Адмирал Океана
Современная Россия совсем не с той торжественностью, которая приличествует случаю, отмечает столетний юбилей одного из великих сынов русского народа — выдающегося организатора флота, морского теоретика и геополитика Адмирала флота Советского Союза Сергея Георгиевича Горшкова.
«Главком устрашающей эффективности», как называли его еще при жизни соперники-американцы, возглавлял советский флот три десятилетия — с 1956 по 1985 годы. И если можно с чем-то и сопоставить значение эпохи Горшкова в истории русского флота, то только с эпохой Петра Великого. «Мореплаватель и плотник» не только повелел «морским судам быть», но и сам заложил основы как русского кораблестроения, так и военного и политического применения морского флота России. И хотя сразу после его смерти могло казаться, что дело Петра на море погибло — корабли сгнили, дороги в Петербурге заросли травой, о флоте забыли, заложенная им традиция привела к великому возрождению русского флота при Екатерине Великой, к эпохе Чесмы, первой Адриатической экспедиции, и побед гениального Ушакова, эпохи, продолжившейся победами Сенявина, Наварином, плаваниями Крузенштерна, Беллинсгаузена и Лазарева, первым открытием Россией мирового океана.
Сергей Георгиевич Горшков не был, как и Петр Великий, «великим флотоводцем» в том смысле, в каком ими были де Рёйтер, Нельсон, Ушаков или Нахимов. Он не одерживал крупных побед в морских сражениях и даже не планировал их. Его роль была гораздо труднее и в чем-то гораздо выше — создать условия таких побед, создать те материальные условия, ту программу, ту доктрину и ту мечту, которая увенчает победой столетнее устремление русского народа к покорению моря и океана.
Адмирал Горшков своим политическим искусством, мужеством и мудростью добился создания Советским Союзом большого океанского флота, подорвавшего единоличное господство США в мировом Океане. Он заложил основы не только боевого, но и политического использования нашего флота в период господства ядерного оружия и холодной войны. Он выдвинул грандиозную мечту об Океане, понимание морской мощи не просто как «господства над коммуникациями», но как освоения всех возможностей мирового Океана как жизненной среды, как формы существования.
Подобно флоту Петра Великого, флот Горшкова был практически заброшен и уничтожен в годы после его отставки и смерти. Но изменения, внесенные адмиралом в военно-морскую психологию Русской державы, созданные им организационные основы и традиции, философия океанского флота, усвоенная нашими моряками, уже никуда не уйдут. Даже сегодня, когда «горшковский» флот лежит в руинах или распродан (эта горькая судьба постигла и авианосец, названный именем адмирала и проданный в Индию), Россия всё-таки сохраняет престиж великой океанской державы и остаточные возможности «демонстрации флага», созданные именно в эпоху Горшкова. Если наше государственное опамятование пойдет достаточно быстро, то мы еще сохраняем возможности восстановления нашего океанского могущества, имеем еще кадры, прошедшие горшковскую школу, воспитанные на идеях адмирала, свободные от узости кругозора, навязанной узостью возможностей.
Сегодня, в год столетия адмирала Горшкова нам необычайно важно проникнуть в смысл его военно-морской стратегии и его океанской философии, с тем чтобы отделить главное от второстепенного, преодолеть массу невежественных стереотипов (включая и многочисленные примеры клеветы, возведенной на память адмирала в эпоху развала флота). Нам надо не только и не столько слепо повторять его формулировки (зачастую дававшиеся под давлением политических и ситуативных обстоятельств), но научиться мыслить как он. Тогда мы, по его словам, будем «знать закон победы». Победы, которая все тридцать лет его руководства ВМФ нашей Родины ему не изменила.
Личность
Выход замечательно полной биографии Сергея Георгиевича Горшкова (М.С. Монаков. Главком. Жизнь и деятельность Адмирала флота Советского Союза С.Г. Горшкова. М., Кучково поле, 2008) избавляет нас от пересказа перипетий его непростой жизненной судьбы. Мы можем сосредоточиться на основных чертах его личности и деятельности, чтобы лучше понять истоки действий и идей адмирала.
Сегодня, в год столетия адмирала Горшкова нам необычайно важно проникнуть в смысл его военно-морской стратегии и его океанской философии, с тем чтобы отделить главное от второстепенного, преодолеть массу невежественных стереотипов (включая и многочисленные примеры клеветы, возведенной на память адмирала в эпоху развала флота). Нам надо не только и не столько слепо повторять его формулировки (зачастую дававшиеся под давлением политических и ситуативных обстоятельств), но научиться мыслить как он. Тогда мы, по его словам, будем «знать закон победы». Победы, которая все тридцать лет его руководства ВМФ нашей Родины ему не изменила.
Личность
Выход замечательно полной биографии Сергея Георгиевича Горшкова (М.С. Монаков. Главком. Жизнь и деятельность Адмирала флота Советского Союза С.Г. Горшкова. М., Кучково поле, 2008) избавляет нас от пересказа перипетий его непростой жизненной судьбы. Мы можем сосредоточиться на основных чертах его личности и деятельности, чтобы лучше понять истоки действий и идей адмирала.
Прежде всего, Сергей Георгиевич был до мозга костей интеллектуалом. Сын известного всей Коломне смотрителя народных училищ, которому, не случись революции, было гарантировано потомственное дворянство, Горшков принадлежал к той части русской интеллигенции, которая приняла советский строй не во имя его идеологии, а ради верности Родине и долга служения ей. Эти выходцы из образованных слоев на протяжении всей жизни вели неутомимую работу под подтягиванию «рабочих, крестьян и матросов» и их потомков до своего уровня, никого не презирая, но и не принимая веры в то, что «энтузиазм масс» может заменить знания, интеллект и внутреннюю дисциплину. Карьера Горшкова в коварные послереволюционные десятилетия двигалась (причем весьма стремительно двигалась) не потому, что он был «крепким руководителем» сталинского стиля, не потому, что он совершал выдающиеся подвиги или ему «везло». Напротив, Сергей Георгиевич делал карьеру вопреки очевидному «невезению», которое стоило бы любому другому головы. В 1938 году на Охотском море погиб находившийся под его командой эсминец «Решительный». В годы войны, когда Горшков командовал Азовской и Дунайской флотилиями, его действиям часто не благоприятствовали погодные условия, недостаточность сил, а порой и чья-то рука в Главном штабе ВМФ, переводившая его с должности на должность как раз накануне крупных операций, в которых адмирал мог бы себя показать.
В 1946 году на крейсере «Молотов», входившем в его эскадру, произошел крупный пожар, а в 1947-м, когда на том же «Молотове» путешествовал Сталин, Горшкова не взяли в этот поход. В 1955 году, всего через полгода после ухода Горшкова с должности командующего Черноморским флотом, взорвался и затонул линкор «Новороссийск».
Всего одного такого события хватило бы, чтобы перечеркнуть карьеру, а в иные времена — и жизнь. Однако Горшков с «устрашающей эффективностью» шел вперед. Его двигали именно потому, что он не был похож на тех начальников, с которых было принято (и осмысленно) спрашивать жизнью. Сергей Георгиевич не столько «командовал», сколько учил и учился, умел делать выводы и из побед, и из поражений, заставлял подчиненных осваивать новую технику, новые методы, разбираться в теории. Редко на тогдашнем советском флоте можно было найти практического командира, который... читает лекции подчиненным. Даже во время войны, получив недолгий отдых в связи с ранением, он требует у ординарца в больницу книги Ф.Ф.Веселаго, С.О.Макарова, А.Т.Мэхена, И.С.Исакова, В.А.Белли, Н.А.Бологова, Х.Вильсона, Дж.Корбетта, О.Грооса, П.Кеппена, Г.Ньюболта, Р.Фирле (что удивительно, почти всё удается найти), а затем пишет теоретическую работу, подводящую итоги десантным операциям Азовской флотилии. В 1954 году командующий Черноморским флотом Горшков пишет секретную монографию: «Общие особенности ведения морских операций в условиях применения ядерного оружия».
Именно ясное теоретическое видение, интеллектуальный подход к строительству военно-морского флота, умение ставить самому себе и реализовывать такие, к примеру, задачи, как проведение «учений с исследовательскими целями» (Горшков впервые провел такие учения на ЧФ в 1953 году, а в годы его главкомства они стали обычным делом на флоте), и «выталкивали» Горшкова наверх вопреки сопротивлению «судьбы» и интенсивной конкуренции со стороны коллег-адмиралов, зачастую бывших гораздо более «любимыми», «популярными», «харизматичными» командирами.
Умение играть и выигрывать в этой конкурентной борьбе также относилось к сильным сторонам личности Сергея Георгиевича, хотя и навлекло на него немало посмертных обвинений — и в несправедливости к смещенному предшественнику Н.Г.Кузнецову, и в «подавлении» оппозиции в лице адмиралов Холостякова и Чабаненко, и в соучастии в уничтожении Хрущевым надводного флота, и в мнимом «сопротивлении строительству полноценных авианосцев». Человек абсолютно закрытый и архиосторожный, Сергей Георгиевич был великолепным политиком. Он умел достигать власти и её удерживать. Для тех, кто оказывается у такого политика поперек пути, это свойство малоприятно. Но для человека, который имеет ясное видение и цели, которые может осуществить только обладая полнотой власти, умение эту власть сохранять и удерживать является благом.
Только находясь в должности главкома ВМФ три десятка лет, Горшков смог провести все задуманные им преобразования — добиться реабилитации идеи сильного надводного флота после хрущевского погрома, создать океанские силы и средиземноморскую эскадру, выработать формы применения флота в холодной войне, воздать и внедрить новую океанскую стратегию, и, наконец, внедрить те самые авианосцы, в противодействии строительству которых его сейчас модно обвинять. Для того чтобы этого добиться, Горшкову приходилось отступать, изворачиваться, хитрить, кривить душой и поддерживать решения, противоречившие его убеждениям, допускать личные несправедливости (как с тем же Кузнецовым). И всё-таки добиваться своего.
И эта его тактика, основанная, в частности, на умении максимально использовать возможности, которые предоставляло ему золотое десятилетие, когда во главе Вооруженных сил СССР стояли три боевых товарища по боям за Новороссийск — Главковерх Л.И.Брежнев, министр обороны маршал А.А.Гречко и главком ВМФ С.Г.Горшков, подарила стране могучий океанский флот, в составе которого были и АПЛ, и дизельные ударные подводные лодки, и ракетные крейсера, и «протоавианосцы», и полноценные десантные силы, и морская пехота. К концу эпохи Горшкова советский флот выходил на создание полноценных АУГ, многоцелевых ударных АПЛ и на превосходство по стратегическим АПЛ. Этот флот имел точки базирования во всех интересовавших его районах мирового океана, а американские аналитики начинали всерьез беспокоиться, не подходит ли к концу эра американского морского могущества, и пугали свои правительства компьютерно просчитанными прогнозами поражения американского флота в столкновении с советским ВМФ. Всё это стало возможно именно потому, что политик, мыслитель, интеллектуал и организатор сумел в течение длительного времени сохранять практически «монархическую» власть над военно-морским флотом сверхдержавы.
Лишь к концу «эры Горшкова», после смерти А.А.Гречко, его «монархия» в флотских вопросах была поколеблена тандемом из министра обороны Д.Ф.Устинова и начальника Генштаба маршала Н.В.Огаркова. Есть какая-то горькая несправедливость судьбы в том, что два выдающихся интеллектуала и мыслителя — С.Г.Горшков и Н.В.Огарков так и не поняли друг друга, а их «доктрины» вступили в фактическую конкуренцию. Во имя «континентальной» стратегии Огаркова, основанной на укреплении стратегических ядерных сил и ПВО, планировании европейского конфликта с применением тактического ядерного оружия и ракет средней дальности, урезались средства на создание флота, на океанскую стратегию, и в частности принесена была в жертву (хоть и не навсегда) авианосная программа.
Противникам адмирала Горшкова, часто не брезговавшим никакой клеветой в его адрес, удалось наполнить статьи, исследования, энциклопедии утверждениями, что он противился строительству советских авианосцев. Что якобы именно по его инициативе развитие авианосных сил свелось к самолетам вертикального взлета и посадки (кстати, интересный вопрос, почему те, кто любят смеяться над «протоавианосцами» проекта 1143 класса «Киев» и их многострадальными Як-38, забывают о той роли, которую сыграли английские самолеты вертикального взлета и посадки «Си Харриер» в Фолклендской войне?). Между тем, Горшков систематически шел на компромиссы с представителями мощного «антиавианосного лобби», которое сформировалось в военной среде еще в 1950-е годы и торпедировало любые работы в этом направлении. Но шел он на эти компромиссы только для того, чтобы добиться возвращения вопроса об авианосцах на повестку дня уже на следующем этапе обсуждения.
Кто на самом деле противился полноценному выравниванию советского и американского флотов? Ответа на этот вопрос долго искать не нужно. Достаточно открыть, к примеру, мемуары адмирала Амелько, убранного Горшковым из руководства ВМФ, и назначенного помощником начальника Генштаба маршала Огаркова, чтобы прочесть о том, сколь мощным было «антиавианосное лобби»:
«Еще в 1976 году в Ленинграде был создан проект атомного авианосца, который был представлен в ЦК КПСС. Лишь через два года вышло наконец-то решение ЦК КПСС, в котором указывалось: "... в связи с большой стоимостью (около 4 миллиардов рублей по ценам того времени) и неясностью предназначения все работы по созданию такого корабля прекратить". Я не знаю авторов этого разумного решения, но оно свидетельствует о том, что в нашем высшем партийном органе были и здравомыслящие люди. Хотя такое решение весьма огорчило Горшкова, работы по перепроектированию он не остановил. Появился исправленный проект корабля, на сей раз водоизмещением около 72 тысяч тонн с атомной энергетической установкой, катапультным взлетом 36 боевых самолетов, а всего около 60 летательных аппаратов, в том числе 16 вертолетов противолодочной обороны.
Новый проект на коллегии не обсуждался. И маршал Огарков, и я, его заместитель, были противниками этого проекта. Негативно отнеслись к нему и другие заместители начальника Генштаба — В.И.Варенников, В.Я.Аболинс, А.И.Белов, начальник Главного политуправления СА и ВМФ А.А.Епишев и многие другие. Видимо, это и явилось причиной того, что Устинов отказался от обсуждения. Думается, и оформление заказа на начало строительства было подтасовано.
Ежегодно аппарат заместителя министра обороны по вооружению составлял план поставок вооружения оборонной промышленностью на очередной год, в том числе и кораблей. Подписанный начальником Генерального штаба этот план заместитель министра по вооружению передавал в канцелярию министра обороны, а затем он направлялся в ЦК КПСС на одобрение. В 1987 году маршал Огарков в представленном ему плане поставок на 1988 год обнаружил следующую запись: "...начать строительство атомного авианесущего корабля проекта 1143.7". Кто внес этот пункт в план, установить так и не удалось».
Как видим, не Горшков, а именно группа начальника Генштаба ответственна за то, что к моменту распада СССР авианосные силы страны так и не были достроены, а после этого распада подверглись распилу и распродаже. Но кто же был прав в этом споре военных титанов — Горшкова и Огаркова? Второго еще в начале 1990-х записали в великие евразийские стратеги и чуть ли не лидеры «тайного евразийского ордена». Первого, однако, даже в страшном сне не назовешь «атлантистом», каковым Горшков не был и не мог быть. Чтобы ответить на этот вопрос, посмотрим на суть военной стратегии адмирала Горшкова.
Политическая стратегия
Гений адмирала Горшкова как мыслителя и стратега состоял в том, что он раньше многих осознал природу военных конфликтов атомного века и в частности политическую природу холодной войны как большой стратегической игры без решающего боевого столкновения.
В то время как многие генералы, маршалы, адмиралы, конструкторы и члены политбюро бились над вопросом: как мы будем воевать с американцами, Горшков, не забывая о боевом применении флота, больше озабочен был вопросом, как сделать флот реальным политическим оружием державы в мирное время. Советский флот эпохи Горшкова строился прежде всего как инструмент холодной войны.
Сам адмирал писал в своих личных заметках вполне откровенно: «Единственный вид ВС, который способен активно поддерживать нашу политику в холодной войне мирного времени — это флот. И для этого надо иметь корабли». В то время как танки, самолеты и даже ядерные ракеты могли стать лишь пассивным элементом сдерживания в ходе глобального конфликта, были, по сути, заготовкой впрок, на случай если Третья мировая война все-таки начнется и перейдет в горячую фазу, советский флот с выходом в океаны способен был стать инструментом решающего политического влияния подобно тому, как таким инструментом был американский флот.
Хрущевский разгром флота завершился в 1962 году, когда в ходе карибского кризиса советский лидер обнаружил, что советской морской мощи, которую можно было бы противопоставить американской морской блокаде Кубы, попросту не существует. Из 4 посланных на Кубу советских подводных лодок к «Острову свободы» смогла прорваться лишь одна. Никаких других средств прорыва не оказалось вообще. Защитить советские океанские перевозки между полушариями было нечем. И тогда беспокойный Никита начал требовать от Горшкова вещей, прямо противоположных тем, которые требовал всего два года назад — создавать большой океанский флот, быть с американцами на равных в море. Выходить на военно-морской паритет после погрома приходилось практически с нуля.
Но адмирал Горшков добился результата в кратчайшие сроки. Им были разработаны основы боевого применения флота в условиях холодной войны, «боевой службы» флота. Точкой интенсивного давления на американцев стало Средиземное море — временная группа наших кораблей, преобразованная в 1967 году в Средиземноморскую эскадру буквально села на хвост 6-му флоту США. Она осуществляла слежение за американскими ПЛАРБ в районе, где те могли подойти на опасно близкое расстояние к советским границам, держала на прицеле американские авианосцы, а главное — обозначала стратегическое присутствие на расстоянии вытянутой руки в том регионе, где в 1950-80-е годы завязывалось большинство дипломатических и военных конфликтов холодной войны. Горшков связал американцам руки на море в том самом месте, где они в наибольшей степени нуждались в этой свободе рук. Вместо «большой дубинки» США вынуждены были идти на сотрудничество и, к примеру, в 1967 году американцы доказывали несправедливость египетских обвинений в участии американских авианосцев в войне на стороне Израиля, ссылаясь на то, что советской эскадрой подобные враждебные действия были бы зафиксированы.
На грани войны и политики была и разработанная в штабе Горшкова технология слежения советских подводных лодок за американскими АУГ, с тем чтобы уничтожить авианосцы в случае начала общего конфликта. С точки зрения военно-морского искусства подобная технология была, быть может, и несовершенным паллиативом отсутствия у советского флота собственных АУГ, плодом «подводной стратегии» проповедовавшейся Хрущевым. Но как политический ход непрерывно ощущавшееся американцами присутствие советских подводников было, несомненно, одной из самых удачных находок эпохи холодной войны. «Большой советский брат» непрерывно держал американские авианосцы на прицеле. И ощущать себя в таких условиях полноценными хозяевами морей было проблематично.
1970 год ознаменовался масштабными маневрами «Океан», охватившими акватории Атлантики и Тихого океана и семь морей, включая Северное, Средиземное, Японское и Филиппинское. Манёвры означали, что теперь у Океана два хозяина. А следовавшие за этим годы расцвета мнимого «застоя» (когда застой был действительно мнимым, а СССР на фоне масштабного «вьетнамского» кризиса США становился сверхдержавой №1) Горшкову удалось создать петлю советских военно морских баз («пунктов материально-технического обеспечения») вокруг всей планеты: на Кубе (Сьенфуэгос), в Польше (Свиноустье), ГДР (Росток), Финляндии (Порккала-Удд), Сомали (Бербера), Вьетнаме (Камрань), Сирии (Тартус), Йемене (Ходейда), Эфиопии (Нокра). Все четыре океана оказались покрыты опорными точками нашего флота.
«Слепой зоной» оставались лишь южные районы мирового океана, но после того, как СССР отыграл в свою пользу развал Португальской империи в 1975 году, советский флот начал обживаться и в Анголе и в Мозамбике. Если вспомнить, что много раз в истории поднимался вопрос о строительстве дубля Панамского канала через Никарагуа, то нетрудно представить себе, какую нервозность должен был вызвать в Вашингтоне переход в советский лагерь именно этой страны. Учитывая исключительную интеллектуальную мобильность Горшкова, его способность увлекаться новыми неожиданными проектами, вроде экспериментов по созданию искусственных островов в океане (а эксперименты эти советским флотом проводились и были заброшены исключительно потому, что вопрос базирования удалось в итоге решить гораздо проще), то нет сомнения — идея «Никарагуанского канала», который находился бы вне контроля США, его бы заинтересовала.
Таким образом, к концу 1980-х Горшков, следуя классическим правилам стратегии «морской державы», окружил США на всех океанских направлениях. Со вступлением в конце 1980-х в строй авианосцев проекта 1143.5 (пионером был «Рига», нынешний «Адмирал Кузнецов») и вводом многоцелевых АПЛ проекта 949 («убийц авианосцев»), зависящие от океанских коммуникаций США оказались бы в исключительно сложном положении. Рассуждая о планировании операций советского флота, на этом этапе Горшков уже мог рассуждать не только об операциях «флот против флота», но и об операциях «флот против берега», то есть о возможности непосредственного воздействия советского флота на территорию вероятного противника. В борьбе за морскую мощь, используя исключительно инструменты холодной войны, СССР, руководствуясь стратегией адмирала Горшкова, безусловно переиграл США.
С конца 1970-х американцы вынуждены были сменить стратегию на, как это ни парадоксально, континентальную. СССР была навязана война в той едва ли не единственной стране мира, где «аргумент Горшкова» никакого значения не имел — в Афганистане. «Ограниченный контингент» увяз в наземной и «стингерной» войне. Само принятие вызова на этом театре военных действий, где СССР не обладал инструментами ограниченного вмешательства в виде флота, оказалось поражением. Затем тот же политический обходной маневр был проведен в космосе, точнее говоря — в пиаре... Американцы создали миф о СОИ, создав мнимую на тот момент опасность нивелировки советского ядерного превосходства. Проиграв как «талассократия», американцы попытались отыграть позиции в качестве «аэрократии» и «космократии».
На этом направлении и попытался оказать им противодействие маршал Огарков с его программой создания высокоавтоматизированных систем управления советскими вооруженными силами, создания политической угрозы Европе с помощью размещения против нее ракет средней дальности, укрепления сил ПВО, планирования превентивных ударов. Всё это была совершенно справедливая постановка вопросов, но она исходила из неверных предпосылок. А именно — из доверия той эскалации, на которую пошли в 1980-х годах проигравшие классическую холодную войну США. Советские военные стратеги начала 80-х готовились к настоящей войне, имея дело с грандиозным политическим блефом и одновременно увязнув в горной войне на третьестепенном направлении (впрочем, в этом увязании не было ни малейшей вины советского начгенштаба, скорее, он и его идеи стали заложниками этой ситуации). Вместо того, чтобы инвестировать в победу (а инвестиции в флот были именно инвестициями в победу), советская военная машина вынуждена была инвестировать в собственное поражение. Выиграть чужую войну адмирал Горшков уже не мог. Попросту не имел полномочий.
Но чтобы убедиться в громадности оставленного им наследства, достаточно оценить итоги рецидивной «холодной войны» 2008 года, центральным событием которой стала горячая война 08.08.08. Одержав победу в локальном конфликте, Российская Федерация должна была вести ожесточенную борьбу за международное невмешательство и за признание результатов этой победы. И в этой борьбе в ход шли почти исключительно «аргументы Горшкова». Наличие на Черном море крейсера «Москва», который в одиночку перевешивал любую по численности и тоннажу морскую группировку, которую могли ввести страны НАТО в Черное море, не нарушая конвенции Монтре, практически исключило непосредственную помощь США Грузии. «Демонстрация флага» (строго по заветам Горшкова) в Западном полушарии, у берегов Венесуэлы и Никарагуа, продемонстрировала способность Москвы создать напряжение у американских границ неядерными средствами. Именно остатки «горшковского» флота (а это, увы, и в самом деле лишь жалкие остатки), позволили российской дипломатии свести безусловно в свою пользу опаснейший внешнеполитический кризис. Не будь этого инструмента холодной войны, победу в войне горячей пришлось бы закусить дипломатическим поражением.
«Еще в 1976 году в Ленинграде был создан проект атомного авианосца, который был представлен в ЦК КПСС. Лишь через два года вышло наконец-то решение ЦК КПСС, в котором указывалось: "... в связи с большой стоимостью (около 4 миллиардов рублей по ценам того времени) и неясностью предназначения все работы по созданию такого корабля прекратить". Я не знаю авторов этого разумного решения, но оно свидетельствует о том, что в нашем высшем партийном органе были и здравомыслящие люди. Хотя такое решение весьма огорчило Горшкова, работы по перепроектированию он не остановил. Появился исправленный проект корабля, на сей раз водоизмещением около 72 тысяч тонн с атомной энергетической установкой, катапультным взлетом 36 боевых самолетов, а всего около 60 летательных аппаратов, в том числе 16 вертолетов противолодочной обороны.
Новый проект на коллегии не обсуждался. И маршал Огарков, и я, его заместитель, были противниками этого проекта. Негативно отнеслись к нему и другие заместители начальника Генштаба — В.И.Варенников, В.Я.Аболинс, А.И.Белов, начальник Главного политуправления СА и ВМФ А.А.Епишев и многие другие. Видимо, это и явилось причиной того, что Устинов отказался от обсуждения. Думается, и оформление заказа на начало строительства было подтасовано.
Ежегодно аппарат заместителя министра обороны по вооружению составлял план поставок вооружения оборонной промышленностью на очередной год, в том числе и кораблей. Подписанный начальником Генерального штаба этот план заместитель министра по вооружению передавал в канцелярию министра обороны, а затем он направлялся в ЦК КПСС на одобрение. В 1987 году маршал Огарков в представленном ему плане поставок на 1988 год обнаружил следующую запись: "...начать строительство атомного авианесущего корабля проекта 1143.7". Кто внес этот пункт в план, установить так и не удалось».
Как видим, не Горшков, а именно группа начальника Генштаба ответственна за то, что к моменту распада СССР авианосные силы страны так и не были достроены, а после этого распада подверглись распилу и распродаже. Но кто же был прав в этом споре военных титанов — Горшкова и Огаркова? Второго еще в начале 1990-х записали в великие евразийские стратеги и чуть ли не лидеры «тайного евразийского ордена». Первого, однако, даже в страшном сне не назовешь «атлантистом», каковым Горшков не был и не мог быть. Чтобы ответить на этот вопрос, посмотрим на суть военной стратегии адмирала Горшкова.
Политическая стратегия
Гений адмирала Горшкова как мыслителя и стратега состоял в том, что он раньше многих осознал природу военных конфликтов атомного века и в частности политическую природу холодной войны как большой стратегической игры без решающего боевого столкновения.
В то время как многие генералы, маршалы, адмиралы, конструкторы и члены политбюро бились над вопросом: как мы будем воевать с американцами, Горшков, не забывая о боевом применении флота, больше озабочен был вопросом, как сделать флот реальным политическим оружием державы в мирное время. Советский флот эпохи Горшкова строился прежде всего как инструмент холодной войны.
Сам адмирал писал в своих личных заметках вполне откровенно: «Единственный вид ВС, который способен активно поддерживать нашу политику в холодной войне мирного времени — это флот. И для этого надо иметь корабли». В то время как танки, самолеты и даже ядерные ракеты могли стать лишь пассивным элементом сдерживания в ходе глобального конфликта, были, по сути, заготовкой впрок, на случай если Третья мировая война все-таки начнется и перейдет в горячую фазу, советский флот с выходом в океаны способен был стать инструментом решающего политического влияния подобно тому, как таким инструментом был американский флот.
Хрущевский разгром флота завершился в 1962 году, когда в ходе карибского кризиса советский лидер обнаружил, что советской морской мощи, которую можно было бы противопоставить американской морской блокаде Кубы, попросту не существует. Из 4 посланных на Кубу советских подводных лодок к «Острову свободы» смогла прорваться лишь одна. Никаких других средств прорыва не оказалось вообще. Защитить советские океанские перевозки между полушариями было нечем. И тогда беспокойный Никита начал требовать от Горшкова вещей, прямо противоположных тем, которые требовал всего два года назад — создавать большой океанский флот, быть с американцами на равных в море. Выходить на военно-морской паритет после погрома приходилось практически с нуля.
Но адмирал Горшков добился результата в кратчайшие сроки. Им были разработаны основы боевого применения флота в условиях холодной войны, «боевой службы» флота. Точкой интенсивного давления на американцев стало Средиземное море — временная группа наших кораблей, преобразованная в 1967 году в Средиземноморскую эскадру буквально села на хвост 6-му флоту США. Она осуществляла слежение за американскими ПЛАРБ в районе, где те могли подойти на опасно близкое расстояние к советским границам, держала на прицеле американские авианосцы, а главное — обозначала стратегическое присутствие на расстоянии вытянутой руки в том регионе, где в 1950-80-е годы завязывалось большинство дипломатических и военных конфликтов холодной войны. Горшков связал американцам руки на море в том самом месте, где они в наибольшей степени нуждались в этой свободе рук. Вместо «большой дубинки» США вынуждены были идти на сотрудничество и, к примеру, в 1967 году американцы доказывали несправедливость египетских обвинений в участии американских авианосцев в войне на стороне Израиля, ссылаясь на то, что советской эскадрой подобные враждебные действия были бы зафиксированы.
На грани войны и политики была и разработанная в штабе Горшкова технология слежения советских подводных лодок за американскими АУГ, с тем чтобы уничтожить авианосцы в случае начала общего конфликта. С точки зрения военно-морского искусства подобная технология была, быть может, и несовершенным паллиативом отсутствия у советского флота собственных АУГ, плодом «подводной стратегии» проповедовавшейся Хрущевым. Но как политический ход непрерывно ощущавшееся американцами присутствие советских подводников было, несомненно, одной из самых удачных находок эпохи холодной войны. «Большой советский брат» непрерывно держал американские авианосцы на прицеле. И ощущать себя в таких условиях полноценными хозяевами морей было проблематично.
1970 год ознаменовался масштабными маневрами «Океан», охватившими акватории Атлантики и Тихого океана и семь морей, включая Северное, Средиземное, Японское и Филиппинское. Манёвры означали, что теперь у Океана два хозяина. А следовавшие за этим годы расцвета мнимого «застоя» (когда застой был действительно мнимым, а СССР на фоне масштабного «вьетнамского» кризиса США становился сверхдержавой №1) Горшкову удалось создать петлю советских военно морских баз («пунктов материально-технического обеспечения») вокруг всей планеты: на Кубе (Сьенфуэгос), в Польше (Свиноустье), ГДР (Росток), Финляндии (Порккала-Удд), Сомали (Бербера), Вьетнаме (Камрань), Сирии (Тартус), Йемене (Ходейда), Эфиопии (Нокра). Все четыре океана оказались покрыты опорными точками нашего флота.
«Слепой зоной» оставались лишь южные районы мирового океана, но после того, как СССР отыграл в свою пользу развал Португальской империи в 1975 году, советский флот начал обживаться и в Анголе и в Мозамбике. Если вспомнить, что много раз в истории поднимался вопрос о строительстве дубля Панамского канала через Никарагуа, то нетрудно представить себе, какую нервозность должен был вызвать в Вашингтоне переход в советский лагерь именно этой страны. Учитывая исключительную интеллектуальную мобильность Горшкова, его способность увлекаться новыми неожиданными проектами, вроде экспериментов по созданию искусственных островов в океане (а эксперименты эти советским флотом проводились и были заброшены исключительно потому, что вопрос базирования удалось в итоге решить гораздо проще), то нет сомнения — идея «Никарагуанского канала», который находился бы вне контроля США, его бы заинтересовала.
Таким образом, к концу 1980-х Горшков, следуя классическим правилам стратегии «морской державы», окружил США на всех океанских направлениях. Со вступлением в конце 1980-х в строй авианосцев проекта 1143.5 (пионером был «Рига», нынешний «Адмирал Кузнецов») и вводом многоцелевых АПЛ проекта 949 («убийц авианосцев»), зависящие от океанских коммуникаций США оказались бы в исключительно сложном положении. Рассуждая о планировании операций советского флота, на этом этапе Горшков уже мог рассуждать не только об операциях «флот против флота», но и об операциях «флот против берега», то есть о возможности непосредственного воздействия советского флота на территорию вероятного противника. В борьбе за морскую мощь, используя исключительно инструменты холодной войны, СССР, руководствуясь стратегией адмирала Горшкова, безусловно переиграл США.
С конца 1970-х американцы вынуждены были сменить стратегию на, как это ни парадоксально, континентальную. СССР была навязана война в той едва ли не единственной стране мира, где «аргумент Горшкова» никакого значения не имел — в Афганистане. «Ограниченный контингент» увяз в наземной и «стингерной» войне. Само принятие вызова на этом театре военных действий, где СССР не обладал инструментами ограниченного вмешательства в виде флота, оказалось поражением. Затем тот же политический обходной маневр был проведен в космосе, точнее говоря — в пиаре... Американцы создали миф о СОИ, создав мнимую на тот момент опасность нивелировки советского ядерного превосходства. Проиграв как «талассократия», американцы попытались отыграть позиции в качестве «аэрократии» и «космократии».
На этом направлении и попытался оказать им противодействие маршал Огарков с его программой создания высокоавтоматизированных систем управления советскими вооруженными силами, создания политической угрозы Европе с помощью размещения против нее ракет средней дальности, укрепления сил ПВО, планирования превентивных ударов. Всё это была совершенно справедливая постановка вопросов, но она исходила из неверных предпосылок. А именно — из доверия той эскалации, на которую пошли в 1980-х годах проигравшие классическую холодную войну США. Советские военные стратеги начала 80-х готовились к настоящей войне, имея дело с грандиозным политическим блефом и одновременно увязнув в горной войне на третьестепенном направлении (впрочем, в этом увязании не было ни малейшей вины советского начгенштаба, скорее, он и его идеи стали заложниками этой ситуации). Вместо того, чтобы инвестировать в победу (а инвестиции в флот были именно инвестициями в победу), советская военная машина вынуждена была инвестировать в собственное поражение. Выиграть чужую войну адмирал Горшков уже не мог. Попросту не имел полномочий.
Но чтобы убедиться в громадности оставленного им наследства, достаточно оценить итоги рецидивной «холодной войны» 2008 года, центральным событием которой стала горячая война 08.08.08. Одержав победу в локальном конфликте, Российская Федерация должна была вести ожесточенную борьбу за международное невмешательство и за признание результатов этой победы. И в этой борьбе в ход шли почти исключительно «аргументы Горшкова». Наличие на Черном море крейсера «Москва», который в одиночку перевешивал любую по численности и тоннажу морскую группировку, которую могли ввести страны НАТО в Черное море, не нарушая конвенции Монтре, практически исключило непосредственную помощь США Грузии. «Демонстрация флага» (строго по заветам Горшкова) в Западном полушарии, у берегов Венесуэлы и Никарагуа, продемонстрировала способность Москвы создать напряжение у американских границ неядерными средствами. Именно остатки «горшковского» флота (а это, увы, и в самом деле лишь жалкие остатки), позволили российской дипломатии свести безусловно в свою пользу опаснейший внешнеполитический кризис. Не будь этого инструмента холодной войны, победу в войне горячей пришлось бы закусить дипломатическим поражением.
Итак, основой морской доктрины адмирала Горшкова было понимание флота не только как военного, но и как политического инструмента. Мощь военного флота, его готовность нанести поражение флоту противника, сорвать ракетно-ядерный удар с морских направлений и нанести свой собственный, является не самоцелью, а политическим инструментом укрепления мощи государства.
Чем сильнее флот великой державы, тем большего она может добиться, не прибегая к вооруженной силе, или локализовав её применение. Напомним еще раз собственные слова адмирала Горшкова: «Единственный вид ВС, который способен активно поддерживать нашу политику в холодной войне мирного времени — это флот». Сегодня этот завет строителя великого океанского флота России актуален как никогда.
Тайна океанов
Однако если бы адмирал Горшков был только выдающимся теоретиком и практиком политического применения ВМФ, стратегом холодной войны, то его историческое значение было бы ограничено определенными историческими условиями. Но в фигуре главкома советского ВМФ еще при его жизни чувствовалось нечто несиюминутное и надисторическое.
Американцы о нем говорили: «русский Мэхэн». Чем же было обусловлено столь лестное сравнение? Да, Горшков написал выдающийся теоретический труд «Морская мощь государств», в котором стратегическое значение флота было поднято на большую высоту. Да, в период открытых гонений на геополитику и на проблематику военной мощи, в период отупляющей миролюбивой риторики болтунов из цековского агитпропа, адмирал взял одно из наиболее проклинаемых этим агитпропом понятие «морской силы» («мэхэновщину и коломбовщину») и придал ему «советское» звучание. Но всё это было не более чем восстановлением традиций русской геополитики дореволюционной эпохи, в частности идей Н.Л. Кладо.
Однако теоретическое мышление Горшкова очевидно шло дальше концепций морской силы XIX-го и даже XX веков. Он показал и флоту и геополитической мысли новые горизонты, связанные с уникальным в геополитике осмыслением природы и значения Мирового Океана. Именно Океан, а не море является центром геополитической рефлексии Горшкова. И поэтому адмирала можно с полным основанием назвать родоначальником новой, океанической школы в мировой геополитике.
Чтобы понять особенности этой школы, нам необходимо будет зафиксировать ту традицию англосаксонской морской геополитики, от которой Горшков отталкивался. В рамках англосаксконской парадигмы Альфреда Тайера Мэхэна море понимается как безличный и бескачественный коммуникатор, аналог ньютоновского однородного и бескачественного космоса. Море — это пространство, с помощью которого удобно соединить пункт А и пункт Б кратчайшим путем. Тот, кто господствует над этим пространством, тот господствует и над всеми возможными путями, проведенными через него. Кто господствует над возможными путями, кто удешевляет свои перевозки и удорожает перевозки противника, заставляя его двигаться обходным сухопутным путем, тот господствует над стратегической ситуацией.
У Мэхэна в его основном теоретическом труде «Влияние морской силы на историю» есть потрясающий по своей оскорбительности для моря образ. Он сравнивает Средиземное море эпохи Пунических войн Рима и Карфагена с пустыней:
«Если бы Средиземное море было ровной пустыней, на окраинах которой римляне обладали бы сильными горными цепями Корсики и Сардинии, укрепленными постами Таррагоны, Лилибеума и Мессины, итальянскою береговой линией близ Генуи и союзными крепостями в Марселе и других пунктах; если бы при этом римляне располагали также вооруженной силой, способной пересекать эту пустыню по желанию, а их противник, будучи значительно слабее их в отношении такой силы, вынужден был именно поэтому на большой обходный путь для сосредоточения своих войск, то весь смысл такого военного положения был бы сразу понят, и не было бы слов, достаточно веских для выражения значения и влияния упомянутой силы римлян... В рассматриваемом случае флот играл роль силы, господствующей на предполагаемой пустыне, но так как эта сила действовала на стихии, незнакомой большинству писателей, и так как деятели ее с незапамятных времен стояли как бы в стороне, не имея проповедника своего значения и значения профессии своей, то ее огромное, решающее влияние на историю той эры, а вследствие этого и на историю мира, не было принято во внимание».
В построениях Мэхэна, равно как и всех «атлантических» геополитиков, море воспринимается именно как среда, которая может быть редуцирована до «пустоты», до чистого «пространства», и которая именно в силу своей бескачественности и однородности оказывается удобна для проведения коммуникаций, в отличие от окачествованной и разнородной суши. Собственно, если бы море было действительно пустыней, было бы лишено воды, ветров, глубин и отмелей, то это лишь улучшило бы его свойства с точки зрения «атлантической» стратегии.
Это пустотно-коммуникативное восприятие моря и связанное с ним восприятие морской силы прежде всего как господства над проведением и прерыванием коммуникаций является порождением того типа геополитического мышления, которое соответствовало «средиземноморской» и особенно «клочкообразной» эпохам создания «могущественных территориальных владений», выделенным выдающимся русским геополитиком В.П. Семеновым Тянь-Шанским. Для первой и особенно для второй системы характерно восприятие моря как препятствия/коммуникатора, а морской силы — как инструмента взаимного обращения этих позиций. Только владение морской силой позволяло создавать «средиземноморские» и «клочкообразные империи», а утрата или ограничение её вели и к скорой гибели этих геополитических систем.
Тот же Семенов Тянь-Шанский выделяет третий тип могущественных территориальных владений — чрезматериковые державы, тянущиеся от моря до моря и от океана до океана, и за счет этого обладающие сильным и трудноуязвимым континентальным ядром. Именно такой державой оказалась Россия и, в несколько меньшей степени, США, которые хотя и тянутся через материк, но свои основные центры имеют на морских побережьях, в то время как глубинка оказывается прежде всего соединительным пространством (за подробностями авторского видения этой и некоторых других тем, связанных с морской идеей России, отсылаем к нашей работе «Геополитика авианосцев»). Мысль русского геополитика не шла так далеко, чтобы высказать предположение — какая концепция морской силы будет адекватна идее чрезматериковой державы?
На этот вопрос ответил, возможно, даже не будучи знаком с теорией Семенова Тянь-Шанского, адмирал Горшков. В его геополитике центральным понятием является не море, а Океан. Океан для Горшкова не есть бескачественная среда, без ущерба для стратегического смысла редуцируемая к пустоте. Коммуникативная функция морей признается им существенной, но не единственной и даже, вероятно, не главной. Океан в геополитической мысли адмирала Горшкова есть окачествованная, обладающая множеством экономических, экологических, коммуникативных, жизненных измерений стихия, которая должна быть освоена человеком.
Если для Мэхена море тем интересней, чем более оно бескачественно и пусто, чем в большей степени оно подчиняется простой власти обладателя «морской силы», для Горшкова океан тем более интересен, чем в большей степени он заключает в себе полезные ископаемые и биологические ресурсы, чем больше возможности океанской среды и — совершенно другой стихии жизни, нежели суша. Коммуникативные возможности мирового Океана являются лишь частным случаем особых свойств гидросферы по сравнению с другими земными средами. Именно «полнота» океанской стихии, наполненность её движением и жизнью, во много раз более непостижимыми и таинственными для человека, чем даже космические просторы, и делает её объектом освоения человеком.
«Сущность морской мощи государства, как нам представляется, составляет степень возможности наиболее эффективно использовать Мировой океан, или, как иногда говорят, гидросферу Земли, в интересах государства в целом.
В понятие морской мощи государства в качестве основных компонентов мы включаем возможности государства в изучении (исследовании) океана и освоении его богатств, состояние транспортного и промыслового флотов и способность их обеспечивать потребности государства, а также наличие соответствующего интересам этого государства военно-морского флота, поскольку в мире существуют антагонистические социальные системы. Разумеется, характер использования океана и степень развития вышеуказанных компонентов в конечном счете определяются достигнутым уровнем экономического и социального развития государства и его политикой» — таковы чеканные формулировки из «Морской мощи государства».
Если бы труд С.Г.Горшкова выходил бы не в условиях советской цензуры, то вполне возможно, что у его автора была бы возможность процитировать изречение самой книги Бытия, так определяющей предназначение сотворенного Богом человека: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле» (Быт.1:26-28). Поразительно, что в этом благословении господство над Океаном, над океанской частью биосферы ставится на первое место по сравнению с владением воздухом и сушей.
В геополитическом мышлении Горшкова земное, сухопутное государство, с его экономической, экологической, транспортной и военной системой выходит в Океан, расширяя свои хозяйственные, научные, транспортные и военные возможности, используя специфические для водной среды свойства. Вообразить себе, подобно Мэхэну, Рим и Карфаген разделенными пустыней, а не морем, Горшков бы не смог и не захотел бы, поскольку для него очевидно, что сущность морской мощи именно в использовании специфики Океана.
Более того, в своих теоретических построениях адмирал Горшков сознательно ставит военно-морскую компоненту морской мощи в подчиненное положение по сравнению с экономической:
«Никоим образом не означает, что морская мощь страны зависит только от реальной боевой мощи Военно-Морского Флота. Ее следует рассматривать прежде всего как способность государства все ресурсы и возможности, которыми располагает океан, поставить на службу человека и полностью использовать для развития экономики, состоянием которой в конечном счете определяются все стороны жизни нашей страны, в том числе и ее обороноспособность».
Океаническая теория Горшкова является единственным адекватным военно-морским выражением той геополитической философии, которую требует для себя особенность России как «чрезматериковой» державы, мощь которой разворачивается из глубины континента. Моря и океаны в перспективе русской геополитики должны восприниматься как продолжение берега и континентального шельфа, устойчивость флота такой державы в море зависит от устойчивости владения ею берегом и полноты мобилизации экономических ресурсов водной среды. Океан же рассматривается как объект не коммуникации или прерывания чужих коммуникаций, а как пространство дальнейшей экспансии. Уже не разбросанные среди морей и океанов участки суши, соединенные мнимой «пустотой», а сами моря и океанские глубины рассматриваются как потенциальная среда обитания.
Такой прорыв в геополитическом мышлении мог сделать только русский ум, то есть ум народа, который столетиями существовал в режиме крепкого содружества со своей гидросферой, который сумел «одомашнить» её и выстроить вокруг неё свою цивилизацию. Взглянуть на Океан как на живую среду обитания мог лишь ум, воспитанный речной, акватической цивилизацией. Много раз удивлявшая загадка, почему выдающиеся русские флотоводцы и моряки вырастали вдали от всех морей (тот же Горшков вырос в Коломне), решается просто — в России мало где есть море, но зато всюду есть реки. И именно речной опыт, актуальный для каждого русского, задает исключительно тонкий, интимный характер наших взаимоотношений с водной стихией, удивительное чувство родства и уверенность в том, что можно и в самом деле попытаться стать «человеком-амфибией».
В этой вовлеченности в породнение с водной стихией можно увидеть и причину исключительного внимания к развитию подводных сил советского флота. В то время как надводный корабль является способом сохранять среди моря и океана кусок суши (кстати, в случае с авианосцем, представляющим собой плавучий остров, аналогия совсем уж полная), который максимально будет автономизирован от законов моря, подводная лодка представляет собой высокотехнологичную попытку превратить корабль в рыбу, использовать в своих интересах специфические черты водной стихии. Создание подводных лодок, которые действуют и атакуют в подводном положении, а в развитии подводных вооружений Советский Союз, несомненно, был лидером, во многом благодаря позиции Горшкова, породило специфическую именно для «горшковской» геополитической школы форму морской мощи — подводную мощь, мощь, укоренную в океанской стихии и слитую с нею исключительно тесно.
Автору этих строк довелось как-то слышать исключительный по интересу пересказ общего хода оперативно-стратегических учений, проводившихся советским Генштабом в середине 1980-х годов (скорее всего, шла речь об учениях «Щит»), и предполагавших моделирование глобального ядерного конфликта. Не ручаясь за стопроцентную достоверность информации, отмечу, тем не менее, интересную деталь, сообщенную собеседником: одним из конечных козырей в рукаве СССР в мире «после армагеддона» оказывалась группировка стратегических АПЛ, спрятавшихся в Океане на все время конфликта в режиме полной невидимости и оказавшихся одним из решающих факторов силы в послевоенном мире. Правдив был тот рассказ или нет, но он верно высвечивает те возможности, которые открывала в конце ХХ века подводная мощь, в которой Советскому флоту эпохи Горшкова безусловно не было равных.
И сегодня, когда отечественные морские теоретики всё больше обращают внимание на авиационную составляющую морской мощи, когда авианосцы являются прекрасной, хотя и труднодостижимой мечтой нашего флота, не следует перегибать палку и объявлять подводную стратегию советской эпохи ошибочной. Подводные силы сегодня, безусловно, еще недостаточно развиты, океан недостаточно познан нами, чтобы подводная лодка могла бы заменить надводный корабль. Но будет ли так всегда? И логика, и воображение говорят нам скорее о том, что будущее за кораблями, прочно породненными с водной стихией, действительно чувствующими себя в Океане как рыба в воде. То, чем не является подводная лодка сегодня, тем она явится завтра.
Вторым великим трудом С.Г.Горшкова, предпринятым по его инициативе и его трудами, является многотомный «Атлас Океанов», итог огромной исследовательской работы (а советские ВМФ горшковской тридцатилетки внесли огромный вклад в советскую и мировую океанографию), дающий объемное представление о феномене океанов, об особенностях каждого из них. В этом труде намечены контуры великой океанской мечты адмирала Горшкова, намечена программа познания Мирового Океана и его составных частей, выполнение которой приведет к возникновению возможности реального освоения человеком водной стихии, реального породнения человека не только с сушей, но и с морем. Идея морской мощи государства (корректней будет назвать её океанской мощью) по Горшкову — это идея многократного усиления совокупной человеческой мощи государства и народа за счет освоения океанской среды, её просторов и глубин, в которой военно-морская мощь является лишь твердой оболочкой, лишь защитой всестороннего хозяйственного и жизненного проникновения человека в океаны.
Чем сильнее флот великой державы, тем большего она может добиться, не прибегая к вооруженной силе, или локализовав её применение. Напомним еще раз собственные слова адмирала Горшкова: «Единственный вид ВС, который способен активно поддерживать нашу политику в холодной войне мирного времени — это флот». Сегодня этот завет строителя великого океанского флота России актуален как никогда.
Тайна океанов
Однако если бы адмирал Горшков был только выдающимся теоретиком и практиком политического применения ВМФ, стратегом холодной войны, то его историческое значение было бы ограничено определенными историческими условиями. Но в фигуре главкома советского ВМФ еще при его жизни чувствовалось нечто несиюминутное и надисторическое.
Американцы о нем говорили: «русский Мэхэн». Чем же было обусловлено столь лестное сравнение? Да, Горшков написал выдающийся теоретический труд «Морская мощь государств», в котором стратегическое значение флота было поднято на большую высоту. Да, в период открытых гонений на геополитику и на проблематику военной мощи, в период отупляющей миролюбивой риторики болтунов из цековского агитпропа, адмирал взял одно из наиболее проклинаемых этим агитпропом понятие «морской силы» («мэхэновщину и коломбовщину») и придал ему «советское» звучание. Но всё это было не более чем восстановлением традиций русской геополитики дореволюционной эпохи, в частности идей Н.Л. Кладо.
Однако теоретическое мышление Горшкова очевидно шло дальше концепций морской силы XIX-го и даже XX веков. Он показал и флоту и геополитической мысли новые горизонты, связанные с уникальным в геополитике осмыслением природы и значения Мирового Океана. Именно Океан, а не море является центром геополитической рефлексии Горшкова. И поэтому адмирала можно с полным основанием назвать родоначальником новой, океанической школы в мировой геополитике.
Чтобы понять особенности этой школы, нам необходимо будет зафиксировать ту традицию англосаксонской морской геополитики, от которой Горшков отталкивался. В рамках англосаксконской парадигмы Альфреда Тайера Мэхэна море понимается как безличный и бескачественный коммуникатор, аналог ньютоновского однородного и бескачественного космоса. Море — это пространство, с помощью которого удобно соединить пункт А и пункт Б кратчайшим путем. Тот, кто господствует над этим пространством, тот господствует и над всеми возможными путями, проведенными через него. Кто господствует над возможными путями, кто удешевляет свои перевозки и удорожает перевозки противника, заставляя его двигаться обходным сухопутным путем, тот господствует над стратегической ситуацией.
У Мэхэна в его основном теоретическом труде «Влияние морской силы на историю» есть потрясающий по своей оскорбительности для моря образ. Он сравнивает Средиземное море эпохи Пунических войн Рима и Карфагена с пустыней:
«Если бы Средиземное море было ровной пустыней, на окраинах которой римляне обладали бы сильными горными цепями Корсики и Сардинии, укрепленными постами Таррагоны, Лилибеума и Мессины, итальянскою береговой линией близ Генуи и союзными крепостями в Марселе и других пунктах; если бы при этом римляне располагали также вооруженной силой, способной пересекать эту пустыню по желанию, а их противник, будучи значительно слабее их в отношении такой силы, вынужден был именно поэтому на большой обходный путь для сосредоточения своих войск, то весь смысл такого военного положения был бы сразу понят, и не было бы слов, достаточно веских для выражения значения и влияния упомянутой силы римлян... В рассматриваемом случае флот играл роль силы, господствующей на предполагаемой пустыне, но так как эта сила действовала на стихии, незнакомой большинству писателей, и так как деятели ее с незапамятных времен стояли как бы в стороне, не имея проповедника своего значения и значения профессии своей, то ее огромное, решающее влияние на историю той эры, а вследствие этого и на историю мира, не было принято во внимание».
В построениях Мэхэна, равно как и всех «атлантических» геополитиков, море воспринимается именно как среда, которая может быть редуцирована до «пустоты», до чистого «пространства», и которая именно в силу своей бескачественности и однородности оказывается удобна для проведения коммуникаций, в отличие от окачествованной и разнородной суши. Собственно, если бы море было действительно пустыней, было бы лишено воды, ветров, глубин и отмелей, то это лишь улучшило бы его свойства с точки зрения «атлантической» стратегии.
Это пустотно-коммуникативное восприятие моря и связанное с ним восприятие морской силы прежде всего как господства над проведением и прерыванием коммуникаций является порождением того типа геополитического мышления, которое соответствовало «средиземноморской» и особенно «клочкообразной» эпохам создания «могущественных территориальных владений», выделенным выдающимся русским геополитиком В.П. Семеновым Тянь-Шанским. Для первой и особенно для второй системы характерно восприятие моря как препятствия/коммуникатора, а морской силы — как инструмента взаимного обращения этих позиций. Только владение морской силой позволяло создавать «средиземноморские» и «клочкообразные империи», а утрата или ограничение её вели и к скорой гибели этих геополитических систем.
Тот же Семенов Тянь-Шанский выделяет третий тип могущественных территориальных владений — чрезматериковые державы, тянущиеся от моря до моря и от океана до океана, и за счет этого обладающие сильным и трудноуязвимым континентальным ядром. Именно такой державой оказалась Россия и, в несколько меньшей степени, США, которые хотя и тянутся через материк, но свои основные центры имеют на морских побережьях, в то время как глубинка оказывается прежде всего соединительным пространством (за подробностями авторского видения этой и некоторых других тем, связанных с морской идеей России, отсылаем к нашей работе «Геополитика авианосцев»). Мысль русского геополитика не шла так далеко, чтобы высказать предположение — какая концепция морской силы будет адекватна идее чрезматериковой державы?
На этот вопрос ответил, возможно, даже не будучи знаком с теорией Семенова Тянь-Шанского, адмирал Горшков. В его геополитике центральным понятием является не море, а Океан. Океан для Горшкова не есть бескачественная среда, без ущерба для стратегического смысла редуцируемая к пустоте. Коммуникативная функция морей признается им существенной, но не единственной и даже, вероятно, не главной. Океан в геополитической мысли адмирала Горшкова есть окачествованная, обладающая множеством экономических, экологических, коммуникативных, жизненных измерений стихия, которая должна быть освоена человеком.
Если для Мэхена море тем интересней, чем более оно бескачественно и пусто, чем в большей степени оно подчиняется простой власти обладателя «морской силы», для Горшкова океан тем более интересен, чем в большей степени он заключает в себе полезные ископаемые и биологические ресурсы, чем больше возможности океанской среды и — совершенно другой стихии жизни, нежели суша. Коммуникативные возможности мирового Океана являются лишь частным случаем особых свойств гидросферы по сравнению с другими земными средами. Именно «полнота» океанской стихии, наполненность её движением и жизнью, во много раз более непостижимыми и таинственными для человека, чем даже космические просторы, и делает её объектом освоения человеком.
«Сущность морской мощи государства, как нам представляется, составляет степень возможности наиболее эффективно использовать Мировой океан, или, как иногда говорят, гидросферу Земли, в интересах государства в целом.
В понятие морской мощи государства в качестве основных компонентов мы включаем возможности государства в изучении (исследовании) океана и освоении его богатств, состояние транспортного и промыслового флотов и способность их обеспечивать потребности государства, а также наличие соответствующего интересам этого государства военно-морского флота, поскольку в мире существуют антагонистические социальные системы. Разумеется, характер использования океана и степень развития вышеуказанных компонентов в конечном счете определяются достигнутым уровнем экономического и социального развития государства и его политикой» — таковы чеканные формулировки из «Морской мощи государства».
Если бы труд С.Г.Горшкова выходил бы не в условиях советской цензуры, то вполне возможно, что у его автора была бы возможность процитировать изречение самой книги Бытия, так определяющей предназначение сотворенного Богом человека: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле» (Быт.1:26-28). Поразительно, что в этом благословении господство над Океаном, над океанской частью биосферы ставится на первое место по сравнению с владением воздухом и сушей.
В геополитическом мышлении Горшкова земное, сухопутное государство, с его экономической, экологической, транспортной и военной системой выходит в Океан, расширяя свои хозяйственные, научные, транспортные и военные возможности, используя специфические для водной среды свойства. Вообразить себе, подобно Мэхэну, Рим и Карфаген разделенными пустыней, а не морем, Горшков бы не смог и не захотел бы, поскольку для него очевидно, что сущность морской мощи именно в использовании специфики Океана.
Более того, в своих теоретических построениях адмирал Горшков сознательно ставит военно-морскую компоненту морской мощи в подчиненное положение по сравнению с экономической:
«Никоим образом не означает, что морская мощь страны зависит только от реальной боевой мощи Военно-Морского Флота. Ее следует рассматривать прежде всего как способность государства все ресурсы и возможности, которыми располагает океан, поставить на службу человека и полностью использовать для развития экономики, состоянием которой в конечном счете определяются все стороны жизни нашей страны, в том числе и ее обороноспособность».
Океаническая теория Горшкова является единственным адекватным военно-морским выражением той геополитической философии, которую требует для себя особенность России как «чрезматериковой» державы, мощь которой разворачивается из глубины континента. Моря и океаны в перспективе русской геополитики должны восприниматься как продолжение берега и континентального шельфа, устойчивость флота такой державы в море зависит от устойчивости владения ею берегом и полноты мобилизации экономических ресурсов водной среды. Океан же рассматривается как объект не коммуникации или прерывания чужих коммуникаций, а как пространство дальнейшей экспансии. Уже не разбросанные среди морей и океанов участки суши, соединенные мнимой «пустотой», а сами моря и океанские глубины рассматриваются как потенциальная среда обитания.
Такой прорыв в геополитическом мышлении мог сделать только русский ум, то есть ум народа, который столетиями существовал в режиме крепкого содружества со своей гидросферой, который сумел «одомашнить» её и выстроить вокруг неё свою цивилизацию. Взглянуть на Океан как на живую среду обитания мог лишь ум, воспитанный речной, акватической цивилизацией. Много раз удивлявшая загадка, почему выдающиеся русские флотоводцы и моряки вырастали вдали от всех морей (тот же Горшков вырос в Коломне), решается просто — в России мало где есть море, но зато всюду есть реки. И именно речной опыт, актуальный для каждого русского, задает исключительно тонкий, интимный характер наших взаимоотношений с водной стихией, удивительное чувство родства и уверенность в том, что можно и в самом деле попытаться стать «человеком-амфибией».
В этой вовлеченности в породнение с водной стихией можно увидеть и причину исключительного внимания к развитию подводных сил советского флота. В то время как надводный корабль является способом сохранять среди моря и океана кусок суши (кстати, в случае с авианосцем, представляющим собой плавучий остров, аналогия совсем уж полная), который максимально будет автономизирован от законов моря, подводная лодка представляет собой высокотехнологичную попытку превратить корабль в рыбу, использовать в своих интересах специфические черты водной стихии. Создание подводных лодок, которые действуют и атакуют в подводном положении, а в развитии подводных вооружений Советский Союз, несомненно, был лидером, во многом благодаря позиции Горшкова, породило специфическую именно для «горшковской» геополитической школы форму морской мощи — подводную мощь, мощь, укоренную в океанской стихии и слитую с нею исключительно тесно.
Автору этих строк довелось как-то слышать исключительный по интересу пересказ общего хода оперативно-стратегических учений, проводившихся советским Генштабом в середине 1980-х годов (скорее всего, шла речь об учениях «Щит»), и предполагавших моделирование глобального ядерного конфликта. Не ручаясь за стопроцентную достоверность информации, отмечу, тем не менее, интересную деталь, сообщенную собеседником: одним из конечных козырей в рукаве СССР в мире «после армагеддона» оказывалась группировка стратегических АПЛ, спрятавшихся в Океане на все время конфликта в режиме полной невидимости и оказавшихся одним из решающих факторов силы в послевоенном мире. Правдив был тот рассказ или нет, но он верно высвечивает те возможности, которые открывала в конце ХХ века подводная мощь, в которой Советскому флоту эпохи Горшкова безусловно не было равных.
И сегодня, когда отечественные морские теоретики всё больше обращают внимание на авиационную составляющую морской мощи, когда авианосцы являются прекрасной, хотя и труднодостижимой мечтой нашего флота, не следует перегибать палку и объявлять подводную стратегию советской эпохи ошибочной. Подводные силы сегодня, безусловно, еще недостаточно развиты, океан недостаточно познан нами, чтобы подводная лодка могла бы заменить надводный корабль. Но будет ли так всегда? И логика, и воображение говорят нам скорее о том, что будущее за кораблями, прочно породненными с водной стихией, действительно чувствующими себя в Океане как рыба в воде. То, чем не является подводная лодка сегодня, тем она явится завтра.
Вторым великим трудом С.Г.Горшкова, предпринятым по его инициативе и его трудами, является многотомный «Атлас Океанов», итог огромной исследовательской работы (а советские ВМФ горшковской тридцатилетки внесли огромный вклад в советскую и мировую океанографию), дающий объемное представление о феномене океанов, об особенностях каждого из них. В этом труде намечены контуры великой океанской мечты адмирала Горшкова, намечена программа познания Мирового Океана и его составных частей, выполнение которой приведет к возникновению возможности реального освоения человеком водной стихии, реального породнения человека не только с сушей, но и с морем. Идея морской мощи государства (корректней будет назвать её океанской мощью) по Горшкову — это идея многократного усиления совокупной человеческой мощи государства и народа за счет освоения океанской среды, её просторов и глубин, в которой военно-морская мощь является лишь твердой оболочкой, лишь защитой всестороннего хозяйственного и жизненного проникновения человека в океаны.
Мысля сегодня
Прошло не только сто лет со дня рождения адмирала Горшкова, но и четверть века с того дня, когда его отставка стала одним из первых выстрелов Горбачева и перестройщиков по «старой гвардии» советской державы. Сумев уйти вовремя, Сергей Георгиевич сумел избежать прижизненной и посмертной диффамации. Флот, в котором все или почти все так или иначе являются выучениками горшковской школы, пронес имя своего главкома через эпоху безвременья и пытается вернуться сегодня к его традициям. Но каковы эти традиции, в чем смысл нашего обращения к наследию адмирала Горшкова сегодня? Ведь если мы будем просто повторять цитаты его трудов, бывших ответами на вызовы его эпохи, то далеко мы не уйдем, так и застрянем в позавчерашнем дне.
Нам нужно не только и даже не столько цитировать Горшкова даже там, где он оказался пророком, сколько пытаться самим мыслить «по-горшковски». Попытаемся попробовать это сделать, хотя бы в самых общих чертах.
Прежде всего, в горшковской логике должен быть однозначно решен вопрос, какой флот нужен России — большой океанский или малый прибрежный, как о том учили советские теоретики «молодой школы», последователи маршала Тухачевского. Те самые, которые в 1920-30-е годы устроили настоящую диффамацию и физическое уничтожение таких защитников концепции морской силы, как Б.Б.Жерве и М.А.Попов (своим запоздалым развитием и низкой боеготовностью в Великую Отечественную флот был обязан именно этим флотофобским «классовым» экспериментам).
Так вот, России нужен океанский флот. Более того, океанский флот России нужен в большей степени, чем прибрежный. Скажем даже больше, если делать выбор «или-или», то в российских условиях необходимо скорее отказаться от прибрежного флота, от береговой охраны, которую могут осуществлять и пограничники, авиация, береговые силы, чем от флота океанского. Конечно, решать вопрос в логике «или-или» не хочется, но флотофобы, защитники теории «малого флота» сами ставят вопрос подобным образом, стараясь обосновать его соображениями «экономии». Если проводить принцип экономии последовательно, то «малый флот», который ни от кого ничего не может защитить, стране попросту не нужен ни на одном из направлений, кроме Черноморского (на котором по условиям режима проливов бессмысленно, к сожалению, развивать большой флот в каком-либо другом качестве кроме качества «эмбриона» Средиземноморского флота).
Напротив, океанский флот, флот, который может быть орудием «холодной войны мирного времени», который может быть политическим инструментом в самых удаленных уголках земного шара, который способен, если надо, отстоять экономические интересы России и не допустить ни одну владеющую сильным флотом державу до эскалации конфликта, необходим России в первую очередь. Именно его строительство и развитие позволит России удержаться на положении океанской державы после пережитого ею в последние десятилетия кризиса.
Несомненно, что для защиты ближних рубежей у России тоже должны быть морские силы, но, прежде всего, как наступательное оружие. И, прежде всего, это должны быть значительные десантные силы, развитию которых так много внимания уделял сам адмирал Горшков. В виду увеличившейся геополитической чересполосицы в бассейнах как Балтийского, так и Черного морей, существования у нас анклава в Калининграде, возможность быстрого осуществления масштабных десантных операций, в том числе и с использованием вертолетов, представляется одним из основных факторов военной устойчивости в случае конфликтов на северо-западном и юго-западном направлениях.
Что касается дальних рубежей, то здесь принципиальным является вопрос о выборе океана, на котором будут развернуты основные океанские силы России. На одной из фотографий адмирала Горшкова изображена его лекция перед начальствующим составом ВМФ. Внимание привлекает необычная карта мирового океана, которая размещена за спиной у адмирала. Вместо привычного для нас картографического разбиения мира на два полушария с Атлантикой, как своеобразной геополитической осью мира, центром той проекции, к которой обращался адмирал, является Тихий Океан. Левее его расположена Евразия, как крупнейший из «островов» на этом океане, правее — западное побережье разрезанной в этой проекции пополам Америки.
Очевидно, что в логике океанического мышления такая проекция абсолютно корректна. Именно величайший по площади, занимающий треть всей поверхности Земли и по своим минеральным и биологическим ресурсам океан должен быть логическим центром «океанической» эпохи. Его традиционным геополитическим минусом являлась обширность, бескрайнесть, непокоренность, неизведанность, которая так «невыгодно» отличала его от превратившейся в дежурную, чуть расширенную версию Ла Манша Атлантики. Но именно эти «минусы» Тихого Океана являются, на деле, его стратегическими плюсами. Его ресурсы не только не исчерпаны, но только начинают задействоваться человечеством.
Сегодня, благодаря подъему Китая, именно в бассейне Тихого Океана проживает уже половина населения планеты и там же сосредоточены важнейшие индустриальные мощности. В то же время геополитический режим этого океана не вполне установлен. После краха Японии в войне против США там ощущается некоторый дефицит силы, который американцы в полной мере не покрывают.
Для России же положение на Тихом Океане двояко. С одной стороны, именно выход к Тихому Океану создает для России феномен её «чрезматериковости», Дальний Восток является несомненным регионом будущего, регионом прорыва для России. С другой стороны, его недонаселенность, периферийность, само мышление в логике «дальнего» Востока как крайней оконечности русской суши обрекает Россию на геополитическую маргинальность в этой части мира. Столь же своеобразно и положение Тихоокеанского флота. С одной стороны, это самый перспективный российский флот, имеющий устойчивую возможность круглогодичного свободного выхода в большой океан. Еще в царскую эпоху, а затем при Сталине осознавалось, что именно Тихоокеанский флот должен быть важнейшим флотом Российской державы. С другой стороны, в силу всё той же «удаленности» по критериям внутренней геополитики, положение ТОФ также оказывается маргинальным. Все основные стратегические события происходят на чрезвычайном удалении от него.
Обращение к смыслу океанической геополитики адмирала Горшкова должно радикально изменить это положение. Прежде всего, Дальний Восток должен стать не столько гористой территорией на окраине России, сколько обширным океански-морским комплексом, для которого берег будет только базой в освоении биоресурсов и экономических ресурсов российской экономической зоны. Во-вторых, он должен перестать быть «дальним Востоком». Геополитически оправдано введение понятия Тихоокеанской России и шире — Русской Океании, как большого пространства, которое стянет вокруг России все территории, страны, народы, государства, которые были так или иначе в разное время захвачены русскими географическими открытиями и освоением. Наряду с Камчаткой, Аляской, Сахалином, на Тихом Океане множество территорий, которые открыты, исследованы, изучаены русскими мореплавателями и географами, над которыми хотя бы частично заявлялся русский суверенитет или где нам принадлежит право первооткрывателя. Существуют страны-партнеры, которые будут заинтересованы во взаимодействии с Россией в сфере внешней торговли, изучения океана, гуманитарной сфере, а в перспективах, быть может, и в военном сотрудничестве.
Полоса «Русской Океании» протянулась от Берингова пролива до Антарктиды. И лишь отсутствием внятной морской стратегии у Российской империи, целенаправленными действиями английского политического лобби, действовавшего против активности русских компаний и, прежде всего, Российско-Американской компании, можно объяснить тот факт, что русские открытия этой эпохи были утрачены полностью, что Россия не закрепилась ни на Гавайях, ни на малых островах Океании, там, где удалось в какой-то момент закрепиться даже Германии.
Однако никто не сказал, что обратного пути нет, что усилия по воссозданию пространства Русской Океании сейчас невозможны и непродуктивны. Напротив, появление у России на Тихом Океане мощного океанского флота, осуществляющего активную политику, приведет к тому, что именно этот флот станет генератором событий, будет диктовать повестку дня на главном океане.
Необходимость развития именно Тихоокеанского флота определяется еще двумя факторами. Во-первых, протяженность незащищенного побережья на Тихом Океане практически исключает здесь для России противодействие атаке с морских направлений с помощью береговой охраны и малого флота.
Тихоокеанскую Россию необходимо защищать прежде всего на стратегическом уровне, что невозможно без имеющего стратегическое значение флота. Эта необходимость усугубляется и проблемой сдерживания возможной китайской экспансии в Сибири и в Тихоокеанской России. Несмотря на протяженность российско-китайской границы, Китай чрезвычайно уязвим с морского направления. Два из трех крупнейших городов и экономических центров Китая — Шанхай и Гуаньчжоу — это приморские города. Шанхай претендует на то, чтобы стать столицей всего Тихоокеанского мира, Нью-Йорком Тихого океана. Тем самым способность воздействовать на Китай с морских направлений будет существенным фактором сдерживания при конфликтах любой интенсивности. И напротив, существование подобной угрозы вынуждает Китай интенсивно развивать свои военно-морские силы, а их наращивание, в сочетании с вакуумом силы на стороне России, будет еще в большей степени смещать баланс в регионе в сторону Пекина. Баланс, который невозможно будет поддерживать с помощью ядерного оружия и который, с другой стороны, нереально сохранить лишь с помощью обычных сухопутных вооружений.
Именно Тихий Океан должен стать пространством развития океанской мощи России. На нем должны быть сосредоточены основные хозяйственные и промысловые усилия, его изучение должно быть поставлено особенно основательно, именно здесь должна быть сосредоточена крупнейшая военно-морская группировка, ядро российского флота. Более того, именно флот должен стать средоточием обороны России на этом направлении.
Однако отсюда не следует, что об остальных направлениях нужно забыть. Напротив, Россия должна быть готова к интенсивной борьбе за Арктику и Антарктику. Если доступ в последнюю, омываемую новоустановленным гидрографами Южным Океаном, для нас будет возможен, прежде всего, через тот же Тихий Океан, и это является еще одним основанием держать свой флот именно там, то океанское господство в Арктике является попросту самоочевидным и императивным геополитическим призванием России. Призванием, осуществление которого должно быть подкреплено всеми новейшими научно-техническими средствами. В частности, именно на этом направлении имеет смысле еще более интенсивно, чем сейчас, развивать подводные силы, которые смогут нести боевую службу и подо льдами Северного Ледовитого Океана (где нашим подводниками уже накоплен огромный боевой опыт), и выходить в Атлантику, где они будут создавать серьезную угрозу силам НАТО.
Подводные силы, развитию которых огромное значение придавал адмирал Горшков, должны не только сохраняться, но и, как мы отметили выше, интенсивно и инновационно развиваться. Именно за подводным кораблем во всем многообразии возможных его форм — конечное будущее в освоении и развитии Океана. Может быть, это будущее чрезвычайно далеко, может быть, на пути к нему лежат трудности, сравнимые с трудностями, которые практически остановили экспансию людей в космическом пространстве, но очевидно, что рано или поздно они будут преодолены. Конечное океанское господство будет господством не только и даже не столько над морской поверхностью, сколько над водными глубинами, и перемещение и действие именно в этих глубинах однажды станет нормой. Поэтому развитие подводных сил России — это не только вопрос стратегического сдерживания, не только «паллиатив» отсутствию у нас авианосных сил, но и задел на будущее, который ни в коем случае нельзя утратить.
В то же время авианосные силы флотов доказали свою эффективность в мировом Океане, и нет никаких оснований думать, что авианосец сдаст свои позиции в качестве политического инструмента, в качестве боевого инструмента в конфликтах малой интенсивности на приморских театрах, в качестве основы ударной мощи надводного флота. В этой роли его просто нечем заменить. И для нашего флота и нашей державы — дело чести и вопрос безопасности довести до конца ту борьбу против «антиавианосного лобби», которую все тридцать лет своей работы главкомом вел С.Г.Горшков и которая увенчалась в итоге успехом, но результаты были уничтожены предательством горбачевщины. Российский флот должен получить полноценные ударные авианосные силы, которые станут и стратегическим и политическим инструментом России как океанской державы. Это то sine qua non, без которого бессмысленны надежды перейти в «поставианосную» эпоху.
Наконец, еще одно важное замечание, касающееся океанского самосознания России. Горькие, суровые и жесткие слова были посвящены адмиралом Горшковым в его размышлениях всевозможным концепциям, исходящим из представления о России как о «сухопутной державе», из лжеучения о стране, имеющей самую протяженную морскую границу в мире, как о «континенте». Главком справедливо связывал эти настроения с намеренным внушением со стороны враждебных России внешних сил, с «многовековой пропагандой враждебными России государствами во главе с Англией идеи о бесполезности для крупной континентальной державы иметь интересы на море. Чтобы придать убедительность такой пропаганде, широко использовалась клевета, будто русские не морская, а сухопутная нация, что им чуждо море и они не способны к мореплаванию».
В критике Горшкова доставалось весьма сурово, но абсолютно справедливо, и деятельности высших кругов российской бюрократии эпохи Империи:
«Нужно признать, что длительная враждебная для России пропаганда находила поддержку среди влиятельных сатрапов русского царизма, которые всячески препятствовали строительству флота и добивались сокращения расходов на поддержание его в необходимой готовности. Узость мышления высокопоставленных царских прислужников не прошла бесследно. Их реакционные идеи противопоставления флота армии и непонимание, что мощь вооруженных сил страны зависит от согласованного развития обоих компонентов единого организма, наносили на протяжении значительного времени существенный ущерб обороноспособности страны. Примером, подтверждающим это, может служить деятельность военного министра Куропаткина. Перед русско-японской войной он записал в дневнике: "Вчера с Витте... дружно убеждали государя о необходимости приостановить расходы на флот и на Дальний Восток". Это свидетельствует если не о предательстве, то во всяком случае о грубейшем непонимании интересов государства.
Враждебная пропаганда неустанно твердила, что Россия — страна не морская, а только континентальная, и поэтому флот ей нужен только для решения скромных задач обороны побережья.
Россия, владевшая шестой частью всей суши земного шара, безусловно, являлась самой крупной континентальной державой мира. Но одновременно она всегда была и великой морской державой. Морские границы России по своей протяженности превышали почти в два раза береговую черту Соединенных Штатов и почти в 15 раз береговую черту Франции. Доля морских границ России, США и Франции примерно одинакова: около двух третей их государственных границ приходится на побережье морей и океанов. Морские границы Германии (до Второй мировой войны) составляли всего лишь одну треть всех ее границ. Но несмотря на это, никто не упрекал Германию за то, что, будучи страной континентальной, она стремилась иметь могучий флот.
Не менее широко враги России использовали приемы фальсификации ее военной истории, доказывая, что все ее победы якобы достигались сухопутными армиями, что она должна идти по пути противопоставления армии флоту, что русская армия могла быть могущественной только за счет ликвидации флота. Так, Куропаткин в 1900 году докладывал царю: "Уроки истории учили нас идти по тому же пути, по которому шли наши предки, и главную силу России видеть в ее сухопутной армии..." В действительности же только в двух из 33 войн, которые вела Россия за 200 лет, предшествовавших первой мировой войне, флот не участвовал (Венгерский поход 1849 г. и Ахалтекинские экспедиции 1877–1879 гг.)».
О чем Сергей Георгиевич не мог написать прямо, что и в деятельности русофобских кругов «сатрапов коммунизма» от Тухачевского, через Хрущева и до Горбачева и его «борцов с авианосцами» вроде академика Арбатова, флотофобия была проявлена ничуть не менее ярко. Лишь в период торжества национально-консервативных, державных сил в советском руководстве флоту вновь давали зеленый свет, но из-за известной «цикличности» русских исторических процессов, которую нам никак не удается преодолеть, периоды внимания к флоту никогда не бывают настолько длинными, чтобы сделать морскую мощь России постоянной и несокрушимой.
Лишь к началу XXI века сформировались геополитические предпосылки для адекватного осмысления морской мощи России. Сама Россия перестал пониматься как «сухопутное» образование. Сперва возникла концепция «Острова России» В.Л.Цымбурского, в котором наше геополитическое место обозначалось как символический остров. Однако от символического острова до реального осознания островного положения России еще далеко.
Следующим шагом стало формирование концепции России как речной, акватической цивилизации. Осознание фактора рек и создаваемой ими пограничной земноводной среды, и сформированной ими системы коммуникации как первопричины и основной геополитической рамки для формирования в Северной Евразии огромного Русского государства. Именно используя реки, русским удалось противопоставить энергию земледельчески-промыслового народа кочевникам Великой Степи и подчинить эту степь своей власти. Именно используя реки, русские меньше чем за сто лет открыли и покорили огромную Сибирь. Выход России к морям и океанам был естественным увенчанием внутреннего, акватического развития России, шедшего по рекам.
Сегодня геополитический образ России предстает перед нами не как образ пустынного степного монолита. Это образ архипелага, не столько разделенного, сколько соединенного проливами-реками, и выходящего к трем из пяти океанов. Именно строение и осмысление России по модели архипелага дает нам в руки инструменты для планирования дальнейшей океанской экспансии России. То, что невозможно для мнимо «континентальной» нации, оказывается более чем возможно для островной.
Однако для успешного развития островного и океанического начала во внешней геополитике России необходимо и развитие её основ, внутренней геополитики. Сегодня система речных коммуникаций России практически разрушена. Тот путь, который наши предки называли «Божьей дорогой», находится в пренебрежении и по сравнению с непрерывно взвинчивающими тарифы железными дорогами, и по сравнению с решительно не хотящими приживаться дорогами автомобильными. Несмотря даже на климатические ограничения, внутренние водные пути России могут оказаться единственным адекватным решением множества транспортных проблем нашей страны.
В качестве далекой цели, в качестве далекой мечты можно представить себе единую интегрированную систему речного транспорта в России на пространстве от Невы до Амура. Но это, конечно, далекая мечта. Однако без интенсификации речной составляющей внутренней геополитики России, воспринимая нашу страну как якобы непроходимый континент, мы рискуем столкнуться с распадом действительного русского архипелага. И тогда нам будет уже не до Океанской идеи.
Заветы адмирала Горшкова
Подведем итог нашим затянувшимся (и все-таки исключительно неполным, сколь же многое мы даже не упомянули) юбилейным размышлениям. Адмирал Горшков — великая, исключительная в нашей истории фигура, подлинное место которой еще только предстоит осмыслить в случае, если Россия в своем стратегическом развитии последует его примеру и его заветам.
Что это за заветы?
1. Той средой, той стихией, от освоения которой зависит развитие России и человечества, является Мировой Океан.
Прошло не только сто лет со дня рождения адмирала Горшкова, но и четверть века с того дня, когда его отставка стала одним из первых выстрелов Горбачева и перестройщиков по «старой гвардии» советской державы. Сумев уйти вовремя, Сергей Георгиевич сумел избежать прижизненной и посмертной диффамации. Флот, в котором все или почти все так или иначе являются выучениками горшковской школы, пронес имя своего главкома через эпоху безвременья и пытается вернуться сегодня к его традициям. Но каковы эти традиции, в чем смысл нашего обращения к наследию адмирала Горшкова сегодня? Ведь если мы будем просто повторять цитаты его трудов, бывших ответами на вызовы его эпохи, то далеко мы не уйдем, так и застрянем в позавчерашнем дне.
Нам нужно не только и даже не столько цитировать Горшкова даже там, где он оказался пророком, сколько пытаться самим мыслить «по-горшковски». Попытаемся попробовать это сделать, хотя бы в самых общих чертах.
Прежде всего, в горшковской логике должен быть однозначно решен вопрос, какой флот нужен России — большой океанский или малый прибрежный, как о том учили советские теоретики «молодой школы», последователи маршала Тухачевского. Те самые, которые в 1920-30-е годы устроили настоящую диффамацию и физическое уничтожение таких защитников концепции морской силы, как Б.Б.Жерве и М.А.Попов (своим запоздалым развитием и низкой боеготовностью в Великую Отечественную флот был обязан именно этим флотофобским «классовым» экспериментам).
Так вот, России нужен океанский флот. Более того, океанский флот России нужен в большей степени, чем прибрежный. Скажем даже больше, если делать выбор «или-или», то в российских условиях необходимо скорее отказаться от прибрежного флота, от береговой охраны, которую могут осуществлять и пограничники, авиация, береговые силы, чем от флота океанского. Конечно, решать вопрос в логике «или-или» не хочется, но флотофобы, защитники теории «малого флота» сами ставят вопрос подобным образом, стараясь обосновать его соображениями «экономии». Если проводить принцип экономии последовательно, то «малый флот», который ни от кого ничего не может защитить, стране попросту не нужен ни на одном из направлений, кроме Черноморского (на котором по условиям режима проливов бессмысленно, к сожалению, развивать большой флот в каком-либо другом качестве кроме качества «эмбриона» Средиземноморского флота).
Напротив, океанский флот, флот, который может быть орудием «холодной войны мирного времени», который может быть политическим инструментом в самых удаленных уголках земного шара, который способен, если надо, отстоять экономические интересы России и не допустить ни одну владеющую сильным флотом державу до эскалации конфликта, необходим России в первую очередь. Именно его строительство и развитие позволит России удержаться на положении океанской державы после пережитого ею в последние десятилетия кризиса.
Несомненно, что для защиты ближних рубежей у России тоже должны быть морские силы, но, прежде всего, как наступательное оружие. И, прежде всего, это должны быть значительные десантные силы, развитию которых так много внимания уделял сам адмирал Горшков. В виду увеличившейся геополитической чересполосицы в бассейнах как Балтийского, так и Черного морей, существования у нас анклава в Калининграде, возможность быстрого осуществления масштабных десантных операций, в том числе и с использованием вертолетов, представляется одним из основных факторов военной устойчивости в случае конфликтов на северо-западном и юго-западном направлениях.
Что касается дальних рубежей, то здесь принципиальным является вопрос о выборе океана, на котором будут развернуты основные океанские силы России. На одной из фотографий адмирала Горшкова изображена его лекция перед начальствующим составом ВМФ. Внимание привлекает необычная карта мирового океана, которая размещена за спиной у адмирала. Вместо привычного для нас картографического разбиения мира на два полушария с Атлантикой, как своеобразной геополитической осью мира, центром той проекции, к которой обращался адмирал, является Тихий Океан. Левее его расположена Евразия, как крупнейший из «островов» на этом океане, правее — западное побережье разрезанной в этой проекции пополам Америки.
Очевидно, что в логике океанического мышления такая проекция абсолютно корректна. Именно величайший по площади, занимающий треть всей поверхности Земли и по своим минеральным и биологическим ресурсам океан должен быть логическим центром «океанической» эпохи. Его традиционным геополитическим минусом являлась обширность, бескрайнесть, непокоренность, неизведанность, которая так «невыгодно» отличала его от превратившейся в дежурную, чуть расширенную версию Ла Манша Атлантики. Но именно эти «минусы» Тихого Океана являются, на деле, его стратегическими плюсами. Его ресурсы не только не исчерпаны, но только начинают задействоваться человечеством.
Сегодня, благодаря подъему Китая, именно в бассейне Тихого Океана проживает уже половина населения планеты и там же сосредоточены важнейшие индустриальные мощности. В то же время геополитический режим этого океана не вполне установлен. После краха Японии в войне против США там ощущается некоторый дефицит силы, который американцы в полной мере не покрывают.
Для России же положение на Тихом Океане двояко. С одной стороны, именно выход к Тихому Океану создает для России феномен её «чрезматериковости», Дальний Восток является несомненным регионом будущего, регионом прорыва для России. С другой стороны, его недонаселенность, периферийность, само мышление в логике «дальнего» Востока как крайней оконечности русской суши обрекает Россию на геополитическую маргинальность в этой части мира. Столь же своеобразно и положение Тихоокеанского флота. С одной стороны, это самый перспективный российский флот, имеющий устойчивую возможность круглогодичного свободного выхода в большой океан. Еще в царскую эпоху, а затем при Сталине осознавалось, что именно Тихоокеанский флот должен быть важнейшим флотом Российской державы. С другой стороны, в силу всё той же «удаленности» по критериям внутренней геополитики, положение ТОФ также оказывается маргинальным. Все основные стратегические события происходят на чрезвычайном удалении от него.
Обращение к смыслу океанической геополитики адмирала Горшкова должно радикально изменить это положение. Прежде всего, Дальний Восток должен стать не столько гористой территорией на окраине России, сколько обширным океански-морским комплексом, для которого берег будет только базой в освоении биоресурсов и экономических ресурсов российской экономической зоны. Во-вторых, он должен перестать быть «дальним Востоком». Геополитически оправдано введение понятия Тихоокеанской России и шире — Русской Океании, как большого пространства, которое стянет вокруг России все территории, страны, народы, государства, которые были так или иначе в разное время захвачены русскими географическими открытиями и освоением. Наряду с Камчаткой, Аляской, Сахалином, на Тихом Океане множество территорий, которые открыты, исследованы, изучаены русскими мореплавателями и географами, над которыми хотя бы частично заявлялся русский суверенитет или где нам принадлежит право первооткрывателя. Существуют страны-партнеры, которые будут заинтересованы во взаимодействии с Россией в сфере внешней торговли, изучения океана, гуманитарной сфере, а в перспективах, быть может, и в военном сотрудничестве.
Полоса «Русской Океании» протянулась от Берингова пролива до Антарктиды. И лишь отсутствием внятной морской стратегии у Российской империи, целенаправленными действиями английского политического лобби, действовавшего против активности русских компаний и, прежде всего, Российско-Американской компании, можно объяснить тот факт, что русские открытия этой эпохи были утрачены полностью, что Россия не закрепилась ни на Гавайях, ни на малых островах Океании, там, где удалось в какой-то момент закрепиться даже Германии.
Однако никто не сказал, что обратного пути нет, что усилия по воссозданию пространства Русской Океании сейчас невозможны и непродуктивны. Напротив, появление у России на Тихом Океане мощного океанского флота, осуществляющего активную политику, приведет к тому, что именно этот флот станет генератором событий, будет диктовать повестку дня на главном океане.
Необходимость развития именно Тихоокеанского флота определяется еще двумя факторами. Во-первых, протяженность незащищенного побережья на Тихом Океане практически исключает здесь для России противодействие атаке с морских направлений с помощью береговой охраны и малого флота.
Тихоокеанскую Россию необходимо защищать прежде всего на стратегическом уровне, что невозможно без имеющего стратегическое значение флота. Эта необходимость усугубляется и проблемой сдерживания возможной китайской экспансии в Сибири и в Тихоокеанской России. Несмотря на протяженность российско-китайской границы, Китай чрезвычайно уязвим с морского направления. Два из трех крупнейших городов и экономических центров Китая — Шанхай и Гуаньчжоу — это приморские города. Шанхай претендует на то, чтобы стать столицей всего Тихоокеанского мира, Нью-Йорком Тихого океана. Тем самым способность воздействовать на Китай с морских направлений будет существенным фактором сдерживания при конфликтах любой интенсивности. И напротив, существование подобной угрозы вынуждает Китай интенсивно развивать свои военно-морские силы, а их наращивание, в сочетании с вакуумом силы на стороне России, будет еще в большей степени смещать баланс в регионе в сторону Пекина. Баланс, который невозможно будет поддерживать с помощью ядерного оружия и который, с другой стороны, нереально сохранить лишь с помощью обычных сухопутных вооружений.
Именно Тихий Океан должен стать пространством развития океанской мощи России. На нем должны быть сосредоточены основные хозяйственные и промысловые усилия, его изучение должно быть поставлено особенно основательно, именно здесь должна быть сосредоточена крупнейшая военно-морская группировка, ядро российского флота. Более того, именно флот должен стать средоточием обороны России на этом направлении.
Однако отсюда не следует, что об остальных направлениях нужно забыть. Напротив, Россия должна быть готова к интенсивной борьбе за Арктику и Антарктику. Если доступ в последнюю, омываемую новоустановленным гидрографами Южным Океаном, для нас будет возможен, прежде всего, через тот же Тихий Океан, и это является еще одним основанием держать свой флот именно там, то океанское господство в Арктике является попросту самоочевидным и императивным геополитическим призванием России. Призванием, осуществление которого должно быть подкреплено всеми новейшими научно-техническими средствами. В частности, именно на этом направлении имеет смысле еще более интенсивно, чем сейчас, развивать подводные силы, которые смогут нести боевую службу и подо льдами Северного Ледовитого Океана (где нашим подводниками уже накоплен огромный боевой опыт), и выходить в Атлантику, где они будут создавать серьезную угрозу силам НАТО.
Подводные силы, развитию которых огромное значение придавал адмирал Горшков, должны не только сохраняться, но и, как мы отметили выше, интенсивно и инновационно развиваться. Именно за подводным кораблем во всем многообразии возможных его форм — конечное будущее в освоении и развитии Океана. Может быть, это будущее чрезвычайно далеко, может быть, на пути к нему лежат трудности, сравнимые с трудностями, которые практически остановили экспансию людей в космическом пространстве, но очевидно, что рано или поздно они будут преодолены. Конечное океанское господство будет господством не только и даже не столько над морской поверхностью, сколько над водными глубинами, и перемещение и действие именно в этих глубинах однажды станет нормой. Поэтому развитие подводных сил России — это не только вопрос стратегического сдерживания, не только «паллиатив» отсутствию у нас авианосных сил, но и задел на будущее, который ни в коем случае нельзя утратить.
В то же время авианосные силы флотов доказали свою эффективность в мировом Океане, и нет никаких оснований думать, что авианосец сдаст свои позиции в качестве политического инструмента, в качестве боевого инструмента в конфликтах малой интенсивности на приморских театрах, в качестве основы ударной мощи надводного флота. В этой роли его просто нечем заменить. И для нашего флота и нашей державы — дело чести и вопрос безопасности довести до конца ту борьбу против «антиавианосного лобби», которую все тридцать лет своей работы главкомом вел С.Г.Горшков и которая увенчалась в итоге успехом, но результаты были уничтожены предательством горбачевщины. Российский флот должен получить полноценные ударные авианосные силы, которые станут и стратегическим и политическим инструментом России как океанской державы. Это то sine qua non, без которого бессмысленны надежды перейти в «поставианосную» эпоху.
Наконец, еще одно важное замечание, касающееся океанского самосознания России. Горькие, суровые и жесткие слова были посвящены адмиралом Горшковым в его размышлениях всевозможным концепциям, исходящим из представления о России как о «сухопутной державе», из лжеучения о стране, имеющей самую протяженную морскую границу в мире, как о «континенте». Главком справедливо связывал эти настроения с намеренным внушением со стороны враждебных России внешних сил, с «многовековой пропагандой враждебными России государствами во главе с Англией идеи о бесполезности для крупной континентальной державы иметь интересы на море. Чтобы придать убедительность такой пропаганде, широко использовалась клевета, будто русские не морская, а сухопутная нация, что им чуждо море и они не способны к мореплаванию».
В критике Горшкова доставалось весьма сурово, но абсолютно справедливо, и деятельности высших кругов российской бюрократии эпохи Империи:
«Нужно признать, что длительная враждебная для России пропаганда находила поддержку среди влиятельных сатрапов русского царизма, которые всячески препятствовали строительству флота и добивались сокращения расходов на поддержание его в необходимой готовности. Узость мышления высокопоставленных царских прислужников не прошла бесследно. Их реакционные идеи противопоставления флота армии и непонимание, что мощь вооруженных сил страны зависит от согласованного развития обоих компонентов единого организма, наносили на протяжении значительного времени существенный ущерб обороноспособности страны. Примером, подтверждающим это, может служить деятельность военного министра Куропаткина. Перед русско-японской войной он записал в дневнике: "Вчера с Витте... дружно убеждали государя о необходимости приостановить расходы на флот и на Дальний Восток". Это свидетельствует если не о предательстве, то во всяком случае о грубейшем непонимании интересов государства.
Враждебная пропаганда неустанно твердила, что Россия — страна не морская, а только континентальная, и поэтому флот ей нужен только для решения скромных задач обороны побережья.
Россия, владевшая шестой частью всей суши земного шара, безусловно, являлась самой крупной континентальной державой мира. Но одновременно она всегда была и великой морской державой. Морские границы России по своей протяженности превышали почти в два раза береговую черту Соединенных Штатов и почти в 15 раз береговую черту Франции. Доля морских границ России, США и Франции примерно одинакова: около двух третей их государственных границ приходится на побережье морей и океанов. Морские границы Германии (до Второй мировой войны) составляли всего лишь одну треть всех ее границ. Но несмотря на это, никто не упрекал Германию за то, что, будучи страной континентальной, она стремилась иметь могучий флот.
Не менее широко враги России использовали приемы фальсификации ее военной истории, доказывая, что все ее победы якобы достигались сухопутными армиями, что она должна идти по пути противопоставления армии флоту, что русская армия могла быть могущественной только за счет ликвидации флота. Так, Куропаткин в 1900 году докладывал царю: "Уроки истории учили нас идти по тому же пути, по которому шли наши предки, и главную силу России видеть в ее сухопутной армии..." В действительности же только в двух из 33 войн, которые вела Россия за 200 лет, предшествовавших первой мировой войне, флот не участвовал (Венгерский поход 1849 г. и Ахалтекинские экспедиции 1877–1879 гг.)».
О чем Сергей Георгиевич не мог написать прямо, что и в деятельности русофобских кругов «сатрапов коммунизма» от Тухачевского, через Хрущева и до Горбачева и его «борцов с авианосцами» вроде академика Арбатова, флотофобия была проявлена ничуть не менее ярко. Лишь в период торжества национально-консервативных, державных сил в советском руководстве флоту вновь давали зеленый свет, но из-за известной «цикличности» русских исторических процессов, которую нам никак не удается преодолеть, периоды внимания к флоту никогда не бывают настолько длинными, чтобы сделать морскую мощь России постоянной и несокрушимой.
Лишь к началу XXI века сформировались геополитические предпосылки для адекватного осмысления морской мощи России. Сама Россия перестал пониматься как «сухопутное» образование. Сперва возникла концепция «Острова России» В.Л.Цымбурского, в котором наше геополитическое место обозначалось как символический остров. Однако от символического острова до реального осознания островного положения России еще далеко.
Следующим шагом стало формирование концепции России как речной, акватической цивилизации. Осознание фактора рек и создаваемой ими пограничной земноводной среды, и сформированной ими системы коммуникации как первопричины и основной геополитической рамки для формирования в Северной Евразии огромного Русского государства. Именно используя реки, русским удалось противопоставить энергию земледельчески-промыслового народа кочевникам Великой Степи и подчинить эту степь своей власти. Именно используя реки, русские меньше чем за сто лет открыли и покорили огромную Сибирь. Выход России к морям и океанам был естественным увенчанием внутреннего, акватического развития России, шедшего по рекам.
Сегодня геополитический образ России предстает перед нами не как образ пустынного степного монолита. Это образ архипелага, не столько разделенного, сколько соединенного проливами-реками, и выходящего к трем из пяти океанов. Именно строение и осмысление России по модели архипелага дает нам в руки инструменты для планирования дальнейшей океанской экспансии России. То, что невозможно для мнимо «континентальной» нации, оказывается более чем возможно для островной.
Однако для успешного развития островного и океанического начала во внешней геополитике России необходимо и развитие её основ, внутренней геополитики. Сегодня система речных коммуникаций России практически разрушена. Тот путь, который наши предки называли «Божьей дорогой», находится в пренебрежении и по сравнению с непрерывно взвинчивающими тарифы железными дорогами, и по сравнению с решительно не хотящими приживаться дорогами автомобильными. Несмотря даже на климатические ограничения, внутренние водные пути России могут оказаться единственным адекватным решением множества транспортных проблем нашей страны.
В качестве далекой цели, в качестве далекой мечты можно представить себе единую интегрированную систему речного транспорта в России на пространстве от Невы до Амура. Но это, конечно, далекая мечта. Однако без интенсификации речной составляющей внутренней геополитики России, воспринимая нашу страну как якобы непроходимый континент, мы рискуем столкнуться с распадом действительного русского архипелага. И тогда нам будет уже не до Океанской идеи.
Заветы адмирала Горшкова
Подведем итог нашим затянувшимся (и все-таки исключительно неполным, сколь же многое мы даже не упомянули) юбилейным размышлениям. Адмирал Горшков — великая, исключительная в нашей истории фигура, подлинное место которой еще только предстоит осмыслить в случае, если Россия в своем стратегическом развитии последует его примеру и его заветам.
Что это за заветы?
1. Той средой, той стихией, от освоения которой зависит развитие России и человечества, является Мировой Океан.
2. Мировой Океан не есть водная пустыня, служащая только для коммуникации, но живая экономическая и биологическая среда, врастание в которую даст людям новые возможности и ресурсы развития.
3. Для успешного освоения Океана необходимо обладать морской, или океанской мощью, которая состоит из совокупности научных усилий и знаний об Океане, торговых и промысловых флотов, и защищающего эту хозяйственную и познавательную деятельность военно-морского флота.
4. Военно-морская мощь достигается как способностью отразить удар противника с морских направлений и нанести поражение, в том числе и с использованием ракетно-ядерного оружия, так и способностью использовать флот как политический фактор, фактор силы, в условиях мира, точнее — холодной войны.
5. В холодной войне флот является единственным способным к реальной боевой службе видом вооруженных сил государства. Боевое и политическое применение флота в холодной войне допустимо и оправданно, и может быть путем к победе в подобной войне.
6. Россия как великая мировая держава призвана к океанской мощи как ходом своей истории и геополитическим положением, так и своими внешнеполитическими и оборонными задачами.
7. Рассуждения об отсутствии у России морского призвания являются злонамеренным или безответственным повторением идеологических провокаций внешних противников России.
8. Достижение океанской мощи Россией возможно только на путях создания сильного надводного и подводного океанского флота, который будет способен противостоять флотам других океанских держав и решать свои специфические политические и боевые задачи.
8. Достижение океанской мощи Россией возможно только на путях создания сильного надводного и подводного океанского флота, который будет способен противостоять флотам других океанских держав и решать свои специфические политические и боевые задачи.
9. Ввиду геополитических упущений в эпоху великих географических открытий, приведших к тому, что русские открытия не были закреплены за Россией в виде военно-морских баз, России всеми дипломатическими и иными средствами следует стремиться к созданию таких баз во всех доступных для нас районах Мирового Океана.
10. Океанское могущество России должно базироваться не только на прочном экономическом, социальном и политическом фундаменте, но и на устрашающем интеллектуальном превосходстве, на первенстве в деле научного изучения Океана, разработке новых форм освоения Океана, новых систем вооружений и форм мореплавания, на новых организационных возможностях, связанных с интеллектуальным превосходством.
Если русская нация возьмет на вооружение заветы своего великого сына — адмирала, теоретика, геополитика и военно-морского строителя, то ей откроется тот закон победы, который приведет её к могуществу в XXI-м и последующих веках.
Если русская нация возьмет на вооружение заветы своего великого сына — адмирала, теоретика, геополитика и военно-морского строителя, то ей откроется тот закон победы, который приведет её к могуществу в XXI-м и последующих веках.
Немає коментарів:
Дописати коментар