В середине июня 1973
года, гвардейская ракетная атомная подводная лодка К-56 вышла на
испытательные ракетные стрельбы. Экипаж был сборный, наш – гвардии
капитана 2 ранга А.И.Четырбока и капитана 2 ранга Хоменко. Командовал
лодкой Хоменко, старпомом был назначен капитан 2 ранга Петров с этого же
экипажа. Наш старпом, капитан 3 ранга Геннадий Горохов, в море не
пошел. В полном составе вышел в море главный командный пост и ракетчики
экипажа Хоменко. Были флагманские офицеры со штаба дивизии во главе с
заместителем командира дивизии капитаном 1 ранга Лениславом Сучковым.
Отстрелялись и пошли в базу. С вечера после ужина 13 июня я заступил на вахту у радиолокационной станции РЛК-101. Перед самым выходом в море к нам, в БЧ-4РТС, прибыл с училища молодой лейтенант Абрамов и тем самым заполнил вакансию командира радиотехнической группы. Это был его первый и последний выход в море. Командирскую вахту на мостике нес Петров и рулевой гвардии старший матрос Кузнецов. На рулях, в центральном посту, сидел мой одногодок Белоусов, мы уже в первом выходе в море сдали зачеты на самостоятельное управление боевым постом. Нести вахту нам доверяли. Где-то после 23 часов прошла команда с мостика по «Каштану» выключить РЛК-101.
По инструкции, в надводном положении я перехожу на боевой информационный пост (БИП), который размещался в районе перископной площадки центрального поста (ЦП). Лейтенант Абрамов пошел со мной. Мы сидели на БИПе и заносили данные в планшет. Мне было 20 лет, ему 22, разница небольшая, мы разговорились. Я ему о себе, он про себя стал рассказывать и почему-то очень подробно, от рождения до прихода на наш корабль и даже очень откровенно про личную жизнь, как говорится, всё, как на духу. Оказалось, это была как бы исповедь перед смертью.
Отстрелялись и пошли в базу. С вечера после ужина 13 июня я заступил на вахту у радиолокационной станции РЛК-101. Перед самым выходом в море к нам, в БЧ-4РТС, прибыл с училища молодой лейтенант Абрамов и тем самым заполнил вакансию командира радиотехнической группы. Это был его первый и последний выход в море. Командирскую вахту на мостике нес Петров и рулевой гвардии старший матрос Кузнецов. На рулях, в центральном посту, сидел мой одногодок Белоусов, мы уже в первом выходе в море сдали зачеты на самостоятельное управление боевым постом. Нести вахту нам доверяли. Где-то после 23 часов прошла команда с мостика по «Каштану» выключить РЛК-101.
По инструкции, в надводном положении я перехожу на боевой информационный пост (БИП), который размещался в районе перископной площадки центрального поста (ЦП). Лейтенант Абрамов пошел со мной. Мы сидели на БИПе и заносили данные в планшет. Мне было 20 лет, ему 22, разница небольшая, мы разговорились. Я ему о себе, он про себя стал рассказывать и почему-то очень подробно, от рождения до прихода на наш корабль и даже очень откровенно про личную жизнь, как говорится, всё, как на духу. Оказалось, это была как бы исповедь перед смертью.
В 24-00 была пересменка, я сдал вахту, мы ещё с лейтенантом посидели минут 15, он закончил рассказ о себе, и мы отправились спать согласно штатному расписанию, он в офицерский - жилой второй отсек, а я, в торпедный - первый. Я, как, «молодой» спал на самой верхней койке, на 3 ярусе, койки были откидные, как в поезде. Залез на койку, улегся и задремал. Примерно в час ночи сильный толчок и крик «Поступление воды в отсек!» разбудил всех. Я спрыгнул на палубу. По ней лилась вода. Тапочки и носки плавали по настилу, одевать не стал. Где-то в правом углу по ходу лодки в районе кормовой переборки между 1-м и 2-м отсеками шумела вода. Она растекалась по верхней палубе и далее в трюм. Освещение пропало. Страха ещё не было, видимо, потому что ещё не пришло осознание случившегося. В голове была только одна мысль: что же случилось?
Человека три кинулись к переборочной двери. Не помню точно, но, кажется боцман гвардии мичман Вячеслав Величко задраил переборочный люк и, стоя перед ним, никого не подпускал к нему. Связи с центральным постом не было ни по «каштану», ни по отсечному телефону, ни по проводному аварийному. Связь пытался установить командир первого отсека молодой лейтенант Кучерявый, прикомандированный из экипажа Хоменко.
Начали осматривать пробоину. Ситуация была следующая. Вода фонтаном поступала в углу на стыке первого и второго отсеков. Трещина была неширокая, но длинная по высоте отсека. Попытались ее заделать клиньями, но мешали различные нагромождения из трубопроводов, кабелей и различных кронштейнов. Тогда решили затыкать одеялами и прочими подручными средствами. Я говорю решили потому, что кто-то определённо не командовал, да и было темно, работа была коллективной, т.е. было много различных советов. Работали у пробоины человек пять-шесть, т.к. всем сразу было не подступиться. Работали моряки поопытней, а остальные, и я в том числе, на подхвате, поднести, подать. Взяли аварийные фонарики, ими и пользовались. И повторюсь: было темно, кто что делал вначале конкретно, сказать не могу. Это было начало.
Когда кто-то сказал, что отпотела переборка со стороны 2 отсека, вот тогда появился страх. По крайней мере, у меня. Страх усугублялся тем, что освещения нет, да еще доклады: «Половина трюма затоплено!», «Из-за недоступности невозможно заделать пробоину!», «Вода прибывает!», «Связи с ЦП нет!», «Во втором отсеке на стук никто не отзывается!». Ну и так далее, и тому подобное. Но скажу, что паники, как таковой, не было. В самом начале недолгое смятение было, но это скорей всего из-за неизвестности общей обстановки, связи- то с центральным постом не было.
Через небольшое время, страх куда-то ушел, видимо, от безысходности и появилась какая-то апатия, как бы это правильно сказать, «ну и ладно, что будет, то пусть и будет». А дальше и того непонятней, даже некоторая дерзкая весёлость появилась. Это мои личные ощущения. Один мичман, с экипажа Хоменко, надел на себя ИДА-59, залез на полку, там и сидел, остальные мичманы над ним даже подшучивали.
Всё, что я рассказал, уложилось всего в несколько минут, включая все действия и личные ощущения. Далее стали слышны команды командира первого отсека. Появилась дисциплинированность, слаженность в действиях. Гвардии матрос Степан Казаны, находясь на нижней палубе, долго не мог запустить помпу для осушки трюма, но, в конце концов, запустил. Вода продолжала прибывать, но медленнее. По команде подали в отсек воздух высокого давления (ВВД), но давление не держалось, так как стравливалось через трещину, которая уходила вверх по борту выше ватерлинии, и результатов было мало. Мичманы стали доставать и готовить изолирующие дыхательные аппараты (ИДА-59) и спасательные гидрокостюмы подводника (СГП), но их на всех не хватало, так как количество комплектов было рассчитано на штатный личный состав первого отсека плюс два запасных. Тогда, с всеобщего молчаливого согласия, средства спасения оставили в покое. Вода неумолимо прибывала, и помпа, которая хоть как-то замедляла поступление воды в отсек, уже заглохла и была затоплена. Периодически подавали воздух, чтобы хоть как-то уменьшить поступление воды в отсек.
Наконец, удалось установить аварийную связь с центральным постом. Командир отсека доложил обстановку в первом. С ЦП включили главный осушительный насос (ГОН) на наш отсек. Поначалу вода вроде перестала прибывать, но ненадолго. Достали все, какие были, аварийные фонарики. Пытались по просьбе ЦП установить связь со вторым отсеком, стучали азбукой, написали записку через переговорный стаканчик, но оттуда никто не отзывался.
Вода прибывала, стал увеличиваться деферент на нос. С ЦП продували носовые цистерны главного балласта, но дифферент через некоторое время опять увеличивался, это сильно ощущалось в нашем отсеке. Наклон на нос увеличивался потому, что носовой 2-й отсек был полностью затоплен, а первый - уже наполовину. По живучести корабля, если два носовых отсека затоплены, лодка «клюёт» носом и тонет, уходит резко под воду. Стало трудно дышать из-за превышения содержания двуокиси углерода, всё-таки 16 человек в невентилируемом отсеке. За счёт затопления, объём отсека все уменьшался и уменьшался, к тому же поднималось атмосферное давление за счет поддува.
Вода все прибывала. Командир отсека собрал всех в кучу, обсудили все, какие возможны, средства борьбы с поступлением воды и что ещё можно предпринять. Ко всем бедам прибавилась ещё одна, появился запах хлора. Потом определили, что хлор поступал вместе с водой через пробоину второго отсека. Дышать стало всё труднее, но в ИДА пока не включаемся из-за солидарности, на всех все равно не хватает. Вода уже затопила полностью трюм и вторую палубу. Сколько прошло времени - не помню, но, наконец, поступил приказ из ЦП открыть нижний входной люк. Но сделать это было трудно, так как давлением его подпирало. Гвардии старший матрос Володя Баянкин возился с ним долго, потом с помощью монтировки и рычага все же кое- как открыл люк.
Опять поступила команда с ЦП крепко держаться в связи с подходом к берегу, будем садиться на мель. Дышать почти совсем нечем, во рту сладковатый привкус, запах горький, всё это усложнялось давлением в отсеке. Вода заполнила трюм и нижние помещения. Стала затапливать верхнюю палубу. Обстановка невыносимая, но ребята молодцы, все держались спокойно и достойно, никакого нытья. С ЦП поступают сообщения: «Под килем 8 метров, 6 метров, 2,5 метра…. Приготовиться к удару!» Толчок получился небольшой, мы настроились на больший. Поступила команда: «Покинуть отсек!». Начали открывать верхний люк, но его, как нарочно, ко всем нашим злоключениям, заклинило. Пытался его открывать Баянкин, потом подключился боцман Величко, но люк не поддавался, а вода уже была по щиколотку. Что только ни делали с люком. Возились долго и стучали кувалдой, и рычагом, но в шахте рычагом не развернёшься, узко, да и кувалдой не размахнёшься. Несколько человек светили ребятам фонариками и все с надеждой снизу смотрели на люк. Наконец, Баянкин изловчился и сорвал ручку. Командир отсека приказал привязать Баянкина верёвкой и удерживать его, чтобы не выбросило давлением из отсека. Люк открыли, резкое падение давления, аж пар заклубился. Упало давление, и вода стала прибывать быстрее, а шахта узкая, только один пролазит через нее, и то медленно, по отвесному трапу. Хочу подчеркнуть, что никакого столпотворения и попыток вылезти вперёд не было. Я уже говорил, что смятение было вначале, и то, в течение нескольких минут, потом всё время была дисциплина, без чьего бы то ни было приказания.
Руководил выходом командир отсека. Когда дали команду выходить мне, в отсеке оставалось человек пять-шесть. Когда выходил, воды уже было по колено, она прибывала очень быстро. Последним покидал отсек командир отсека, он уже был почти по пояс в воде. Наверху нас встречали, подхватывали за руки и буквально выдергивали на палубу. Очень спешили вывести всех из отсека живыми. Свежий воздух пьянил моментально. Я осмотрелся, ночь, туман, вдали огни какого-то гражданского судна. Время было 3.40. Всех, кто только поднялся на верх, отправляли в 5-й дизельный отсек. Там, от товарищей узнали, что со 2-го отсека никаких вестей нет. Затем нам, нескольким морякам, предложили переместиться в 9-й отсек, где располагались каюты личного состава механиков (БЧ-5). Только там я ощутил, что сильно замёрз, в 1-м отсеке было холодно, но там тогда мы этого не замечали. Бил озноб, моряки отсека закутали нас в одеяла. Обменялись с ребятами несколькими фразами, разговаривать никому не хотелось, спать тоже, в отсеке стояла какая-то трагическая тишина.
Когда немного рассвело, я вышел наверх и прошел в нос корабля, там шли работы по вскрытию аварийного второго отсека. Вскрывали съёмный лист предназначенный для, погрузки и выгрузки аккумуляторных батарей. Было прохладно, я опять спустился в 9-й отсек. Когда совсем рассвело, опять поднялся наверх. Вокруг уже были военные корабли. Люк был вскрыт, в затопленный отсек опустили водолаза из состава экипажа. Он всё обследовал и сказал, что живых в отсеке нет, везде одни трупы. Потом прибыли водолазы из группы противодиверсионных сил и средств (ПДСС). Они погружались во второй отсек и вытаскивали погибших. Их складывали прямо на носовой верхней палубе лодки. Позже подошел катер-торпедолов. На его борт стали переносить тела ребят. С первой партией на катер, посадили и нас, несколько молодых матросов. Так мы с нашими погибшими товарищами покинули лодку. На берегу на какой-то базе нас разместили в казарме и на другой день увезли на базу отдыха «Окунёк», что недалеко от 26-й дивизии. Позже там собрался весь личный состав, кроме тех, кого отправили в отпуск. Прожили мы там не более месяца, с нами постоянно жил и командир Четырбок с молодой женой. Потом было следствие. С меня снимали показания два подполковника военной прокуратуры. Затем очная ставка с капитаном 2 ранга Петровым, я рассказал, как было, как и во сколько по времени, он давал команду о выключении радиолокационной станции РЛК-101. Руководителем комиссии по разбирательству был вице-адмирал Касатонов.
Нас, моряков срочной службы, каждого индивидуально спрашивали, где будем дослуживать? Предлагали перевестись на базу, на другие лодки, надводные корабли или в учебные отряды. Несколько человек воспользовались этими предложениями. Лично я отказался от всего предложенного и попросился дослуживать на своей гвардейской лодке, так поступило большинство наших моряков. К-56 перевели в Большой Камень на завод «Звезда» и там 8 месяцев мы стояли в ремонте на стапелях. Это время тоже было несладким, выгребали грязь, чистили и красили все цистерны, несли вахту. Покраска цистерн - это особый разговор, работали минут по двадцать, затем нас вытаскивали на верёвках пьяных от паров краски.
В конце марта 1974 года, после ремонта, мы пошли на ходовые испытания. Лодка шла в подводном положении на предельной глубине, и вот опять…. После вахты в полночь я пошёл спать согласно расписанию в 1-й отсек. Примерно через час раздался сильный хлопок, и столб воды под огромным давлением ударил в потолок. Отверстие было где-то в начале отсека по центру, у торпедных аппаратов. С нами на испытания ходили заводские рабочие, так те сразу повыскакивали из отсека. Мы закрыли переборку, стали выяснять обстановку, многие имели опыт аварийных ситуаций. Вода била со страшной силой. Доложили в ЦП. Когда осмотрелись в отсеке, оказалось, что вырвало шток в цистерне замещения изделий (торпед). Всё тот же Степан Казаны запустил помпу на осушение отсека. Заделали отверстие. Второй раз я не стал испытывать судьбу и больше никогда не ходил спать в 1-й отсек.
После ходовых испытаний устраняли недоделки и в апреле 1974 года, после окончания ремонта, пришли в дивизию. После подтверждения боевой готовности встали в боевой строй подводных лодок. Полтора года непрерывно ходили по морям, участвовали в учениях «Восток-75». К нам в дивизию тогда прилетал министр обороны маршал Советского Союза Гречко, начальник политуправления Советской Армии и Военно-Морского Флота генерал армии Епишев.
В конце октября 1975 года К-56 поставили на плановый ремонт на СРЗ в бухте Чажма. А нас, отслуживших свой трёхлетний срок, демобилизовали и проводили домой. Службу я закончил в звании гвардии главного корабельного старшины на должности старшего специалиста радиометриста.
Вот список моряков, находившихся в 1-м отсеке:
Лейтенант Кучерявый - исполняющий обязанности командира отсека (экипаж Хоменко).
Гвардии мичман Вячеслав Величко – боцман.
Гвардии мичман Николай Повелица - старшина команды радиометристов.
Гвардии мичман Чипеев.
Мичман - с экипажа Хоменко.
Мичман - с экипажа Хоменко.
Гвардии старший матрос Владимир Баянкин – машинист-трюмный.
Гвардии старший матрос Степан Казаны - машинист-трюмный 1 отсека.
Гвардии матрос Беймуратов – торпедист.
Гвардии матрос Белоусов - рулевой-сигнальщик.
Гвардии матрос Виктор Данилов - радиометрист.
Гвардии матрос Прокофьев.
Гвардии матрос Сидоренко - специалист ЗАС
Матрос - с экипажа Хоменко.
Был кто-то ещё, но я не помню.
Вот, пожалуй, и всё. Описал добросовестно и правдиво.
Немає коментарів:
Дописати коментар