|
Автор: Юрий Лысенко
полковник запаса, ветеран подразделений особого риска.
Я лежал на верхних нарах, запакованный по самый подбородок в спальный мешок, и смотрел, как мой товарищ рубит топором кусок концентратного борща. В подслеповатое окошко просачивается полумрак – сейчас это что-то среднее между полярным днем и ночью. В хате холодно, хоть и горит костер из плавникового дерева. Этот концентрат борща последний. У нас осталось еще где-то с десяток жестянок с консервированным мясом. Хлеба нет ни крошки. Рация в закоулке не отзывается: сели батареи. О нас все забыли. На сотни километров вокруг – ни одной живой души.
Совсем недавно я, выпускник Киевского высшего военно-авиационного училища, летел на Новую Землю в холодном брюхе транспортного самолета. На мне была тоненькая шинелька. Рядом лежал чемоданчик книг. Вот и все мое имущество. Но душу переполняло чувство гордости: еще бы, Родина доверяла мне испытать свой священный меч – ядерное оружие!
И в настоящее время, через тридцать с лишним лет, я по часам помню наш тогдашний распорядок дня. Ведь дни были словно близнецы. Тогда так же перед обедом мой напарник ковырял тупым топором концентрат борща... Но в этот раз, наконец, что-то изменилось. И это "что-то" было грохотом моторов.
– Вертолет! – закричали мы в один голос. Когда я выкарабкался из спального мешка и выскочил из хаты, товарищ уже бежал к крылатой машине, которая стремительно приземлялась. На снег выпрыгнул человек в кожухе. Подбежал к нему, отрапортовал.
– Хорошо, что хоть живой, – махнул рукой пришелец, – Назначаешься старшим. Здесь мы тебе кое-что оставим. Описание внутри. Там же и записка, как действовать. Разворачивай аппаратуру, подмога прилетит следующим рейсом.
На следующий день и действительно в нашей хате стало людно. Несколько инженеров и техников, которые прибыли на подмогу, достают из ящиков фотоаппаратуру, заряжают ее пленкой. Работы очень много. Спим по очереди, едим впопыхах. Когда в обусловленное время прибывает вертолет, аппаратура для быстрой съемки уже подготовлена. Меня здесь считают старшим. Я хорошо знаю карту. Полигон – рядом, за горным хребтом, который сдвигается к морю. Я подбираю себе в помощники двух-трех мужчин, и мы летим в глубину острова...
Ритм жизни невероятно ускоряется. Кажется, кто-то могущественный хочет наверстать потерянное во время однообразного длинного прозябания в жалком домишке. Я не выспался и не отдохнул после этих странствий. Но со стороны моря раздается призывная сирена. К берегу подходит старый эсминец, вероятно, давно списан. Быстренько перебегаем по трапу на его борт. Капитан любезно принимает нас: – Устали, ребята?! Ничего, отдохнете. Еще же целая ночь. Ужин готовим. Но придется задраить все иллюминаторы. Утром будет взрыв. Большой, очень большой...
Лежим на узеньких моряцких лежаках, привинченных к палубе. Иллюминаторы задраены. В каюте темно. Однако никто не спит. Чувствую, что во мне включились какие-то внутренние часы: считают секунды, минуты... С одной стороны, хочется, чтобы побыстрее наступило утро. С другой, чтобы как можно дольше длилась эта ночь, теплая, безопасная. Одеяло и простыня – это же все-таки не спальный мешок. И никакого намека на страх. Верил, что высшее командование все предусмотрело. Но разве же в нашей присяге мы не клялись, если будет нужно, отдать и здоровье, и жизнь Родине? Утром мы все блуждали по палубе. И никто бы не смог нас загнать в каюты. Капитан молчал. Берег был совсем близко. Легкие волны качали эсминец. Каким-то чудом почувствовал: сейчас, сейчас... Над землей поднялся громадный столб пламени. Он карабкался выше и выше, обнимая, кажется, половину неба. Постоял какое-то мгновение, покачиваясь. Изменения происходили за считанные доли секунды. Огненный ослепительный шар – неизвестно, сколько метров в диаметре... Классический "гриб"... Пламя, ярче тысячи солнц! Удар грома такой силы, что казалось, разорвалось все небо. И мы – остолбенелые, ослепленные, прикованные к палубе.
Эсминец снялся с якоря и двинулся к берегу. Приближалось второе действие нашей драмы. Мы метнулись к каютам, обули бахилы, надели легкие комбинезоны. По шаткому трапу выбежали на берег. В глазах немилосердно резало. В ушах гудело. Никто не знает, сколько так называемых "проникающих радиаций" прошли сквозь наши тела. Ни до, ни после взрыва никто из нас не проходил дозиметрический контроль...
На землю медленно спускался вертолет. Проскальзываем в кабину, садимся, прижимаясь друг к другу. Пилот и штурман молчаливы и сосредоточенны. Перескакиваем через горный хребет. Й вот мы уже над полигоном. А внизу бурлил настоящий ад. Горело все в радиусе пятидесяти километров. Шахтерский поселок, люди из которого были выселены, лежал в руинах. Каким-то чудом не упала деревянная баня. Растаял снег, и по черной земле и камням струилась вода. Внизу – сотни, тысячи очагов. Какие-то комочки, подхваченные воздушными вихрями, барабанили по обшивке нашего вертолета.
Мы должны выполнить то, ради чего нас сюда, в этот забытый край, забросили, вырвав из реальной, мирной действительности. Этот вертолет – машина времени, которая перенесла нас в фантастическое будущее, – в третью мировую, ядерную войну. А мы были атомными солдатами. Вертолет резко пошел на снижение. Начиналась наша работа. Эпицентр взрыва окружали концентрическими кругами бронеказематы. А в них, за бетоном и металлом, стояли камеры сверхбыстрой съемки. По радиокоманде из самолета отодвигались предохранительные колпачки. Мы все, кто спускался в это мгновение из вертолета на выжженную радиоактивную землю, принадлежали к так называемой группе первого рывка. Роли были расписаны. Огромные висячие замки на вкопанных в землю железных дверях. Поворот ключа, прыжок в тьму, вспышку фонарика. Вынимаем пленки и возвращаемся к вертолету. Серебристая машина опять взлетает в воздух. До эпицентра остается три или пять километров. Машина летает вокруг него концентрическими кругами и подбирает десантников из группы "первого рывка".
Наконец, возвращаемся на берег моря. Мы побывали в самом атомном аду. Но у нас нет даже свежего белья, чтобы переодеться. В том же жалком домике ложимся вповалку в спальных мешках, чтобы хотя бы отдохнуть. Болят, гудят, пульсируют голова, глаза, уши, руки, ноги. Кажется, в теле нет ни одной клетки, которая бы не страдала. У никого и мысли нет о докторе или о дозиметре. Медленно погружаемся в тяжелую бездну сна.
С тех пор все изменилось и не изменилось ничего. Мы живем в тех же условиях. Разве что привезли немного консервов и сухарей. Для питья, приготовления еды и умывания кипятим снег (понятно, что он был радиоактивным). Мужественно боремся со своими болячками, которые неизвестно откуда понабирались. Вертолеты прилетают все чаще. А потом все происходит по известному уже сценарию.
В пустынях Новой Земли неоднократно бухают ужасающие взрывы. В небо вздымаются огненные "грибы". А мы, "группа первого рывка", мчим в самый ад...
А всего я был причастен к пятнадцати взрывам. Тот, о котором я рассказывал так детально, и действительно был самым большим. Летчики из авиадивизии, расположенной в Узине под Киевом, сбросили водородную бомбу на много мегатонн.
ТАСС сообщило о большом взрыве всему миру. Но, по мнению специалистов, он был не совсем удачным. Часть грозовой радиоактивной тучи разорвало. Изменился ветер, Радиоактивные остатки понесло на материк. Тогда, осенью в 1958 году, повсеместно было зафиксировано резкое повышение радиоактивности.
Атомные солдаты исправно несли свою службу. Но в 1961 году наземные испытания ядерного оружия окончились. Мы уже стали не нужны на Новой Земле. Разъехались по новым гарнизонам. Конечно, мы столько пережили вместе, что пытались поддерживать и в дальнейшем друг с другом товарищеские связи. Мы были десять – близких друзей. Двое умерли сразу. Остальные потеряли здоровье.
Много лет после тех взрывов никто нашим здоровьем не интересовался. Надо было служить. И мы научились вводить в заблуждение разные медицинские комиссии. Поблуждав немного по миру, я попал в Киев. Здесь вышел в отставку. Расписку о неразглашении мы не давали, но офицеры должны "свято хранить военную и государственную тайну". Но времена изменились: все тайное вдруг стало явным. И выяснилось, что таких, как я, атомных солдат, в Украине – тысячи! А были, наверное, и десятки тысяч. Мы создали свою организацию, пытались помочь друг другу. К числу ее основателей принадлежу и я. На меня возложена еще одна обязанность: воссоздать летопись атомных войн, которые вела последняя империя против своего народа...
И вот, в поисках "братьев по несчастью", я познакомился с участниками пресловутых Тоцких учений, о которых в свое время в армии ходило столько слухов. Точно же никто ничего не знал. А те, которые побывали в том аду, предусмотрительно молчали. Но, наконец, заговорили и они...
Мне врезался в память концентрат борща, который мы с напарником ежедневно рубили по очереди, чтобы бросить в кипяток. Нашим новым товарищам запомнилось другое: арбузы... Огромное их количество рябило в степях Оренбуржья. Осень 1954 года была теплой. Дождей почти не выпадало. Арбузов родилось столько, что, казалось, под ними и земли не видно. Но некому было их собирать.
Второй гвардейский инженерно-саперный полк ехал от Броваров, что под Киевом, к небольшому райцентру Тоцкий дней из десять. Особенно не спешили, хотя поезду давали "зеленую улицу". Вместе с этим подразделением на Южный Урал было переброшено еще несколько частей из Киевского и Львовского военных округов.
Наши товарищи, которые попали в эту катавасию, охотно делились своими воспоминаниями. Представьте себе гигантский военный лагерь. Зелени палатки – от горизонта к горизонту. Составы с казенным имуществом... И бесконечные колонны пехоты, танков, бронемашин, которые прибывали отовсюду к Тоцкому, а потом рассредоточивались на околицах. А еще – полное отсутствие любой деятельности. Ребята ходили в "самоволку" на ближайшую бахчу и приносили мешки арбузов.
Бездеятельность вдруг изменилась лихорадочной активностью. Пришел приказ: зарываться в землю. Надо было оборудовать боевые позиции, устроить укрытие для танков и пушек. Поскольку же пришлось рыть окопы с двух сторон огромного открытого пространства (солдатское радио быстро передавало информацию), то пришли к заключению: будут маневры с преодолением укрепленных поясов "противника". Погода была солнечной. Днем жара достигала тридцатиградусной отметки. Несобранная пшеница. Бахчи. Перезрелые помидоры. Какой-то небольшой рай.
Но было в нем что-то необычное, тревожное. Мимо передовых позиций куда-то гнали коров, овец, коз. Сотнями... Потом вперед тронулись танки, тяжелые пушки, бронемашины, минометы. Одним словом вся техника, которая была на вооружении Советской Армии, промаршировала пыльными дорогами к центру большого поля. Было ли нашим ребятам страшно? Нет! – говорят. Выходцы по большей части из сел, они мало знали об атомной бомбе и практически ничего – о проникающей радиации. Они были молодые, сильные и гордились причастностью к выполнению особенно важного правительственного задания. Готовились к нему, как к бою. В частях прошли даже комсомольские собрания с повесткой дня: "Перед боем"!
Наконец наступил день "икс". 14 сентября 1954 года их подняли в шесть часов утра. Прозвучала первая сирена – на пробу. Через несколько минут – отбой. Нового сигнала пришлось ожидать недолго. Он прозвучал тогда, когда в небе появились три самолета: один из них нес атомную бомбу на борту. До взрыва оставались секунды. Его эпицентр, обозначенный большим белым крестом, находился всего в трех километрах от позиций. Пришел сигнал "Молния". Все кинулись в укрытие. Бомба взорвалась на высоте 350 метров. Вдруг под ногами пошатнулась земля. Невероятно мощный грохот оглушил всех. Потому прозвучал громкий треск, будто разорвали многокилометровое крепкое полотно: прокатилась взрывная волна. Бойцы услышали команду: "К бою"! Все выскочили из окопов и укрытий. Перед ними – огромная, на пол небо туча. Снизу ее подпирал столб багряного пламени. Туча поднималась все выше, надвигаясь на позиции...
По команде танки, грузовики, колонны пехотинцев двинулись через эпицентр атомного взрыва на позиции условного противника. Неподалеку догорал лес. Там, где взорвалась атомная бомба, все было выжжено до основания. Черную землю будто выпахали. Проезжали и проходили мимо вдавленных в землю, сожженных танков, кусков разбитого ударной волной самолета. То здесь, то там возвышались какие-то черные холмы. Что под ними было похоронено, знает только Бог.
В самом эпицентре вошел по люки в землю танк. Два или три самолета расплавились, и легкий металл растекся по земли, как молоко. Но больше всего ужасали животные. Кто-то запомнил корову, которая горела заживо. Она не мычала, а верещала, словно поросенок. У мертвых лошадей повытекали глаза...
Те учения длились вплоть до вечера. Через эпицентр шли и шли пехотинцы. Некоторым подразделениям пришлось вернуться на исходные позиции через тот же смертоносный эпицентр. А на расстоянии всего десяти километров от той "точки" прислушивалось к глухим взрывам выселенное из зоны гражданское население.
Вскоре газеты опубликовали сообщение ТАСС: "В соответствии с планом научно-исследовательских работ в Советском Союзе проведено испытание одного из видов атомного оружия. Цель испытания – изучение действия атомного взрыва".
Правда, не отмечалось, что атомное оружие испытали... на живых людях, собственных солдатах. Такого не было ни в одной стране мира, которая создавала ядерное оружие и осуществляла испытания.
Наше общество ветеранов подразделений особенного риска начало розыск участников тех печально известных Тоцких учений. Выявили где-то из сорок человек, которые проживают в Украине. Они тоже приобщились к розыску... И что выяснилось? По подсчетам, из всех атомных солдат, из тех, которые ходили в атаку под Тоцком, живых осталось процентов 15-20. А на маневры отовсюду прибыли свыше сорок тысяч человек. Но это еще не все. Оказывается, атомное оружие испытывали на живых людях еще в одном месте, в нижнем течении Иртыша (территория восточного Казахстана). Было это в августе 1956-го...
Мужчины, которые родились в начале тридцатых годов, двадцатилетними попали на Тоцкие учения. Большинства из них уже нет. А они могли бы еще жить, работать, воспитывать внуков.
А те, кто еще живой? Где они? Что с ними?
|
Немає коментарів:
Дописати коментар