КТО ЕСТЬ КТО.КОНТР-АДМИРАЛ ВАДИМ ЛЕОНИДОВИЧ БЕРЕЗОВСКИЙ.

Контр-адмирал Вадим Березовский

Родился 21 марта 1929 г. в Киеве в семье служащего. Украинец. В ВМФ с 1948 г. Окончил Черноморское высшее военно-морское училище им. П.С. Нахимова в 1952г., в 1953 г. – краткосрочные курсы Высших специальных классов офицерского состава подводного плавания и противолодочной обороны КУОПП и ПЛО им. С.М. Кирова, в 1955 г. – Высшие специальные офицерские классы ВМФ, в 1970 г. — Академические курсы офицерского состава Военно-морской орденов Ленина и Ушакова академии. В 1953–1960 гг. прошел путь от командира рулевой группы БЧ-1 подводной лодки до командира атомной пл К-40 Северного флота. В 1964–1969 гг. В.Л. Березовский был командиром первого в Советском Военно-Морском Флоте ракетного подводного крейсера стратегического назначения (рпкСН) К-137 проекта 667А. В 1970 г. эта подводная лодка получила наименование "Ленинец". В ноябре 1968 – январе 1969 г. К-137 совершила первое для кораблей этого проекта длительное плавание в Северную Атлантику. В ходе несения боевой службы были отработаны новые тактические приемы по использованию ракетного и торпедного оружия и выполнению других задач боевой подготовки. После возвращения К-137 в базу В.Л. Березовский был назначен заместителем командира дивизии подводных лодок. За успешное выполнение заданий командования по освоению нового оружия и техники Указом Президиума Верховного Совета СССР 30 марта 1970 г. капитану 1 ранга В.Л. Березовскому присвоено звание Герой Советского Союза. В 1970–1974 гг. В.Л. Березовский командовал отдельной бригадой подводных лодок Беломорской военно-морской базы, затем около двух лет был уполномоченным Балтийской группы государственной приемки кораблей ВМФ, в 1976–1979 гг. – заместителем командующего и членом Военного совета флотилии подводных лодок Северного флота. В 1979–1989 гг. контр-адмирал В.Л. Березовский возглавлял Научно-исследовательский испытательный полигон ВМФ. С июня 1989 г. – в запасе. Опубликовано: В. В. Хлебович

Глава из автобиографической повести Картеш и около Разные и не очень солидные военные корабли заходили на Картеш и раньше, обычно для того, чтобы заправиться кривозёрской водой. Запомнились морские буксиры СБ-9 и СБ-15 постройки знаменитого Петровского завода, что располагался на Охте у Комаровского моста (сейчас там планируется небоскрёб “Газпрома”). Поговаривали, что эти мореходные, способные к длительному автономному плаванию, суда сильно досаждали потенциальному противнику, пристраиваясь к группе его кораблей и фиксируя все их действия. Как-то тёмным осенним вечером, когда крепчал морозец, к причалу подошёл торпедный катерок. Морячки походили по территории, зашли в столовую, которая по вечерам служила нам клубом. И я понял, что для них, много дней живущих в железной тесноте, холоде и грохоте, нет ничего лучше как побыть в просторном, натопленном, тихом помещении. Спали они на полу. Утром, когда мы пришли в столовую, катерка уже не было, зато на тёплой плите нас ожидала гора изумительных оладушек. Часто в бухту заходили корабли-спасатели первого поколения – СС-40 и “Хибины”. С командирами мы были знакомы не один год. Как-то ко мне зашёл всклокоченный не совсем трезвый капитан: – По боевой частоте пришла шифровка, а мы её прочитать не смогли. Что делать? Вывернулся замечательно. Ответил: “Приступил к исполнению”. А сам остался у причала. Дальше сверху пошли многократные запросы и уточнения. Из переговоров в конце концов стала ясна суть дела: в районе Кемь-луд отмечена плавучая мина (такое время от времени на Белом море случалось). Приказывалось: мину найти и расстрелять. Через некоторое время корабль отошёл от нашего причала и задание выполнил. На одном из этих спасателей был замечательный подводный аппарат, предмет моей зависти – итальянская наблюдательная камера Галеаччи. Формой похожа на электролампочку. Верхняя расширенная часть этой “лампочки”, две трети сферы, имеет три ряда иллюминаторов и вмещает верхнюю часть сидящего на вращающемся сидении человека. Нижняя часть вмещает согнутые в коленях ноги и рычаг, который соединён с мощным грузом, рикреплённым внизу. Благодаря этому грузу аппарат имеет отрицательную плавучесть. Спускается камера на тросе, на глубину до 300 м. В случае аварии верхним рычагом можно освободиться от троса, а нижним – от груза. И всплытие обеспечено. Куда бы ты не повернулся на вращающемся сидении – всегда перед тобой работает вентилятор, отбирающий выдыхаемый воздух в трубу, и далее в коробку, где из углекислоты регенерируется кислород. Меня спустили на глубину около 15 м, не предупредив, что подключили к мощнейшему динамику. Долго над бухтой неслись восторженные вопли биолога, наблюдавшего в тот раз удивительно изящные игры камбал. На гибель американской подводной лодки “Трешер” советский флот быстро прореагировал созданием нового поколения спасателей. Оперативности способствовало то, что в основу судов лёг хорошо освоенный советскими рыбаками корпус БМРТ (большой морозильный рыбный траулер). В акватории биостанции появилось такое судно – “Бештау”. Используя трос выброшенного подлодкой буя, спасатель мог опускать водолазный колокол к люку субмарины, присасываться к нему и раз за разом поднимать наверх по 12 человек. Поднятую партию сразу же для декомпрессии помещали в арокамеру, а колокол отправлялся за другой группой. О глубине погружения колокола я, биолог, могу судить по биологическим данным. Известно, что водолазный колокол открыт снизу. И как-то моряки у меня спросили: какая птица могла вынырнуть у них в колоколе (скорее всего, это чистик) на глубине около 120 м?. Запомнили эту цифру? Это глубже, чем лежал в Баренцевом море многострадальный “Курск”. И это означает, что ещё в 60-е годы было всё для спасения подводного корабля – тогда не заваривали люки, лодки выбрасывали буи, были отличные водолазные колокола, работающие на соответствующих глубинах, кадры спасателей и специальные спасательные суда. Норвежцы, которых мы униженно просили помочь с “Курском”, в 60-е ничего этого не имели и не умели. Появлению в Чупинском заливе мощных атомных лодок предшествовала суета вспомогательных шарового цвета судов и судёнышек, результатом которой стала постановка в проливе между станцией и островом Кереть огромных бочек, таких, которые ставят на Неве перед вхождением к праздникам больших кораблей. Первая подлодка поразила меня бесшумностью появления. Когда по заливу идут самые мелкие катерки или мотоботы, шум двигателей слышен за километры, и далеко расходятся “усы” растревоженной воды. А тут вдруг видишь совершенно беззвучное перемещение огромного сигарообразного чёрного тела с заглаженным буруном впереди крутого лба-носа и полностью погашенным волнением за высоко поднятым, как у самолёта, хвостом-рулём. Лодки стали появляться регулярно и работали иногда по многу дней – опускались, поднимались. Их эволюции, судя по мегафону, отмечали надводные корабли. Было ясно, что рядом с нами организовался ответственнейший полигон. Это не могло не вызвать беспокойства о судьбе биостанции. Дело в том, что за несколько лет до того я работал в составе комиссии Академии наук по подбору места для Мурманского морского биологического института взамен Дальних Зеленцов. Накануне Зеленцы посетил президент АН СССР М. В. Келдыш. Из-за непогоды очень долго нельзя было доставить президента и члена ЦК КПСС с дрейфующего эсминца на берег. Президент раздражался, перевозбуждённые сотрудники на берегу стали снимать стресс народным способом. Когда они встретились, разъярённый президент выразил пожелание раскатать Институт бульдозерами и построить совершенно новый в другом месте. Вот такое место мы и искали комиссией на случай, если глава Академии наук будет настаивать на своем решении. Мудрый председатель комиссии начал нашу работу с посещения штаба Северного флота. Адмирал, начальник штаба СФ, сказал то, что запомнилось навсегда: “Что мы здесь с вами решим, так только и будет. И ЦК, и Правительство знают, и вы знайте – Северному Флоту противостоит две трети НАТО”. Итак, могучее ядерное противостояние Северный флот – НАТО и судьба малюсенькой биостанции. Вещи абсолютно несравнимые. Стоит только какому-нибудь небольшому чину предложить начальству очистить от биологов берега, и вопрос будет решён за часы. Как? Сами понимаете, как. Но биостанция сохранилась. Благодаря пониманию интеллигентных и широко мыслящих военных моряков. В тот знойный июль пришедшая подлодка работала, судя по крикам динамиков и вздохов продувки, особенно напряжённо. Пользуясь занятостью основного объекта, один из кораблей сопровождения устроил “санитарный день” и слил мазутные, так называемые пайольные, воды за борт. Южный ветер нагнал эту грязь в бухту с нашими многолетними наблюдательными площадками и первыми экспериментальными установками по выращиванию мидий. На подлодку ушёл наш катерок с моей запиской командиру соединения с просьбой, когда будет возможность, посетить биостанцию, чтобы поговорить. Проходит день, второй, третий. На четвертый день посылаю в Чупу “Онегу” с поручением отправить мою длинную гневную телеграмму-жалобу на три адреса – штабу Северного флота, Президиуму Академии наук и директору Зоологического института академику Б. Е. Быховскому. Сижу за столом, перебираю какие-то бумаги. Не замечаю, что звуки со стороны подлодки стихли. Заскрипели деревянные мостки под тяжестью многочисленных шагов, за окном замелькало белое (фуражки), чёрное (мундиры) и золотое (погоны). В мою небольшую комнатку!кабинет торжественно входит человек десять моряков. Старший, крепыш контр-адмирал со звездой Героя Советского Союза представляется: Вадим Леонидович Березовский. – Прошу прощения, что не мог прибыть раньше – работы, сами видели, очень много было. Догадываюсь, на какой разговор звали. Всё понимаю и сочувствую вашей деятельности. Моя жена до последнего времени преподавала в школе биологию, так что кое-что про экологию я слышал. Этот полигон флот не покинет – замены ему нет. А вот организовать нашу работу так, чтобы вам вреда не было, это давайте сейчас и обсудим. И флот в лице командира Беломорской базы В. Л. Березовского обещал: против существования биостанции не восставать, дизельные (они же и самые грязные) корабли сопровождения держать не ближе таких-то мысов и их экипажи на берег не спускать. Имея кое-какой опыт общения с флотом, я засомневался: “Вас так часто меняют, что наша договорённость долго не продержится”. – “А Вы попробуйте поверить на этот раз”, – отвечал адмирал. Я поверил и не обманулся. Много лет потом командиры пришедших на полигон подлодок передавали приветы от Вадима Леонидовича и энергично подтверждали пункты обязательства. А ведь всё могло сложиться совсем иначе. А с Вадимом у нас завязалась настоящая дружба, которой сейчас больше 35 лет! Нам очень интересно друг с другом. Он – человек самой боевой профессии – командир подводных носителей ядерных бомб. Я в силу своей биологической деятельности принадлежу к самой мирной профессии. И когда мы, обсуждая какой-нибудь вопрос, приходим к общим выводам, мы особенно чувствуем и широту проблемы, и нашу правоту. Многому можно было у Вадима учиться. Например, общению с подчинёнными. Застолье после ночной рыбалки (любимый её вид – ужение форели). Оживленный разговор, воспоминания, анекдоты. Вдруг тихо вадимово: “Официально”. И все замолчали, внимая начальнику. Затем также кратко: “Официальному отбой”. И застолье продолжилось. Помню, что в эти геронтократические брежневские годы я иногда мечтал, чтобы власть в стране перешла к моим “чёрным полковникам” – морякам-подводникам – интеллектуалам, умницам с гибкой и устойчивой нервной системой, опытом командования и заботы о подчинённых. Такие тогда тщательно отбирались. Тут блатняк не проходил. Когда великий зелёный деятель А. В. Яблоков на страницах газет обвинил нас с А. Ф. Алимовым, работавших в комиссии по выяснению причин массовой гибели морских звезд в Белом море, в сговоре с военными моряками, я в отношении себя спорить не стал – был сговор, давнишний, спасший ББС. А гражданственности у контр-адмирала Березовского не меньше, чем у члена-корреспондента Яблокова. Служба у подводников – не синекура. Поэтому и возрастные ограничения строги. В 50 лет Вадим покинул рубку подлодки и стал командиром базы в Гремихе. В 60 оставил Северный флот и стал начальником серьёзного объекта в Эстонии. Прибыв на место, он первым делом попросил найти ему хорошего учителя эстонского языка, что было, прямо скажем, нетипично и стало известным всей округе. Объект располагался в сосновом лесу. Вадим с Риммой Егоровной жили в уютном двухэтажном доме. Когда республика обрела самостоятельность, эстонцы предложили Березовским остаться с ними и считать этот дом своим. Адмирал спросил: “Вы же обещали обеспечить жильём ещё нескольких моряков, сможете ли это сделать?” И когда услышал, что конечно, не смогут, он уехал в Северодвинск, на родину своих подлодок. Там он живет и сейчас, парализованный, с обезноженной Риммой Егоровной. Недавно вышла его книжка “По местам стоять к всплытию!” (Северодвинск, 2003) – история его жизни на фоне истории подводного ядерного флота некогда великой державы. Это увлекательное и познавательное, безусловно, литературное произведение напечатано на машинке одним пальцем. Только что я получил от него его вторую книгу “Адмирал дает “добро” (2005). Кстати, Героя Советского Союза В. Л. Березовский получил за реальные боевые события в океане, потребовавшие ответственных и решительных действий. http://www.suurpea.ru/history/36-ommanders/73-berezovsky1.html