Есть за что. Есть у нас одна особинка. Ее можно назвать по-разному. Можно глупостью. Можно бессовестностью. А можно и просто нежеланием заморачиваться. Это всё одно и то же. Мы не любим задумываться. А еще больше – не любим думать. Так проще. Так удобнее. Так безопаснее.
Вот сегодня мы глотаем госложь про укрофашистов, про карателей, про хунту, про заговор против России. Но разве это сегодня началось? Посчитайте, сколько такого мы проглотили за последние 15 лет. А – за предыдущие 10? А за предыдущие 75? А за предыдущие 100? Вспомните Чечню. А "Голосуй сердцем". Да, за это "Голосуй сердцем" политики должны были бы стать неприкасаемыми. (По крайней мере, пока они на коленях не попросили бы у народа прощения.) А у нас? У нас они лидеры оппозиции. А Афган? Сколько тогда нашлось народа, выступившего открыто против? Несколько человек? Несколько десятков? И это на двести пятьдесят миллионов? Ну, и так далее. Конца (а точнее начала) этому в нашей истории не видно. Мы живем, под собою не чуя страны.
Оттого и отношение наше к очень немногочисленным героям, решившим жить по-другому, не без подлецы. Их свет подчеркивает нашу тьму и слепит нас. И мы с удовольствием ищем на солнце пятна. Так было в советское время. Так и сегодня. Вот поднял голос против господлости Борис Стомахин. А общество? Поддержало его? Куда там! Сделало вид, что не понимает, о чем он. Стиль стомахинский не понравился. Мы теперь все большие стилисты. В общем, мы не нашли ничего лучше, как на Стомахина обидеться. И вот УФСИН, ничем в своих действиях не ограниченный, теперь просто тихо его убивает. А ведь это только один из тысяч самых разных примеров нашего бездумья.
Но здесь хотя бы есть подобие прагматического оправдания – идти против этой власти опасно. Но ведь и когда не было опасно идти против прошлой власти, мы вели себя точно так же. И сегодня себя так же ведем в случаях, когда никакой опасности нет. Например, разве думать опасно? Никаких санкций за процесс думанья никто никогда не вводил. Опасность здесь только в том, что можно додуматься до чего-нибудь такого, что говорить (или хуже того – делать) будет опасно. Во всех остальных отношениях процесс думанья вполне безопасен. Но он требует времени и сил. А у нас нет ни того, ни другого. (Впрочем, он требует еще и навыка, которого у нас тоже нет: а откуда ему взяться без практики.)
А что получается в результате нежелания думать? Получается, что мы голосуем за монархическую конституцию, считая ее демократической, и двадцать лет не можем понять, за что же мы проголосовали в декабре 93-го и как мы этим голосованием сами себе одели на шею хомут. Мы бы вообще этот хомут не заметили бы, если бы он в последние годы не стал тереть.
Что еще получается? Получается, что мы не можем придумать никакой альтернативы той жизни, которой живем. Мы предлагаем альтернативы бессмысленные, ничего не дающие, да и просто нереализуемые. И не только мы не можем решить задачу синтеза альтернативы, но мы ее и поставить не можем – не видим проблемы, не видим реальности, путаемся с целеполаганием, в общем, ведем себя, как двоечник у доски.
И это ведь интеллектуально-нравственная элита общества. Что же говорить про остальных – которые не элита.
Какой жизни и какой власти заслуживает такое общество? Где у всех своя рубашка ближе к телу, а хата – к краю? Только не обижайтесь. Ответьте сами себе. Ответили?
Правильно ответили – именно такой жизни и именно такой власти, какие мы имеем. Общество ленивое, общество бессовестное, общество отказывающееся думать, общество безразличное к самому себе (как к обществу) ничего лучшего не заслуживает. Бессовестных ленивых дураков наказывают. Даже когда им кажется, что наказать их некому, они наказывают себя сами.
В 99-м году мы наказали себя Путиным. И еще спасибо надо сказать, что не чем-нибудь похуже. ("Чем-нибудь" – потому что я говорю не о человеке Владимире Путине, а о Путине как явлении – о "путинизме".)
Впрочем, со спасибо торопиться не надо. Мы так и не поняли, за что наказаны. И это делает неизбежным более суровое наказание.