Врач только репу почесал, да молча головой покачал.
Ещё бы, он к моему здоровью претензии имел, если я, будучи ещё старшим школьником, брал колхозного быка производителя Митьку за рога и одним движением на зависть мужикам кувыркал его на спину. Да так, что Митька падал и бестолково махал всеми четырьмя ногами и хвостом в воздухе, дурным голосом мыча при этом. Думал, видно, что смерть приходит. По морскому выражению – я оверкиль Митьке делал. Потом, позже уже, по пьяному делу на спор я ему шею свернул, когда этот оверкиль делал, и пришлось его начальству прирезать, пока Митька совсем коньки не откинул. За это на меня дело возбудили, как за порчу социалистической собственности. Но простили, времена-то уже не сталинские были. Оттепель тогда была хрущёвская. В общем, быка-то прирезали, а мясо продали. Так, что вроде и ущерба-то не было, а наоборот прибыток денежный колхозу. Мяса-то в бугае с полтонны.
Так я попал в подводники. Мы тогда и понятия не имели, что есть атомные подводные лодки и что это такое. Да и про простые-то лодки дизельные ничего не знали. Ну, плавают они там под водой, как акулы, а как плавают, чёрт их знает. Так вот, отобрали нас и… вместо лодки послали учиться. Я, как начальник и говорил, в торпедисты попал. Конечно, среднее образование-то помогло, без него туда и не брали. На лодке ведь сплошь химия, физика, электрика и прочие хитрые науки, которые знать надобно. А потом экзамены. Ох, сколько мы их посдавали. Понимали, что какой-то отбор идёт, но вот для чего? Отобрали нас и выделили в отдельную группу. И… снова занятия. Тут уже и атом учить стали. Остальных, кто не понравился отборочной комиссии, мы больше и не видели. Так отбирали несколько групп. А из этих групп опять отбирали людей, которые потом, вероятно, и составили экипаж лодки. А некоторые ребята с дизельных лодок были. Это, те, что ещё раньше нас служить пошли. Под конец занятий мы уже представляли, где будет проходить наша дальнейшая служба, хотя напрямую нам ничего не говорили. А вот чудо лодки так пока и не видели. Хотя уже почти всё знали о ней. А чего знали? Да, теорию. Но никто не знал (нам и не объясняли) когда, куда, как и откуда мы на этом чуде поплывём. Секретно всё было. Не скоро ещё поплыли. А секретность такая была, что мы даже форму не носили, ходили во всём гражданском. И якобы студентами считались. Даже уставы приказано было забыть и обращаться друг к другу только по именам. Никаких отданий чести, никаких козыряний. Запрещено это было.
Привезли нас на лодку уже тогда, когда её переделали, и она уже в море побывала. В том числе и на северном полюсе. Почему новую переделывали? А это и смех и грех. Её же сначала сделали под одну – представляете – под одну торпеду всего. Вот вам смешно, а так было. Махина водоизмещением в 4 тысячи тонн везёт одну торпеду, хоть и ядерную. Зато эта торпеда длиной около 30 метров и диаметром два метра. И предназначалась она уничтожать не корабли, а военно-морские базы с расстояния 50 километров. Если, например, шарахнуть такой дурой по Севастопольскому рейду, то от него и от города мало что останется. Вот вам и ничего себе!
Сейчас это кажется смешным, а тогда некоторые в это верили. Может потому, что сначала даже ни военные, ни наша разведка не знали про эту лодку. Так всё секретно было. А когда сделали её и представили военным, они ужаснулись. В итоге адмирал Кузнецов – военно-морской министр отказался её принимать. Почему? Да потому, что в то уже время к берегам противника скрытно подойти нельзя было ближе 100 километров. А во вторых, при пуске этой торпеды из подводного положения образовывался такой гигантский воздушный пузырь, что только ленивый не мог обнаружить лодку и не утопить её. То есть, и экипаж лодки и сама лодка после такого пуска были обречены. Подводные камикадзе своего рода. Ну а в надводном положении естественно скрытно подойти к чужим берегам и вовсе невозможно.
Но была и ещё одна причина отказаться от этого абсурдного проекта. Дело в том, что в теоретических расчётах при старте этой суперторпеды возникала такая отдача, которая наверняка бы переломала множество механизмов и могла бы привести к затоплению и гибели лодки. Согласитесь, что цена несоизмерима, чтобы при пуске лишь одной торпеды гибла лодка, которую строят годами и которая стоит миллиарды рублей. И потому от этого проекта отказались. Не знаю, наказали ли кого за это? Скорее всего, нет. Просто взяли и переделали корпус лодки. И кое-что усовершенствовали. После этого она стала способна погружаться на невиданную для того времени глубину в триста метров и носиться под водой со скоростью автомобиля. Сейчас-то конечно и на 500 метров и больше погружаются и скорости под водой намного больше. Кстати, подводные скорости у лодок всегда больше, чем надводные.
Нет, на полюсе я не был. Это раньше произошло в 1962 году, мы ещё учились. Тот поход десять дней длился всего. Но каких дней. Это был подвиг без преувеличения. Их и провожали, как в последний путь. Всё высшее морское начальство страны на проводы слетелось. Ого только не было! Лодка тогда 2 раза через полюс прошла в поисках полыньи для всплытия. Они же ни карты глубин тех мест не имели – их просто не было, вслепую, можно сказать шли. И вглухую. Акустики путались в показаниях, так как лёд сверху толщиной 20-25 метров отражал собственный шум лодки. Эхолот только и выручал. Они там тогда подводный хребет открыли, который сейчас имя Гаккеля носит. Командиром, помнится, там был капитан первого ранга Лев Жильцов, и адмирал какой-то проверяющим.
Нам старики рассказывали потом, что лодку гоняли много по испытаниям на максимальные режимы, отчего на ней частые поломки были. Да и фонила она здорово. Моряки энергетических отсеков больше всего радиации хватали. Раз в сто больше, чем в кормовых и носовых торпедных отсеках. Облысели потом быстро многие. Помню Серёжу Попова. Такая роскошная шевелюра была! А на дембель лысым уходил. Нет, новые-то лодки фонили уже намного меньше, но эта-то первая. И экипаж опытный. И потому, видимо, её и послали подо льды. Время поджимало. Американцы-то там раньше уже не раз побывали и не раз всплывали, а мы не могли. На дизельной-то лодке это невозможно было. А американцы наглели. Одна их атомная лодка скрытно подошла к самому Мурманску почти и наблюдала за нашими ходовыми испытаниями. Но так её и не обнаружили.
Ну а встречал их тогда сам Никита Хрущёв, как героев. Космонавтов только тогда так встречали. Да если честно, мне кажется, в Космосе проще, чем под водой и льдами в атомной махине. Хотя, случись что-то серьёзное – и там и там верная смерть. Правда, в Космосе это быстро произойдёт, а в лодке умирать можно долго. Представьте – нужно экстренное всплытие, а куда, если над тобой десятки метров льда? Тогда за этот поход наградили весь экипаж. А командиру Героя Советского Союза присвоили. Надо сказать, что и первому её командиру Осипенко тоже героя дали. Он уже водил лодку подо льдами, но на полюс не ходил и там не всплывал. Зато погружался на максимальную глубину 310 метров и ходил так под водой несколько суток. В общем, обычные испытания чем-то на самолётные похожи. В процессе что-то ломалось, восстанавливали прямо в море, иногда в подводном положении.
Так вот, прибыли мы после учёбы на лодку в то время, когда там проходила смена большинства экипажей, отслуживших свой срок. А на каждую лодку было положено несколько боевых экипажей иметь. Сначала-то больше шести было, но маршал Жуков, когда министром обороны был, посчитал, что много и стали урезать, до трёх довели. Мы довольно долго принимали эту лодку уже новым экипажем, потом тренировались и учились, так сказать, на натуре. Не раз в море выходили для проверки и доводки всяких систем. А вот про этот атом всё равно толком мало чего знали. Около него – реактора – двигателя атомного одни офицеры почти были. Мы на них, как на богов первое время смотрели. А как же, с атомом на короткой ноге люди.
Как мы понимали, большое начальство здорово торопило с приёмом лодки. Ну, оно, начальство, всегда торопит. А как же, Америку-то догонять надо.
Наконец её условно приняли, но с недоделками и обещаниями довести их в процессе испытаний. И доводили. У нас на борту постоянно жили представители завода-изготовителя. С ними и в море выходили на испытания и доводки новых узлов. Что-то, как всегда ломалось, ремонтировали прямо в походах в подводном или надводном положении и снова ныряли. Затем возвращались на базу. Поскольку лодка наша была первым атомоходом, на ней постоянно испытывалось что-то новое. А между этими делами ходили в море и на боевое применение, как-то: отыскать и скрытно уничтожить условную вражескую цель надводную или подводную и при этом самим успешно выйти из зоны поиска эсминцев. Однажды в норвежском море, где много всяких рыбацких посудин плавает, залезли в сети и привезли на базу их обрывки. А были случаи, когда лодки так сильно в них запутывались, что теряли ход, всплывали и просили помощи.
Так вот и проходила наша служба. В дальние походы нас мало гоняли, всё больше по испытаниям. А мы же молодые были, хотелось побывать и в других морях, не только северных. Мы же не знали тогда, что это такое уйти под воду на месяцы. А потом из-за этих испытаний у нас часто что-то ломалось, а с неисправностями далеко не уйдёшь.
Надо сказать оттого, что или первая была, или ещё по каким-то причинам, но лодке не везло. Часто серьёзные поломки были. А в 1967 году, кажется, уже после нашего дембеля, она едва не разделила судьбу «Курска» в Норвежском море. Про «Курск»-то слышали? Сейчас из этого секретов не делают, а тогда на «Комсомоле» 40 матросиков сгорели за считанные минуты. Но всё же сумели они всплыть и своим ходом дотащились до базы. Похоронили тихо матросиков или что там от них осталось в одном месте, даже гробы домой не отправляли из-за секретности. А родным, как всегда, писульки отправили: погиб при несчастном случае. Ну, например, троих волной с пирса смыло, двоих током ударило, кирпич свалился на голову и прочее. А про лодку ни звука. Такое время тогда было. В СССР же всё засекречивали да зашифровывали. Даже старые гидрографические карты секретными были.
А дальнего похода мы всё-таки тогда дождались. Да такого, что ни в одной сводке о нём не прочитаете. В смысле, отчёт-то командира о походе есть, но вот что в походе происходило – не всё отражено. Почему? А нельзя было это делать. Такой бы резонанс пошёл по флоту! Ну, а уж если б до вражеских ушей не дай бог, дошло, то чтобы тогда их пресса раздула? Большие бы головы полетели с плеч.
Так вот, настал день выхода в дальний боевой поход. Куда конкретно никто не знал. Всё было страшно секретно. Где нырнули под воду? Да кто ж знает! Ну, командир там, замполит, штурман и ещё кто-то из начальников - эти знали. Мы-то только по ушам «удар» почувствовали, поняли – погружаемся. Лодка не самолёт, но перепад всё равно чувствуется с начала погружения. Потом-то всё отрегулируют приборы, уравновесят, когда на глубине окажешься. Позже по радио командир сказал: под водой будем долго. А сколько конкретно – не сказал. Ну, думаю, месяц, полтора. С ума сойти! Тогда на дизельных лодках и недели под водой не ходили, не всплывая. Кто поумней-то да поближе к начальству по запасам загружаемых на лодку продуктов питания и прочего всего вычислили: надолго уходим, очень надолго. А что из-под воды не будем вылезать, и даже подо льдами северными пройдём, не всплывая, этого мы не знали.
Страшно? А чего страшного? Привыкли. Под водой вечная тишина. Не болтает тебя, не качает, как наверху во время шторма. Видимо, на больших глубинах всегда ходили для скрытности. Но нам об этом не говорили, ни где – мы, ни на какой глубине. Кому надо знать – те знали. На лодке каждый своё дело делает. Это уж потом мы узнали, что побывали в самом логове – Мексиканском заливе, где американцы чувствовали себя полными хозяевами. Там во время Карибского кризиса основные события развивались. Но, а тогда во время похода мы мало чего знали. Да и что толку, если и знали бы? Под водой всё едино и одинаково и никаких южных красот не увидишь. Наше дело – вахту отстоять. Отстоял – ходи отдыхать. Кино смотри, жди ужина. Втихоря в карты играли, хоть они и были запрещены. Кормили, как на убой. Свободной смене – прежде, чем есть - бутылка сухого вина. На троих, кажется. Уж не помню сейчас. Может и на двоих. Да, некоторые не пили, и нам их доза доставалась. Всё-таки, кажется, на троих.
Первое время я спать не мог. Чёрт знает – день или ночь там сверху, но организм-то ведь привыкает ко дню и ночи. Вот хочет покоя организм – а тебе кричат, пора на вахту. И чёрт знает, сколько времени. Часы на руках? Э-э, когда под водой сутками сидишь, часы эти уже через пять-шесть дней, как бы теряют время. Ну а уж когда три месяца… Под водой-то, внизу, вечная ночь, один свет электрический. И день и ночь становятся условными. И это вам не на какой-нибудь земле Франца – Иосифа, где вьюги метут, или на Новой земле, где испытательные полигоны были. Да даже на льдинах СП. Там вьюги - ого! Или даже в этом Молотовске, где мы лодку первый раз принимали. Всюду хоть какой-то свет земной видели. Зем-но-ой! Хоть нам, южанам, и этот свет казался какой-то преисподней. А под водой ты и этого не увидишь.
Скорость, какая? Ну, лодка не торпедный катер, но может плыть под водой, как средне движущийся автомобиль. Представляете, махина в десятки тысяч тонн несётся под водой с такой скоростью? Вот вам и ой-ой-ой! Но тут особенность есть: чем больше у лодки скорость – тем больше она всякого шума производит. А ведь главное качество лодки – её скрытность. Поэтому на максимальных скоростях редко ходят. Любой акустик тебя за сотни миль обнаружит, и место твоё и курс вычислит. А при современной технике, если лодку обнаружили – не выпустят из тисков, обложат со всех сторон, как волка. И тогда ноль цена тебе, как боевой единице. И самолёты на тебя набросятся, и надводные корабли, как шакалы сбегутся, и другие подлодки. Редко кому уйти удаётся.
Были ли какие-то поломки или ЧП? Да нет, ничего особенного не было, подготовились на совесть. Мелкие поломки, конечно, были, но где их не бывает? А такого, что угрожало бы жизни экипажа и лодки, нет, такого не было. Хотя ЧП одно было. То самое, про которое командир в отчёте не указал. Но это, как сейчас говорят, по вине человеческого фактора. И с поломками оно не связано. С одной-то стороны, вроде смешно, а с другой – могли бы под трибунал под фанфары загреметь по прибытию на базу. Но не загремели. Так обстоятельства сложились. Уж очень они были скользкие. И ни одного приказа по этому ЧП вы нигде не найдёте. Да и мы до самого дембеля старались о нём не вспоминать. А уж не дай бог где-то проболтаться!
Как-то к концу первого месяца нашего автономного подводного плавания то ли во время обеда, то ли ужина акустик Саша Ремезов, проглотив свою долю сухого вина, вздохнул:
- Ох, и надоел этот сухач! Толку никакого, одна отрыжка. Сейчас бы водочки грамм сто пятьдесят.
- Неплохо бы, - поддержали его. – На худой конец самогонки или браги бы. Да где взять? Нет этого на лодке.
- Как это нет? – удивился присутствовавший здесь кок Семёнов. – У нас всё есть.
- Брось трепаться! – отмахнулся Ремезов. – Не может этого быть на боевом корабле. Да ещё в походе. Разве, что спирт у медиков.
- А я говорю – может. Да столько, что весь экипаж лодки можно напоить. И не раз.
Слова Семёнова приняли сначала за шутку, но, тем не менее, заинтересовались. И кок поведал:
- Сахару у нас много, дрожжи есть. Воды полно. А на камбузе самогонный аппарат готовый. – Кок имел в виду герметично закрывающиеся кастрюли. – Так чего же вам ещё надо?
Посмеялись и разошлись. Но мысль эта у кого-то крепко засела в мозгу. А поскольку наступал праздник – день военно-морского флота, мысль эту решено было реализовать. Начальство так и не дозналось потом, кто был инициатором этого дела. Семёнов всё на себя взял, дескать, один он эту брагу варил и кастрюлю специально для этого дела приспособил. Хотя, коки-то – их несколько было на лодке – все наверняка об этом знали. А кастрюля она, вроде, как и не кастрюля, так как сосуды эти все ёмкостью по нескольку вёдер.
И вот наступил праздник. Лодка – не надводный корабль, в ней под водой весь экипаж в одном месте не выстроишь. И потому командир поздравил всех с праздником по радио. Ну, поздравил и всё. И весь праздник. И не знал он, как его собираются отметить матросы свободные от вахты. Чтобы не вызывать подозрений они по одному, максимум по двое направлялись в камбуз, где и производили причастие, изрядно зачерпывая из большой скороварки охлаждённой браги. Затем уходили и приходили другие. Некоторые успели по два раза навестить камбуз. Но за порядком следили и по отсекам, где попало, не шлялись, а тихо сидели в своих норах. И всё бы возможно и сошло, не вздумай заместитель командира по политической части сделать праздничный обход лодки и лично поздравить моряков с праздником. Вот уж кому было делать нечего, так это замполиту. Вахт, разумеется, никаких он не нёс! И за что отвечал, нам было неведомо. Наверно за наше моральное и прочее другое состояние.
Первым на глаза ему попался матрос Ченцов. Он шёл навстречу по тесному проходу лодки, как в купейном вагоне примерно, возвращаясь со второго захода на камбуз, как-то странно покачиваясь, словно лодка болталась на штормовых волнах или по разболтанным рельсам железной дороги катилась, а не двигалась в абсолютной тишине. Пьян, что ли? – подумал замполит, но мысль эта показалась ему настолько дикой, что он тут же и отбросил её. Может, болен? Но на лодке заболеть мудрено. Климат в ней всегда постоянный. Однако, когда матрос поравнялся с ним, ему показалось, что он почувствовал запах спиртного. Ченцов, поприветствовав начальство, ускорил движение, но был остановлен окриком:
- Товарищ матрос, вернитесь и подойдите ко мне! Вы… пьяны, кажется?
- Никак нет, товарищ капитан второго ранга! – громче обычного проорал Ченцов, и это ещё больше укрепило замполита в мысли, что матрос пьян. Но… откуда на лодке спиртное?
- Дыхните!
Ченцов дыхнул в сторону.
- На меня дышите!
Сомнений не осталось: от матроса несло, как из бочки. Первой мыслью было немедленно арестовать его, но в это время в центральном коридоре показался матрос Костин. Он шёл с камбуза. Широкая улыбка цвела на его раскрасневшемся лице. Завидев замполита, он вдруг резко развернулся и пошёл в другую сторону. Неужели… и этот? Не может быть. Костин так же был остановлен окриком и предстал перед начальством. Этому и дышать не надо, всё было написано на его лице. Замполит установил друзей к стенке и произнёс речь довольно бессвязную от удивления и возмущения, некоторые непечатные детали которой мы опускаем:
- Пьянство на боевом корабле! В боевом походе! Да я вас…мать! Где взяли это… перемать? Под трибунал! Расстрелять!.. Что, спрашиваю, пили и где взяли… перемать?
- Там! – кивнул перепуганный Ченцов куда-то в конец коридора.
- Где это там?
- На камбузе, - пояснил Костин. – Там это, ну всем… это самое. Говорили, праздник же… Ну и вроде бы свободной смене разрешили. Ну, кто не на вахте.
- Кто говорил, чёрт бы вас побрал? И кто разрешил…мать-перемать? Кто?
- Да вроде коки говорили. С разрешения начальства. В честь праздника.
У замполита вторично глаза полезли на лоб.
- Ведите! – приказал он.
Они вошли на камбуз, когда Семёнов угощал очередных страждущих. И замполит, повидавший на флоте всякое, впервые растерялся. Массовое пьянство на экспериментальном корабле, выполняющем боевую задачу! Да за это…
О происшествии было доложено командиру.
- В гальюн всю эту дрянь – и за борт! – распорядился тот. – До капли! Выявить всех пьяниц. И ко мне их.
По лодке забегали офицеры. Семёнову устроили допрос с пристрастием, и он всё взял на себя. Дескать, хотел в честь праздника ребят порадовать.
Когда страсти немного улеглись, выявили успевших приложиться и привели их к командиру, того едва инфаркт не хватил. Почти четверть экипажа из 140 человек была пьяна. Нет, все на ногах стояли нормально, понимали же: много нельзя. Командир не ругался, хороший мужик был. Он просто объявил, что всех отдаст под трибунал после завершения похода. И что мало им не покажется. А сейчас он ни отстранить от службы, ни посадить на гауптвахту всех не мог: в боевом походе это сделать просто невозможно.
Прошёл месяц наших подводных скитаний, пошёл второй. Случай этот потихоньку стал забываться. Подходил к концу и срок нашего плавания. И хотя мы по прежнему не знали своё место в океане и когда вернёмся домой, но информация из центрального поста всё-таки просочилась и дошла до наших ушей: идём в Норвежском море и через несколько дней уж точно будем дома. И вот тут этот пьяный случай снова вспомнили. «Пьяницы» приуныли. Уж очень им не хотелось после почти трёхмесячного сидения в железной коробке, вместо положенного отдыха и реабилитационных процедур тут же сесть в коробку каменную.
В начале сентября пришвартовались к пирсу базы. Встречали нас, как всегда, по сложившейся традиции очень торжественно. Ещё бы! Считай, кругосветку отмахали, не всплывая, под носом у американцев побывали и ни разу не были обнаружены.
Прошёл день, второй, третий. Но никто никого не арестовывал, как будто и не было этого пьяного случая. И ребята взбодрились. Про это мы все молчали, как рыбы, не дай-то бог дойдёт до штабного начальства. И вероятно также молчало и командование лодки. Через некоторое время весь экипаж, участвующий в походе, отправили на реабилитацию. Никто из членов экипажа даже между собой старались не упоминать этот случай. Такая же задача, видимо, была поставлена командованием лодки и офицерам. А что им оставалось делать? Первые-то их головы полетели бы вместе с погонами. Ну а дальше по инстанции. Дошло бы до Хрущёва, а тот был человек вспыльчивый и непредсказуемый. И чёрт знает, чего бы он с горяча приказал сделать?
Но обошлось. Хотя долго мы ещё боялись, что этот случай всё же вскроется, уж больно народа много эту тайну знало. Но болтать-то никому не выгодно было. Экипаж бы точно расформировали, а мы уже привыкли друг к другу и сдружились. А тут вскоре Хрущёва сняли, Брежнев на его место заступил. Как всегда при сменах власти всюду началась суета, нервозность среди начальства. И про этот случай забыли.
После этого мы ещё раз в Средиземное море ходили в дальний поход и всё. Потом лодку на очередной ремонт погнали. А пока её ремонтировали, и дембель подошёл. Такая-то вот была моя служба подводная. Эх, сейчас бы молодость вернуть – снова бы на флот попросился. Интересно посмотреть, какие сейчас новые лодки?
А «Комсомола» - мне внук сказывал, уже списали и хотят его музеем сделать, как когда-то «Аврору». И правильно. Люди должны знать, что это за штука такая подводная лодка.
«Гуляет красотка -
Подводная лодка…»
От автора.
Две мечты, достойные настоящего мужчины, которые преследовали меня всё моё детство и юность – авиация и флот. Жаль, что нельзя было быть там и там одновременно.
Немає коментарів:
Дописати коментар