Вскормлённые с копья
22.08.2012 09:11:09
- И много тут, на Колыме, погибших? - поежился Сун.
- Кто-то, конешно, ведет счет... - задумался шофер. - Поговаривают, милльенов десять. Кто-то считает. А мы - простые, где нам... Но вот эта дорога на костях, это точно. Свидетель.
А машина шла, урча на спусках и подвывая на подъемах. И мимо бежала буреломная тайга. В одном из одинаковых глазу поселков (забор «зоны», несколько вольных бараков и барак-магазинчик) машина остановилась, «молодой» из кузова на суновы деньги послан за харчем. Молодой быстренько смотался и приволок харч - буханку черняшки, несколько банок консервов и две бутылки спирта. Поехали.
- Кто-то, конешно, ведет счет... - задумался шофер. - Поговаривают, милльенов десять. Кто-то считает. А мы - простые, где нам... Но вот эта дорога на костях, это точно. Свидетель.
А машина шла, урча на спусках и подвывая на подъемах. И мимо бежала буреломная тайга. В одном из одинаковых глазу поселков (забор «зоны», несколько вольных бараков и барак-магазинчик) машина остановилась, «молодой» из кузова на суновы деньги послан за харчем. Молодой быстренько смотался и приволок харч - буханку черняшки, несколько банок консервов и две бутылки спирта. Поехали.
Выехали в распадок. Развели костерчик, поставили котелок, бросили цыбик чаю.
- Н-ну, за дорожку! Со святым упокой! - разлил в три кружки бутылку старшой. - Поехали!
Поехали. Сун хватанул кружку неразведенного спирта. Разлили вторую. Сун хватанул вторую, тоже неразведенного. Выдохнули, начали ковырять вспоротые банки. И Сун с удивлением почувствовал: а спирт-то не берет! С двух кружек - и ни в одном глазу! Он понял: нервы - как струны натянуты и попутчики... а кто их знает?
Поели, швырнули банки в пихтач. Налили по кружке «чифира» - густой коричневой чайной смеси. Сун тоже хватанул. Сердце, молодое, однако! - забилось дизелем. И это Сун выдержал. А шофер Сема быстро пьянел.
- Хошь, покажу, вон там в распадке, людоеды жили? Пойдем, покажу.
- Это как? И сейчас? - вытаращился Сун.
- Не. Было. А сейчас там черепки, кости, - уверил шофер. - Пошли. Посмотришь. Беглых, выходит, на мясо расходовали.
- Пошли! - загорелся Сун. Но молодой, молчавший до сих пор:
- Не надо, дядь Семен! Страшно. А нам ехать и ехать.
- Ну ладно, в другой раз, - пьяно согласился шофер. - По коням!
Накрапывало. В кабине - все трое. Шофер Сема смилостивился. Он погнал самосвал на третьей скорости, каким-то звериным чутьем угадывая тот единственный момент, когда машина начинала юзить по скользкой трамбовке грейдера; давил на тормоза и виртуозно выворачивал руль так, что временами машина мчалась по трассе... задом наперед! Но на обочину не вылетала.
И вдруг... шофер Сема выключил зажигание, даванул ручной тормоз, выплюнул очередной окурок, упал лицом на баранку и захрапел.
Мгновенно налетел гнус, облепил лица и шеи. Началась адова мука. Прошло полчаса. Час. Сун не выдержал:
- Ну, и долго мы комарье кормить будем? Разбуди. Молодой зэк, сидящий посредине, потормошил шофера Сему и вздохнул:
- Безнадега. Хоть из пушки стреляй. Слушай, а ты машину вести можешь?
- Нет, не могу. А ты? - ответил-спросил Сун.
- Немножко могу. А Семена куда?
- А, давай в кузов.
Вытащили и свалили шофера Семена в кузов самосвала.
- Давай!
Это потом Сун сообразил, что молодой зэк (он так и не спросил его имени) умел делать только одно: отпустить тормоз и нажать на стартер. Переключать коробку скоростей он не умел.
Машина рванула с третьей скорости и понеслась по дороге. Молодой еле успевал выворачивать баранку, а вошедший в азарт Сун орал:
- Право руля! Так держать! Лево руля! Таким образом они выносились на пригорки, неслись под спуски и пролетали деревянные мосты в белесой ночи.
И вот... крутой подъем, за ним крутой спуск, а там внизу крутобокая речка и деревянный мост. Машина неслась к мосту.
- Стой! Тормози! - орал Сун, видя побледневшего парня, вцепившегося в баранку, - Право! Право руля!
Машина не слушалась и летела наискосок моста. Сун вместе с незадачливым водителем навалились на баранку. Тщетно! С горы машина вылетела на мост, слева направо посшибала перила, перелетела через реку и, по воздуху совершив слаломный прыжок, влетела в болото. Мотор заглох. А машина начала медленно погружаться в вонючее месиво. Погрузилась до подножек и застряла на каких-то кочкарниках. Однако не перевернулась.
Снова тишина. И снова тучи комарья. В кузове какое-то рычание.
Сун и молодой переглянулись: в острую минуту они начисто забыли про шофера Сему. Вылезли и, утопая в грязи, выволокли шофера, втащили в кабину. Шофер Сема с окровавленной мордой посмотрел на болото, вытер комарье на шее и взъярился:
- Это вы, растуды вашу мать! забросили меня в кузов?!
- Ну что вы, дядя Семен! - ласково возразил Сун. - Это вы сами так.
- Что, и в болото я сам?
- И в болото.
- Значит, здорово я набрался! - подытожил шофер Сема. - Теперь будем мошку кормить.
Прошла ночь, подошел блеклый рассвет. Путешественники смолили цыгарки, ожесточенно отбивались от бандитствующей мошки и молчали. Разговаривать не хотелось.
- Чу. Кажется ревет! - встрепенулся молодой.
- Точно! - повел лопухами шофер Сема. - По звуку «Татра». Живем, братва!
Один из последних автомобилей «Татра-111» был установлен работниками Берелехской автобазы на постамент в поселке Берелех Сусуманского района.
Через 15-20 минут на дорогу выползла огромная зверюга, двадцатипятитонная чешская «Татра». Остановилась, выплевывая сизый дым.
- Здоров, дядь Семен! - высунулся чумазый шофер. - Эт, как ты туда влетел?
- Здоров, - ответствовал шофер Сема. - Влетел вот.
- Значит, здорово ты газа давал! - догадался веселый водитель «Татры». - Ну, это мы выправим. Принимайте трос.
Завели трос. «Татра» рыкнула и поперла по дороге. А самосвал чавкнул и пробкой вылетел следом.
- Ну, а теперь, дядь Семен, бувай! Кроме воды, ничего в рот не бери, слышь?
- Вот те хрест! - отмахнулся шофер Сема и уселся за баранку. Самосвал уркнул и поплелся по трассе. За формовочной глиной.
Путешествие в сторону страны Якутии продолжалось.
К полудню самосвал подъехал к какому-то безымянному развилку с грудами лесин и теса и визжащей где-то пилорамой. К машине неспешно подошел могучий, с седой бородой и косматый дед каторжанского вида, с огромной дубиной в узловатой руке.
- Здоров, Семен Петров, - буркнул он шоферу. - Где рожу-то попортил?
- Здоров, - ответно буркнул шофер Сема и неопределенно махнул рукой, - а, там! И к Суну:
- Значит, так. Мне налево, а тебе прямо. А ты, дед, того. Сынка побереги. Понял?
Могучий дед зыркнул по Суну, словно бритвой провел:
- Ничо. Не бойсь. У меня не зарежут. Сиди вон, в сторожке. Жди оказию...
Постояли. Дымнули дедовой махрой. Шофер Сема вздохнул:
- Вот, такие мы, брат, враги народа были, - и вдруг, с ожесточением добавил. - Будешь выбираться с ребенком, заедешь. Гостем будешь. Там Семена всяк укажет. А если ты, гад, вздумаешь мимо проскочить, на материке разыщу, морду набью. Понял?
- Понял, - вздохнул Сун и, заслезившись притупленным взглядом, протянул шоферу Семену дрожкую руку. Сердце ущимнуло.
- Ну, бывай! - шофер треснул дверцей и даванул на газ.
Машина скрылась за деревьями, а лейтенант Сун все стоял и смотрел. И ему было больно за свой образ «врага», который он впитывал с комсомольских лет. Перевернулась еще одна страничка жизни и закрыла еще одного человека, встреченного на ее извилистом пути.
Много позже, когда Сун, уже не лейтенант, а адмирал в отставке, вновь и вновь перечитывал солженицынского «Архипа», шаламовские «Колымские рассказы» и вспоминал откровения кадыкчанского шофера Семена, он понял, что привирали все трое - всяк по-своему.
Так, шофер Сема всерьез уверял попутчика - лейтенанта Суна, что там, в подземелье кайлал золотую руду вместе с Константином Рокоссовским и в знак достоверности предлагал проверить - у Рокоссовского родимое пятно под левой лопаткой. Как будто лейтенант мог это проверить.
Привирал потому, что все расползалось во времени: этот Семен кайлал «жилку» в конце войны, после 1943-1944 годов, а Рокоссовский уже в 1942-м году сражался под Сталинградом.
Но эта семеновская вина была малюсенькой: уж очень ему хотелось побыть в одной шахте со знаменитым человеком. Так сказать, стать причастным к бытию славы.
Но гораздо более врал Александр Солженицын (этот «апостол правды» с подозрительной бороденкой); врал потому, что вся его статистика исторически-лагерного повествования в «Архипелаге ГУЛАГ» крутилась вокруг расстрельной паукообразной «пятьдесят восьмой» статьи (КР, КРД, КРТД, ЧСИР и проч.); получалось, что все огромные потоки осужденных и невозвращенцев «шли» по этой статье, а в его повествовании - это многие миллионы судеб (никак не меньше 10 миллионов), и в этих потоках «бытовики» и «блатные» шли таким тонюсеньким малозаметным ручейком-струйкой.
Между тем из документальной статистики НКВД известно стало, что по бытовым (воры, грабители, насильники, растратчики, несуны и летуны) шло свыше 85% осужденных. И если это так, а это так, то многомиллионный поток «политических» разбухал до такой степени, что становился в численном выражении больше всего населения страны. Таково коварство солженицынской статистики, претендующей на «историческую правду».
Далее более: в июне 1996 года, аккурат перед президентскими выборами, в Магадане воздвигнут гигантский памятник «жертвам ГУЛАГа», притом было заявлено, что «вот на этом самом месте был концлагерь, в котором погибли не менее 700 тысяч заключенных», а всего по Колыме опять-таки известные 10 миллионов. Гигантский памятник ставил известный Эрнст Неизвестный, а при сем присутствовал и витийствовал «гуру» сибирской демократии Виктор Астафьев.
Между тем есть известные, но неслышимые исследователи «истории Колымского края», которые на основании изучения документальных архивов НКВД и музейных источников свидетельствуют о совершенно другой статистике.
А эта статистика дает иную картину. Как известно, поглощавший рабочую силу зэков «Дальстрой» функционировал с 1939 по 1953 год. За неимением других средств сообщения, подачу рабсилы в виде зэков в порт Нагаево (через порты Ванино и Находка) обеспечивал единственный оборудованный транспорт «Джурма» (а в последующем и «Колыма»), способный принять в трюмы до 2 тысяч заключенных. Сезон навигации в Охотском море - июнь-ноябрь, то есть 6 месяцев в году; челночный рейс «туда и обратно» - не менее 15 суток следовательно, транспорт мог сделать не более 12 рейсов за навигацию и доставить на колымскую землю до 30 тысяч человек «спецконтингента».
Продолжение следует.
Немає коментарів:
Дописати коментар