Представляю своему читателю рассказ моего сослуживца по
атомной субмарине К-27 Павла Стакиониса.который он прислал на днях с Литвы.
Ветеран подразделений особого риска,
Капитан 3 ранга в отставке.
« Вот такая немножко грустная история».
Помолчав, добавил он.
Осень
1967 года. В день 7 ноября вся страна (тогда ещё СССР), отмечала основной
праздник свой – 50-летие Великой Октябрьской социалистической революции (ВОСР).
Откуда возник этот праздник и как его отмечали, люди старшего поколения
прекрасно помнят. Но повествование не о празднике, как таковом, а об истории,
случившейся в этот день, участником которой был Ваш покорный слуга и, которую,
вспоминаю до сих пор, сквозь смех и слезы.
Мы, три
друга, Сашка Туров, Серафим Багрецов и я, - учились на втором курсе
механического техникума, в общежитии жили в одной комнате, были одного
возраста, имели одинаковые интересы, и вообще...
В этот
день шли мы по нарядной улице города. Погода выдалась дивная. Светило солнце.
Улицы разукрашены в кумачовые цвета. Всюду флаги, транспаранты, портреты
руководителей Коммунистической партии и Советского Правительства, бравурные
марши из уличных репродукторов (так тогда было принято).
Шли, о
чем-то, весело разговаривая и смеясь, скорее, обсуждали достоинства встречных
девчонок. А о чем же ещё можно говорить в 17 лет? Мы только вышли из
пошивочного ателье, где Сашке сшили новые брюки. Брюки были великолепны! Зауженные в бедрах, а от
колен, расширялись книзу, переходили в клёш, почти скрывая ботинок. На клешах,
на высоте 10-ти сантиметров от края штанин, в три ряда, были вшиты медные
цепочки. Шик! И карманы… Они были не сбоку, а спереди. Тогда это выглядело
весьма необычно. В общем, «клешА» - что надо! Последний писк моды! Вот, только
с цветом брюк не совсем удачно вышло - они были красные. В то время, в эпоху
сплошного дефицита, материал хороший найти было трудно. Вот и пришлось заказать
брюки из того, что было в ателье. Сашка и снимать их не стал, так в них и
пошел. Ну и ничего, что они красные. Разве такая мелочь может испортить
настроение в такой великий праздничный день? А прохожие, нет-нет, да оглянутся
на Сашку. Особенно девчонки! А Сашка, что? Пан-барон! Даже больше - Ален Делон!
Спустились
несколько кварталов до Парка культуры. Через пару часов откроется танцплощадка,
а до этого скоротаем время в кафе, девчонок «подцепим». Сразу на входе,
окликнули нас четверо дружинников*. Остановились. Дружинники предложили пройти
с ними. Мы не стали расспрашивать, зачем и куда. Бояться нам было нечего.
Ничего не нарушали. Совершенно трезвые и хорошие парни, что нам бояться? Пригласили пройти нас в штаб народной
дружины. Он был рядом, в десятке метров
от нас. Зашли. Поздоровались. Присесть нам почему-то никто не предложил.
Небольшое
помещение из двух комнат, в одной размещается штаб народной дружины, в другой,
чуть большей, - участковый милиционер. В каждой комнатенке из мебели только
стол и пара стульев. За столом восседал участковый, капитан милиции. Он кому-то
темпераментно докладывал по телефону, постоянно вытирая вафельным полотенцем
красное лицо и такую же лысину. Его габариты были настолько внушительны, что
при каждом движении его тучного тела, стул под ним, даже не скрипел, а визжал
как молодой поросенок, оторванный от матки. Закончив с телефонным докладом, он
вопросительно посмотрел на дружинников. Один из них, вероятно старший, кивнул в
нашу сторону: «Вот посмотрите… Штаны... Ну, мы пошли…». Тишина. Капитан
несколько минут соображал. Мне даже послышалось тихое ворчание его мозгов. Или
это у кого-то из нас в животе? Разглядывал нас милиционер поочередно, с головы
до пят. Взгляд его выпученных глаз, казалось, прожигал нас насквозь, словно
гиперболоид инженера Гарина. Всё ещё молчали. Минуты пять уже прошло. Наконец, раздался громкий
выдох, даже шторы зашевелились на окнах. От капитана запахло редькой. Лицо его
стало багроветь. Грузное тело его, подобно воздушному шару, заполняемому
гелием, стало медленно подниматься из-за стола. Но не высоко, так как роста он
был совсем небольшого. Наконец, он выплыл из-за стола. Размерами он был
одинаков, что в высоту, что в ширину. Медленно подкатился к нам. Посмотрел
снизу-вверх, почему-то, на Серафима, самого высокого из нас и, не обращаясь ни
к кому конкретно, разразился речью, чеканя каждое слово, словно бухая кувалдой
по наковальне: «Вам, что это сосунки, Советская власть не нравиться? За что, я
спрашиваю, деды, отцы, старшие братья кровь проливали в Гражданскую и
Отечественную? За что Великий наш народ уже 50 лет воюет на всех фронтах с мировой буржуазией? Вам,
что мало как наша Коммунистическая Партия и наше родное Правительство заботится
о вас, негодяях?». Его монолог, состоящий из одних вопросительных предложений,
продолжался минут десять. В это время в комнату заглядывали доблестные дружинники,
тут же пятились назад, понимая, что речь такая не к добру, не попасть бы самим
«под раздачу». Мы робко пытались, что-то возразить, но кроме невнятного писка
из нас ничего не выдавливалось. Закончил капитан свою речь совсем неожиданно
для нас: «… А вы, скоты, в благодарность своей Великой Родине, напялили на себя
КРАСНЫЕ ШТАНЫ?! Вы опозорили цвет знамени Великой революции. Растоптали
башмаками и размазали красными клешами память и заветы Великого Ленина. Вы
понимаете, что это значит? А это значит - АНТИСОВЕТСКАЯ АГИТАЦИЯ И
ПРОПАГАНДА! А это значит статья
Уголовного Кодекса! И ещё, это значит, что я добьюсь, чтоб судили вас, щенков,
как врагов народа!». После этих слов, у меня всё поплыло перед глазами. Я уже
ничего не слышал и не видел. Ноги налились свинцом. Сашка и Серафим, скорее
всего, не знали, что означает термин «антисоветская агитация и пропаганда». Я
же, родился и вырос в семье ссыльных, осужденных, кроме прочего и за
антисоветскую пропаганду и агитацию. Только 5 лет назад, в 1962 году, мои родители
были амнистированы. Я не понаслышке знал, что стоит за этой статьей. Сашка с
Серафимом вяло пытались, что-то объяснить капитану, но он уже «закусил удила» -
ни кого и ничего не слышал. Вызванный дежурный наряд милиции прибыл быстро.
Отвезли нас в ближайшее отделение милиции, где бесконечно долго полупьяный
дежурный составлял на нас административный протокол. После чего, нас с
Серафимом отпустили, а Сашка остался в «обезьяннике». Там он, в обществе
бомжей, провел два незабываемых праздничных дня. Мы прекрасно знали, что об
этом случае милиция сообщит в техникум. И, скорее всего, нас «вышибут с волчьим
билетом». Что подразумевает немедленный весенний призыв в доблестные
вооруженные силы. Но не это нас угнетало. Самое страшное в этой ситуации - это
объяснение с родителями. Что мы им скажем в свое оправдание, как объясним?
Пятница,
17 ноября. Накануне, руководство техникума получило сообщение из милиции. В
актовом зале яблоку упасть было некуда. Собрался весь преподавательский и студенческий состав. Директор техникума, в
окружении партийно-комсомольско-профсоюзного актива, восседали на сцене. Нас,
ни кто и ни о чем не спрашивали. Доблестный капитан милиции, тоже был приглашен
на это судилище. Выступал он прямо со сцены, т.к. из-за трибуны его не было
видно. Одетый по этому случаю в парадный мундир, информировал он присутствующих
о нашем «…наглом, вопиюще дерзком и вызывающем поведении в дни празднования
Великой Октябрьской социалистической революции…». До конца дней своих не забуду
его фамилию – капитан Урнышев.
Заранее подготовленные ораторы произносили
пламенные речи, осуждая и оценивая наше отвратительное, на их взгляд,
поведение, воспитание и прочие недостатки, о которых я, ни до того, ни после,
даже не слышал. Но до моего сознания это уже не доходило. Я просил, умолял
Всевышнего, чтоб это всё быстрее закончилось и, чтоб я уехал домой, или, чтоб
меня завтра же забрали в армию или, хоть к черту в пекло. Только подальше
отсюда. Заключительная речь директора техникума была для нас убийственной, в
самом прямом смысле. Нас с Серафимом оставили в техникуме, объявив по строгачу.
А Сашку, всё же отчислили. До сих пор чувствую свою вину перед ним.
Впоследствии,
много-много раз я мысленно задавал вопросы тому капитану – полудурку: Как же
так, в магазинах продают, и люди носят красные пальто, свитера, платья,
рубашки? Почему на плакатах изображены ударницы коммунистического труда в красных косынках? Разве сборная СССР по
хоккею с шайбой, не играет в красных костюмах? Так почему же, ни кому и в
голову не приходит «пришить» им антисоветскую агитацию и пропаганду? Вопросы – то я задавал, вот ответа - не
получал! Только с того времени ненавижу
я пятницы и красный цвет.
Жизнь
берет своё. Мало-помалу всё забывается, повседневные заботы почти стерли из
памяти эту историю. Однажды, приходит моя супруга вечером домой и говорит: «Ты
не представляешь, кого я встретила сегодня в магазине! Нинку Рязанову! Помнишь
её? Она училась со мной в одной группе».
Я, конечно, не помнил Нинку Рязанову, но
на всякий случай, утвердительно кивнул головой. Дабы не возбуждать разговоров о
моем «прогрессирующем склерозе». «Так вот,- продолжает моя супруга,- приехала
Нинка совсем в наш город. У неё муж военный, служил в этом…, как его…, за
границей в общем. Выпросил у начальства направление в наш город. Теперь до
пенсии дослуживать будет здесь. Пригласила нас в гости. Телефон дала. Может,
сходим?». Идти в гости к Нинке мне совсем не хотелось. Мы только-только
переехали на новую квартиру и телефон нам ещё не подключили. Так, что звонить
было неоткуда, а о мобильных телефонах, в те времена, ещё не слышали. Да и зима на дворе, мороз. Куда в такую
погоду, на другой конец города? Кроме этого, забот - невпроворот после
переезда.
В один
из весенних дней, получил я повестку в военкомат. Явился к назначенному
времени. Захожу к своему инспектору, а мне говорят: «Не вызывали. Да, и
повестка,- говорят,- не в городской, а в областной военкомат. Лично областной
военком вызывает». Давно обо мне не вспоминали в военкомате, а тут – областной,
и сам военком лично, зачем-то интересуется! Делать нечего. Направился я туда.
Дежурный офицер проводил меня в приемную, передал на попечение прелестной
секретарши в звании прапорщика внутренних войск. Я протянул повестку, извинился
за опоздание. Объяснил причину.
Прапорщик-секретарь,
цокая высоченными каблуками, зашла в кабинет военкома. «Генерал сейчас
освободится, – процокав обратно, пропела она, - как только выйдет от него
начальник отдела, можете заходить». Через несколько минут, я был в кабинете. За
столом, спиной к окну, сидел военком. Сквозь окно светило весеннее солнце, лицо военкома было в тени, не разглядеть. Как
умел, доложил о своем прибытии. Объяснил причину опоздания. Военком,
генерал-лейтенант артиллерии, вышел из-за стола. Среднего роста, сухощавый,
коротко стрижка. Подошел к сейфу. Достал из него початую бутылку виски «Johnnie
walker», два стакана. Поставил на приставной столик. Налил виски
по четверти стаканов. Делал он это всё, не спеша, не проронив ни слова и не
взглянув ни разу на меня. Молчал и я, наблюдая в полнейшем недоумении. После
чего, генерал подошел ко мне.
- Ну, здравствуй, Стас!
- тихо проговорил генерал.
Тут я вообще остолбенел, потерял всяческую
возможность, что-либо произнести. Дело в
том, что так меня звали только в студенческие годы. Но это было так давно! Я даже невольно оглянулся, может в кабинете,
кроме меня, ещё кто-то присутствует? Да нет, мы в кабинете вдвоем. И тут,
электрическим разрядом, в моем мозгу сверкнула догадка, словно молния в
миллионы вольт, ударила в мою макушку.
- Не может быть. Неужели?
Сашка? Сашка! Да ты ли это? Откуда же тут-то оказался? - я просто не мог поверить своим глазам.
- Конечно это я, можешь
даже потрогать меня.
Мы обнялись. Что-то мыча
и тиская друг друга. Тут снова зацокали каблучки прапорщика. Она, улыбаясь,
поставила на стол поднос с кофе и какими-то закусками и, грациозно покачивая
роскошными бедрами, удались.
- А на дверях табличка,
фамилия… - начал, было, я вопрос. Но Сашка махнул рукой:
- Потом. Все вопросы
потом и по порядку. Я недавно перевелся, этой зимой. Долго добивался. Потянуло
на старости лет поближе к родным местам. Да и мама одна в поселке живет.
Уговариваю перебраться к нам. Надеюсь окончательно тут обосноваться. Женат. Да,
ты, должен знать мою жену. Она училась в нашем техникуме, на экономическом.
Нина Рязанова, помнишь?
Теперь я вспомнил кто такая Нина
Рязанова. Она действительно, училась с моей женой в одной группе. Но на год
моложе нас.
- Мы с ней с одного поселка и ещё со
школы дружили – продолжал
Сашка, - А вот отец мой умер давно. После того случая, переживал сильно,
заболел… «Спасибо» Урнышеву во веки веков! Ему лично и его потомкам до седьмого
колена! – помолчали, каждый думая о своем,- Ладно, поменяем тему. А я тебя
недавно увидел по телевизору, складно ты там всё рассказываешь. И где так
научился? Сразу же поручил разыскать тебя. Извини, что так официально,
повесткой. Но ведь наши по-другому не умеют.
В этот же вечер поехали
мы в гости к Сашке. Он тоже вспомнил, как зимой говорила ему Нина, что
встретила свою однокурсницу. Но не придал значения этому известию. Как и я,
впрочем, как вы помните. А Сашкина
судьба сложилась как по поговорке, - не было бы счастья, да несчастье помогло.
После того, как его отчислили из техникума, уехал в другой город. До армии
оставался год. И надо было торопиться. По совету родителей, дабы «шлейф»
брючной истории не тянулся за ним, поменял фамилию на девичью фамилию матери.
Устроился на механический завод слесарем. Раз он не окончил второй курс
техникума, ему не выдали аттестат о среднем образовании. Пришлось поступать в,
последний, 11-й класс ШРМ**. Избрали его секретарем комсомольской организации
механосборочного цеха, членом заводского
комитета комсомола. А через год, по направлению военкомата, с блестящей
характеристикой на руках и путевкой комсомола, поступил в высшее военное
училище. Закончил его с отличием. Женился на любимой девушке Нине. Родили двух
сыновей. И были у них гарнизоны - переезды. Служба, одним словом. Служил и
заграницей, военным советником. Африка, Азия, Латинская Америка. Но тянуть
стало в родные места на старости лет. Выпросил–таки у начальства направление в
наш город. Но кроме должности областного военкома ничего не было. Пришлось
соглашаться.
Впоследствии, при наших встречах мы часто
возвращались к той истории. Ведь она сыграла в наших судьбах огромную роль. Во
всяком случае, в его – судьбоносную роль. И как-то, в одной из наших бесед,
спросил я его:
- Саша, мы до настоящего времени держим обиду на
тех людей. Может, пора уже простить? Ведь столько лет прошло. Скорее всего,
многих уже нет на этом свете. Как думаешь, друг?
- Простить? – после
продолжительного молчания, - Не сейчас. Я еще не готов подставлять другую щеку.
А нужно ли прощать таким людям? По каким законам они взяли на себя роль благодетелей
человечества? Почему они не простили твоего отца, прибалтийского мальчишку
17-ти летнего, бросив на 10 лет в угольные шахты Интинских лагерей? Почему не
простили моего деда, тихого священника из глухой Архангельской деревушки,
сгинувшего где-то на золотых приисках Колымского края? Кто-то и когда-то,
должен предъявить им счет за всё и за всех! Вот и нам «повезло» с тобой встретить такого же
упыря в милицейской форме, который для улучшения личных показателей, «проявил
коммунистическую бдительность и пресек, деятельность буржуазных отщепенцев».
Вот так и написано было в его рапорте, я сам читал позднее. Верно, кто-то
подметил, что в борьбе с народом наше правительство непобедимо. А ты
говоришь забыть и простить. Нет им
прощения. Ни им, ни их выкормышам и воспитанникам!»
Сложные ты вопросы задал, друг мой, Сашка. Ох, сложные! И
как на них ответить? Сумеет ли кто-то,
вообще, ответить на них при нашей жизни?
Не уверен…
Ноябрь, 2012 год.
* - член
добровольной народной дружины (ДНД) — В СССР задачами дружины являлось предупреждение и
пресечение нарушений общественного порядка и проведение воспитательной работы с
населением при содействии с государственными органами.
** - ШРМ (школа рабочей молодежи) —
общеобразовательное учебное заведение в СССР для обучения без отрыва от
производства.
Немає коментарів:
Дописати коментар