После демобилизации работал на одном из заводов г. Свердловска, получил высшее образование, затем вернулся на свою родину – в Пышминский район. Здесь трудился, как говорили раньше, «на партийной и советской работе». Сейчас – на пенсии.
Родился и живу на Урале, далеко от морей и океанов. Но служба на флоте оказалась для нашей семьи традицией: мой дед Григорий с 1913 по 1917 год служил на Балтике на крейсере «Богатырь», а мой младший сын, Александр, после окончания ТОВВМУ им. С.О. Макарова служит на Камчатке, где и мне когда-то довелось послужить.
Недавней встрече в Интернете со своим бывшим старпомом капитаном I ранга Альфредом Павловичем Софроновым и штурманом нашего экипажа капитаном II ранга Александром Иосифовичем Островским я был рад, как родным людям после сорокалетней разлуки. Общение с ними и всколыхнуло в памяти те далёкие годы службы на флоте – лучшие годы моей юности. Впечатления, ощущения всего увиденного и пережитого и стали предметом этих воспоминаний
Воспоминания ст.1-й ст.Томаткина В.С .взяты с сайта Александра Островского..
(Продолжение следует)
1. К МОРЮ
Третьи сутки литерный поезд с новобранцами всё дальше и дальше увозит нас на Восток. Позади – короткие проводы, сборный пункт, и вот уже миновали Тюмень, Омск, Новосибирск. Моя полка – средняя, в общем вагоне. Местность за окном похожа на нашу – равнина с островками леса и болотами.
Обед приносим в термосах из вагона-столовой. На завтрак и ужин – сухой паёк и то, что удаётся купить на остановках.
Понемногу знакомимся друг с другом в своём купе. Читаем книжки, журналы. Дневалим по очереди. Один из нашего купе, по фамилии Качайло, предложил «сброситься» и купить гитару. Собрали нужную сумму и отрядили автора идеи приобрести инструмент на ближайшей остановке.
Вернулся без гитары – не оказалось в магазине. Но не пропадать же деньгам. Купил на все спиртного. Слегка повеселев, мы спели несколько песен и без струнного аккомпанемента. Сопровождающий посмотрел на нас внимательно, но нарушений не заметил. Просто у нас весёлое купе.
Желание приобрести упомянутый инструмент у нас не пропадало до конца нашего следования, и мы ещё неоднократно сбрасывались «на гитару», пока не кончились в карманах наличные. А на последние – гитару мы всё-таки купили.
А ещё нас очень интересовало, когда будут давать отпуск? Вопрос для нас казался вполне «актуальным», ведь до него уже оставалось на пять дней меньше.
Особо впечатляющей для нас была встреча с Байкалом. Целых три часа поезд шёл по его берегу. Временами – у самой воды. Слева – озеро с бирюзовой волной, справа – горы, задевающие вершинами за тучи. Противоположного берега не было видно. Небо и вода сливались в лёгкой дымке на горизонте. Триста рек впадают в Байкал, и только одна вытекает из него – Ангара. В некоторых местах дорога пролегала так близко к воде, что мы прямо из окна вагона бросали в озеро монетки. Где-то и мои четыре лежат, может быть, там до сих пор.
А дорога то змеёй уползала в тайгу, то, выйдя из тоннеля, терялась в разноцветном ковре полевых цветов – красных, жёлтых, белых, синих и оранжевых. Проезжаем 7777-й километр. Счёт – от Москвы. От Свердловска – на две тысячи меньше. А пейзажи всё такие же, точь-в-точь похожие на наши возле речки Чёрной и реки Пышмы, где прошло моё детство.
До Улан-Удэ железная дорога была электрифицирована, ходили электровозы. А дальше – на паровозной тяге. Не смотря на жару, окна вагонов пришлось закрывать – вместе с дымом в глаза летела и угольная пыль. Правда, наш вагон был в середине поезда, поэтому нам доставалось меньше.
Через девять с половиной суток мы прибыли во Владивосток. Разместили нас в экипаже на окраине города. Спали в палатках. Сходили мы в баню и в течение недели проходили различные комиссии. Снова по всем показателям я был признан здоровым, и лишь прибавил в весе за время в пути на три килограмма. Пребывание в этом экипаже завершилось тем, что мы перед палаткой с душем сняли с себя всю гражданскую одежду и при выходе с другой стороны палатки получили всё новое – от нижнего белья до матросской форменной одежды.
Конечно, нам давалась возможность выслать свои снятые вещи обратно домой, но, по-моему, никто при мне этим не пожелал воспользоваться. Те вещи, которые были получше, тут же забирались «дембелями» экипажа, а остальные – складывались в общую кучу.
В тот же день нам поставили уколы от столбняка и пешим строем повели нас в учебный отряд. Уже начинало быстро темнеть. Мы шли сначала какими-то глухими неосвещёнными переулками, ничего не видя ни под ногами, ни впереди себя, кроме спины идущего. Иногда с головы колонны по рядам передавалось предупреждение: «Яма!» Но когда оно доходило до последних, отстававших рядов, то воспринималось как команда «Прямо!». И некоторые, попадая в рытвины и колдобины, набивали себе шишек.
В учебном отряде подводного плавания, куда мы, наконец, пришли, нас построили, разбили на взводы и представили нам старшин, которые будут нашими непосредственными командирами. Необходимо было сразу же получить на складе матрасы и спальные принадлежности и размещаться в казарме. Но после уколов и утомительного перехода некоторые, в том числе и я, к этому времени почувствовали себя в таком беспомощном состоянии, что еле добрались до своего места.
2. В УЧЕБНОМ ОТРЯДЕ
Группе, в которую меня зачислили, предстояло овладеть профессией электриков подводной лодки со специальной энергетической установкой. В то время был взят курс на создание современного ракетно-ядерного флота, и для обслуживания новейшей техники атомоходов при формировании экипажей требовалась специальная подготовка.
Выбор моей флотской профессии определился ещё до призыва на срочную службу, когда один из райвоенкоматов г. Свердловска ещё 5 ноября 1961 года выдал мне предписание: «На основании Закона о всеобщей воинской обязанности в порядке подготовки к действительной военной службе в Военно-Морском Флоте Союза ССР Вы привлечены для обязательного военного обучения по специальности корабельного электрика. … Срок обучения до 1 февраля 1962 г.». В то время после окончания технического училища я работал фрезеровщиком на свердловском заводе им. М.И. Калинина.
Занимались мы четыре раза в неделю по три – четыре часа в нерабочее время. На занятиях изучали легководолазного снаряжения. На практических занятиях спускались под воду, точнее – под лёд на Верх-Исетском пруду. Кроме этого учили азбуку Морзе, сигнальные флаги. А 22 июня 1962 года я был призван на срочную службу.
В учебном отряде, прежде чем непосредственно изучать свою будущую профессию, мы целый месяц по шесть часов в день на плацу отрабатывали строевой шаг. Снашивали уже вторые подковки на ботинках. А дни стояли жаркие. После дождя наша одежда высыхала прямо на теле за 15 минут.
Ребята в нашей группе подобрались дружные, не конфликтные. А наши командиры – Мичман Самошкин и старшина II статьи Николай Ивченко – внимательными и заботливыми воспитателями.
2-го сентября 1962 года мы приняли присягу. Начались интенсивные занятия по изучению АПЛ 659 проекта и нашей будущей специальности. Естественно, что в нашей школе учебного отряда осуществлялся строгий режим секретности. Учебники и другие пособия, по которым мы занимались, ежедневно выдавали только под расписку и на период занятий внутри охраняемой школы. После занятий учебники вместе с рабочей тетрадью сдавались в секретный отдел и каждый раз проверялись полистно. Никакие записи и разговоры о содержании учёбы вне стен школы не допускались.
Но однажды в нашей группе произошло ЧП – при сдаче учебников в одном из них обнаружили, что один лист был вырван. Немедленно в группу прибыл особист. Он не выпустил нас из школьного здания, пока не провёл беседу с каждым в отдельности. А курсанта, сдавшего учебник с вырванным листом, допрашивал особенно долго. Но так и не удалось установить, кем и когда этот злополучный лист был вырван. А в дальнейшем, при получении учебников нам пришлось обязательно проверять каждый раз наличие в них всех листов, что до этого случая мы делали не всегда.
Несколько тревожных и напряжённых дней нам пришлось пережить в октябре 1962 года, когда произошло крупнейшее обострение отношений между СССР и США за весь послевоенный период. В течение нескольких дней кризиса мир почувствовал горячее дыхание «холодной войны». В повышенную боеготовность были приведены все вооружённые силы с обеих сторон. Уже 23 октября мы начали писать рапорты с просьбой отправить нас на Кубу для её защиты. А 27 октября угроза ядерной войны достигла крайних пределов. Мы с напряжением ждали развязки. К счастью, разум восторжествовал, и правительство СССР согласилось на демонтаж ракет и вывоз их с территории Кубы, а США – с территории Турции и Италии. Но этот кризис показал, сколь напряжённой и непредсказуемой была в то время международная обстановка.
Учёба, между тем, шла своим чередом. Кроме теории мы отрабатывали элементы борьбы за живучесть корабля при пожаре, затоплении, радиационной опасности. Особым испытанием для нас была тренировка по аварийному выходу личного состава из подводной лодки через торпедный аппарат. Сначала тренировались в сухом аппарате, а затем и в заполненном водой. В лёгководолазном костюме с дыхательным аппаратом и стальным кольцом в руке (для подачи сигналов) мы втискивались в стальную трубу по три человека. Затем закрывалась задняя крышка торпедного аппарата, и в кромешной темноте, в жуткой тесноте мы начинали ползти вперёд, к передней крышке аппарата, не забывая отвечать на сигналы стуком кольца о металл.
Если гидрокостюм зацеплялся чем-нибудь за направляющие внутри трубы, то отцепиться было довольно трудно – руки можно было держать только впереди себя. Тесно, жарко, темно – сердце начинало биться, как овечий хвост. Тут главное было – не сорвать дыхание и не удариться в панику. В такие моменты я просто переставал двигаться, расслаблялся и выравнивал дыхание. Затем снова, не, торопясь, продолжал движение. И, в принципе, никакого страха перед торпедным аппаратом я не испытывал. И проще, и сложнее было, когда после «загрузки» нас в торпедный аппарат его заполняли водой, как и должно быть в реальных условиях. Ползти в воде было легче, чем в сухом аппарате, но если гидрокостюм начинал пропускать воду, тут не далеко было и до паники. Бывали случаи, когда при подаче курсантом аварийного сигнала инструктору приходилось срочно открывать заднюю крышку аппарата и за ноги вытаскивать курсантов обратно.
Испытание давлением в барокамере тоже требовало умелого сравнивания внутреннего давления с наружным, чтобы не лопнули в ушах перепонки.
Первичные навыки использования лёгководолазного снаряжения у меня уже были, поэтому тренировки по погружению трудностей не составляли.
Но было одно простое испытание, которое оказалось труднее всего. Периодически надо было отстоять вахту на северных воротахучебки. Осенью это никакой трудности не составляло. Но зимой при пронизывающем ветре выдержать на воротах более двух часов былопочти невозможно. Не смотря на толстые солдатские валенки, меховой тулуп и тёплую зимнюю шапку, я чувствовал себя голым на этом ледяном ветру. Не помогали ни шаги, ни прыжки, ни попытки укрыться от ветра за кирпичным столбом ворот. Сами ворота были сварены из стальных прутьев и от ветра не защищали.
Будучи в наряде на камбузе, я впервые увидел большую океанскую рыбину под названием палтус. Он обитает на большой глубине, держится на боку, поэтому оба его глаза расположены на одной стороне головы. Весила эта рыбка всего 40 кг. Некоторые особи достигают и до 80-ти кг. Шкура этой рыбы в два раза толще заячьей, и по прочности вряд ли ей уступит. Вполне можно сшить куртку на «рыбьем меху».
Раз в неделю мы ходили в баню. Это был ночной поход на противоположный берег бухты Золотой Рог. По графику помывка нам выпадала в час или в два ночи. В первые два месяца всю свою одежду мы стирали сами в бане. И потом мокрую надевали на себя. На улице от нас валил пар, но пока шли до отряда, одежда на нас высыхала. Позднее одежду прямо в отряде мы сдавали в стирку и надевали второй комплект.
По воскресеньям нас отпускали в увольнение. В первый раз, когда я вышел за ворота КПП, я просто ходил по улицам города. Просто вот так, не в строю, как все гражданские. Само это уже казалось минутой свободы, мгновением из прошлого. Оставаясь в казарме, читал книжки, писал письма, играл с приятелями в настольные игры.
Утром 7-го ноября мы были в городе на параде. После прохождения войск около трёх часов бесконечным потоком шли демонстранты, словно весь Владивосток вышел на улицы. Редко приходилось видеть такое скопление народа. Вечером, когда город погрузился в сумерки, в небо взвились тысячи разноцветных огней праздничного фейерверка. А с моря доносились раскаты орудийных залпов в честь праздника.
Учёба моя в отряде шла нормально: успешно сдавал зачёты, получил уже несколько благодарностей от руководства школы. Самочувствие было отличное. В день моего рождения по традиции мне накрыли специальный стол юбиляра. На этот день освободили от всяких работ. Но после обеда пришлось срочно заступить в караул. Любой праздник на службе – понятие относительное и непредсказуемое.
В конце апреля учёба подошла к концу. Все экзамены я сдал на «отлично». И в начале мая наш выпуск покинул ставшие почти родными стены учебного отряда.
3. В БУХТЕ ПАВЛОВСКОГО
Эта бухта стала для меня следующим этапом флотской службы. В день прибытия нас временно разместили в каком-то бараке. И в первую же ночь меня и ещё нескольких матросов подняли и отправили со старшиной в какой-то соседний посёлок искать не явившегося из увольнения моряка. Шли мы по узкой, в один след, тропинке в высокой мокрой от дождя траве. Все сразу же по пояс вымокли. Фонарик в руке впереди идущего светил слабо и через пару километров погас совсем. Поплутав ещё с полчаса в кромешной темноте, мы повернули обратно. И правильно сделали. Тот, кого мы искали, уже давно явился сам и преспокойно спал на своей кровати. А нам до подъёма оставалось всего два часа.
Но через ночь история повторилась. Мы снова были отправлены на поиски того же моремана. В посёлке у него была подруга, и он часто убегал туда в самоволку. В эту ночь погода была вёдренная, но до посёлка мы снова не дошли – потеряли в темноте тропинку, да и не было особого желания искать его там ночью. По дороге я впервые увидел загадочное мистическое явление. Цветы у самой тропки в некоторых местах при нашем приближении вдруг вспыхивали холодными голубыми искрами и, пролетев метра два, снова терялись в траве. И так повторялось много раз. Это были светлячки – серенькие и почти невидимые в спокойном состоянии, потревоженные, они начинали потрескивать и взлетать маленькими яркими угольками. Это было интересное, завораживающее зрелище.
Через несколько дней к нам приехали «покупатели» и стали отбирать нас в экипажи. Не знаю, по каким основным показателям происходил отбор, но мне офицер задал только один вопрос: «Стенгазету оформить сможешь?». «Смогу»,- отвечаю ему, имея в виду, что написать заметку или сочинить стихи на злободневную тему мне уже приходилось не раз. Так я был зачислен в 331-й экипаж.
Недели через две тот же офицер принёс мне большой чистый лист ватмана и предложил «красиво написать» какой-то заголовок и текст. Плакатным шрифтом я не владел, и ответил, что «красиво написать» у меня не получится. Он посмотрел на меня, как на обманщика и с укоризной сказал: «Что же ты мне сказал, что умеешь оформлять газету?!». «Но я же про содержание говорил, а не про плакатные буквы»,- пытался сказать я в своё оправдание. На том дело и кончилось. Вскоре нас перевели в другую казарму, и с этим офицером я больше не встречался. Но ещё долго чувствовал себя неловко.
И ещё запомнился один случай, который произошёл со мной во время наряда на работу. Ночью пришла баржа с углём. И нас, вновь прибывших, направили на разгрузку и погрузку угля в самосвалы для перевозки его потребителям. Уголь загружали в огромную стальную бочку и краном подавали в кузов самосвала. Мне выпала задача стоять в кузове самосвала и разгружать уголь из бочки. Для этого надо было дёргать за короткую ручку защёлки на бочке, она опрокидывалась, и уголь высыпался в кузов. Операция несложная, но было одно «но». Ручка защёлки находилась в узком пространстве между бочкой и дугой, на которой эта бочка удерживалась. А защёлка открывалась довольно туго. Сначала всё шло нормально. Но что-то мне подсказывало, что рано или поздно можно не успеть мгновенно отдёрнуть руку, и её может задёрнуть между опрокидывающейся бочкой и дугой. Не зря говорят, что слова притягивают события. Через несколько минут это и произошло. Зажатый большой палец правой руки я всё-таки успел выдернуть, но его подушечку разорвал и довольно глубоко. Успокаивало, что могло быть и хуже. Мне тут же чем-то замотали палец, посадили в кабину одной из машин и привезли в санчасть. Рану промыли, палец забинтовали, и меня отправили в казарму. Через неделю в правой руке уже можно было уверенно держать и ложку, и авторучку.
В июне – июле 1963 года, в период комплектования экипажа, мы, матросы, если были не на вахте и не в наряде, постоянно пропадали в одной из бухточек на берегу моря: загорали, купались, собирали в лесу землянику, клубнику и дикие фрукты. Словом, наслаждались природой, погодой и относительной свободой. Удивляло то, что многие фруктовые деревья и кустарники росли там не в садах, как мы привыкли видеть, а в лесу, дичками. Казалось, что эти деревца разбежались из какого-то сада и попрятались в лесу.
В июне в экипаж стали прибывать молодые офицеры, недавно окончившие высшие военные училища. Специалисты БЧ-5 ещё проходили обучение в Учебном центре г. Обнинска и прибыли только в июле. Таким образом, в августе 1963 года наш 331-й экипаж, в основном, был сформирован. Не занята была пока только должность командира БЧ-5.
Корабля у нас ещё не имелось, и дальнейшая учёба началась с того, что мы расставляли в кубрике казармы баночки (табуретки), рассаживались по соответствующим «отсекам», и командиры групп и боевых частей докладывали в «центральный пост» о готовности отсеков и боевых постов. Так мы привыкали к штатным докладам и командам, знакомились со своими начальниками и друг с другом.
28 июля мы отметили свой родной праздник - день ВМФ. Взяли на камбузе продуктов на обед и небольшой группой провели весь день на берегу моря. Наловили рыбы и сварили вкуснейшую уху. Я вдоволь наплавался под водой в маске с трубкой и с ластами на ногах. Вода чистая и прозрачная. На глубине до трёх метров прекрасно были видны мельчайшие детали подводного мира. Зрелище превосходное.
А 15 августа мы снова прибыли во Владивосток, поднялись на теплоход «Азия» и вышли из бухты «Золотой Рог» в открытое море. Впереди нас ждали Камчатка и ещё три года настоящей флотской службы.
4. НА КАМЧАТКЕ
Каждый новый этап в нашей флотской жизни неуклонно приближал нас к океану. Для меня, прожившего свои 20 лет в сухопутной Свердловской области, в новинку и в диковинку было всё: и природа Дальнего Востока, и корабли, и образ жизни моряков. В детстве я много читал о морских путешествиях и открытиях, о морских приключениях и моряках. Но род войск, в котором предстояло мне служить, определил военкомат. Это было совпадением с моим желанием, и я никогда об этом не пожалел.
Итак, я впервые в океане, хотя и на гражданском теплоходе. Кругом до самого горизонта колеблющаяся водная гладь, однообразие которой иногда нарушается появлением стаи дельфинов, огромного кита с фонтанчиком воды над головой, или выпрыгивающими из воды летучими рыбами. И ещё появилась… качка. Впервые испытал её на вторые сутки нашего перехода, когда посвежел ветер, и началась килевая и бортовая качка. Пока находился на верхней палубе ближе к средине корабля и старался смотреть вперёд, вдаль, как мне советовали бывалые моряки, качка не очень действовала на меня. Но когда я спускался вниз, в свою каюту 3-го класса в носу теплохода, мои внутренности выворачивало наизнанку. Запах пищи удесятерял эту пытку. Я стремглав добегал до своей койки и падал на неё – в лежачем состоянии качка переносилась легче.
А на теплоходе можно было интересно провести время. Имелась библиотека, салон для отдыха и танцев, рестораны, буфеты и кинозал, где с обеда и до вечера крутили кинофильмы. Но эта качка меня лишала всего. А как же будет на службе? Ведь к качке не привыкают. Утешало то, что служить придётся на подводном корабле, а под водой качки не будет.
На шестые сутки тихим солнечным утром наш теплоход, пройдя около двух тысяч километров (надо бы, конечно, в милях), вошёл в Авачинскую бухту и ошвартовался у одного из причалов Петропавловска-Камчатского. Это почти край земли, загадочная, необычная оконечность суши. Отсюда родительский дом кажется таким непостижимо далёким, как будто смотришь из космоса.
Из рекламного проспекта было известно, что на Камчатке 120 потухших и действующих вулканов, около 35 целебных источников. А П-Камчатский расположился вдоль побережья почти на десять километров. В Петропавловске мы погрузились на ПСК и отправились в бухту Крашенинникова. В посёлке Рыбачий нас встретили с оркестром и цветами.
Поселили нас на плавказарме, стоявшей у крайнего справа пирса. Остальные пирсы предназначались для швартовки АПЛ. Наш экипаж вошёл в состав 45-й дивизии 15-й эскадры подводных лодок Камчатской военной флотилии Тихоокеанского флота.
Первая атомная подводная лодка, появившаяся на Камчатке, в момент нашего прибытия была в автономке. Она ошвартовалась у пирса только 28 августа. Это была К-122 659 проекта, который мы изучали в учебном отряде.
Две АПЛ пришли с Северного флота, пройдя подо льдами Северного Ледовитого океана. 12 сентября ошвартовалась К-115 627 проекта, и 30 сентября – К-178 658 проекта.
Через некоторое время на территории нашей базы было проведено общее построение для вручения наград личному составу этих экипажей. За трансарктический переход из СЛ океана в Тихий командиры кораблей И.Р. Дубяга и А.П. Михайловский были удостоены Звезды Героя Советского Союза, а особо отличившимся офицерам, старшинам и матросам были вручены ордена и медали. Погода в этот день была ветреная и хмурая, но это не испортило торжества.
Четвёртая АПЛ К-151 659 проекта, прибыла из Приморья (бухты Павловского) и вошла в состав дивизии 2 ноября 1963 года.
Немає коментарів:
Дописати коментар