20.02.2013 08:33
Сергей Шахрай — о Ельцине, едва не подписавшем указ о наступлении Нового года, о Черномырдине, которому не хватило доверия, и Примакове, доверявшем только себе, о том, почему Чечня не стала Шотландией, о татарском метре, китайском чае, а также про то, почему Конституция у нас пишется совсем не так, как читается.
Двадцать лет назад, бурно взявшись за строительство капитализма, Россия тем не менее продолжала жить по Конституции, утвержденной еще при Леониде Ильиче. Чтобы закопать это лоскутное одеяло и распри вокруг него, срочно требовался новый Основной закон. Одним из создателей его стал юрист Сергей Шахрай.
— У китайцев есть самое страшное проклятие — пожелать кому-то жить в эпоху перемен. А вам, Сергей Михайлович, похоже, перемены всегда нравились?
— Это было интересное время и интересные люди. Чем острее ситуация, тем четче и профессиональнее работали. При этом не считали за труд лишний раз сказать друг другу доброе слово, неважно, на какой ступеньке чиновничьей иерархии кто находится.
Помню канун 1997 года. Время было сложное. Оказалось столько дел, что мы с помощниками почти до полуночи засиделись на Старой площади. Да и в Кремле не спали: президент, руководитель администрации — все на месте. В общем, мы решили как-то расшевелить коллег. Новый год все-таки вот-вот наступит. Быстро подготовили проект «новогоднего» указа президента, вывели на бланк. Получилось солидно, страницы на полторы. Текст примерно такой: «Ввести с ноля часов на всей территории Российской Федерации Новый год в соответствии с часовыми поясами. Главам субъектов РФ обеспечить порядок вступления Нового года на своей территории. Правительству РФ принять необходимые меры. Контроль исполнения — за администрацией президента РФ». У нас и лингвисты поработали, и все, кому положено, завизировали, даже номер присвоили и отправили в Кремль в качестве поздравления.
Сергей Шахрай с Геннадием Бурбулисом Фото: Валентин Кузьмин (ИТАР-ТАСС)
А в президентской канцелярии какая-то дама не разобралась и подняла шум, дескать, почему нет визы Чубайса — руководителя администрации. Анатолий Борисович в запале не разобрался и тоже начал гнать волну. В итоге мне позвонил сам Ельцин с претензиями. Я переждал его накат и тихо так говорю: «Борис Николаевич, а вы текст-то читали?» Он затих в трубке, прочитал, а потом начал смеяться. Говорит: «А чего ж я раньше таких указов не подписывал? Столько лет, понимаешь, Новый год бесконтрольно у нас наступал!»
— В каком из правительств чувствовали себя лучше?
— Отношения со всеми премьерами были нормальными. Во всех кабинетах я отвечал обычно за два направления: юридические вопросы и региональная политика. Правда, в правительстве Гайдара, где почти не успел поработать, мне пришлось несколько месяцев курировать еще и силовиков.
— Столкнулись с проблемами?
— По части допуска к государственным секретам проблем не было. Отношения тоже складывались нормально. Проблема была в готовности президента и самих силовых структур к реформированию. Были разные варианты, но не всегда удачные. Может, помните, два месяца — декабрь 1991-го и январь 1992-го просуществовала даже такая организация, как Министерство безопасности и внутренних дел РСФСР. Это была попытка объединить российские МВД и КГБ (тогда Агентство федеральной безопасности РСФСР). Руководителем назначили Виктора Павловича Баранникова. Но Верховный Совет резко выступил против, даже демократы раскричались по поводу «1937 года». В итоге Конституционный суд это решение отменил, и президент подчинился. Фактически это был первый звонок в противостоянии Ельцина и Хасбулатова. А потом все покатилось к октябрю 1993 года.
— Кстати, в последнем интервью Павел Грачев говорил, что только танки спасли тогда ситуацию.
— Да, может, и прав со своих позиций Павел Сергеевич, царство ему небесное. Но можно было до этого не доводить. 1 октября 1993 года на переговорах у патриарха Алексия II в Свято-Даниловом монастыре было ведь найдено нормальное решение. Ельцин тогда согласился пойти на «нулевой вариант» — на одновременные досрочные выборы и президента, и депутатов. Вот с этим «нулевым вариантом» глава делегации Верховного Совета Юрий Воронин и уехал, но депутаты об этой бумаге так и не узнали.
— Что случилось с документом?
— Трудно сказать. Но факт есть факт. Если бы пошли на «нулевой вариант», то танки бы не понадобились.
— А как работалось с Черномырдиным?
— Я считаю, Виктор Степанович — это находка Ельцина. Хозяйственник, директор крупный, «Газпром» создавал. И при этом в те смутные времена ни разу не предал президента, который его сделал премьером. К тому же это был человек, способный принимать самостоятельные и рискованные политические решения. Об одном расскажу. 1995 год. Бюджет на год приняли только в конце первого квартала. Экономика в кризисе. Конфликт в Чечне в самом разгаре. Ситуация сложнейшая. А Дума вставляет палки в колеса, потому что в декабре выборы, надо покрасоваться перед избирателями. Чуть не каждый день ставят вопрос о недоверии правительству, держат на крючке. Работать просто невозможно.
ЧВС приедет с заседания, лица на нем нет. Я говорю: «Виктор Степанович, в Конституции есть на этот случай решение». — «Да какое еще решение?» — «Давайте поставим вопрос о доверии себе самим». — «Зачем? Они ж нас прокатят». А я ему говорю, что хуже-то не будет. Зато ситуация быстро разрешится или в ту, или в другую сторону. Потому что если правительство само ставит вопрос о доверии себе, то в течение семи дней должно пройти голосование, а потом президент примет решение — принять отставку правительства или объявить о роспуске Госдумы. Дума больше не сможет откладывать этот вопрос и мешать нам работать. В общем, Виктор Степанович решился. Какой депутаты устроили шум: провокация, шахрайские штучки... Но в итоге в течение недели нашли компромисс: и правительство осталось работать, и никто никуда на досрочные выборы не пошел.
В конце 1992 года Сергей Шахрай руководил урегулированием осетино-ингушского конфликта Фото: Владимир Веленгурин (Комсомольская Правда PHOTOXPRESS.RU)
А афоризмы ЧВС — это уже классика. Мне лично нравится фраза: «Те, кто выживет, сами потом будут смеяться». В общем, не зря шутили, что Черномырдин — это тот случай, когда язык до Киева доведет. Он, кстати, никогда не обижался на это. Правда, следующий мой шеф из премьеров шутил мало, отличался серьезностью и научным фундаментальным подходом. Я восемь месяцев в правительстве Евгения Примакова советником проработал, отвечал, как обычно, за региональную и правовую политику.
— Трудоустройство к нему — ваша была инициатива?
— Евгению Максимовичу трудно что-либо навязать. Он к любым решениям приходил всегда сам. Вот сам меня и пригласил. Рабочий день начинал с доклада моего и Александра Александровича Дынкина, тогда еще просто доктора экономических наук (ныне он — академик-секретарь Отделения глобальных проблем и международных отношений РАН). Тот докладывал по экономическим вопросам, я — по правовым и региональным, после чего заходили другие. Тогда приходилось много работать с регионами, чтобы смягчить последствия дефолта и экономических реформ в целом. В принципе это было время, когда Госдума поддерживала политику правительства, но потом депутаты начали подготовку к импичменту президента, и ситуация опять пошла вразнос.
Примаков имел тогда большой рейтинг, пожалуй, больше, чем у Зюганова или Жириновского. Но он не стал настаивать, не стал цепляться за власть, когда президентская команда его отправила в отставку.
Дальше был кабинет Сергея Вадимовича Степашина. Мы с ним знакомы были очень давно. В правительстве у него я работал советником, а потом он пригласил меня в Счетную палату. Теперь в этой системе, защищаем бюджет от казнокрадов.
— Вы ведь из казаков, Сергей Михайлович?
— Да. Терский казак. Это особый класс казачества, который, собственно, и осваивал Северный Кавказ для Российского государства. Я горжусь этим. Отец занимался историей нашего рода, нашел в свое время много интересного в архивах. Наш род насчитывает уже двенадцать поколений. Кстати, Екатерина именно наше казачество расселила по высокому берегу реки Терек так, чтобы между ингушами и осетинами стояли казачьи станицы.
— Я ведь не случайно спросил. Назначение усмирителя и миротворца на Кавказе получили в силу происхождения?
— Возможно. Но, скорее всего, решение основывалось на более прозаических факторах: к этому моменту многие другие назначенцы там уже провалились. В 1992 году я был назначен главой временной администрации в зоне осетино-ингушского конфликта и восстановил традиционный терский принцип взаимоотношений в сложной этнической и военно-политической ситуации. Первый приказ, который я там подписал, был такой: я, глава временной администрации, беру на себя всю юридическую и политическую ответственность за действия военных. Это было очень важно. Потому что к тому времени уже были проблемы в Тбилиси, в Нагорном Карабахе, Вильнюсе, когда политики принимали решения применить силу, а военные потом оказывались крайними. Поэтому военные сразу этот документ поддержали.
После этого мне пришлось санкционировать восемь войсковых операций, и они прошли практически без потерь. Причем проводились они одновременно на ингушской и на североосетинской территории. Вдобавок я жил тогда либо в поезде, либо на территории военной части, то есть не у осетин и не у ингушей, а по казачьим законам и по кавказским традициям.
Встреча Бориса Ельцина с чеченской делегацией во главе с Зелимханом Яндарбиевым, май 1996 года Фото: Дмитрий Донской (РИА Новости)
— В чеченские вопросы не влезали?
— Сам не влезал. Это они ко мне, как говорится, нежданно-негаданно пришли. По должности полагалось заниматься этими проблемами. Но исторически мне повезло. Однажды утром позвонил помощник Ельцина Виктор Васильевич Илюшин и сказал: «Сергей Михайлович, вы отстранены от чеченской проблематики, ею будет заниматься Николай Егоров». Было обидно, потому что на тот момент ситуация с республикой уже практически была решена. И решена миром. Но разные политологи и конспирологи стали бомбардировать Кремль записками на тему, что тот, кто урегулирует чеченскую проблему, будет следующим президентом страны. Вот, видимо, некоторые товарищи и поторопились...
В октябре 1992 года я был в Грозном. Со мной приехали Рамазан Абдулатипов, тогдашний председатель Совета национальностей Верховного Совета России, и Валерий Шуйков, депутат. И мы ни много ни мало подписали с чеченской стороной документ, который можно считать политической формулой урегулирования региональных конфликтов. Эта формула потом, кстати, легла в основу договора с Татарстаном. Она вполне может быть применима и в отношении Шотландии и Англии, Испании и Каталонии, потому что дело не в названии региона. Речь идет о типичных проблемах между Центром и регионом. Суть простая. Мы садимся за стол переговоров и говорим, что все вопросы, по которым договориться невозможно, не обсуждаем. В тех условиях не было никакого смысла дискутировать, какие полномочия принадлежат Грозному, а какие — Москве, потому что каждый все равно оставался при своем мнении. Поэтому я объяснял: давайте возьмем лист бумаги и перечислим не наши разногласия, а те вопросы, по которым нам, хочется того или нет, придется взаимодействовать. По этим совместным вопросам полномочия мы будем не делить, а делегировать друг другу — в той части, где каждая сторона может сделать что-то полезное для другой. Вот и все.
В Татарстане в 1994 году это сработало. Да и в Грозном этот документ в 1992-м был подписан председателем чеченского парламента и парафирован исполнительной властью. Но через неделю или две в Москву примчался вице-президент Яндарбиев и отозвал подписи республики под договором. У нас состоялся очень откровенный разговор. Его позиция была логичной и циничной одновременно: новой власти нужна была война, чтобы сломать старую тейповую систему в республике.
Чеченское общество долгое время оставалось традиционным. Чеченцы подчинялись не президенту и не парламенту, а авторитету старшего в своем тейпе. Так вот Яндарбиев прямо сказал: «Роль Джохара Дудаева сейчас в республике почти никакая, потому что хоть он и генерал, но тейп у него неавторитетный. Чтобы авторитет выборного президента стал непререкаем, нам необходимо сломать традиции. Для этого нужна война с Россией. В пламени войны родится гражданское общество».
Не знаю, сами они это придумали или зарубежные консультанты насоветовали (а их тогда много крутилось в республике), но факт есть факт. И парадокс в том, что эта идеология уничтожения в стиле Геббельса в итоге сработала. Потому что две чеченские войны разрушили очень многие основы традиционного общества в республике.
— Вы считаете, что у Дудаева была такая же система ценностей?
— Про Дудаева не знаю, не обсуждал. А цитата из Яндарбиева — это факт, подлинная история.
Чечня Чечней, но и в Татарстане ситуация тоже была на грани. Федеративный договор в 1992 году республиканские власти не подписали. Выборы российского президента там не состоялись, выборы депутатов в федеральный парламент тоже. Была провозглашена полная независимость Татарстана. Делегация республики сидела в Совете Европы, а Венецианская комиссия со ссылкой на международные нормы обосновывала казанскую независимость и суверенитет.
Мы три года работали над проектом договора, который в результате был подписан 15 февраля 1994 года. На основании этого документа республика стала постепенно возвращаться к нормальным отношениям с федеральным центром. Состоялись выборы депутатов Госдумы, членов Совета Федерации, президента России. А это фактически да и юридически означало признание общенационального суверенитета.
— Чья заслуга?
— Заслуга во многом Шаймиева и Ельцина. Модель политического урегулирования сработала, договор так в итоге и был назван: «О разграничении предметов ведения и взаимном делегировании полномочий…». Хотя на переговорах были и смешные ситуации, когда татарстанская делегация предлагала, например, отнести к исключительному ведению Татарстана систему мер и весов. И только вопрос «А чем татарский метр отличается от российского?» привел к пониманию, насколько это абсурдно.
С формальной точки зрения Татарстан получил на тот момент большие полномочия, в том числе в сфере налогов, экономики. Но для федерального центра было важнее, что с помощью этих договоренностей удалось остановить эскалацию сепаратизма и качнуть ситуацию в обратную сторону. Республика многое успела сделать за эти годы. Татарстан стал примером в области эффективного регионального управления. Не зря сегодня лучшие кадры республики работают в федеральном правительстве и в Большой Москве.
— Вы стали вице-премьером в 35 лет. Разруливали национальные и территориальные споры. Человек-практик. И вдруг становитесь одним из авторов Конституции!
— Теоретического багажа тоже вполне хватало. Я окончил юрфак Ростовского университета. Исторически это Варшавский университет. Его учредил в 1817 году Александр I. Из-за Первой мировой войны университет был из Варшавы эвакуирован в Ростов-на-Дону, но сохранил классические европейские традиции образования. На пятом курсе написал реферат о сравнении трех федераций — югославской, чехословацкой и российской. Труд свой сочинял на знаменитом Левбердоне — левом берегу Дона, иногда отвлекаясь на пиво и девушек, которые в Ростове самые красивые. Особо ни на что не надеясь, отправил работу в Москву, где она попала в руки профессора юрфака МГУ Давида Львовича Златопольского. В общем, он из меня сделал ученого, став моим научным руководителем. Потом я защитил кандидатскую по чешскому парламенту и написал работу о влиянии федеративной природы на структуру и работу парламентов. Как оказалось, через несколько лет именно для нашей страны эти научные знания стали нужны.
— И как же эксперт-юрист попал в депутаты?
— В то время я уже был женат и, как всякий молодой человек, решал две проблемы: где жить и на что кормить семью. Лучше всего получалось зарабатывать на чтении лекций по линии общества «Знание». За каждую платили рублей семь — девять, а это немалые деньги по тем временам. Иногда выходило по 50 лекций в месяц. Практически жил в разъездах. У меня было много лекций в Калининграде, сейчас Королеве, Московской области. В конце 1980-х там все кипело — это ж город интеллигенции, космос, оборонка! Кандидатом в депутаты меня выдвинули оборонные предприятия Калининграда.
— Но почему Конституцию писать посадили именно вас?
— Ну так вопрос не стоял. Это ведь была целая история, растянувшаяся на три года.
Еще на I Съезде народных депутатов РСФСР в 1990 году депутаты приняли решение готовить проект новой Конституции и создали конституционную комиссию во главе с Ельциным, тогда председателем Верховного Совета. Поскольку я возглавлял комитет по законодательству, то, естественно, оказался вовлечен в эту работу. Имел честь и тексты писать, и, кстати, отбирать кандидатов в первый состав Конституционного суда.
Однако на тот момент работа над Конституцией шла хотя и активно, но как бы фоном: на первом месте стояли проблемы с оформлением новой политической власти и особенно с экономикой, дела в которой обстояли просто катастрофически. В результате все лето 1990 года у меня прошло под знаком работы над законами, обеспечивающими политическую безопасность реформам. Главный из них был о референдуме. Мне представлялось очевидным, что реформы — это неизбежное столкновение двух типов систем, двух типов экономик, двух типов общества. Для нашей страны такой внутренний конфликт всегда опасен: баррикады 1993 года это частично подтвердили. Идея использования референдума для решения самых острых вопросов всем показалась привлекательной, поскольку при примерно равном соотношении сил демократов и недемократов каждая из сторон считала, что победит именно она. В итоге такая иллюзия несколько раз спасала страну от большой гражданской войны.
Фото: Сергей Тягин
Следующий шаг, который предстояло прописать законодательно, — это институт президента. Мы сразу решили, что нужны всенародные выборы. Кстати, Горбачев проиграл политическую власть именно потому, что побоялся пойти на прямые выборы. Его избирали депутаты, а не весь народ. Поэтому в определенный момент он выглядел менее легитимным, чем Ельцин.
В апреле 1991 года был принят Закон «О президенте РСФСР», на его основании в мае были внесены поправки в тогдашнюю Конституцию. Они серьезно меняли конфигурацию власти в стране.
— Все там было правильно?
— Идеала достичь невозможно. Мне, например, с самого начала представлялась крайне неудачной идея с вице-президентом. Фактически этот пост появился с подачи Бориса Николаевича. В то время он был с делегацией во Франции, позвонил мне поздно ночью накануне слушаний в Верховном Совете: «Впиши в закон о президенте вице-президента». Говорю: «Борис Николаевич, этого нельзя делать». Он свое: «Так надо, впиши». Я посмотрел состав делегации, а там вторым лицом был Геннадий Бурбулис, и понял, что в Париже обсуждался вице-президент по фамилии Бурбулис. В общем, вписал я этого вице-президента в закон, но Бурбулис им все равно не стал. Когда начали готовиться к выборам, то поняли, что в пару к Ельцину вице-президентом нужна фигура, более понятная избирателям, которая голоса плюсует, а не отбирает. Таким кандидатом оказался молодой коммунист Александр Руцкой — летчик, усатый, красивый.
На тот момент казалось, что это хороший выбор. Но потом — сами знаете, как история повернулась. Опыт СССР и России показывает, что для нашего менталитета и традиции институт вице-президента разрушителен. Вице-президент Янаев в 1991 году предал президента Горбачева, возглавил ГКЧП. Вице-президент Руцкой в 1993-м встал в оппозицию к Ельцину. Зачем постоянно вляпываться в одно и то же? В ситуации, когда президент не возглавляет исполнительную власть, а стоит над всеми ветвями власти, будучи главой государства, вице-президентом по факту является премьер. Во всех случаях, когда глава государства не может исполнять свои функции, его обязанности согласно Конституции исполняет глава правительства.
Несмотря на все эти перипетии с законами, свой проект конституции я начал писать в 1990 году, а закончил в апреле 1992-го. Он был опубликован в нескольких газетах и стал известен как «вариант ноль». Если коротко суммировать, то это была президентско-парламентская конституция.
Естественно, я эту модель продвигал и в конституционной комиссии. Но конца-краю дискуссиям не было видно. В ноябре 1991 года комиссия вообще получила статус постоянно действующего органа. Вдобавок очень скоро она превратилась в площадку борьбы между чисто парламентской (а точнее — «советской») моделью, которую продавливал Руслан Хасбулатов, и чисто президентской, которую соответственно двигала ельцинская команда. На самом деле теоретические дебаты были лишь отражением нарастающего конфликта. При этом пока специалисты спорили, политические часики все тикали: латаная-перелатаная Конституция РСФСР уже сама становилась источником конфликтов. В ней было столько взаимоисключающих поправок, что любая сторона могла одинаково убедительно обосновать свои претензии.
Конституционный процесс вышел на финишную прямую только после резкого обострения ситуации, когда Съезд народных депутатов попробовал отстранить от должности президента страны. Эта попытка не удалась. Возникла идея вынести спор на референдум, который запомнился всем по формуле «да-да-нет-да».
Борис Николаевич пригласил к себе меня и Сергея Сергеевича Алексеева, который был ключевым юристом еще в Верховном Совете СССР, и предложил подготовить окончательный текст Конституции, с которым он мог бы выйти на референдум. О написании классической конституции уже речь не шла: надо было решать с помощью текста нового Основного закона нетривиальную политическую задачу.
— Что значит «нетривиальную»?
— В обычной ситуации конституции принимаются, чтобы закрепить согласие элит. А у нас ситуация была необычной: кризис по всем направлениям, общество расколото, конфликт властей нарастает с каждым днем. Противостояние было так глубоко, что закончилось эпизодом гражданской войны в октябре 1993 года.
Мы выбрали следующую модель — начать с закрепления в Основном законе тех принципов, которые не вызывали сомнений ни у одной из противоборствующих сторон. Например: «человек, его права и свободы являются высшей ценностью», «носителем суверенитета и единственным источником власти в РФ является ее многонациональный народ». Все эти вещи были абсолютно понятны, общеприняты и стали первой точкой согласия и для коммунистов, и для демократов, и для кого угодно. Единственная наша находка с Сергеем Сергеевичем состояла в том, что мы эти «заповеди» изложили в первой главе — «Основы конституционного строя». Причем защитили этот раздел так, что изменить его можно только путем референдума или созыва Конституционного собрания.
Ключевая проблема начала 1990-х — это проблема баланса властей в так называемом бермудском треугольнике: парламент — президент — правительство. В сложившейся ситуации нужен был инструмент «принуждения к согласию». Мы нашли выход. Большая часть Конституции — это описание типовых процедур: что нужно делать, когда возникает конфликт — между парламентом и правительством, между президентом и парламентом, между Центром и регионами, между ветвями власти внутри региона и так далее. Неважно, кто конкретно президент, председатель правительства, глава региона, — процедуры остаются типичными.
Если «поссорились» правительство и парламент, то оба этих органа могут или попробовать найти консенсус самостоятельно, или обратиться в Конституционный суд, или призвать президента в качестве арбитра. А что в этом случае может сделать президент? Он может также обратиться в КС, или созвать согласительную комиссию, или сформировать новое правительство, или назначить досрочные выборы парламента. Существует целый набор процедурных правил, которые никак не окрашены политически. Если возник конфликт Центра и регионов, то можно опять-таки обратиться в КС, либо создать согласительную комиссию, либо в исключительных случаях ввести войска. Последнее называется «федеральное вмешательство» и существует во всех федеративных государствах. Правда, прямо в Конституции про введение войск записано не было. Но в 1995 году КС рассмотрел такую ситуацию и де-юре легализовал концепцию скрытых полномочий президента, указав, что это не только право, но и обязанность главы государства применить все силы и средства, чтобы сохранить территориальное единство страны.
Кстати, мы отошли от «классического» (механического) разделения властей. Президент, как глава государства и арбитр, не входит ни в одну из ветвей власти. Центральный банк, Прокуратура, Счетная палата, уполномоченный по правам человека, Центризбирком — тоже: это государственные органы с особым статусом и компетенцией.
Думаю, что самая главная находка состояла в том, что Конституция была написана как ориентир, как модель желаемого будущего для всей страны. Собственно, даже первая статья первой главы — «Российская Федерация — Россия есть демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой правления» — на тот момент была всего лишь образом будущего, а не констатацией реального состояния дел. Там есть модель желаемого состояния экономики, модель социального государства, модель местного самоуправления, модель государственного аудита и так далее. Это все — план, а дальше идет работа по воплощению этих моделей на практике.
— Как далеко продвинулись?
— Не все модели, заложенные в Основном законе почти 20 лет назад, реализованы на 100 процентов. Модель кооперативного федерализма — процентов на 40, социального государства — процентов на 25. Нам есть еще куда расти.
...Я помню 2000 год. После прихода Владимира Владимировича Путина сразу выстроилась очередь из авторских коллективов со своими прожектами. Новый лидер, значит, новая Конституция. Но Путин стал первым главой государства, который не переписал Конституцию под себя.
— Ельцин лично работал над Конституцией? Вы видели вписанные его рукой поправки в ваш текст?
— Они у меня есть, я храню эти страницы. Он обсуждал ключевые моменты конструкции — соглашался или отвергал. А чисто рукописных поправок не так много, около полутора десятков, где одно слово, где два. Самая длинная фраза — что Совет Федерации и Госдума первого созыва работают два года, с 1993-го по 1995-й. То есть он считал парламент, сформированный в 1993 году, временным, переходным и специально это отразил в Конституции.
— Банальный вопрос: в 1993 году от каких конституций отталкивались?
— Дело не в каких-то конкретных образцах. Например, иногда говорят, что мы использовали идеи Михаила Сперанского. И да и нет. Потому что это азы обучения любого юриста, которые сидят в памяти. В действующей Конституции действительно можно найти параллели с его позициями о сильной власти главы государства, о делении на регионы, в каждом из которых есть свой губернатор и свой парламент. Но в принципе похожие сюжеты есть и во французской конституции, и в конституциях многих федеративных государств. Хотя, впрочем, кое-что заимствованное у нас в Конституции точно есть. Мы шутливо называли эту модель «российской версией британской королевы». У нас с 1993 года президент не возглавляет исполнительную власть, а является главой государства и политическим арбитром. Предполагалось, что в этой схеме он не вмешивается в текущие дела органов власти, как говорится, сидит на печке. Но если возникает конфликтная ситуация между парламентом и правительством или между Центром и регионами, то здесь глава государства сразу включается и задействует свои полномочия и необходимые процедуры. А конфликт закончился — залезай снова на печь, наблюдай, координируй. Когда мы эту модель продумывали, то исходили из тогдашнего баланса политических сил и даже учитывали личные качества Бориса Николаевича. Опасались, правда, что не утвердит. Но он в итоге согласился.
— Вряд ли можно сказать, что и Ельцин, и сегодняшний президент похожи на английскую королеву и сидят на печке. Если не ошибаюсь, эксперты насчитали порядка 500 «откусываний» прав от различных ветвей власти в пользу президентской.
— Ну оставим эти подсчеты на их совести. Давайте две вещи иметь в виду. Написанный текст и реальная практика в России всегда не одно и то же. Вдобавок есть еще и особенности личности.
Например, Виктору Степановичу Черномырдину при всем его профессионализме было комфортнее, чтобы Ельцин брал всю ответственность за реформы и непопулярные решения на себя. Вот и приходилось самые острые вещи в экономике, в социальной сфере проталкивать президентскими указами. Правительство как бы становилось в позу исполнителя политических решений. А для Ельцина это была его стихия.
Или взять середину 1990-х годов, когда Госдума фактически саботировала принятие важнейших законов. Президенту снова приходилось брать ручку и регулировать разные насущные вопросы указами. Даже КС в апреле 1996-го вынес решение, что в отсутствие необходимых законов глава государства может и должен временно заполнять эти юридические дыры своими актами.
Опять же ситуация с конфликтом на Северном Кавказе. Пока парламент дискутировал, ситуация ухудшалась. Правительство ждало указаний. Вот и приходилось действовать самостоятельно сначала президенту Ельцину, потом президенту Путину.
А никаких юридических «откусываний», естественно, не было. Всего, как я говорил, две поправки за 19 лет жизни Конституции.
— Не так давно Путин предложил изменить порядок формирования Совета Федерации.
— Это не затрагивает основ Конституции и не требует внесения поправок в Основной закон.
Изменение порядка формирования СФ давно назрело, как и возвращение к выборности губернаторов. Верхняя палата — это палата регионов. В 1990-х годах вопрос о выборности членов СФ специально не стоял потому, что верхняя палата формировалась из глав законодательной и исполнительной власти субъектов Федерации, но при этом все они проходили горнило выборов и представляли интересы регионов и их населения. На мой взгляд, это была эффективная модель. Но в нулевые роль этого органа заметно снизилась. Должность сенатора стала чем-то вроде синекуры.
Теперь авторитет СФ снова восстанавливается. Честно говоря, я вздохнул с облегчением, когда вопреки многочисленным предложениям утвердить новую схему формирования СФ путем изменения Конституции глава государства выбрал для решения этой задачи более адекватный инструмент — федеральный закон.
— Вы сторонник компромисса, системы сдержек и противовесов. Что помогает вам удерживать душевное равновесие в бурлящей жизни?
— Две вещи: бадминтон и чай. Я играю уже 34 года. Если я не в командировке, тренируюсь два раза в неделю. Это хороший способ выплеснуть адреналин, сохранить подвижность. Кстати, бадминтон реально восстанавливает зрение, особенно у младших школьников. Мы с офтальмологами из НИИ глазных болезней имени Гельмгольца два года проводили научные исследования, методику оформили в виде патента. У нас близорукие дети на пятом занятии снимают очки, потому что происходит тренировка глазной мышцы при активном движении. А одна девушка упорными тренировками вернула зрение с минус семи до единицы, уникальный случай.
Бадминтон — это, кстати, и дипломатия. У нас есть даже свой клуб, где играют послы «бадминтонных» стран — Индонезии, Китая, Малайзии, многих других. Можно неформально обсудить разные вопросы. В прошлом году наши спортсменки, кстати, впервые в истории завоевали «бронзу» на Олимпийских играх. Наверное, вдохновились поддержкой, которую этот вид спорта получил от руководства страны.
— То есть хорошо, что Ельцин вас в теннис не затянул?
— Он и не затягивал. Вдобавок у меня правило, которому отец научил: не толкаться у трона и не тащиться в обозе. Если все играют в теннис, я не играю в теннис. Если все катаются на горных лыжах, я не катаюсь на горных лыжах.
— Тогда чай?
— Вот это мое старинное хобби. Можете считать меня главным в стране экспертом по китайскому чаю. Скромненькое заявление получилось!
— И какой же сорт лучший?
— Каждый выбирает для себя сам. Я перепробовал много и теперь «специализируюсь» на трех. Это зеленый улун с женьшенем, потом пуэр, ну и чистый улун из провинции Ханчжоу.
Но их надо уметь: а) правильно заваривать, б) правильно пить, в) правильно хранить, чтоб не пропали. Последнее особенно важно, потому что настоящий китайский чай достать очень трудно, а в Москве просто невозможно. Зеленый чай сохраняет свойства максимум полгода, а потом это солома. Пусть даже очень дорогая, но — солома.
— Так что, каждый раз летать в Поднебесную?
— Летать либо друзей заводить. Кстати, пур, или, как у нас принято называть, пуэр, нужно пить, наоборот, когда ему 10 лет и больше исполнилось, а у нас продают совсем молодой. В общем, тоже солома, только сырая.
Мне китайские товарищи рассказывали, что неправильный чай вымывает из организма кальций. А у нас народ увлекающийся, «для здоровья» может пить чай немерено. Но если не компенсировать потерю кальция, то начинаются проблемы с костями.
— Сколько нужно выпивать чая?
— Зеленый пить можно один-два раза в день и не на ночь, пуэр — без ограничений. После 50 лет вообще рекомендуется пуэр пить каждый день, потому что это лучшее средство «имени китайского политбюро» для предотвращения инсульта.
А чтобы не подумали, что я только воланы и чаи гоняю, расскажу о своем последнем любимом детище. Уже шесть лет, как в МГУ действует наш факультет «Высшая школа государственного аудита». Мы его создали вместе со Счетной палатой. Таких школ больше нигде в России нет, да и на Западе, пожалуй, только в одной-двух странах. Смысл факультета очень простой: мы готовим будущих аудиторов, специалистов по государственному финансовому контролю. А это подразумевает глубокое знание одновременно экономики, финансов и права. Так что объединили экономическое и юридическое образование в одном флаконе. Разработали новый образовательный стандарт. Полтора года я потратил, чтобы его защитить в министерстве. Потом все встало на рельсы. В этом году начнем специализацию по подготовке финансовых следователей. Первоначально были опасения по поводу трудоустройства ребят, но оказалось, что у нас с руками специалистов отрывают. Даже иностранцы стали интересоваться — несколько выпускников в «ПрайсвотерхаусКуперс» (PwC) забрали.
— Может, из них вырастет тот, кто напишет новую конституцию?
— Может, и вырастет. Но пока пусть учатся жить по действующей.
Автор: Олег Пересин, журнал ИТОГИ №06 / 870
Немає коментарів:
Дописати коментар