"ОСТАНКИ УНИЧТОЖИТЬ БЕЗ СЛЕДА"...

Какие улики заметал Яков Свердлов, приказав немедленно расстрелять Фанни Каплан

4 сентября 1918 года газета «Известия» поместила краткое сообщение: «Вчера по постановлению ВЧК расстреляна стрелявшая в тов. Ленина правая эсерка Фанни Ройд (она же Каплан)».
http://www.sovsekretno.ru/magazines/article/3213 



С Лубянки в Кремль
В книге «Записки коменданта Московского Кремля», вышедшей в 1959 году, Мальков представил свою версию того, как это было. Через день или два после покушения на Ленина – точную дату экс-комендант Кремля как бы «не помнит» – его вызвал к себе Варлам Александрович Аванесов, один из самых доверенных людей Свердлова, секретарь ВЦИК. Ему Мальков тогда и подчинялся: «Ему я докладывал обо всех текущих делах, от него получал большинство практических указаний и распоряжений». Вот и в этот раз от Аванесова (то есть реально от Свердлова) последовало «практическое указание»: «Немедленно поезжай в ЧК и забери Каплан. Поместишь её здесь, в Кремле, под надёжной охраной».
«Я вызвал машину и поехал на Лубянку. Забрав Каплан, привёз её в Кремль и посадил в полуподвальную комнату под Детской половиной Большого дворца. Комната была просторная, высокая. Забранное решёткой окно находилось метрах в трёх-четырёх от пола. Возле двери и против окна я установил посты, строго наказав часовым не спускать глаз с заключённой. Часовых я отобрал лично и каждого сам лично проинструктировал. Мне и в голову не приходило, что латышские стрелки могут не усмотреть за Каплан, надо было опасаться другого: как бы кто из часовых не всадил в неё пулю из своего карабина».
И тогда, и сейчас всё это выглядело довольно странно: для чего Свердлову вдруг понадобилось изымать Каплан с Лубянки? О какой-либо большей «надёжности» подвалов Кремля по сравнению с лубянскими говорить не приходится, равно как о преимуществах кремлёвских стрелков перед чекистами: там латыши и тут латыши. Правда, в одном случае это латыши товарища Дзержинского, а другом – товарища Свердлова. А вот Железного Феликса не было на Лубянке именно в тот день, когда оттуда изымали гражданку Каплан. Его вообще тогда не было в Москве. 30 августа 1918 года в Петрограде был застрелен руководитель тамошней ЧК Урицкий. И «по указанию В.И. Ленина, Дзержинский, – сообщает нам его официальная биография, – немедленно отправился в Петроград для выяснения обстоятельств преступления». А уже там «его застало ещё более страшное известие: враги совершили злодейское покушение на В.И. Ленина, жизнь революции в опасности». И уже 31 августа «Ф.Э. Дзержинский выезжает из Петрограда в Москву в связи с тяжёлым ранением В.И. Ленина террористкой Ф. Каплан».
Выехать-то то он выехал, да вот когда приехал, то уже никакой Каплан в ЧК не было, забрал её товарищ Свердлов, не дав чекистам времени ни на допросы, ни на расследование. Но самое главное – не подпустив близко к «террористке Ф. Каплан» самого Железного Феликса – для того, может, всё и делалось… Потому и выходит, что были между этими товарищами по партии некие «несовпадения». И очень серьёзные, раз уж председатель ВЦИК (и фактически глава государства – раненый Ленин не у дел) самолично организовал всё так, чтобы ни в коем разе не допустить к этой женщине председателя ВЧК. Наверняка именно поэтому комендант Кремля и «не помнит» точную дату вывоза Каплан, хотя во всех прочих случаях забывчивостью точно не страдал.

«Хоронить не будем...»
«Прошёл ещё день-два, – Мальков опять демонстрирует свою «слабую память», – вновь вызвал меня Аванесов и предъявил постановление ВЧК: Каплан – расстрелять, приговор привести в исполнение коменданту Кремля Малькову». «Расстрел человека, особенно женщины, – пишет он, – дело нелёгкое. Это тяжёлая, очень тяжёлая обязанность, но никогда мне не приходилось исполнять столь справедливый приговор, как теперь».
Впрочем, его это явно не смутило, равно как и совершенно несусветная спешка с расстрелом. Как не удивило, что исполнение «постановления ВЧК» поручили не собственно чекистам, уже успевшим за первые месяцы советской власти изрядно набить руку в этом ремесле, а именно ему, коменданту Кремля – совсем не по профилю. Кстати, никакая коллегия ВЧК вообще ничего не могла приказать коменданту Кремля: у Малькова непосредственные начальники были свои, рангом куда выше всей коллегии ВЧК вместе взятой. Опять же, какой смысл был тогда вывозить Каплан с Лубянки, чтобы расстрелять в Кремле? Не проще ли было застрелить её прямо там? Но реакция Малькова лаконична:
« – Когда? – коротко спросил я Аванесова.
У Варлама Александровича, всегда такого доброго, отзывчивого, не дрогнул на лице ни один мускул.
– Сегодня. Немедленно. – И, минуту помолчав: – Где, думаешь, лучше?
Мгновение поразмыслив, я ответил:
– Пожалуй, во дворе Авто-Боевого отряда, в тупике.
– Согласен.
– Где закопаем?
Аванесов задумался.
– Это мы не предусмотрели. Надо спросить Якова Михайловича…»
Вот и настоящий автор «постановления ВЧК»! Пресловутое постановление, кстати, никто и никогда в глаза не видел: ни в одном архиве нет и намёка на такой документ, даже в протоколах коллегии ВЧК он не зафиксирован.
«Мы вместе вышли от Аванесова и направились к Якову Михайловичу, оказавшемуся, к счастью, у себя. В приёмной сидело несколько человек, кто-то был у него в кабинете. Мы вошли. Варлам Александрович шепнул Якову Михайловичу несколько слов, Яков Михайлович молча кивнул, быстро закончил беседу с находившимся у него товарищем, и мы остались одни. Варлам Александрович повторил Якову Михайловичу мой вопрос: где хоронить Каплан? Яков Михайлович глянул на Аванесова, на меня. Медленно поднялся и, тяжело опустив руки на стол, будто придавив что-то, чуть подавшись вперёд, жёстко, раздельно произнёс:
– Хоронить Каплан не будем. Останки уничтожить без следа...»
Прямо-таки мафиозные разборки, концы в воду!
«Вызвав несколько человек латышей-коммунистов, которых лично хорошо знал, я отправился вместе с ними в Авто-Боевой отряд, помещавшийся как раз напротив Детской половины Большого дворца.
Во двор Авто-Боевого отряда вели широкие сводчатые ворота. Этот двор, узкий и длинный, со всех сторон замыкали высокие, массивные здания, в нижних этажах которых находились обширные боксы, где стояли машины. Налево от ворот двор кончался небольшим, чуть изогнутым тупичком. Я велел начальнику Авто-Боевого отряда выкатить из боксов несколько грузовых автомобилей и запустить моторы, а в тупик загнать легковую машину, повернув её радиатором к воротам. Поставив в воротах двух латышей и не велев им никого впускать, я отправился за Каплан. Через несколько минут я уже вводил её во двор Авто-Боевого отряда».
Как-то оно у Малькова всё слишком отработано – для первого раза, да ещё и в Кремле. Но, оказалось, не столь уж и хорошо: стройный план кремлёвскому палачу ломает один известный пролетарский… поэт: «К моему неудовольствию, – пишет Мальков, – я застал здесь Демьяна Бедного, прибежавшего на шум моторов. Квартира Демьяна находилась как раз над Авто-Боевым отрядом, и по лестнице чёрного хода, о котором я забыл, он спустился прямо во двор. Увидев меня вместе с Каплан, Демьян сразу понял, в чём дело, нервно закусил губу и молча отступил на шаг. Однако уходить он не собирался. Ну что же! Пусть будет свидетелем...» Каким уж там особо неудобным свидетелем мог быть Демьян Бедный, не совсем ясно. Революционный поэт и понятия не имел, что в кремлёвском подвале кто-то содержится, как выглядела настоящая Каплан, и подавно не знал, так что мог лицезреть лишь, как комендант Кремля собирается застрелить какую-то женщину. Впрочем, ведь и сам Мальков никакой Каплан раньше тоже в глаза не видел…
«– К машине! – подал я отрывистую команду, указав на стоящий в тупике автомобиль.
Судорожно передёрнув плечами, Фанни Каплан сделала один шаг, другой... Я поднял пистолет… Было 4 часа дня 3 сентября 1918 года. Возмездие свершилось. Приговор был исполнен. Исполнил его я, член партии большевиков, матрос Балтийского флота, комендант Московского Кремля Павел Дмитриевич Мальков, собственноручно. И если бы история повторилась, если бы вновь перед дулом моего пистолета оказалась тварь, поднявшая руку на Ильича, моя рука не дрогнула бы, спуская крючок, как не дрогнула она тогда».

Демьянова бочка
А как же останки? Писатель Юрий Давыдов, ссылаясь на устное свидетельство Демьяна Бедного, написал в 1989 году: «…Труп Фанни Каплан, облитый бензином, жарко пылал в железной бочке, стоявшей в сумрачном углу Александровского сада. Кремацию организовал матрос, комендант Кремля П.Д. Мальков. Пособлял ему случившийся рядом пролетарский стихотворец Демьян Бедный…» Насчёт Александровского сада писатель, конечно, загнул: всё равно как на улице жечь! Если уж жгли, то наверняка в самой глубине кремлёвских закоулков, а то и вовсе вывезли за город.
Кстати, из всех последующих переизданий мемуаров Малькова сцену получения указаний непосредственно от Свердлова изъяли, заодно убрали эпизод непосредственной подготовки расстрела в Кремле и присутствия при расстреле Демьяна Бедного.
Можно предположить, что все эти подчистки, как и странная забывчивость коменданта Кремля, по мнению ряда исследователей (например, Юрия Фельштинского), объясняются просто: на самом деле, тов. Свердлов, прервав допросы Каплан, забрал её в Кремль – самое позднее, в ночь на 1 сентября – только для того, чтобы тут же её расстрелять. Стремительная, поистине лихорадочная поспешность, с которой тов. Свердлов уничтожил эту женщину, явно спеша обтяпать всё до приезда Дзержинского, не имеет никаких внятных и разумных объяснений и по сей день. Кроме одного: обрубание концов. Если это не заметание улик, то – что?
Что тщился скрыть Яков Михайлович, учинив убийство с немедленной кремацией прямо в Кремле? Чем могла быть опасна – лично ему – некая Каплан (если это вообще была она)? Видимо, ответ на эти вопросы можно получить, лишь ответив на целый ряд других. Например, почему 30 августа 1918 года Ленина привезли выступать на завод Михельсона с огромным опозданием, практически ночью, в темноте, облегчив, тем самым «работу» потенциальным террористам. (За организацию того выступления отвечал именно Свердлов.) Почему Ленин на этом выступлении вдруг оказался без положенной охраны, хотя раньше она всегда выделялась? На этот раз с оружием оказался лишь его шофёр Гиль. Почему тому же Гилю и ещё нескольким свидетелям так и не устроили очной ставки с Каплан, вроде бы взятой на месте покушения? Чем объяснить ту нестыковку, что пули, извлечённые из тела Ленина, выпущены не из того оружия, которое якобы было у Каплан? И как, наконец, объяснить то, что знаменитое обращение ВЦИК, предвещавшее (и обещавшее) грядущий массовый террор, – «Несколько часов тому назад совершено злодейское покушение на тов. Ленина...» – оказалось написано Свердловым за несколько часов до покушения?!
Остаётся лишь заметить, что от успеха покушения на Ленина реально мог выиграть лишь один человек – Яков Михайлович Свердлов, в мгновение ока превращавшийся в единоличного диктатора страны.

---

Игнатий Рейсс (Порецкий) верил в мировую революцию, но разочаровался в Сталине

Пять пуль для Людвига

4 сентября 1937 года в окрестностях Лозанны полиция обнаружила тело неизвестного мужчины. В кармане лежал железнодорожный билет и паспорт на имя гражданина Чехословацкой республики Ганса Эберхардта. В руке убитый сжимал клок седых волос, явно выдранных им, когда он отбивался от своего убийцы. Смерть «чеха», совершенно очевидно, была насильственной: пять пуль насчитали в голове, ещё семь – в теле.
Может, когда-нибудь – очень и очень нескоро – в архивах Лубянки обнаружится отчёт исполнителей, где будут описаны детали этой спецоперации. Неизвестного убила спецгруппа оперативников – ликвидаторов НКВД – одна из тех, что широким бреднем зачищали тогда по приказу Сталина «закордонье» от разного рода «недобитых вражин» – активистов организаций белоэмигрантских, троцкистских, анархистских, меньшевистских. А попутно – чистивших ещё и чрезмерно обширную сеть нелегальных резидентов и агентов уже советских разведок, военной и лубянской. Потому как все эти нелегалы из числа европейских революционеров, коминтерновцев и прочих идейных товарищей, по мнению другого товарища, кремлёвского, слишком долго проработав за границей, что-то уж больно много о себе возомнили, ненадёжными стали, подозрительными. Иные из них и вовсе осмелились бросить наглый вызов вождю мирового пролетариата, отказавшись вернуться на заклание. К числу последних относился и убитый возле Лозанны. И был он, конечно же, вовсе не чешским гражданином Гансом Эберхардтом. В историю спецслужб он вошёл как разведчик-нелегал Иностранного отдела Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД Игнатий Станиславович Рейсс, рабочий псевдоним – Людвиг.

Шпионаж для мировой революции
По-настоящему его звали Натан Маркович Порецкий, родился он 1 января 1899 года в Галиции, в городке Подволочиск, что был тогда на самых задворках Австро-Венгерской империи. С 1914-го по 1920 год война каталась через эти места туда-сюда: пришли русские войска, затем вновь вернулись австрийские, потом их снова выбили русские, и снова австрийцы. Затем Галицию оккупировали уже украинские части, развязавшие украинско-польскую войну, их выбили уже поляки, но позже тут вновь появились уже отступавшие петлюровцы. Стоит ли удивляться, что Натан Порецкий не остался в стороне от столь бурных событий, сделав свой выбор в пользу большевиков.
Сначала была нелегальная работа в польской компартии, в конце 1920 года плавно перетёкшая в сотрудничество с разведкой Советской России в качестве агента-нелегала. Поначалу он работал на военных – Разведывательное управление Красной Армии: Польша, Румыния, Берлин, Вена, Прага, Голландия, шпионаж, вербовка, аресты, отсидка, побеги, подготовка вооружённых выступлений в ряде стран Европы…
В 1927 году Людвига отозвали в Москву, откомандировав для обучения на спецкурсы Разведупра (переименованного к тому времени в IV Управление Штаба РККА). Потом – снова работа в Европе, нелегальная и, видимо, успешная, раз в 1928 году наш герой был награждён орденом Красного Знамени, а уж разведчиков тогда нечасто баловали столь редкой и высоко ценимой наградой. Потом снова тот же замкнутый круг: Москва – Европа – Москва. К 1937 году работа на IV Управление Штаба РККА плавно перетекла в работу на Иностранный отдел ГУГБ НКВД.
Если разобраться, для того времени судьба довольно типичная: в Европе 1920-х – первой половины 1930-х годов немало уроженцев точно таких же окраинных местечек Австро-Венгрии с энтузиазмом работали на Страну Советов в качестве агентов-нелегалов разведок – военной и чекистской. Их была целая когорта, хотя известность – посмертную – обрели не очень многие: Арнольд Дейч, Теодор Мали, Вальтер Кривицкий, Шандор Радо… Все они и сорвали для советской разведки самые первые плоды из «райского сада» Европы, не столько добыв военно-политические секреты, сколько опутав её незримой паутиной нелегальных резидентур. Они же навербовали тогда для Москвы кучу перспективных юнцов, впоследствии ставших настоящими «звёздами» советского шпионажа (достаточно назвать хотя бы «кембриджскую пятёрку» – Кима Филби, Гая Бёрджеса, Дональда Маклина, Энтони Бланта, Джона Кернкросса).
Впрочем, свою разведработу на Советский Союз они до поры искренне считали явлением сугубо временным и побочным, считая подлинным делом жизни мировую революцию. «Такие члены партии, как Людвиг, – напишет много позже его вдова Элизабет Порецкая, – рассматривали свою военную деятельность как временную, вызванную обстоятельствами и предназначенную облегчить наступление неизбежной революции в Западной Европе. После этого они надеялись вернуться к работе среди масс…»

Орден в пакете
К середине 1930-х многое изменилось. Игнатий Рейсс (Людвиг) по-прежнему оставался убеждённым коммунистом, истово верящим в мировую революцию, но вот в отношении своих советских работодателей он испытал жестокое разочарование, осознав, что «компетентные органы», винтиком которых он стал, заботят проблемы защиты вовсе не революции, а личной диктатуры Сталина. «Насильственная «большевизация» европейских компартий, – вспоминала Элизабет Порецкая, – постоянные изменения директив из Москвы и выдвинутая Коминтерном теория «социал-фашизма» глубоко потрясли его». Особенно шокировал разведчика сталинский лозунг «построения социализма в одной отдельно взятой стране»: Порецкий–Рейсс воспринял его как предательство ленинизма и идеи мировой революции. А потом пошли «московские процессы», набирала мощь волна репрессий уже не только против «контры», но и против «старых ленинцев», развернулась грандиозная чистка в Красной Армии, аресты в разведорганах. Иллюзии рухнули. И Рейсс, как свидетельствует его друг и сослуживец Вальтер Кривицкий, стал говорить, что Сталин ведёт страну к катастрофе, о сходстве сталинизма с фашизмом и своём желании бросить всё к чёртовой матери, уехав в какой-нибудь богом забытый уголок. И, будучи в командировке в Париже, Рейсс сделал свой последний выбор: 17 июля 1937 года он передал сотруднице советского торгпредства (а по совместительству  и НКВД) Лидии Грозовской пакет с письмом в ЦК ВКП(б), вложив туда ещё и орден Красного Знамени. «Наши дороги расходятся! Кто теперь ещё молчит, становится сообщником Сталина и предателем дела рабочего класса и социализма. …История – строгая дама, и «гениальный вождь, отец народов, солнце социализма» должен будет дать ответ за все свои дела… Я возвращаю себе свободу. Назад к Ленину, его учению и делу. …При сём возвращаю вам этот орден. Носить его одновременно с палачами лучших представителей русского рабочего класса – ниже моего достоинства…»

«Терминаторы Сталина»
В свою очередь, «солнце социализма», как оказалось, ещё задолго до побега Людвига–Рейсса приказал приступить к масштабной ревизии советской агентурной сети в Европе. Для чего и были созданы так называемые мобильные (порой их ещё именуют подвижными) группы НКВД-ликвидаторов. В их задачи входил захват и вывоз на родину – для последующих допросов и неизбежного расстрела – резидентов и агентов, утративших доверие руководства. При невозможности такого вывоза – уничтожение на месте, порой даже в подвалах советских диппредставительств, с последующим закапыванием тел в посольских клумбах. Действовали эти мобильные группы НКВД под непосредственным руководством заместителя начальника Иностранного отдела ГУГБ НКВД Сергея Шпигельгласа. Так что когда письмо Рейсса достигло адресата, люди Шпигельгласа уже вовсю трудились по всей Европе.
Как писал беглый чекист Орлов, когда Ежов доложил Сталину о Рейссе, тот приказал ликвидировать его вместе с женой и ребёнком, что, по его убеждению, должно было служить наглядным уроком для всех потенциальных невозвращенцев.
Жена и сын уцелели: намеченная исполнительница, агент НКВД и по совместительству подруга семьи Гертруда Шильдбах в последний момент дрогнула, не вручила Элизабет Порецкой коробку шоколадных конфет со стрихнином. Но вот в отношении главного фигуранта она свою задачу выполнила: выследив, помогла заманить прямо в лапы ликвидаторов Шпигельгласа. С помощью Шильдбах, которой Рейсс безмерно доверял – они работали вместе 20 лет, –
убийцы настигли Рейсса в Лозанне 4 сентября 1937 года. Оглушив на выходе из ресторана ударом кастета, его втащили в автомобиль и вывезли
за город. В пути Рейсс очнулся и стал отбиваться, выдрав клок волос Шильдбах. В него на-
чали стрелять прямо в машине, затем выволокли и добили. Спустя день полиция обнаружит брошенный и залитый кровью автомобиль в Женеве.
Раскрыли это убийство довольно быстро – слишком уж грубо действовали ликвидаторы, толком не позаботившись соблюдением должной конспирации. Сначала полиция легко вычислила пресловутую Шильдбах, арестовав её: машина была нанята на её имя. Неоспоримой уликой стал и клок её волос. А в лозаннском «Отель де ля Пэ», откуда она спешно выехала вместе с напарником, не заплатив по счёту и бросив багаж, нашли и коробку шоколадных конфет со стрихнином.
Собственно ликвидаторов, как считала полиция, было не менее пяти человек. Имена двоих из них ныне известны: Борис Афанасьев и Владимир Правдин. Настоящая фамилия Афанасьева – Атанасов, болгарин. Именно он лично привёл в исполнение приговор Сталина. Владимир Правдин – он же Роллан Аббиа, Франсуа Росси – родом из Монако. За эту операцию его наградят орденом Красного Знамени, дадут советское гражданство и паспорт на имя Владимира Сергеевича Правдина. Оба чекиста приняли участие в похищении лидера РОВС генерала Миллера 22 сентября 1937 года. Потом они подвизались под началом другого крупного спеца по ликвидациям – Павла Судоплатова. А вот организатор мобильных групп НКВД и куратор убийства Рейсса пережил его всего на 3,5 года: Шпигельгласа арестовали осенью 1938-го, в январе 1941-го расстреляли. Как говорил герой известного фильма, «он слишком много знал».