День клонился
к закату, и нужно было возвращаться на катер. Все уволенные
весело рассаживались на банки катера, как вдруг прибежал матрос
с просьбой помочь ему доставить упавшего от выпитого излишка
судакских вин дублёра нашего командира подводной лодки капитана
2 ранга Висящева А.В. На лодке я принял участие в передаче
дублёра во второй отсек.
источник материала
Оказалось, что
по какой-то причине Висящев среди молодых офицеров носил весьма
странное прозвище – "Висящий гроб". Но тогда я и предположить не
мог, что в не столь далёком будущем мне предстояла встреча с
этим человеком в совсем другой обстановке. Происшедшее произвело
на меня сильное впечатление, но остальные отнеслись к
случившемуся, как мне казалось, безучастно. Утром Висящев А.В.,
как ни в чём не бывало, сидел в кают-компании.
Во вторник мы
снялись с якоря и взяли курс на Севастополь. Проведший юность в
Севастополе, я никогда не входил в него с моря. До чего же
красив был этот город, раскинувшийся на белокаменных холмах с
утопавшими в зелени такими же белокаменными домами, со стоящими
на рейде линкорами и крейсерами! Вечерело... На Приморском
бульваре играл оркестр. Лодка повернула в Южную бухту, и вскоре
мы ошвартовались у причала своей 153-й бригады.
Чёрное море,
осень 1953 года.
ПЛ С-68 возвращается в Севастополь после
успешного выполнения планового задания по боевой подготовке
Никаких дней отдыха за месячный рейд не
предоставлялось. К такому
положению все давно привыкли. На лодке, кроме командира,
старпома и
заместителя по политчасти, все офицеры были холостяками. Поэтому
на нашу
долю приходилось размещение личного состава в казарме, мытьё в
бане и
множество всяких других дел, возникавших в таких случаях. Все
офицеры
располагались в одной большой комнате с двухъярусными койками.
Комната
была на втором этаже, её окна выходили на Корабельный спуск.
Если смотреть
из
окна, то немного правее было видно начало улицы Лазаревской, по
которой я
совсем недавно бегал в школу.
На следующий день, как правило, проводился осмотр
материальной
части, планово-предупредительный ремонт,
составлялись отчёты за плавание, подведение итогов рейдового
сбора в общебригадном масштабе.
153-я бригада подводных лодок была сформирована в
октябре 1952 года
из
отдельного учебного дивизиона подводных лодок. Бригадой
командовал
контр-адмирал Сухомлинов Павел Денисович. Окончив училище в 1933
году,
он
встретил войну помощником командира, а уже через два месяца стал
командиром подводной лодки "Щ-205". В войне проявил себя смелым,
настойчивым и грамотным командиром. В боях уничтожил три
транспорта и шхуну с
войсками и техникой противника, активно участвовал в обороне
Севастополя,
доставляя осажденным войскам и городу боеприпасы, топливо и
продовольствие. "Щ-205" была удостоена гвардейского звания, а её
командир
награждён шестью орденами. В общем, Павел Денисович был опытным
и
боевым подводником, неплохим воспитателем и учителем молодых
командных
кадров. Много сил и энергии он приложил для ввода
в
боевой состав флота
постоянно поступающих новых
подводных лодок. Мне не раз приходилось выходить с
ним в море, и
это была настоящая учёба. Можно сказать, что я даже
гордился нашим комбригом.
Поти, 1942 год. Командир ПЛ
Щ-205 капитан 3 ранга Сухомлинов (на мостике слева)
сфотографировался вместе с экипажем подводной лодки после
возвращения с победой из очередного боевого похода
Как-то в Москве я попал в элитную компанию
начинающей гнить,
раскованной молодежи. Меня спросили:
–
А вы знаете
Давида Ойстраха?
– Это звучало так, как будто вопрос этот был
обращён к чеховскому
Ваньке. Я, конечно же, знал начинавшего приобретать известность
скрипача,
но на вопрос ответил вопросом:
– А вы
знаете Павла Сухомлинова?
– Публика
повернулась ко мне,
удивлённо
рассматривая.
–
А это ещё
кто такой?
–
А это командир бригады
подводных лодок на Чёрном море, контр-адмирал.
–
Ну-у! О-о-о!
– завыла «элита».
Я оделся и вышел в город. Понимая всю
несовместимость сравнения, мне
по-лейтенантски
было обидно за своего комбрига. Обратно в эту утончённо-интеллигентскую
«компашку», где говорили на каком-то своем особом языке, я не
возвращался никогда…
В ноябре 1953 года начальником штаба бригады был
назначен капитан 2 ранга
Надеждин Алексей Фёдорович.
При мне в состав бригады входило одиннадцать
подводных лодок:
С-63
капитана 2 ранга Кузнецова Л.М., С-64 капитана 2 ранга
Велтистова Г.Н., С-65 капитана 2 ранга Семёнова С.М., С-66
капитана 3
ранга Капустина Н.И., С-67 капитана 2 ранга Прибавина А.Н., С-68
капитана 3 ранга Агафонова К.А., С-69 капитана 2 ранга Яковлева
А.С., С-70
капитана 3 ранга Рыбалко Л.Ф., С-71 капитана 3 ранга Шилюка
П.И., С-72
капитана 3 ранга Дягилева П.И., а также М-115 ХП-ой серии
(участница
боевых действий на Черноморском флоте с 1944 года)
капитан-лейтенанта
Сиринова Н.И. Последняя с декабря 1953 года была переведена на
штат
плавучей станции живучести, а в последующем — в плавучую
зарядовую
станцию. Кроме того, в бригаду входил, как корабль – цель,
эсминец "Лётный" под
командованием капитана 3 ранга Сайченко Н.В.
Бригада также располагала учебными минно-торпедным и
артиллерийским кабинетами и береговой базой.
Придя с моря, я обнаружил некоторых своих
однокашников, вместе со
мной
досрочно выпущенных из училища лейтенантов: Крекшина Л.П.,
Можайского
A.M.,
Гарина В.В., Калашникова Н.Н., Троицкого А.В.,
Ларионова В.М., Тарановского О.О., Сочихина А.С., , Белоброва
А.Н.,
Зыкова А.И., Кириллова М.М. Но мы почти не встречались, так как
большими темпами
шло
освоение новых лодок и оружия, и это приходилось чаще всего
делать в
море. В базу приходили лишь для небольшого ремонта, загрузки
оружия и
продуктов. Так что судьба быстро разбросала нас по всем флотам и
различным
базам.
Севастополь,
сентябрь 1953 года.
Два утомлённых и грустных лейтенанта иногда
встречались вне службы, чтобы вместе отдохнуть от неё
Впрочем, иногда из находившейся напротив 180-ой бригады учебных
и
строящихся подводных лодок приходил ко мне мой училищный
приятель
Валентин Лентовский, и нам удавалось проводить вместе редкие
воскресные дни.
А
Юрий
Москвитин не забыл, что в состав офицерского коллектива лодки
необходимо было принять вновь прибывших: Николая Рыкунова и
меня. Не
прошло и трёх дней после прибытия в базу, как помощник
командира, очевидно,
сохраняя традицию, спланировал такой приём на вечер, когда
командование
лодки убудет по своим домам. Материальное обеспечение было
чрезвычайно простым: Рыкунову поручалось обеспечить коллектив
водкой в необходимом и
достаточном количестве, а мне – оснастить стол хлебом и двумя
метрами
колбасы. Дело было, в принципе, простое. Вокруг бригады
располагалось четыре
-
пять ларьков, где имелась вся необходимая снедь. Всё было
закуплено, и,
когда весь наш холостяцкий коллектив расселся за
столом, Юрий Дмитриевич взял линейку и стал замерять длину
купленной мною колбасы.
– Вам сколько было сказано купить колбасы?
– Два метра, – ответил я.
– Здесь – метр 86 сантиметров! Извольте
докупить!!!
Все ларьки вокруг бригады были уже закрыты.
Единственным местом, где
что-то можно было раздобыть, оставался ресторан железнодорожного
вокзала. Сев на троллейбус, я направился на вокзал. Еле упросил
швейцара, чтобы он
пропустил меня в зал. Ресторан был переполнен. Играл оркестр, в
клубах
табачного дыма кружились танцующие пары, бегали обалдевшие
официанты. Наконец, поймав одного за руку, я упросил его
за соответствующую мзду принести мне 14 сантиметров колбасы,
можно и больше, но не менее 14
сантиметров. Недоверчиво и несколько удивлённо посмотрев на
меня, он
сказал:
– Может, 100 граммов еще?
– Можно, только скорее!
Вернулся я в разгар приёма.
–
Не обижайся, друг, но это
тебе первый урок исполнительности. На лодке
без этого нельзя, – сказал
Москвитин и поднял тост за нового члена дружного
офицерского
коллектива подводной лодки С-68.
За
оставшиеся дни октября у нас было два или три выхода в море, и я
сдал установленные зачёты
на допуск к самостоятельному несению якорной и
ходовой вахты. Командир
лодки, принимая от меня зачёт по начальным
действиям при выходе в
торпедную атаку, разрешил довести её до конца и был удивлён, что
атака мне удалась. Вот она школа Лонциха! К этому же времени я
полностью закрыл весь
зачётный лист на допуск к самостоятельному
управлению
артиллерийской и минно-торпедной боевой частью.
30 октября 1953 года приказом Командующего ЧФ я
был назначен
командиром БЧ-2-3 на своей же подводной лодке. В этом же приказе
новые
назначения получили: старший лейтенант Жильцов Л.М. – старшим
помощником командира ПЛ С-61 вместо ушедшего на учёбу старшего
лейтенанта Затеева Н.В.; старший лейтенант Каравашкин
B.C.
стал старшим помощником командира ПЛ С-78; старший лейтенант
Кусмарцев Е.М. стал помощником командира на нашей
же лодке вместо перешедшего на другую лодку
Москвитина Ю.Д.
ПЛ С-68, 1954 год.
Помощник командира
Е. Кусмарцев,
штурман Н. Рыкунов,
минёр В. Лебедько
Отрадно
было
отметить, что мои однокашники Крекшин Л.П. и Спасский В.Ф. также
стали
командирами боевых частей вместе со мной. Мы стали первыми
командирами боевых частей уже тогда, когда наше училище ещё не
произвело
своего основного выпуска.
Теперь в заведовании у меня прибавилась
артиллерия. В те годы, в
связи с развитием ракетного оружия, много было споров: нужна ли
лодке артиллерия?
Большинство склонялось к тому, чтобы снять артиллерию с лодок, и
в этом была своя логика: ненамного, но увеличивалась подводная
скорость, да и
самолёты летали и применяли своё оружие с таких высот, на
которых их было
не
достать. Мне было жалко своих пушек, всё же где-то в душе, но у
меня была
артиллерийская жилка. Ну а пока командир отделения комендоров
старшина 1
статьи Скалецкий Василий Сергеевич обхаживал свои пушки, как
малых
детей.
Носовая 25-миллиметровая артустановка 2м-8
спаренная автоматическая с
прицельным устройством, состоящим из механического кольцевого
визира,
приводилась в вертикальное и горизонтальное наведение
гидравликой.
Боепитание осуществлялось обоймами по 7 патронов в каждой.
Дальность стрельбы составляла 7,5 км, досягаемость по высоте –
2,8 км. Здесь хозяином
был старший матрос Яшунин Иван Андреевич.
Кормовая 57-миллиметровая спаренная артустановка
СМ-24-ЗИФ имела также
обойменное питание, управлялась гидравликой и вручную. Дальность
стрельбы
– 13,2 км, досягаемость по высоте – 7 км.
После подъёма флага, когда команда большей частью
спускалась вниз, я
иногда прислонялся щекой к стволу, гладил его незаметно и
говорил про себя: "Хорошая, хорошая, не подведи, если что...".
Но Скалецкий, относящийся к
артиллерийским познаниям подводников, мягко говоря, с большим
недоверием,
увидел моё отношение к своим подопечным, и между нами сложилось
полное
взаимопонимание управляющего огнём минного офицера и командира
орудия.
В
море, при качке, трудно было научить расчёт орудия к
автоматическим
действиям, которые были необходимы при фактической боевой
обстановке.
Поэтому чаще всего тренировки проводились в базе.
Скалецкий –
эксцентричная натура, цыган, комсомольский вожак экипажа –
тренировал свой расчёт из четырёх человек до одури. Это была не
какая-то его прихоть. Всё дело было в том, что расчёт набирался
из разных боевых частей. Был в нём только один свой человек –
торпедист. Другие часто менялись, потом приходили новые и так
далее. Простые крестьянские парни со свойственным им
любопытством быстро усваивали свои обязанности в расчёте.
Наблюдаю за тренировкой:
– Неправильная стойка, неверный захват снаряда
приводит к лиштрате
драгоценного времени. Больше того, это сковывает действия
заряжающего,
делает движения его угловатыми, неточными, и это сказывается на
работе всего расчета, – объясняет Скалецкий.
Заслуженным
авторитетом, как лучший наводчик, пользовался на лодке матрос
Зенченко. Казалось, по какой двигающейся цели можно тренировать
наводчика, стоя у причала? Эта проблема была разрешена: Зенченко
предложили тренироваться по автотранспорту и троллейбусам,
идущим от железнодорожного вокзала наверх в центр города. Плюс к
этому. каждый
удобный момент в море также использовался для приобретения
устойчивых навыков в наводке. Зенченко держал пойманную
цель в любых условиях,
позволяющих
применять артиллерию.
Но всё же главное внимание мне приходилось
уделять торпедному
оружию. В тот
год проводился отстрел новых торпед САЭТ-50. Коллектив
минно-торпедной части сложился неплохой. Старшины и матросы дело
своё знали. Вели себя дисциплинированно и практически являлись
образцовой командой на лодке. Беспокоил, правда, старшина
команды торпедистов старшина 1 статьи сверхсрочной службы Шанцев
Н.П. Это был первоклассный специалист, пользовавшийся большим
авторитетом у командования не только лодки, но и соединения. В
служебное время это был незаменимый торпедист на бригаде. В
свободное от службы время бывало, напивался «в стельку», и всё
это сходило ему с рук, и, что самое удивительное, с меня никто
за него не спрашивал. Был он на пять лет старше меня и не
особенно со мной делился причинами своих выпивок. Что-то не
ладилось у него в личной жизни. Говорили, что его знал лично
Командующий флотом, и потому из кандидатов партии его не
исключили, но и в партию не принимали.
Я в то время учился в вечернем Университете
Марксизма-Ленинизма при
Политуправлении ЧФ, и меня исключили из университета не за
Шанцева, а за матроса Лапчука М.И., получившего тройку на
итоговых политзанятиях.
Радиометрист Лапчук с приходом на лодку заявил, что он своей
специальности
не
знает, а мог бы чинить обувь экипажу лодки. Для старпома и
помощника
Лапчук был просто находкой. Не меняя военно-учётной
специальности, его перевели в строевые, определили каморку, где
он с удовольствием занялся
починкой обуви, которой, казалось, не было конца. Одновременно
его перевели, как строевого, в моё подчинение. На лодку и в море
он не ходил, но с работой
сапожника справлялся отлично. Однако ответственность за его
боевую и
политическую подготовку была на мне.
– Товарищ Лапчук, почему вы так плохо занимаетесь
на политзанятиях?
Может что-то вам мешает или нужна какая-то помощь? – спросил я
его после
объявления мне об исключении из университета.
– Товарищ лейтенант, ничто мне не мешает, а
просто, когда я читаю "Как
жили
и боролись рабочие и крестьяне", то у меня слёзы текут, и я
ничего не
запоминаю.
«Вот ещё камень на мою шею, – подумал я, – но
ничего не сделаешь».
Исключением из университета я огорчён не был, так
как
понимал, что при такой загруженности по службе, заниматься
философией мне ни
к чему.
Отстрел торпед
шёл беспрерывно. Приготовление торпед, погрузка, выход в море,
торпедные атаки, следовавшие одна за другой. Редкие свободные
воскресные дни, да и то в городском патруле, а затем опять
приготовление, опять погрузка и так далее. К себе домой, на
улицу Карла Либкнехта, я приходил редко и не вешал китель на
вешалку, а ставил его на пол – до такой степени он был
пропотевшим и промасленным. От этой картины мать приходила в
ужас.
В торпедную мастерскую для приготовления торпед
мы шли на шлюпке вчетвером: я, Шанцев, командир отделения
Долгоненко и торпедист Фролов.
Старший торпедист Рубцов оставался на лодке для приготовления
торпедных аппаратов и торпедопогрузочного устройства. Как
правило, это бывало
сразу после подъёма флага. Солнце ещё только поднималось со
стороны
Максимовой дачи, а наша шлюпка, разрезая светло-зелёною воду,
скользила
мимо
стоящих у стенок кораблей. Оживал Морской завод, начинался новый
рабочий день Севастополя. Я очень любил эти утренние часы,
наполнявшие
душу какой-то морской свежестью и силой.
На складе флота мы проводили предварительное
приготовление торпед, включавшее в себя около тридцати различных
операций. Эту работу выполнял лично Шанцев с помощью своих
торпедистов и некоторых мастеровых. Затем торпеду на барже
перевозили на причал, где стояла лодка. Здесь проводилось
окончательное приготовление торпеды.
Перед погрузкой торпеды в торпедный аппарат я сам
лично проводил
проверку подготовленности торпеды по контрольно-опросному листу.
Этот
лист включал до тридцати-сорока проверок. Например, установку
рулей,
дистанции на приборе расстояния, угловую
установку на приборе курса,
установку глубины гидростата, давление воздуха в баллонах,
заряженность
аккумуляторной батареи, сопротивление изоляции, закрытие
запирающих запоров и
другие вопросы. Если это была боевая торпеда, то я убеждался в
том, что дистанционный
механизм взрывателя установлен на предельную
дистанцию,
предохранительные чеки ударника и взрывателя вынуты. Их я клал
себе в карман, а затем перекладывал в свой сейф на лодке.
Готовую к погрузке торпеду обдували сжатым
воздухом, насухо протирали, смазывали специальной
смазкой и
подавали на загрузку в торпедный аппарат. Весь личный состав
лодки занимал свои боевые посты по команде: «По местам стоять к
загрузке торпед». Контрольно-опросные листы подписывались мною,
один экземпляр сдавался на базу, а другой я укладывал в свой
лодочный сейф. Заряженную в аппарат торпеду не оставляли без
внимания: один раз в сутки вентилировали аккумуляторную батарею
торпеды и один раз в трое суток производили подзарядку
аккумуляторной батареи до 1,5-2-х часов в зависимости от
температуры в отсеке. В общем, весь, этот процесс напоминал
осторожное и очень внимательное обхаживание малого ребёнка.
В эти дни на
бригаду прибыли мичманы-стажёры – мои однокашники. К нам на
лодку назначили мичмана Свибильского Валентина Михайловича. Он
во многом мне помогал и особенно в составлении отчётов по
торпедным стрельбам, коих было по крайней мере три или четыре за
один выход. Эти отчёты нужно было представить командиру лодки
уже на траверзе Херсонесского маяка при возвращении с моря в
Севастополь.
Севастополь, сентябрь 1953
года.
Мичман Свибильский – стажёр
командира торпедной группы ПЛ С-68
Немає коментарів:
Дописати коментар