Трагичный опыт с авариями на атомоходах и гибелью личного состава К-8, К-3, К-11, К-19 не стал основополагающим в деятельности командования флота и командиров различного ранга. Ситуация во весь голос «вопила» о том, что нельзя обращаться так небрежно с ядерной установкой, не зная точно какими могут быть последствия этих решений. Самонадеянность и амбициозность нашего командира позволили выполнить авантюрные требования командования дивизии. И сейчас заложниками радиационного джина оказались молодые люди , мечта которых была стать подводниками на атомоходе. Почему же люди, наделенные властью, каждый на своей ступени, так беспардонно относились к такому высококачественному человеческому материалу? Неужели сотни погибших подводников не стояли у них перед глазами? Нужны были успехи! Во имя этого нужны были еще десятки и сотни смертей?
После всплытия лодки постоянно вентилировался аварийный отсек, благо погода позволила открыть люк четвертого отсека. Но ожидаемого результата это не принесло. Лодка до этого была разгерметизирована. Пища принималась свободными сменами. В четвертом отсеке велись работы с механизмами левого борта и ремонт помпы откачки конденсата и проточек ПГ.
Система пара и второго контура проходила через 5-й отсек, и мне часто приходилось в то время заходить туда, делая те или иные переключения. Смею утверждать, что спецтрюмные с величайшей самоотверженностью и мужеством вели работы в своем отсеке, и в силу своих возможностей им оказывал помощь и личный состав соседнего, 5-го отсека: мичман Немченко И., старшина 2 статьи Мазуренко В., старшина 2 статьи Пыдорашко И., старший матрос Газин В., матрос Минаев.
Но вся тяжесть по обеспечению работы ГЭУ правого и аварийного борта, а затем и ремонт насоса, легла в первую очередь на плечи следующих членов экипажа: старшина 2 статьи Гриценко В., старший матрос Куликов В., старшина 2 статьи сверхсрочной службы Петров А., мичман Логунов Н., старший лейтенант Офман В., старшина 2 статьи сверхсрочной службы Дурденко, который старался всегда остаться в «предбаннике» четвертого отсека.
Лодка шла с радиоактивным шлейфом на базу. После швартовки к пирсу весь личный состав экипажа береговая служба СРБ (служба радиационной безопасности) пропускала по несколько раз через пункт санитарной обработки. Однако приборы дозиметрического контроля зашкаливали. Непонятно, почему уже в тот момент никто из нашего командования не потребовал фиксации того, кто конкретно и сколько получил доз. Ясно было одно, что спецтрюмные находятся в тяжелом состоянии и им нужна срочная медицинская помощь. Вначале они были помещены в санчасть дивизии, а на второй день 10 человек были отправлены в Североморск, а затем сразу же в Ленинград.
После ужина на АЛЛ личный состав переселился в казарму. На лодке оставалась дежурно-вахтенная служба (ДВС) по БЧБЧ и смена первого дивизиона на расхолаживание ГЭУ и ПТУ. Так как моя жена с детьми находилась в это время в Запорожье, то я остался на расхолаживание ПТУ. В 23.30 я получил «добро» с ПУ ГЭУ для приведения в исходное состояние системы и механизма в отсеке мог отправляться домой.
На ПСО раз пять заходил в душ, но дежурный дозиметрист только разводил руками и просил помыться еще раз. Ушел домой в рабочем платье из запасов службы СРБ. 25 мая около 11.40 ко мне на квартиру пришел Николай Бездушный с приказом от командира турбинной группы срочно явиться в казарму на обследование. В казарме проходили различные собеседования о самочувствии, а затем дозиметрические замеры тела, в особенности в районе желудочно-кишечного тракта. Шло формирование групп для отправки в Североморск. Медслужба и дозиметристы штаба ликвидации последствий аварии не выявили отклонений в состоянии здоровья штурманского электрика мичмана Воеводы В., который в момент аварии находился в третьем отсеке на своем боевом посту. Мощный поток гамма-излучения в момент аварии в 4-м отсеке «прошил» его тело. Ни в первую, ни во вторую группу он не попал, а попал в третью, которую отправили на МПК. Прибыв с нами в ВМОЛГ г. Ленинграда уже после первых анализов его срочно положили в отделение интенсивной терапии, но было уже поздно. Вскоре он умер.
В середине июня умер Витюша Гриценко, любимец БЧ-5, а сразу же за ним и Володя Куликов, мой коллега по классической борьбе. Мы выступали за команду в/ч 26992. Через неделю ушел из жизни и Саня Петров, с которым несколько месяцев прожили в одной квартире вместе с семьями. Отдельных квартир при расселении нам не досталось. Отдельную квартиру он получил в марте 1968 года. Смерть подстерегала и других. Как сейчас стало известно, в разное время скоропостижно скончались более 20 членов экипажа.
Созданный 25 мая штаб по ликвидации последствий аварии на лодке принял решение для локализации радиации и радиоактивного загрязнения ППУ левого борта заложить мешки с дробью. Как потом шутили мичманы и офицеры экипажа: «Все, Домбровский, Гусев, Мойстус и примкнувший к ним Устенко не смогут теперь браконьерствовать». Это были наши страстные охотники и рыболовы. Тогда уже была создана более подробная картограмма радиационной обстановки как аварийного отсека, так и других отсеков. В четвертом отсеке в районе ПГ левого борта она составляла более 1500 рентген (при безопасной дозе не более 15 микрорентген). И снова добровольцы нашей лодки, люди резервного экипажа, прикомандированные с других лодок, а также прибывшие по случаю аварии ученые и конструкторы, ценой своего здоровья закрывали то, что можно было еще сохранить для флота, а по большему счету, и для нашей страны. Но в большинстве случаев впоследствии страна почти всегда оставалась глуха к проблемам людей, которые так много отдавали флоту, веря, что Отечество по достоинству оценит этот труд и в трудные дни окажет им внимание и помощь. Действительность была и есть куда прозаичней!
Лечение и обследование в госпитале проходило при заметном психологическом напряжении людей экипажа. Срывов не было, во всяком случае, в нашей группе этого не наблюдалось. Информации из спецотделения о наших товарищах не было. И все-таки слухи просачивались, о смерти или о тяжелом состоянии наших сослуживцев. После этого наступало затишье в бойком общении среди моряков, мичманов и офицеров. Люди затихали и на какое-то время замыкались в себе. Общение с родными и близкими запрещалось. Исключение составляли тяжелобольные 11-го спецотделения. К ним приезжали родители и жены. В середине июня экипаж навестили заместитель командующего КСФ контр-адмирал Петелин А. и замначпо 17-й дивизии капитан 2 ранга Зимин.
После курса лечения в госпитале часть личного состава лодки, которая не вызывала опасений, отправили на восстановительный режим в дом отдыха в Зеленогорске Ленинградской области. Там мы продолжали находиться под постоянным наблюдением ВМОЛГа.
Старшими в группах были наш старпом капитан 2 ранга Воробьев Ю.Н. и старпом второго экипажа капитан 2 ранга Томко Е.А. Программа восстановительного периода была проста: купание, минимум загорания, общественно-полезный труд (уборка помещений, а также территории дома отдыха), спортивные и культурно-оздоровительные мероприятия на площадках нашего и соседнего домов отдыха.
Для всех нас последствия аварии оказались разными - разная степень облучения, разные степени лучевой болезни. Появление новых болезней у одних, обострение старых - у других. Многие, не обращая внимание на все это, изъявили желание продолжать службу на ВМФ при итоговом обследовании в 1969 году. Часть людей комиссовали с различными диагнозами, часть моряков демобилизовались. Не подозревали мои сослуживцы - старшина 2 статьи Куст А. и старший матрос Погодин, что не судьба им долго жить после демобилизации. Не блещут здоровьем и другие члены экипажа. Трудно поверить в то, что медслужба ВМФ записала кому-нибудь в документах об ухудшении здоровья после аварии ядерного реактора. Правительство в свою очередь считало «неприличным» вести разговоры на такую тему, а военные молчали в целях сохранения военной и государственной тайны, а также во имя поддержания высокой морально-политической атмосферы среди молодого пополнения. Требование компенсации за утерю здоровья или утерю кормильца считалось бы кощунством и рвачеством военнослужащих или родителей, пытающихся ограбить свое государство. Военный обязан молчать! Это его святая обязанность по присяге: «...строго хранить военную и государственную тайну... если же ее нарушу, эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся». Авария на атомоходе являлась военной и государственной тайной.
С годами факт аварии открылся, подтвердился и факт перенесения личным составом лучевой болезни разных степеней. Но существует все тот же стереотип наших военных медиков: «Защита ВМФ и государства от матросов, мичманов и офицеров, пожелавших что-либо попросить для восстановления здоровья». Ответ почти всегда один - болезни, возникающие у подводников после ядерных аварий - это не следствие облучения. Так однозначно дал понять в 1990 году начальник спецотделения ВМОЛГа, полковник медицинской службы Виноградов. Возможно это и так. Судить мне, не специалисту, об этом сложно.
Говорят, мир не без добрых людей. Начальник кафедры военной токсикологии, радиологии и медицинской защиты при Украинском государственном университете полковник медицинской службы Скалецкий Ю.Н. решил по собственной инициативе оказать посильную помощь лицам, перенесшим радиационное облучение при исполнении военной службы. Всеми возможными способами он находит и приглашает в главный военный госпиталь Министерства Обороны в Киеве людей, получивших облучение на атомоходах К-8, К-11, К-19, К-27 и на других лодках. В кардио-реабилитационном отделении госпиталя проводилось обследование и лечение с помощью самого современного оборудования. Только слова благодарности и признательности можно выразить персоналу отделения и особое человеческое спасибо заведующей отделением Елене Васильевне Гуцал.
Зная ситуацию с экипажем нашей лодки до аварии, ситуацию после аварии и то, что происходило по приходу в Гремиху нашей лодки, получив дополнительную информацию уже сейчас, все это убедило меня в том, что вина за произошедший трагический случай на К-27 лежит на командующем КСФ адмирале Лобове С.И., командире дивизии контр-адмирале Проскунове М.Г.и командире лодке капитане 1 ранга Леонове П.Ф. Это на их совести 144 облученных человека, а затем и смерть наших товарищей. Возможно, это могло произойти и у пирса, но я уверен, что последствия были бы не такими.
Середина и конец 1969 года были временем расформирования в/ч 26992 и объединения двух экипажей в один. Командиром К-27 был назначен капитан 2 ранга Новицкий Г.Г., старпомом капитан 2 ранга Фытов.
Наш старпом капитан 2 ранга Воробьев Ю.Н. и старпом второго экипажа капитан 2 ранга Томко Е., (впоследствии вице-адмирал. Герой Советского Союза), выходившие с нами в тот злополучный рейс, ушли на другие флотилии. Ушли на другие корабли и на другие должности многие офицеры и мичманы основного экипажа К-27: капитан 3 ранга Милованов В., Пастухов Л., майор медслужбы Ефремов Б., капитан-лейтенант Бокарев А., Домбровский В., Шеремет В., Самарин И., Резник В., Маркин Н., старший лейтенант Язинский, Галкин А. и другие офицеры. В другие экипажи перешли и мичманы Лысенко М., Ивченко И., Езутов А., Григоров В., Щербина П. По состоянию здоровья ушли с флота мичманы Немченко И. и гл. ст. сверхсрочной службы Охлюев. Ушли в запас ветераны К-27 ст. команды трюмных мичман Головко И., ст. команды электриков мичман Голубков А. и ст. команды радистов Хренов Н.
Закончила свой боевой путь уникальная атомная подводная лодка К-27, которую подводники называли ЖМТ. С помощью командира лодки «славное» командование КСФ «успешно» угробило боевой корабль и жизни молодых, преданных флоту. Родине и своему военному делу, людей.
В конце 1969 года и в начале 1970 сдав на «хорошо» курсовые задачи БП в феврале на боевую службу ушла одна из наших коллег по 17-й дивизии лодка К-8. Командир лодки - капитан 2 ранга Бессонов В.Б., старпом - капитан 2 ранга Ткачев В.А., командир БЧ-5 - капитан 2 ранга Пашин В.Н. К выходу в море экипажу К-8 нужно было укомплектоваться до полного штатного состава. Поэтому к Бессонову были прикомандированы и несколько человек с К-27. Ст. команды турбинистов мичман Астанков В.А., командир ТГ старший лейтенант Гусев В.В., рефрижераторный гл. ст. сверхсрочной службы Леонов В.В., еще один из трюмной команды мичман по имени Володя, фамилию, к сожалению, не помню. На К-8 был прикомандирован и наш замполит капитан 2 ранга Анисов В.В. Как говорят, попали наши мужики из огня да в полымя! Не вернулись на базу из похода старший лейтенант Гусев Вячеслав и его хороший товарищ по охоте и рыбалке мичман Устенко Алексей из штаба дивизии. Погиб в 8-м отсеке Виталий Леонов, умница и неунывающий человек. Вернулись в Островную мичман Астанков В., трюмный Володя и замполит капитан 2 ранга Анонсов В. Василий Андреевич Астанков впоследствии не любил рассказывать о тех трагических днях К-8. Мы с ним дружили, но откровенной беседы о гибели К-8 так и не вышло. Мне казалось, что Василий Андреевич старается уклониться от этого разговора. Возможно, это была внутренняя самозащита от прошлого, от тяжести пережитого в пылающей лодке в Бискайском заливе. Но все же несколько сказанным им реплик дают основание мне предположить, что своим спасением из 6-го отсека он обязан своему командиру группы старшему лейтенанту Гусеву В. В. Спас молодой офицер своих подчиненных, мичмана и трех моряков срочной службы, а сам погиб от отравления угарным газом. Пытаясь связаться с ЦП по «Каштану» и по телефону аварийной связи, он несколько раз снимал маску ИДА, этого было достаточно, чтобы не вернуться из этого плавания.
На протяжении всей истории Военно-Морского Флота подводники были одним из самых героических отрядов. К этому отряду, конечно же, относятся и подводники атомных кораблей 60-х годов. Судьба ежедневно требовала от них величайшего мужества, стойкости, выносливости и преданности своему кораблю и Родине. Пример экипажей К-27, К-8, К-3, К-11 и других первенцев атомного флота 17-й дивизии еще раз подтвердил это.
Немає коментарів:
Дописати коментар