НАША ИСТОРИЯ

ОДИССЕЯ ФЛОТСКОГО ОФИЦЕРА

    Начало Отечественной войны застало Александра Малофеева в 65 км от Таллинна, близ военно-морской базы Палдиски. Молодой офицер, только что закончивший Севастопольское артиллерийское училище имени Комсомола Украины, прибыл туда в качестве помощника командира береговой зенитной батареи противовоздушной обороны главной базы Балтийского флота. Накануне, на приеме у командующего флотом вице-адмирала В. Ф. Трибуца он и его товарищи - выпускники училища договорились 22 июня в полдень встретиться в Таллинне, чтобы получше познакомиться с городом, только недавно ставшим советским. Но вышло иначе.

http://www.molodguard.ru/heroes31.htm


   20 июня утром неожиданно по флоту была объявлена готовность № 1. Александр Малофеев, как и все его батарейцы, был уверен, что начались обычные боевые учения Балтфлота. Он, конечно, не мог тогда знать, какие испытания уготовила им и ему лично военная судьба. 22 июня по радио было объявлено, что германская армия перешла границу СССР и нацистская авиация совершила налеты на Севастополь, Киев, Минск и другие города нашей страны.
   Спустя годы Александр Сергеевич в своих воспоминаниях будет писать: "Находясь на острове Малый Рог, мы прикрывали Таллинн от воздушного противника с запада. В первые дни войны налетов было сравнительно мало. Немецкие самолеты-разведчики появлялись, в большинстве случаев, на малой высоте. 24 июня в Палдиски зашел крейсер "Максим Горький". Его нос был оторван до первой орудийной башни. Эта реальная картина начавшейся войны произвела на нас гнетущее впечатление... Через несколько дней на батарею и в соседние подразделения ПВО поступил приказ командующего Северо-Западным направлением взорвать причалы, уничтожить боевую технику, береговые сооружения и пешим порядком двигаться к старой границе в район города Кингисепп. Приказ вызвал большую тревогу. Батарейцы задавали себе вопрос: что все это могло означать? Ведь люди находились еще во власти довоенных представлений о войне на чужой территории и победе малой кровью...
   Шестого июля артиллеристам поступил новый приказ: сняться с острова и со всей материальной частью транспортом "Куйвасто" переправиться в Палдиски, а оттуда совершить марш в Таллинн. Помню, как вокруг столицы Эстонии тысячи людей рыли противотанковые рвы, как на улицах города шло обучение истребительных и рабочих батальонов, как нескончаемые колонны эвакуируемых на автомашинах двигались на восток". Артиллерийский дивизион, в который входила батарея Малофеева, занял боевую позицию на кладбище возле озера Юлемисте. Теперь налеты авиации противника, пытавшейся уничтожить корабли, стоявшие на Таллиннском рейде, происходили ежедневно. Зенитки защищали наши корабли, как только могли. На каждый сбитый самолет расход боеприпасов был чрезвычайно высоким: он достигал четырехсот снарядов, суммарный вес которых превышал одиннадцать тонн.
   Одиннадцатого июля новый командующий Северо-Западным направлением Ворошилов распорядился восстановить взорванные на балтийских берегах укрепления и оборонять их до последней возможности. Распоряжение тогда воодушевило моряков, но спустя короткое время им стало ясно, что оно стоило жизни многим тысячам воинов, своевременно не эвакуированных из Эстонии, и ослабило оборону подступов к Ленинграду. Через месяц после начала войны батарея Александра Сергеевича была преобразована в отдельную, направлена на Моонзундский архипелаг и поступила в распоряжение командования охраны водного района острова Моон (Муху). Ей предписали охранять от нападений с воздуха и моря стоянку наших легких кораблей на пристани Виртсу.
   Моонзундский архипелаг - это без малого тысяча островов. Самые крупные из них - Саарема (Эзель), Хиума (Даго), Моон и Вормси - расположены у входа в Финский и Рижский заливы. С этими островами тесно связано героическое морское прошлое нашей страны. Еще при царе Иване Грозном на островах базировались русские каперы, которые вели борьбу против шведских и датских пиратов, мешавших торговле на берегах Балтики. При Петре I, в 1719 г. у берегов Саарема моряки молодого регулярного отечественного флота одержали одну из своих самых славных побед. В октябре семнадцатого года балтийцы стойко обороняли Моонзунд от немцев, защищая подходы к революционному Петрограду. Это их имел в виду Ленин, когда за неделю до победоносного вооруженного восстания писал о стойкости, с которой "воюют героические матросы". Но еще ярче оказалась слава советского гарнизона, защищавшего острова в грозную пору Отечественной войны.
   После 29 августа, последнего дня Таллиннской обороны, авиационные налеты противника на Моонзунд значительно усилились. 3 сентября с материка был эвакуирован последний батальон морской пехоты. Немцы окружили Ленинград. Положение гарнизона на островах серьезно осложнилось. Снабжение войск прекратилось. Помощи ждать было неоткуда.
   Девятого сентября немецкие войска высадились на остров Вормси, а спустя пять дней началась их десантная операция на остров Муха. К нему двинулась масса катеров, мотоботов, шхун и других плавсредств. "Немецкие самолеты,- вспоминает Малофеев,- забрасывали нас бомбами, но мы стойко удерживали свои позиции. Командир батареи лейтенант Белоусов был тяжело ранен, и в командование вступил я. Боеприпасы подходили к концу. Попытка прорваться к дамбе по шоссе Куйвасто - Ориссаре к успеху не привела. Пришлось уничтожить технику и мелкими группами пробиваться из окружения. Батарея разделилась на три взвода. Первый, огневой взвод повел я, взвод управления - младший лейтенант Коробец, всех остальных - политрук Зименков". В бою новый комбат был ранен в обе ноги и контужен. Спустя примерно две недели началось общее "отступление в море". В дело было пущено все, что могло держать человека на плаву: лодки, в том числе надувные, автомобильные камеры, плоты, бочки, бревна. Люди надеялись преодолеть 26 км Ирбенского пролива, высадиться на латвийский берег, лесами пробиваться к фронту или партизанить в тылу врага. "Отступление в море" происходило не только под покровом ночи, но и днем. "Хорошо помню,- пишет Александр Сергеевич,- как я и лейтенант Чепраков отыскали в зарослях на берегу моря рассохшуюся рыбацкую лодку, законопатили ее, соорудили из досок мачту и сделали два весла. Вскоре к нам присоединились политрук Жуков и моторист катера 315-й батареи Романов. Были у нас компас и карта Балтийского моря, снятые со сбитого немецкого самолета. Спустив на воду нашу шлюпку, мы удачно в темноте прошли мимо немецких кораблей, стоявших близ берега. Поскольку прожекторы противника были направлены в сторону Ирбенского пролива, мы взяли курс на нашу военно-морскую базу Ханко в Финляндии. Посменно один из нас греб, другой был у руля, третий вычерпывал воду из протекавшей лодки, а четвертый отдыхал. Отойдя на значительное расстояние от вражеских кораблей и убедившись, что нас не преследуют, мы из одеял сделали парус и укрепили его к мачте. Надежда на спасение придавала нам силы".
   На следующий день, продолжает лейтенант Малофеев, разразился шторм, обычный на Балтике в октябре. Он продолжался почти сутки. Морякам пришлось убрать импровизированный парус и снова взяться за весла. Когда шторм стих, на горизонте показался немецкий самолет-разведчик. Он шел в сторону беглецов. Попытка изобразить из себя мертвецов, лежащих на дне лодки, успеха не принесла. Не прошло и 30 минут, как с юга к лодке стали приближаться два сторожевых корабля. Когда один из них подошел почти вплотную к ней, политрук Жуков вынул пистолет и, воскликнув: "Прощайте, товарищи!", выстрелил себе в висок. Его примеру готовы были последовать Малофеев и Чепраков. Но в это мгновение матрос Романов воскликнул: "Товарищи командиры, что ж это вы? Неужели на материке мы не сможем убежать от них?" Офицеры посмотрели друг на друга и отвели свои пистолеты. Никто уже давно не вычерпывал из лодки воду, и она, ставшая от крови Жукова красной, заливала моряков по пояс. Они коченели от холода, их руки и ноги сводили судороги. Неравная схватка была не долгой... Высадили пленных артиллеристов где-то в районе Лиепаи, откуда затем отправили очередным железнодорожным тран- спортом в Саласпилсский лагерь, который находился в 18 км от Риги. То было самое страшное место из всех, где Малофееву пришлось побывать за годы плена.
   "Лагерь,- пишет он,- состоял из двух отделений - одно по правую сторону Двинского шоссе, в военных казармах на берегу Даугавы, а другое - по левую сторону, в отгороженной колючей проволокой роще. В этой роще под открытым небом люди укрывались от дождя и снега в норах, отрытых чем попало под корневищами деревьев. Было в лагере тысяч десять наших военнопленных. Худые как скелеты, в обгоревшем обмундировании, небритые, они производили тяжелое впечатление. Кора стволов лип на высоту метра-два от земли была оборвана. Ее съели узники. Сколько тысяч советских воинов осталось навеки лежать в земле Саласпилса, никто никогда сказать не сможет. С фронта туда прибывали все новые эшелоны, а оттуда не уходил ни один.
   В конце ноября 1941 г. я вместе с матросом Смолиным с эсминца "Смелый" бежал. Три дня шли лесами в направлении Даугавпилса. На четвертый день постучались в дом лесника и попросили хлеба. Хозяин впустил нас, накормил, дал немного провизии на дорогу и пожелал счастливого пути. Но за калиткой лесника нас уже ждали местные фашистские молодчики, айзсарги. Наш "благодетель", оказывается, успел их каким-то образом предупредить о нашем появлении. Жестоко избитые, мы снова оказались в Саласпилсе.
   Осенью 1942 г. всех выживших офицеров повезли на запад. Ехали мы в закрытых вагонах несколько суток. Тела умерших в пути не убирали.
   Не забыть, как несколько смельчаков прорезали в полу вагона отверстие и на ходу поезда бежали. Других, не успевших последовать за своими товарищами, на ближайшей станции расстреляли.
   Наконец мы прибыли к месту назначения. Лагерь IX А в Цигенхайне, что близ Касселя, был создан еще в годы первой мировой войны. В нем строго раздельно, впрочем, как и во всех других лагерях военнопленных в Германии, содержались французы, англичане, советские люди, граждане других государств. Там мы впервые ощутили дух солидарности военнопленных разных наций. Солдаты армий западных стран, регулярно получавшие посылки Красного Креста, часто тайно делились их содержанием со своими советскими товарищами. После Сталинграда это стало приобретать характер системы.
   Видимо, таким способом люди выражали свое возросшее уважение к СССР и Красной Армии. Для меня поддержка друзей имела особенно большое значение. После перенесенного в Саласпилсе тяжелого тифа я в Цигенхайне заметно окреп. Достаточно сказать, что до начала войны мой вес достигал 71 кг, в казармах на берегу Даугавы я опухал от голода, а здесь стал уже весить 41 кг.
   Из лагеря IX А меня отправили в рабочую команду 2595, находившуюся в каменном карьере близ деревни Ляймсфельд. Там вместе с лейтенантом Квашко мы решили бежать. Умудренный саласпилсским опытом, я составил подробный план действий, который учитывал характер местности и особенности окружающей среды. "Оторвались" мы от каменного карьера удачно и двинулись в сторону чехословацкой границы, надеясь найти там поддержку местного славянского населения. Днем отдыхали, а ночью шли, питались картошкой, свеклой, кольраби. Ориентировались по звездам, расположению кладбищ, по деревьям.
   Еще в лагере рабочей команды намагнитили две швейные иголки, воткнули их в пробки и опустили в котелок с водой. Компас получился отличный.
   Однако удача не долго сопутствовала нам. Где-то в Тюрингии мы укрывались на сеновале. На выпавшем накануне снегу четко видны были наши следы. Это оказалось роковым. Едва мы заснули, как чей-то зычный голос прервал наш сон. У стога стояли вооруженные сельчане, предводительствуемые жандармом. Нас препроводили в ближайший полицейский участок, а оттуда в Цигенхайнский шталаг. Там началось новое следствие, и, поскольку на моей лагерной регистрационной карте значился уже второй побег, дело не ограничилось одиночным карцером.
   Тринадцатого декабря 1943 г. я по распоряжению кассельского гестапо вместе с 39 другими узниками лагеря IX А "за побеги и саботаж" был отправлен в Бухенвальд. Там месяц находился в карантинном блоке, лишился своего имени и стал заключенным № 37117. Потом был филиал Бухенвальда - Кёльнский лагерь "Мессе". Такое название он получил потому, что его узники размещались в бывших павильонах всемирно известной рейнской ярмарки.
   В "Мессе" находились граждане СССР, Польши, Франции, Чехословакии, Югославии, Бельгии и других стран, а также немецкие антифашисты-коммунисты, социал-демократы, деятели церкви. Были там и уголовные преступники. Узников заставляли разбирать развалины, вывозить за город тысячи тонн кирпича и щебня, громоздившихся после налетов союзнической авиации. Они должны были также извлекать из-под развалин неразорвавшиеся авиационные бомбы и обезвреживать их.
   После массированного воздушного налета на Кёльн в мае 1943 г. вплоть до начала 1944 г. в различных районах города можно было видеть среди развалин торчавшие сосновые и еловые ветки, указывавшие на то, что под ними оставались еще не извлеченные человеческие трупы. Кёльнские развалины вызывали у многих советских узников "Мессе" двоякое чувство. С одной стороны, это было уничтожение военного потенциала ненавистного гитлеровского государства и способствовало победе союзников над ним, а значит, и приближало желанную свободу, а с другой - разрушение сотен жилых домов и культурных ценностей города, гибель многих тысяч женщин, стариков и детей порождали естественное человеческое чувство сострадания. Оно становилось часто обоюдным.
   "В Кёльне,- подчеркивает Малофеев,- я впервые за два года скитания по лагерям военнопленных ощутил признаки милосердия со стороны немцев. Если нас во время работы охраняли не эсэсовцы, а солдаты тыловых подразделений армии, то нередко проходившие женщины клали нам незаметно свертки с едой или талоны хлебных карточек, которые с помощью тех же солдат быстро удавалось отоварить. Деньги у нас были, мы часто находили их среди развалин. На наших глазах менялись взгляды людей. Многие немцы, несмотря на неистовые усилия нацистской пропаганды, уже сомневались или даже не верили в победу Германии в войне".
   Девятнадцатого апреля 1944 г. 500 концлагерников "Мессе" срочно погрузили в товарные вагоны и повезли в северную Францию. Предчувствуя возможность десанта англо-американских войск, гитлеровцы укрепляли свой "Атлантический вал". Так Александр Сергеевич оказался в городе Эден, департамент Па-де-Кале. Рабочая команда, в которую был включен он, строила новые долговременные укрепления и стартовые площадки для самолетов-снарядов. В команде сложилось антифашистское ядро, возглавляли которое кассельский коммунист Хайнц Шеффер и советский капитан Александр Некрасов. С открытием второго фронта и приближением союзнических войск они планировали акцию самоосвобождения. К ядру подпольщиков вскоре примкнул и Малофеев. В его задачу входило вовлечение в тайную повстанческую организацию заключенных поляков и граждан Югославии. Активным его единомышленником и другом стал Томаш Кириллов из Польши.
   После высадки войск антигитлеровской коалиции в Нормандии узников кёльнского филиала Бухенвальда перевели в средневековую крепость Дулан, департамент Сомма. Там Александр Сергеевич оказался в команде, занятой в фосфатной шахте, но из команды вскоре бежал и с помощью французского машиниста Леона Бланшара связался с макизарами капитана Русселя.
   Вместе с новыми друзьями он подрывал мосты и опоры проводов высокого напряжения на железнодорожной магистрали Аррас - Амьен, уничтожал бензоколонки, обслуживавшие воинские части немцев. 30 августа отряд капитана Русселя вместе с другими отрядами французских партизан освободил от гитлеровцев Амьен и удерживал его до подхода союзнических войск. Потом был сбор всех советских граждан, занесенных военной бурей во Францию, эвакуация их через Шербур в Англию, формирование близ Лидса, графство Йорк, полка бывших советских военнопленных, возвращение через Одессу в строй воинов Красной Армии и участие в завершающих сражениях Отечественной войны.
   Обо всем этом офицер флота напишет в своих воспоминаниях спустя десятилетия, не забыв с горечью сказать, что в тех заключительных сражениях войны был командиром отделения противотанковых ружей, личный состав которого состоял из капитанов и старших лейтенантов, разжалованных за то, что вопреки своей воле им привелось испытать все тяготы и муки военнопленных фашистского рейха.