Г.В.Веселин, капитан I ранга в отставке, вед. инж. 25 центрального технического бюро ВМФ.Окончил ВВМИ ОЛУ им. Дзержинского в 1963 г. Служил на атомных подводных лодках Северного и Тихоокеанского флотов. В 1977–1988 гг. преподавал в 271 учебном центре ВМФ.
С юмором и теплотой вспоминает свои курсантские годы, службу на подводных лодках соединений Северного и Тихоокеанского флотов.Атомным реактором подводной лодки управляют командиры групп дистанционного управления (КГДУ), они, как привязанные, сидят на пульте управления ГЭУ, рассчитывают «йодные ямы», положительную и отрицательную реактивность, следят за показаниями приборов, поднимают или снижают мощность реактора в зависимости от необходимого хода корабля и оборотов турбины. И основная их работа начинается с началом разогрева реактора и выходом лодки в море. Командиры группы автоматики и телемеханики (КГАТ) или, проще говоря, киповцы свободны в передвижении по всему кораблю – занимаются работой по обслуживанию технических средств автоматики и контрольно-измерительных приборов как в море, так и в базе.
Но главная их работа выполняется в базе, в период предупредительных осмотров и ремонтов техники. Если эта работа добросовестно проведена в базе, то в море киповцы могут нести вахту спокойно, без затрат каких-либо усилий, до возникновения сбоев или отказов их техники в любом отсеке подводной лодки... Идет подготовка к выходу в море. Разрешен выход на МКУ (минимально-контролируемый уровень реактора). Для пуска систематического регулирования я должен установить предохранители в щитки питания станций автоматических стержней регулирования, компенсирующей решетки и привода поднятия аварийной защиты (АР, КР и A3). Беру коробку с предохранителями, иду в реакторный отсек, захожу в кормовую СУЗовскую выгородку. Рядом, за металлической герметизированной дверью реакторной выгородки через круглый иллюминатор тускло отсвечивает нержавеющей сталью массивная крышка реактора с установленными на ней приводами стержней A3, АР и КР. Все, как обычно. Все стержни A3, АР и компенсирующая решетка на нижних концевиках, реактор, как и положено, заглушен и ждет своего часа. Проверяю целостность мастичных печатей на станциях СУЗ (системы управления и защиты реактора). Перед установкой в щитки предохранителей, согласно инструкции я должен проверить состояние станций внешним осмотром. Ничего нового увидеть в станциях я не ожидаю, но в соответствии с требованием инструкции я открываю станцию управления стержней АР, осматриваю состояние монтажа, контакторов, соединений. Все в порядке. Закрываю станцию АР, подхожу к станции КР. На ней мастичная печать то ли не очень хорошо поставлена, то ли снималась. Ничего особенного: кто-то мог при заходе в СУЗовскую выгородку во время работы прижаться или зацепить мастику, так как выгородка небольшая и тесная. Но никому, кроме киповцев, открывать станцию не придет в голову: брать там нечего, да и есть опасность попасть под высокое напряжение. До сих пор желания заглянуть в СУЗовские станции у посторонних, даже из состава БЧ-5, не возникало. А личный состав других боевых частей не только выгородки реактора обходит стороной, но и сам реакторный отсек стараются проскочить побыстрей даже при неработающем реакторе. Открываю станцию КР, не ожидая никаких сюрпризов. Осматриваю внутреннее хозяйство и застываю, не поверив своим глазам. Главный контактор системы управления КР как-то неестественно выглядит. Якорь контактора находится в нижнем положении, контакты замкнуты. Стоило мне, не глядя, подать питание, как компенсирующая решетка тут же бы пошла вверх, высвобождая без задержки дикую энергию цепной реакции. И даже управленцы на ПУ ГЭУ, еще только начинавшие готовится к работе, заметив заметавшиеся стрелки приборов, не сумеют ничего сделать. Сколько ни крути рукоятки управления, ничего не поможет: питание на привод КР идет напрямую, помимо ключей управления. Даже верхние концевики КР не смогут обесточить электропривод, как не крути. Мощность быстро начнет возрастать. Температура ничем не охлаждаемого первого контура резко поднимается, давление повышается, реактор закипает. Ядерный взрыв не произойдет, может произойти проплавление рабочей зоны, об этом мы уже теоретически знали. Но тепловой взрыв вырвет крышку реактора и так грохнет, что разнесет корпус подводной лодки со всеми вытекающими последствиями и жертвами. Все это быстро проносится в моей голове. Я еще внимательнее осматриваю контактор и вижу, что в нем отсутствует катушка электромагнита, который при подаче на него питания с пульта управления переводит контакты в замкнутое состояние, коммутируя цепь электропривода КР для движения решетки вверх. Закрываю станцию, выхожу в отсек и, вызвав по «каштану» пульт управления ГЭУ, прошу прибыть в реакторный отсек командира первого дивизиона. Через какое-то время, не спеша, в отсек приходит командир дивизиона с намерением дать взбучку киповцу за отрыв его от важных дел по выходу энергетической установки на МКУ. Я показываю ему состояние станции, кратко ввожу в курс дела, и он тут же дает команду на ПУ ГЭУ об отмене выхода на МКУ. И началось разбирательство. В отсек прибыл командир БЧ-5, ознакомился с ситуацией, доложил командиру. Отложить выход в море дело далеко не приятное. Командир спросил сколько времени займет замена контактора. Я сказал, что это дело не долгое – часа полтора. Но доклад пошел выше, всем было ясно, что это дело незаурядное и пахнет диверсией. В реакторный отсек началось паломничество должностных лиц. Прибыл флагманский механик дивизии со своим помощником по автоматике ГЭУ. Вывод был один: выход лодки в море необходимо отложить до выяснения всех обстоятельств. К делу вскоре подключился особый отдел дивизии. И пока собисты пытались вычислить диверсантов, на лодку прибыл флагманский механик флотилии капитан 1 ранга М.М.Будаев, который осмотрел место происшествия и предложил мне пройти ним на ПКЗ, где я, чтобы не терять время на получение секретной документации, от руки на память нарисовал ему принципиальную схему станции, рассказал принцип ее работы и возможные последствия по данному случаю. После этого я нарисованную схему с помощью спички тут же уничтожил, продемонстрировав свое сознательное отношение к секретному делопроизводству (строгости тогда к этому делу были неимоверно завышены, не разрешалось делать никаких записей, кроме записей в грифованных тетрадях). Позже, став флагманским специалистом по КИП и А, я и от своих подчиненных требовал при сдаче зачетов на классность рисован схемы A3, АР, КР на память, чтобы они могли оперативно принимал решения. Сначала это казалось им излишним самоуправством, но по прошествии нескольких лет, при встречах, они с гордостью рассказывали, что тому же обучали молодых специалистов... После замены контактора из ЗИПа, мы успешно вышли на МКУ и ушли в море. Диверсанта так и не выявили. Было сделано предположение, что это могли сделать «специалисты « из БЧ-2, то есть ракетчики. У этих комендоров, мол, есть подобные контакторы, а сознательности – никакой. У меня возникали опасения, что в диверсии могут заподозрить меня, так как для такой диверсии надо очень хорошо разбираться в схеме работы автоматики ГЭУ, чтобы совершенно простым способом «пароход» (так по-свойски, несмотря на замечания командиров, молодежь называла подводный крейсер) разнести в клочья. Но такое подозрение можно бы отмести, так как в этом случае «диверсанту», то есть мне, надо было бы отсутствовать в опасный момент как на лодке, так и в ближайших окрестностях. Все прошло как-то буднично и заурядно. Мы вышли в море, а когда вернулись, никто, помнится, этого вопроса больше не поднимал. А я – и тем более, чтобы не накликать каких-либо неприятностей. Много лет спустя на встрече с сослуживцами по лодке К-74, собравшихся по случаю приезда из Североморска нашего бывшего замполита Ф.А.Хорина, которого мы все уважали, в разговоре о происшествии в Чернобыле я сказал, что наши управленцы ни в коем случае не допустили бы ситуацию, возникшую на той атомной станции. В числе других воспоминаний я вспомнил и тот случай на нашей лодке, сказав, что мы могли бы быть в такой же ситуации не по собственной вине. Многие, как и я, о ней уже забыли и не вспоминали. Пользуясь присутствием нашего замполита, я спросил у него о версиях, которые в то время возникали, и не подозревали ли меня. Феликс Алексеевич об этом уже не помнил, но сказал, что это не исключено. – Самое интересное, – высказал я вдруг пришедшую мысль, – почему мне хотя бы благодарность не объявили? Вообще-то, я раньше об этом как-то не задумывался, так как считалось, что на флоте главное – это не чтобы поощрили, а чтобы не наказали. И хотя вины за собой я не чувствовал, но все же опасался, что могут последовать жесткие выводы. Случай чрезвычайный и наказать кого-то, естественно, надо, а я тут, вроде бы, крайний. Возможно, что действительно и я был на подозрении. Но все как-то сошло на тормозах. Ну, стащили катушку электромагнита (где не бывает?) ничего ж не случилось. Я на этот счет старался не распространяться, чтобы избежать ненужных разговоров. Дело широкой огласки не получило. А за время дальнейшей службы всякое бывало и случалось, так постепенно и это забылось. – Но меня же назначили позднее помощником Начальника ЭМС по КИП и А, то есть флагманским киповцем, – сказал я. – Значит, не подозревали. – Возможно, потому и назначили, что шибко грамотный и как бы еще чего не натворил, – смеется Кирилл Гурьянов, бывший в то время первый управленец. – А тут ты сам за все в ответе.
(Журнал «Атомная стратегия» № 26, ноябрь 2006 г.)
Немає коментарів:
Дописати коментар