход новенькой субмарины, которую зачислили в состав Балтийского флота лишь в самом конце июня 1941 г. Выйдя в море 13 июля, лодка в течение двух недель находилась на боевом дежурстве в районе Мемеля (Клайпеды). Наши подводники пытались подкараулить какое-нибудь вражеское судно, однако эта “охота” не давала результата. Лишь на исходе дежурства удалось потопить немецкий транспорт “КТ-11”. (Во многих публикациях советского времени именно этот эпизод морской войны назван “первой удачной атакой балтийских подводников”. Однако другие исследователи утверждают, что наша “эска” вообще никого не топила, а “КТ-11” погиб гораздо позднее, в 1943-м.)  

Получив по радио приказ возвращаться, “одиннадцатая” взяла курс на восток, к своим берегам. На дальних подступах к базе подводную лодку, шедшую под дизелями, встретили корабли охранения — сторожевики и несколько тральщиков. Однако через два часа выяснилось, что довести “С-11” до самой базы они не смогут: нужно “принять под опеку” еще одну нашу подлодку — она тоже возвращалась из боевого похода, но, уворачиваясь от немецких атак, запоздала к назначенному общему времени рандеву. Командира “эски” капитан-лейтенанта Середу подбодрили с уходящего тральщика: “Тут уже безопасно: впереди пролив Соэло-Вейн, а там начинается протраленный фарватер!..”  

В 18.00 — смена вахты. Субмарина шла по “главному морскому коридору”. Вот-вот должны были “нарисоваться” в дымке у горизонта острова Даго и Эзель. Электрик Александр Мазнин, только что сдавший свой пост, отправился отдыхать в кормовой отсек. Едва оказавшись “дома”, он — по укоренившейся привычке всех подводников — тут же задраил за собой люк в переборке.  

А буквально через секунду по корпусу “С-11” будто ударили какой-то чудовищной кувалдой. Взрывом подлодку подбросило вверх, лампочки, отчаянно мигнув, погасли, в кромешной тьме по отсеку прокатился грохот падающих предметов, звон разбивающегося стекла… Палуба вывернулась из-под ног, и люди ощутили, как их корабль стремительно проваливается в бездну. Прошло, кажется, невообразимо много времени, прежде чем лодка ударилась о дно и замерла, ощутимо накренившись на левый борт. Скрежет изломанного металла, захлебывающийся вой дизелей разом оборвались, уступив место замогильной тишине, нарушаемой только плеском воды, которая атаковала отсеки корабля через пробоины… 

Как вытолкнуть торпеду? 

Причиной этой катастрофы некоторые исследователи называют взрыв поставленной фашистской донной мины. Но есть и другие сведения: “убийцей” “С-11” стала немецкая субмарина “U-144”. Она сумела пройти сквозь все заграждения вглубь нашей зоны и притаилась, выключив двигатели, у фарватера. Советская подлодка, шедшая в надводном положении, оказалась легкой добычей для фашистских асов-подводников. Однако дожить до триумфального возвращения из этого похода немцам было не суждено. За “эску” отомстила другая подлодка — “Щ-307”. Через несколько дней, 10 августа, командир “щуки” в сумерках поймал на прицел гитлеровскую субмарину, которая всплыла для зарядки аккумуляторов. Водолазы, обследовавшие потопленного “фашиста”, подняли вахтенный журнал, в котором можно было прочесть запись: “2 августа, 18 ч. — В проливе Соэло-Вяйн торпедирована советская подводная лодка. Погибла со всей командой…”  

После взрыва немецкой торпеды сторожевые катера, ринувшиеся к месту гибели “С-11”, обнаружили лишь три человеческих тела, плавающие среди обломков. Двое еще подавали признаки жизни — командир и механик, однако выжить тяжелораненым морякам было не суждено. Вскоре советские корабли покинули место трагедии — никто даже представить не мог, что там, на дне, продолжают бороться за свою жизнь несколько заживо погребенных подводников.  

В кормовом отсеке их оказалось четверо: торпедист Николай Никишин, артиллерист Василий Зиновьев, электрики Василий Мареев и Александр Мазнин. Придя в себя после взрыва, они смогли отыскать аварийные фонари. При свете их краснофлотцы постарались заделать дыры, через которые в отсек поступала забортная вода, но это удалось лишь отчасти.  

Уцелел ли кто-нибудь еще из экипажа? Постучав по переборке, Никишин попробовал вызвать на связь людей из соседнего шестого отсека. Откликнулся главстаршина Милютин, который сообщил: вместе с ним — несколько выживших моряков, однако воды уже по грудь, и она быстро прибывает, а главное — не хватает воздуха. Никишин и его команда решили рискнуть: открыть для товарищей по несчастью путь в седьмой отсек. Однако этот самоотверженный порыв не увенчался успехом: люк в переборке при взрыве намертво заклинило, и, как ни налегали на него моряки, открыть не смогли… Через некоторое время в шестом наступила полная тишина.  

Вода постепенно заполняла и кормовой отсек — она доходила уже до пояса. А снаружи не доносилось никаких шумов, которые давали бы надежду на то, что рядом работают корабли спасателей. Четверке краснофлотцев оставалось лишь попробовать самим вырваться из морского плена. Единственный реальный вариант — выбраться из отсека через шахту торпедного аппарата. Однако в каждом из них — по боевой торпеде. Вытащить такую тяжеленную “рыбину” без специальных механизмов, которые безнадежно поломаны при крушении корабля, морякам не под силу.  

“Значит, нужно выстрелить!” — предложил Никишин. Он как специалист-торпедист знал, что для этого необходим мощный заряд сжатого воздуха, но откуда его взять?.. Подходящая вроде бы идея все-таки появилась: “Можно пустить в торпедный аппарат воздух из баллона, имеющегося в запасной торпеде, которая лежит на стеллаже!”  

Практически тут же обнаружилось непредвиденное затруднение: чтобы открыть клапан в торпеде, нужен специальный ключ, но, безуспешно поискав его, моряки вспомнили, что, как назло, весь комплект таких инструментов незадолго до взрыва забрали для работы в носовой отсек! Никишин в отчаянии попробовал справиться с клапаном при помощи обычного зубила и молотка. Увы, Николай не рассчитал сил. Клапан сорвало, и сжатый воздух вырвался из торпеды. Давление в отсеке резко подскочило, у подводников заложило уши, дышать стало тяжело… Лишь некоторое время спустя моряки смогли приспособиться к новым условиям. Не все — Мареев скорчился в дальнем углу отсека, обхватил голову руками и бормотал: “Конец! Нам не выбраться. Все пропало…” Потом речь его стала и вовсе бессвязной, ее прерывали приступы истерического смеха. Электрик явно терял рассудок.  

Оставалось бороться за спасение втроем. Никишин предложил попробовать еще один вариант: заполнить баллон для выстрела левого торпедного аппарата воздухом, взятым из правой торпеды. На сей раз действовали очень осторожно. Наконец удалось пустить сжатый воздух по магистрали. Моряки с тревогой смотрели на манометр. Для нормального выстрела нужно 25 атмосфер, но стрелка никак не желала показывать больше 18. Хватит ли этого, чтобы вытолкнуть торпеду? “Пли!” Огромная “рыбина”, начиненная взрывчаткой, лениво, нехотя скользнула по шахте и ушла куда-то в морскую глубину.  

Это был первый успех на пути к спасению. 

Марафонский заплыв 

Чтобы освободить “жерло” торпедного аппарата, они потратили пять часов. Вода к тому времени поднялась в отсеке до уровня груди. Теперь измученным людям предстояло еще более сложное и опасное испытание — подняться на поверхность.  

Чтобы хоть как-то защитить себя от переохлаждения, тельняшки и трусы густо промаслили тавотом. Каждый взял со стеллажа спасательный аппарат — маску и баллон с кислородом. Глубины, на которой лежала подлодка, они не знали, и потому, когда настал момент открыть крышку торпедного, волновались: предстояло впустить море в отсек — до какого уровня его затопит?..  

— Открывай! — И холодные потоки забурлили вокруг. Вода остановилась, лишь почти достигнув подбородка, давление в отсеке еще поднялось и сравнялось с забортным.  

Решили, что первым должен выходить Никишин. Николаю предстояло тащить с собой буй-въюшку с прикрепленным к нему длинным тросом. С трудом протиснувшись по трубе торпедного аппарата, матрос вытолкнул вперед буек, а когда тот достиг поверхности, начал подъем с глубины.  

“И — по муссингам, по муссингам!” — эта фраза из кинофильма “72 метра” наверняка запомнилась многим. Чтобы организм не пострадал от слишком резкого уменьшения давления, моряк медленно перехватывал руками трос, делая остановку всякий раз, когда достигал очередного узла-муссинга.  

Наконец, этот долгий путь закончился. Там, наверху, “в большом мире”, завывал ветер, хлестали штормовые волны. И было темно: пока люди сражались в затонувшей подлодке с неподатливой техникой, успела наступить ночь.  

Никишин подергал трос, подавая сигнал оставшимся в отсеке: все в порядке, поднимайтесь ко мне. Однако прошло 5 минут, 10, полчаса, час… — никто из глубины не всплывал.  

Следующим — по их общему уговору — предстояло выбираться из отсека Мазнину. Оказавшись “на воле”, он стал дожидаться у борта подлодки появления Зиновьева, но тот почему-то задерживался. “Неужели потерял сознание?” Обеспокоенный электрик рискнул вернуться через “жерло” торпедного аппарата в отсек.

 Оказалось, что Зиновьев решил попробовать все-таки спасти потерявшего рассудок Мареева. Вдвоем моряки пытались надеть на Василия дыхательный аппарат и втолкнуть его в трубу торпедного аппарата, однако безумец сопротивлялся, срывал с себя маску, выталкивал загубник… Помочь бедолаге оказалось уже невозможно. 
Мазнин вновь выбрался из отсека. И вновь никого не дождался. Еще один визит электрика в полузатопленный отсек был уже совсем коротким: запас кислорода в его спасательном аппарате подходил к концу. Зиновьев твердо пообещал без промедления последовать за товарищем. Теперь для Мазнина счет шел на секунды. В третий раз проскользнув через торпедный аппарат, он начал подниматься по тросу.  

Буй-въюшка — деревянный шар размером с футбольный мяч — не мог удержать даже двоих пловцов. Никишин решился плыть к берегу за подмогой. Только вот где он, этот берег? Далеко ли? Не зная этого, краснофлотец рискнул двигаться, ориентируясь по звездам, строго на восток — где-то там должны быть ближайшие острова.  

Потом уже подсчитали, что сверхмарафонский заплыв подводника длился семь с половиной часов! А ведь до того были пять часов труднейшей работы в полузатопленном отсеке, час ожидания вплавь возле буйка… Никишин сумел преодолеть в холодной балтийской воде 12 или даже 15 километров. А когда, наконец, под утро он увидел в разгорающемся утреннем свете каменистый берег острова Даго и вышку маяка, на пути к спасению возникло еще одно препятствие: ряды колючей проволоки. Противодесантное заграждение, сооруженное своими же, не пускало краснофлотца, шипы “колючки” раздирали обессилевшие руки, впивались в грудь… Лишь чудом, весь изранившись, Никишин смог прорваться к берегу. Там на него, вконец обессилевшего, наткнулся патруль. Перед тем как провалиться в беспамятство, Николай успел прошептать, что в море гибнут его товарищи.  

Александр Мазнин все эти часы провел в одиночестве возле деревянного буйка, то держась за него, то плавая вокруг. Иногда нырял, чтобы хоть на короткое время спастись от бесконечных ударов волн. Достигнет ли берега Никишин, Александр не знал, почему не поднимается с лодки Зиновьев — не понимал. Под утро на море установился штиль, поэтому звук идущей лодки моряк услышал еще издалека. В 10 утра его вытащили наконец из воды. “Там, внизу, еще двое!” — беспокоился краснофлотец.  

К месту гибели “С-11” подошел морской охотник. Однако его рулевой неудачно сманеврировал, и катер своим винтом перерубил трос буйка. Казалось, положение еще более осложнилось, но прежде чем команда охотника приступила к спасработам, сигнальщик прокричал: “Человек за бортом!” Это был Зиновьев.  

Василий до последнего оставался внутри подлодки: артиллерист не спешил подниматься на поверхность, прекрасно зная, что маленький буек всех не выдержит. На его глазах окончательно затих обезумевший Мареев. Кислорода в незатопленной части отсека оставалось все меньше, и сознание моряка стало мутиться — сказывался эффект “азотного наркоза”. Зиновьев “взбадривался”, изредка пользуясь сохранившимися еще патронами регенерации воздуха. Когда запасы кислорода подошли к концу, он нацепил спасательный аппарат и протиснулся в торпедную “трубу”. Снаружи Василия ждал неприятный сюрприз: отрубленный от буйка трос лежал на дне. Пришлось подниматься нештатным образом: чтобы не выскочить пробкой с глубины, он держался за трос, постепенно подтравливая его и регулярно останавливаясь, когда нащупывал очередной муссинг. При этом ноги артиллериста задрало кверху, так что он поднимался к морской поверхности пятками вперед. 

 * * * 

Чудом спасшиеся моряки после такого испытания попали в госпиталь. Больше других досталось Никишину. Его на некоторое время парализовало, а температура тела после многочасового пребывания в холодной воде упала до 34,5 градусов!  

Однако, едва поправившись, моряки вновь попросили зачислить их в действующий флот. Правда, подводником остался лишь Никишин. Зиновьев попал на тральщик, а Мазнин — на один из кораблей Ладожской флотилии, охранявших знаменитую Дорогу жизни. Все трое уцелели на войне и спустя несколько лет даже встретились.  

А их родную “С-11” подняли в 1956-м при расчистке фарватера. Найденные в отсеках останки членов экипажа подлодки были торжественно захоронены на Гарнизонном кладбище в Риге. Над братской могилой поставили обелиск, на котором высечены фамилии 46 погибших.  

— В этом списке упомянут и мой дядя, — рассказывает Алла Кузьмичева. — Я конечно, беспокоюсь за судьбу захоронения, — достаточно вспомнить недавнюю печальную историю “Бронзового солдата”. Хотелось бы побывать на братской могиле. Я надеюсь разыскать кого-нибудь еще из потомков погибших моряков с “С-11” и уже всем вместе поехать в Ригу. Может быть, кто-то из них откликнется, прочитав эту статью в “МК”. 

www.mk.ru

© 1919 – 2010  Редакция газеты «Московский Комсомолец»